Последняя охота

(О любви, всесильной и хрупкой)


Удивительно, как это собаки чувствуют в человеке то, что сам человек ещё не полностью в себе ощутил? Дик ещё только посмотрел на небо, а его спаниель Чак уже заходил по двору ходуном, время от времени вскидывая свою забавную морду, заглядывая ему в глаза и хитро-хитро улыбаясь.

— Собираешься завтра на охоту? — послышалось позади.

Дик обернулся. В дверях дома, улыбаясь, стояла его жена Нэлл.

— Как ты догадалась? — с ответной улыбкой спросил Дик.

— Это не я, а Чак догадался. Ну а я догадалась, потому что Чак врать не умеет: вон какие круги по двору выписывает!

Дик обнял жену, подхватил, приподнял и закружил по двору.

— Осторожней! — крикнула она. — Задавишь!

Он аккуратно опустил её на землю.

И правда, она такая хрупкая, его жена Нэлл. А он такой большой и крепкий, что иногда приходится одёргивать себя: как бы и в самом деле не задавить её в объятиях. Вот так сдавишь её от избытка чувств, а внутри что-нибудь хрустнет… Кошмар!

Так они и стояли, прижавшись друг к другу. Большой Дик, как его звали в окру'ге за высокий рост, громкий уверенный голос и недюжинную силу, и маленькая белокурая супруга с тихим, как лесной родник, голосом.

Он гладил её голову, путаясь пальцами в её тонких, как паутинка, волосах, смотрел на редкие облака, плывущие в вышине, и думал…

Нет, ни о чём он не думал. Он просто был счастлив. Вокруг них паровозом пыхтел Чак, старательно обнюхивая двор в стотысячный раз. Он тоже был счастлив. Счастлив тем, что живёт, что у него есть такие хорошие хозяева, и что завтра на работу.

— Надо приготовить для тебя всё необходимое, — сказала Нэлл. — Ты как надолго планируешь идти?

— Дня на три. Думаю, небо не обманывает: нужно ждать отличной погоды, — ответил он. — Пойду на Дальние Болота. Гуси начинают лететь.

— Будь осторожен. Береги себя, — Нэлл погладила его по щеке.

Он попытался поймать её ладонь губами, но она игриво её одёрнула и легонько щёлкнула его по носу:

— Получил?!

Они оба счастливо засмеялись. И снова тёплые бесконечные объятия.

Они женаты уже почти год. За это время Дик построил новый удобный дом, разбил небольшой сад. И во всех делах самое активное участие неизменно принимала его жена.

Он бесконечно любил её ещё до женитьбы. Казалось, куда уж сильнее? А прожив с ней зиму, весну и лето, понял, что стал любить её ещё крепче.

Дик никогда не подумал бы о себе раньше, что он, такой суровый и немногословный, независимый и гордый, вдруг привяжется к женщине настолько, что уже не сможет представить жизнь без неё. А теперь, иногда ловя себя на приступе сентиментальности, вдруг понимал, что душа уже не принадлежит ему совершенно, и случись что с любимой женой, он просто ляжет на землю и умрёт.

Одёргивая себя от таких глупых мыслей, он тут же шёл к Нэлл, молча прижимал её к себе, получая в награду её благодарные ласки, успокаивался, как ребёнок, и возвращался к работе. А азартно и со вкусом работая, сам иногда вдруг слышал позади тихие шажки, и маленькие руки обнимали его сзади.

— Тебе помочь? — спрашивала жена.

И оба смеялись, не представляя, чем она может помочь ему в его деле.

— Ну вот, рубанок подержи, — отвечал он с улыбкой.

Она брала рубанок с деланой покорностью и лукаво спрашивала:

— И долго держать?

— Да нет, не очень. Завтра можешь положить вот на ту полочку.

— Ну, нет уж! — восклицала она, клала рубанок на полку и, подняв нос кверху, с независимым видом выходила из мастерской:

— Белье стирать поинтереснее будет.

— Может, тебе помочь? — тут же с готовностью спрашивал Дик.

Нэлл делала большие глаза:

— С ума сошёл! Твоими ручищами! Да после твоей стирки от одежды только ниточки останутся!

Так они и жили. Куда делись его былые немногословность и замкнутость, одному Создателю известно, но только без весёлых шуток и разговоров обо всём не обходилось ни дня.

