Зеркало души

В небольшом городке на Кавказе, где горные вершины подпирали небо, а реки неслись с шумом и брызгами, из уст в уста передавалась история о странном учителе по имени Георгий Иванович Гюрджиев. Одни считали его сумасшедшим, другие — святым, третьи — просто шарлатаном, собирающим вокруг себя впечатлительных людей. Так или иначе, каждый четверг в его доме, стоявшем на окраине города, собиралась небольшая группа учеников.

Михаил Петрович Колеснев, директор местной школы, человек почтенный и рассудительный, долгое время с недоверием относился к рассказам о Георгии Ивановиче. Но когда жизнь нанесла ему сокрушительный удар — в один год он потерял жену и обнаружил у себя серьезное заболевание сердца — что-то надломилось в его размеренном существовании.

— Надо как-то жить дальше, — говорил ему доктор Семенов, выписывая очередной рецепт. — А вы будто бы и не хотите.

— А что значит "жить"? — грустно спросил Михаил Петрович. — Просыпаться каждое утро, идти на работу, возвращаться в пустую квартиру? Это вы называете жизнью?

Доктор Семенов, опустив глаза, пробормотал что-то невнятное о времени, которое лечит, но Михаил Петрович уже не слушал. В тот же вечер он решил пойти на собрание к Георгию Ивановичу. Хуже, чем есть, все равно не будет.

Дом учителя оказался неприметным снаружи, но внутри поражал странной смесью аскетизма и изысканности. Простая мебель соседствовала с тонкими восточными коврами, а на стенах висели непонятные, но притягивающие взгляд символические рисунки.

Георгий Иванович, полноватый высокий мужчина с пронзительными глазами и аккуратно постриженной бородой, встретил новичка с вежливым безразличием, словно ожидал его появления и не придавал этому особого значения.

Собрание началось, когда все двенадцать учеников расселись на подушках, образуя круг. Михаил Петрович устроился чуть в стороне, чувствуя себя неуместным в этой странной компании, где были и молодые, и старые, мужчины и женщины, люди разных профессий и происхождения.

Георгий Иванович занял место во главе круга и без предисловий заговорил:

— Если будете жить, как живёте, то подохнете как собаки. Когда у Моллы Наср-Эддина издохла его любимая собака, он позвал имама и похоронил ее в саване, сославшись на то, что волею Аллаха она заговорила по-человечьи. Так вот, — продолжал Георгий Иванович, — если будете жить, как живёте, говорить, как говорите, есть, как едите, молиться, как молитесь, вас зароют, как ту собаку.

Михаил Петрович вздрогнул. Эти слова ударили его, как пощечина. Разве не об этом он думал все последние месяцы? О бессмысленности своей жизни, о механическом существовании, о том, что смерть Анны лишь подчеркнула пустоту, в которой он жил все эти годы?

Он заметил, что на лицах других учеников отразилась глубокая печаль, словно они тоже внезапно осознали всю тщетность своего существования.

— А что надо делать, чтобы избежать такой горестной участи? — спросил молодой человек, сидевший справа от Георгия Ивановича.

— Вспоминать себя, — ответил учитель.

Воцарилось молчание. Михаил Петрович недоуменно посмотрел на других учеников, но те, казалось, погрузились в глубокое размышление. "Вспоминать себя? Что это значит?" — подумал он, но не решился задать вопрос вслух.

Прошло какое-то время, и тишину нарушил все тот же молодой человек. Он сказал:

— Да, да, я теперь вспомнил, что я был той собакой Ходжи Наср-Эддина!

Михаил Петрович едва сдержал возмущенный смешок. "Что за чушь! Как взрослый образованный человек может нести такой бред?" — подумал он, начиная сожалеть о своем решении прийти сюда.

— Ты уже на пути, вспоминай дальше... кто ты, кто? — настаивал Георгий Иванович, и в его голосе звучала странная сила, от которой по спине Михаила Петровича пробежал холодок.

Прошла минута или две. И вдруг молодой человек воскликнул:

— Хвала Аллаху! Вспомнил!

— Кто ты, отвечай, — потребовал Георгий Иванович.

— Ходжа?!

Учитель испытующе взирал. И только блеск его глаз... В них Михаил Петрович вдруг увидел что-то, что заставило его замереть: смесь ожидания, иронии и какого-то тайного знания.

И тут Георгий Иванович засмеялся.

— Эфенди, где твоя собака?

Молодой человек растерянно оглянулся, словно действительно искал пропавшее животное, а затем его лицо просветлело:

— Я... я сам и есть собака?

