***

председателей колхозов и незло переругивались с хозяином кабинета. Настя с ходу включилась в эту полушутливую-полусерьезную перебранку, ввернула и свою просьбу. Хозяин кабинета стал охать, костерить на чем свет стоит областное строительное начальство, жаловаться на никудышное снабжение стройматериалами, а Насте пообещал, если все по фондам в первом полугодии выделят, привезти перекрытия, из-за которых в Сухом Корбулаке целый год стояла без крыши ремонтная мастерская. Здесь же Настя выяснила, что в Сухой Корбулак председатель своих строителей посылать не намеревается, и посоветовал ей нанять шабашников. «Умный ты какой!» – про себя подумала Настя и, поговорив еще недолго, распрощалась со всеми.


Перед тем как выехать в Сухой Корбулак, Ольга уговорила Настю посмотреть райцентровские магазины. Поначалу они обошли чуть ли не все отделы местного универмага, попримеряли кое-что, но покупок ни та, ни другая не сделали. Потом зашли в гастроном. Настя купила Степану три бутылки жигулевского пива, до которого он был охотник, Витюшке коробку конфет, разную выпечку – самой некогда, а в райцентре хорошие кондитеры. По пути к машине в киоске приглядела еще несколько марок: очередному Витюшкиному увлечению Настя со Степаном всячески содействовали. Ольга тоже кое-что купила, но меньше и, словно оправдываясь, ворчала: «Не семеро по лавкам бегают, а нам с матерью хватит». Вернувшись к машине и разложив все, они наконец выехали из Песчанопольска в Сухой Корбулак.


Поначалу только и разговоров было об Утенкове: и какой он умный, и какой обходительный, а потом – и несчастный человек. (У Утенкова не было детей, и всей округе было известно, что неладно он живет с женой.) А потом Настя стала рассказывать о бюро.


Ольга разохалась, разахалась – песчанопольских председателей колхозов и директоров совхозов она знала всех в лицо, была в курсе всех их дел и, заслушавшись, резко затормозила, увидев встречную машину. Уазик завилял на скользкой дороге, и его развернуло поперек полотна. Настя ойкнула, небольно стукнулась плечом о дверцу. Ольга сделалась бледной, лоб ее покрылся испариной.


– Да ну тебя! – рассердилась Настя, придя в себя. – Чуть не перевернулись.

– Гололед! – оправдывалась Ольга.


Дальше ехали уже не столь резво. Вскоре машина свернула с большака и впереди, в извилистой долине, между сбегающими навстречу друг другу пологими склонами показался Сухой Корбулак. Среди полей, засыпанных молодым чистым снегом, село выглядело серым неопрятным пятном, а разоренная колокольня красной кирпичной церкви, скопище тракторов, комбайнов, разной железной рухляди на машинном дворе производили впечатление заброшенности и запустения.


Настя не любила Сухой Корбулак. Большое мордовское село не отличалось ни красотой, ни уютом. Ранее многолюдное, оно в последние годы заметно обезлюдело. Симптомом неизлечимого недуга врастали в землю, кособочились и умирали избы, редели, словно зубья расчески, когда-то тесные улицы села.


Иногда она пыталась представить Сухой Корбулак иным. И тогда ее воображение рисовало нарядные домики, утопающие в зелени садов, чистенькие улицы, вымощенные наподобие сочинских тротуаров цветными плитками, центральную площадь с фонтаном в центре. Фасадами на нее выходят богатый Дом культуры (не такой, как в Корбулаке – неказистый, неуютный пятистенок с подгнившими нижними венцами и покосившимся крыльцом), просторная и светлая школа (восьмилетка в селе была новая, типовая, но Насте она не нравилась), прозрачный, словно аквариум, забитый товарами, магазин (вместо тесного старинной кирпичной кладки амбара, приспособленного под магазин), нарядный детский сад (его в Корбулаке и в помине не было), чистенькая, по-домашнему уютная больница (чтобы не мотаться в случае болезни в райцентр), и, конечно, большой пруд в обрамлении ветел, и асфальт до Песчанопольска.


Настя вырезала из журналов и газет снимки новых поселков, и всякий раз, когда в руки попадала новая яркая картинка с нарядными, словно игрушки, домиками, ей становилось досадно: «Опять делает кто-то, а не она».


Внутренним чутьем она понимала: село находится на гребне многовекового водораздела – по одну сторону прошлое, по другую – будущее. Ей не терпелось шагнуть в будущее, а как это быстрее сделать – не знала.


– Домой? – спросила Ольга задумавшегося председателя.


– Нет, – мотнула головой Настя. – В правление. Надо посмотреть, что там сделали.


Настя первым делом поднялась в бухгалтерию. Расстегнув пальто, устало села на стул напротив Зинаиды.


– Что так поздно, Настасьиванн? – радостно улыбаясь, спросила Зинаида. Было видно, что она только покрасила губы. Они влажно и сочно пунцовели на хорошеньком Зинаидином лице. «Хороша, чертовка!» – про себя восхитилась Настя. Но в ответ бухгалтеру не улыбнулась, ответила почти что сухо:


– Свиданий много было, вот и припозднилась. Ну, рассказывай, как тут. Соломы много привезли?