Столяр он был отменный. И весь посёлок ценил его за ладные руки, острый глаз, хороший вкус и понимание души дерева. Стулья, столы, рамки для картин, резные полки, оконные рамы – всё мог делать Дик, и всё получалось красиво, добротно и удобно. И венцом его труда был красивый дом, каждый узор которого придумала Нэлл. Его Нэлл. Любимая и ненаглядная Нэлл.

А Нэлл была известной в округе вышивальщицей. Посёлок рос, приезжали всё новые и новые семьи, вырастали дети, игрались свадьбы. И Нэлл едва ли не лучше всех могла придумать и выткать узор на платье, полотенце или скатерти. А рамки и станки для вышивания придумывал и делал для неё Дик. Её Дик. Любимый и замечательный.
Заказов от соседей была масса, и жили они в достатке. Вот свободного времени было немного.

Однако Дик изредка оставлял работу и, чтобы набраться сил и надышаться вольным воздухом, взяв ружьё, уходил в лес. Ненадолго, дня на два-три. И не очень далеко. Чтобы вернуться домой поскорее.

Это у других охотников путь домой обычно занимал больше времени: и ноги устали, и добыча тянет. Дик домой если и не бежал, но в любом случае спешил, не чувствуя ни усталости, ни тяжести ягдташа*.

----------
* Ягдта'ш (нем. Jagdtasche – охотничья сумка) – сумка для добытой дичи, которая носится на ремне через плечо.
----------



Вечер перед походом – время необыкновенное. Это знает каждый человек, который любит природу и новые впечатления.

Нужно проверить и упаковать снаряжение, учесть тысячу мелочей и предусмотреть всё вплоть до падения Луны на Землю.

Как сапоги? Окей! Нужно хорошенько смазать их, чтоб не промокали. А шнурки лучше всунуть новые: эти уже немного поистрепались. Дождевик? В порядке! Вещмешок? Вот здесь лямку лучше бы прошить суровыми нитками ещё раз. Будет надёжнее. Так, готово!

Чак суетится рядом, то и дело суёт свой нос. С твоим носом всё в порядке, дружище! Только такой и сгодится в лесу! Это единственный элемент моего снаряжения, который не нужно проверять перед выходом!

Так… Ремингтон*? Вычищен и смазан. В патронташе пара патронов с осечкой. Долой! Заменим новыми. Возьмём и несколько мощных пулевых патронов. Встреча с гризли – не шутка. Пусть редко, но такое свидание бывает словно падение Луны. Ну, кажется, всё! Уже и ночь скоро.

----------
* Ре'минтон (англ. Remington) – здесь: марка американских охотничьих ружей.
----------

— Вот носки, бельё, платки, — Нэлл положила рядом аккуратную стопку. — Вот хлеб, сыр, копчёное мясо, зелень, лук.

— Спасибо, милая, — с улыбкой ответил он.

Нэлл осталась серьёзной:

— Вот бинт, йод. Пожалуйста, будь осторожен!

— Обещаю тебе, всё будет в порядке. Не беспокойся.

Нэлл прекрасно понимала, что ему обязательно нужно это редкое свидание с лесом, что он не сможет по-другому. Иначе его силы будут истощаться, его энергия будет увядать и талант поблёкнет. Но и она не могла по-другому. Уходит ли он на три дня в лес или на день в соседний посёлок – она провожала его с улыбкой, но уже скучая и тревожась. Дик чувствовал это, и ему было неловко и совестно, что он заставляет её переживать. Но от этого их любовь, их взаимное стремление друг к другу раз от разу только усиливались.

— Улыбнись, Нэлл! — он легко приподнял её голову за подбородок.

Нэлл улыбнулась:

— У тебя всё готово? Всё проверил?

В ответ он молча притянул её к себе. Чак ревниво гавкнул. Они рассмеялись.

— Вот видишь, даже ему твой вопрос кажется излишним. Конечно, всё в порядке! Как всегда, — он крепко прижал жену к себе и поцеловал.


Закончилась ночь, словно бриллиантами украшенная тысячью нежных ласковых слов. Подушки, пахнущие цветами, понемногу отпускали влюблённых из мира прекрасных снов в мир прекрасных реальностей. Слегка начинало светать за окнами.