— И Ходжа тоже, — кивнул Георгий Иванович. — И имам, и саван, и могила. Все это ты сам. Все твои роли, маски, оправдания. Ты проживаешь жизнь, как плохой актер, забывший, что он актер, и отождествивший себя со своей ролью.

Михаил Петрович почувствовал странное головокружение. Он внезапно увидел себя со стороны: директора школы, вдовца, больного человека — все эти ярлыки, все эти роли, которые он считал собой.

— Но кто я тогда на самом деле? — вырвалось у него, и Михаил Петрович тут же смутился, осознав, что нарушил молчание, которое, как ему казалось, ему следовало соблюдать как новичку.

Все взгляды обратились к нему, и Георгий Иванович впервые посмотрел на него с настоящим интересом.

— Отличный вопрос для первого посещения, — сказал он. — Обычно люди приходят ко мне, уже думая, что знают, кто они. Ты пришел с пустым стаканом, а не с полным, это хорошо.

Михаил Петрович не знал, как реагировать на это странное одобрение.

— Ты видишь эту комнату? — продолжил Георгий Иванович. — Эти стены, эти люди, эти ковры? Ты думаешь, что видишь их такими, какие они есть на самом деле? Нет, ты видишь лишь отражение своего собственного сознания. Как в кривом зеркале.

— Но это же солипсизм, — возразил Михаил Петрович, вспомнив университетский курс философии. — Если все — лишь отражение моего сознания, то как же другие люди? Они что, не существуют?

— Они существуют, — ответил Георгий Иванович. — Но ты видишь не их, а свою проекцию на них. Именно поэтому ты должен вспомнить себя — чтобы наконец-то увидеть мир и других людей такими, какие они есть, а не такими, какими ты их представляешь.

— И как это сделать? — спросил Михаил Петрович, неожиданно для себя увлекаясь беседой.

— Начни с малого, — ответил Георгий Иванович. — Когда ты идешь по улице, попробуй осознать, что ты идешь. Когда ешь — осознавай, что ты ешь. Когда думаешь — осознавай, что ты думаешь. Ты удивишься, но большую часть времени мы делаем все это механически, как роботы, не присутствуя в собственной жизни.

— Это похоже на практику осознанности в буддизме, — заметил Михаил Петрович.

— Все великие учения говорят об одном и том же разными словами, — согласился Георгий Иванович. — Но разница между знанием и пониманием огромна. Ты можешь знать все о вкусе яблока, изучить его химический состав, прочитать тысячу поэм о нем, но пока не откусишь — не поймешь, что такое яблоко.

Собрание продолжалось еще около часа. Говорили о разных вещах: о внимании, о "центрах" в человеке, о том, как большинство людей проживает жизнь в состоянии сна, воображая себя бодрствующими. Михаил Петрович слушал с нарастающим интересом, временами чувствуя, что какая-то часть его ума сопротивляется, считает все это чепухой, но другая часть — глубже, тише — резонирует с каждым словом.

Когда собрание закончилось и люди начали расходиться, Георгий Иванович подошел к Михаилу Петровичу.

— Придешь еще? — спросил он прямо.

— Не знаю, — честно ответил Михаил Петрович. — Половина того, что вы говорили, кажется мне безумием.

— А другая половина? — в глазах Георгия Ивановича мелькнула искра.

— Другая половина... кажется правдой, которую я всегда знал, но почему-то забыл.

— Это хорошее начало, — кивнул Георгий Иванович. — Большинство приходит сюда либо полностью отвергая все, либо слепо принимая. Ты сомневаешься, это ценно.

Он повернулся, чтобы уйти, но Михаил Петрович остановил его:

— У меня остался вопрос. Тот молодой человек, который сказал, что он собака, а потом Ходжа... Вы посмеялись над ним?

— Я посмеялся не над ним, а над ситуацией, — ответил Георгий Иванович. — Он уже достаточно долго занимается и знает, что все наши упражнения — это лишь средство, а не цель. Но он попался в ловушку, которая подстерегает многих искателей: отождествление с новой ролью вместо старой. Вчера он был "успешным менеджером", сегодня он "ученик мистического учения", завтра он будет "просветленным мастером". Все это — те же маски, те же иллюзии.

— А что тогда реально? — спросил Михаил Петрович.

— То, что смотрит через твои глаза прямо сейчас, — ответил Георгий Иванович. — То, что было до того, как ты стал Михаилом Петровичем, и будет после того, как Михаил Петрович исчезнет.

С этими словами он удалился в глубину дома, оставив Михаила Петровича с чувством, словно земля под ногами уже не такая твердая, как прежде.