– Ой, Настасьиванн! – Зинаидины карие с поволокой глаза на мгновение округлились. – Прямо и не знаю, с чего начинать. За соломой только раз съездили. «Тэстопятидесятый» запороли.


– Как запороли? – не поняла сначала Настя. – Новый «тэстопятидесятый»?


Зинаида, путаясь, стала рассказывать ей о том, что Опенок – так звали в Сухом Корбулаке маленького, юркого тракториста – самовольно, без бригадира тракторной бригады, заправил трактор вместо какого-то нужного масла автолом, и от этого «полетел» коленвал.


– Зарезал! Без ножа зарезал! – схватилась Настя за голову. Только сейчас до нее дошел смысл выступления на совещании управляющего Сельхозтехникой, предупреждавшего руководителей хозяйств о недопустимости использования для «тэстопятидесятых» автола. Не случись этой истории с новым трактором, она бы, наверное, и не вспомнила никогда, для чего говорил «о каких-то маслах» управляющий Сельхозтехникой.


– Завтра сеять, а они еще «тэстопятидесятый» запороли. Нет, меня этот Опенок живой в гроб загонит!


«Тэстопятидесятый» был новый трактор, только что купленный в колхоз, непривычно большой, пугавший своей необычностью и громоздкостью. На него поначалу среди сухокорбулакских трактористов и охотников не было. На «дэтесемьдесятпятом», безотказном, безответном, выносливом как колхозная кляча, было куда спокойнее и проще. А этот – черт его знает! Так оно и вышло.


Но Настю не столько взволновало то, что вывели из строя «тэстопятидесятый» – отремонтируют, сколько то, что не привезли солому, что день прошел впустую, а завтра, может, уже развезет, что и в поле не влезешь. Как-никак, а двадцать первое апреля. В прежние годы к этому времени уже отсевались.


– А зоотехник где? – спросила Настя.


Как ни была она раздосадована поломкой трактора, как заноза все время давала о себе знать голодная ферма.


– Пошел на дойку.


– Надо и мне сходить, – устало сказала Настя. – Ой, чувствую, не дотянем до травы.


– Не дали концентратов? – испуганно спросила Зинаида.


– Не дали. Нету их в районе, – встала Настя. Она спустилась вниз, на первый этаж, заглянула в диспетчерскую сказать Ольге, чтоб не дожидалась ее, отвезла покупки на квартиру. Ольга в диспетчерской сидела одна, согнувшись над кроссвордом.


– Чего мне дома делать? Подожду. Чай, не муж дома. Скучать больно некому!


– Ну смотри, – не стала возражать Настя. – Я скоро. Только посмотрю, как у доярок.


– Может, подвезти? – встала Ольга.


– Хорошо, поехали, – согласилась Настя, поправляя на голове шапку и застегивая пальто. – Заодно оттуда и подбросишь до дому.


Вечерняя дойка еще не начиналась. Доярки собирались в небольшой деревянной избе, стоявшей рядом с фермами, переобувались, надевали халаты. Стоял шум, гвалт.


С приходом Насти шум стих. Одна из доярок крикнула:


– Привезла, что ли, Анастасия Ивановна?


Настя села на лавку рядом со столом, покачала головой. Доярки опять зашумели, заговорили все разом, не слушая одна другую. И чем громче они шумели, тем спокойнее становилась Настя.


– Чего вы теперь глотки дерете? – насмешливо спросила она. – Кормов от этого, что ли, больше станет?


– Ага, тебе хорошо! – запальчиво возразила низенькая, круглолицая и румяная Рая Киржаева, повязывая венцом вокруг головы цветастый платок.  – Зарплата идет, а мы денежки за молоко получаем. А где оно, молочко-то? В моей группе не сегодня-завтра коровы подниматься не будут!


– Позавидовала? – с укоризной спросила Настя. – Давай становись на мое место. А я на твое. Хоть отдохну.


– Так ты – начальник! – не сдавалась Киржаева. – С кого же мы корма спрашивать будем? С нее, что ли? – и она, засмеявшись, показала на Веру Ивановну Мельникову, грузную пожилую доярку, сидевшую на лавке и с одышкой стаскивавшую с толстых, отекших ног валенки.


– Меня саму скоро на корм червям, – не обиделась та.


– Ну, хватит галдеть, бабы, – постучала Настя костяшками пальцев по дощатому столу. – Расшумелись как галки!


Доярки на минуту стихли, выжидающе посмотрели на председателя.


– Я думаю, – сказала Настя, – у каждого в Сухом Корбулаке найдется мешок-другой зерна или пуда два-три сена колхозу в продажу.


– А-а-а… – опять разом заговорили доярки. – Да откуда у нас зерно? Да много ли им накормишь? Тут на ферме как-никак четыреста коров. По кило – и то, почитай, полтонны в день надо!


– С миру по нитке – бедному рубаха. Хоть на день-два – и то корм. А уж если нет, так на нет и суда нет, – сказала Настя, вставая. – Я и не заставляю никого силком.