***

Неделю спустя Михаил Петрович снова шел к дому Георгия Ивановича. Эти семь дней он провел в странном состоянии: пытался "вспоминать себя", как советовал учитель, и с удивлением обнаружил, насколько это трудно. Казалось бы, что может быть проще, чем помнить, что ты — это ты? Но на практике оказалось, что уже через несколько секунд после начала упражнения мысли увлекали его в сторону, и он "забывал" о своем намерении.

На пороге дома его встретил тот самый молодой человек, который на прошлом собрании объявил себя сначала собакой, а потом Ходжой.

— Здравствуйте, — сказал он, протягивая руку. — Меня зовут Алексей. В прошлый раз мы не успели познакомиться.

— Михаил Петрович, — представился директор.

— Знаю, — улыбнулся Алексей. — Вы были директором школы, где я учился. Вы, конечно, не помните всех своих учеников, но я вас хорошо запомнил. Вы были строгим, но справедливым.

Михаил Петрович смутился, не узнавая в импозантном молодом человеке кого-то из своих бывших учеников.

— Георгий Иванович еще не пришел, — продолжил Алексей. — Но он просил начать без него, если он задержится. Заходите.

В комнате уже собрались остальные ученики. Они тихо переговаривались, но когда Михаил Петрович вошел, приветствовали его как старого знакомого.

— Как прошла ваша неделя? — спросил Алексей, усаживаясь рядом с ним. — Пробовали вспоминать себя?

— Пробовал, — признался Михаил Петрович. — Но это оказалось сложнее, чем я думал.

— Еще бы, — рассмеялся Алексей. — Если бы это было легко, все бы давно стали просветленными. Но дело в том, что наш механизм забывания себя работает безупречно. Мы запрограммированы на сон, и программа эта работает уже тысячи лет.

— Вы действительно верите в то, что говорит Георгий Иванович? — спросил Михаил Петрович. — Про собаку, про Ходжу...

— Вы неправильно поняли, — мягко возразил Алексей. — Это не вопрос веры. Это практика. Вы же не спрашиваете у спортсмена, верит ли он в то, что поднятие тяжестей развивает мышцы. Он знает это, потому что практикует и видит результаты.

— И какие результаты видите вы? — с искренним интересом спросил Михаил Петрович.

Алексей задумался на мгновение, затем ответил:

— Я начал замечать, как часто действую автоматически, по привычке. Как много времени провожу в мечтах о будущем или сожалениях о прошлом, вместо того чтобы жить здесь и сейчас. Я стал чаще видеть красоту в простых вещах. И, — он улыбнулся, — моя жена говорит, что я стал меньше раздражаться по пустякам.

В этот момент дверь открылась, и вошел Георгий Иванович. Комната сразу изменилась: все выпрямились, разговоры стихли, и Михаил Петрович тоже почувствовал, как его внимание обострилось.

— Добрый вечер, — кивнул Георгий Иванович, занимая свое место. — Я вижу, у нас сегодня снова полный состав.

Он оглядел присутствующих и остановил взгляд на Михаиле Петровиче.

— Ну, и как твоя неделя? Нашел свою собаку?

Михаил Петрович растерялся от прямоты вопроса, но затем решил ответить честно:

— Я понял, что большую часть времени действительно живу на автопилоте. Как будто меня нет дома, а тело само ходит на работу, разговаривает с людьми, ест, спит...

— Хорошее наблюдение, — кивнул Георгий Иванович. — И где же ты в это время?

— В мыслях, — ответил Михаил Петрович. — В воспоминаниях, в планах, в фантазиях...

— И кто тогда управляет телом? — спросил Георгий Иванович.

Михаил Петрович замолчал, не зная, что ответить.

— Собака, — сказал Георгий Иванович с легкой улыбкой. — Та самая собака, которую Ходжа похоронил как человека. Механический человек, действующий по привычке, по программе. Без осознанности, без присутствия.

— И что с этим делать? — спросил Михаил Петрович.

— А что бы ты сделал, если бы обнаружил, что в твоей квартире живет чужая собака, о которой ты даже не подозревал? — спросил Георгий Иванович.

— Для начала я бы понаблюдал за ней, — ответил Михаил Петрович. — Попытался бы понять, откуда она взялась, как она себя ведет...

— Именно, — кивнул Георгий Иванович. — Наблюдение — это первый шаг. Без осуждения, без попыток сразу что-то изменить. Просто видеть свои механические реакции, свои эмоции, свои мысли. Видеть их как бы со стороны, не отождествляясь с ними.

— А потом? — спросил Михаил Петрович.

— А потом приходит понимание, что эта собака — не ты. Ты — тот, кто наблюдает за собакой. И тогда начинается настоящая работа.

Собрание продолжилось, и они говорили о многих вещах: о страхе смерти, о том, как общество программирует людей, о разнице между знанием и пониманием. Но Михаил Петрович все время возвращался к образу собаки. Ему вспомнились слова, которые он когда-то прочитал у Достоевского: "Человек — это существо, которое ко всему привыкает". Может быть, в этом и есть наша главная проблема, думал он. Мы привыкаем к жизни, и она перестает быть чудом, становится рутиной.

Когда собрание закончилось, Георгий Иванович подозвал Михаила Петровича.

— У меня для тебя небольшой подарок, — сказал он, протягивая маленькое карманное зеркало.

— Зеркало? — удивился Михаил Петрович.

— Носи его с собой и время от времени смотрись в него, — сказал Георгий Иванович. — Но не просто так, а с вопросом: "Кто смотрит?"

— Не понимаю, — признался Михаил Петрович.

— Ты видишь в зеркале лицо, тело, одежду, — объяснил Георгий Иванович. — Но где то, что видит? Глаза видят глаза в зеркале, но кто видит сами глаза? Кто тот, кто осознает, что он видит?

Михаил Петрович взял зеркало, все еще не вполне понимая, что с ним делать.

— Практикуй это упражнение регулярно, — продолжил Георгий Иванович. — И со временем ты поймешь, что ищет не собака свое отражение, а хозяин собаки ищет себя.

***

Прошло полгода. Михаил Петрович стал постоянным учеником Георгия Ивановича. Его жизнь изменилась, хотя внешне все осталось прежним: та же работа, та же квартира, те же проблемы со здоровьем. Но внутренне он ощущал глубокую трансформацию.

Он начал замечать красоту в мелочах: как солнечный свет играет на листьях деревьев, как мелодично звучит детский смех, как богат вкус простого хлеба. Он стал более внимательным к людям, начал действительно слушать их, а не просто ждать своей очереди высказаться.

Однажды, после особенно интенсивного собрания, где они практиковали групповую медитацию, Михаил Петрович подошел к Георгию Ивановичу:

— Я хочу поблагодарить вас, — сказал он. — Ваше учение изменило мою жизнь.

— Не благодари меня, — ответил Георгий Иванович. — Я лишь указал направление. Всю работу ты проделал сам.

— И все же, — настаивал Михаил Петрович. — Я хотел бы отблагодарить вас каким-то образом.

— Хорошо, — кивнул Георгий Иванович. — Тогда ответь мне на один вопрос: ты нашел свою собаку?

Михаил Петрович улыбнулся:

— Я нашел нескольких собак. Собаку страха, собаку гордыни, собаку жалости к себе, собаку лени... Целый питомник.

— И кто ты по отношению к этим собакам? — спросил Георгий Иванович.

— Я их хозяин, — ответил Михаил Петрович. — Но часто плохой хозяин, который позволяет им бегать без поводка и устраивать беспорядок.

— Хорошо, — кивнул Георгий Иванович. — А теперь самый важный вопрос: кто хозяин хозяина?

Михаил Петрович задумался. Это был тот самый вопрос, к которому он возвращался снова и снова все эти месяцы. Кто тот, кто осознает себя, кто наблюдает за наблюдателем?

— Я не знаю, — честно признался он. — Но я чувствую, что он есть. Что-то за пределами моей личности, моих мыслей, моих эмоций. Что-то... неизменное.

— Эфенди, — улыбнулся Георгий Иванович, и в его глазах плясали искры, — твоя собака заговорила!

И они оба рассмеялись, понимая всю иронию и глубину этой шутки.

Возвращаясь домой в тот вечер, Михаил Петрович чувствовал странную легкость. Словно он наконец-то начал просыпаться от долгого сна, в котором считал себя всего лишь Михаилом Петровичем — директором школы, вдовцом, больным человеком. Теперь он начинал видеть себя как часть чего-то большего, как волну в океане сознания. И в этом океане не было места страху смерти, потому что ничто действительно важное не умирает.

Проходя мимо бездомной собаки, греющейся в лучах заходящего солнца, Михаил Петрович остановился и поклонился ей, улыбаясь своей шутке. Собака подняла голову, посмотрела на него мудрыми глазами и, словно понимая, махнула хвостом.

— Эфенди, — прошептал Михаил Петрович, — где твоя собака?

И в тишине вечера ему показалось, что он услышал ответ.