Дик знал, что жена уже не спит. Но глаза её были закрыты, и он легко, осторожно прикоснулся к её ресницам. Веки дрогнули. И словно два глубоких горных озера отрылись перед ним…

— Нэлл, люблю тебя…

И снова ласки, снова радость жизни…

— Ну, пора вставать, Дики. А то ты так никуда не успеешь, — Нэлл выскользнула из-под одеяла. — Или раздумал идти?

— Ты знаешь, кажется, раздумал!..

— Ну, ну! Живо умываться и приводить себя в порядок! Вон Чак сверлит тебя глазами.

— Слушаюсь, мой генерал! — Дик помчался во двор нарубить дров и облиться ведром колодезной воды: обычная зарядка.

Английский завтрак – яичница с беконом и белый хлеб с маслом – прошёл молча. Они только улыбались друг другу. Только однажды рассмеялись, когда Чак захлебнулся в своей миске с водой и надсадно чихнул, расчихав воду по всему полу. Теперь он сидел с виноватым видом и осматривал вокруг, что натворил.

— Не переживай, дружище. Это чепуха, — Дик встал из-за стола и снова налил воды в миску. Чак благодарно лизнул его в щёку.

Дик и Нелл не стеснялись своих нежных отношений друг к другу. Здесь, в Британской Колумбии* конца XIX века, ещё царили пуританские условности английской провинциальности, но соседи так любили их, так восхищались и даже немного гордились ими, что прощали им их влюблённую непосредственность. Вот и сейчас, когда они стояли, обнявшись, у ворот своего дома, соседи с улыбкой смотрели на них, оторвавшись от своих дел.

----------
* Британская Колумбия (англ. British Columbia) – провинция на западе Канады.
----------

— Ну, я пошёл, — наконец произнёс Дик.

Нэлл, улыбаясь, смотрела ему в глаза. Они несколько секунд постояли, держась за руки. Потом Дик повернулся и пошёл по дороге к лесу. Чак рванул вперёд.

Дойдя до лесной опушки, Дик обернулся. Маленькая фигурка жены стояла около ворот. Он помахал ей рукой и шагнул в лес.



Тем, кто живёт у моря, трудно будет жить без него, без шума его волн, без его свежего солёного запаха. Тем, кто живёт на берегах большой реки, трудно будет жить без её вечно движущегося водяного зеркала и криков речных птиц. Тем, кто живёт у леса, невозможно будет жить без пересвиста певчих пташек, без тысяч его ароматов, без мерного шелеста миллионов листьев.

Как легко шагается под бесчисленными зелёными куполами! Какая удивительная красота открывается каждую секунду тому, кто умеет её видеть! И слышать!

По лесу нужно идти осторожно, тихо, не тревожа его святой тишины. Человек здесь не хозяин, он лишь в гостях. К иной веточке и прикасаться нужно так, как к пальчикам любимой женщины – нежно и ласково. Чтобы не сломать. Человек здесь для того, чтобы ничего не испортить. Чтобы стараться оставить после себя всё так, как было до него. И взять только немного. Чтобы природа в своём изобилии даже не заметила этого.

Ну, вот и Дальние Болота. Дальними они назывались потому, что были ещё и Ближние – почти под самым посёлком. Ближние были небольшими, сплошь заросшими травой. А Дальние – обширными. Среди болот, коварных, зыбких, было множество озёр, а между озёрами – богатые травой луга. Самое лучшее место для перелётных птиц, которые десятками тысяч ночуют на озёрной глади, на утренней заре тучами поднимаются в небо, чтобы всласть попастись на пахучих ароматных лугах, а в вечерних сумерках такими же бесчисленными стаями возвращаются на озера.

Эти моменты – утренняя и вечерняя зори – и были главными в жизни охотника на пернатую дичь. Выбрать удобное местечко, хорошенько укрыться, подкараулить стремительно летящую стаю и выстрелить.

Дик, мягко говоря, не был непревзойдённым охотником, и часто ему доводилось и промахнуться. Его замечательный пёс был тактичен настолько, что мог бы быть примером для очень многих людей. Он очень переживал за промах, но старался не подать виду, чтобы лишний раз не расстраивать хозяина, и всякий раз деловито подбегал к Дику, садился или ложился рядом, невозмутимо поглядывал вокруг и всем своим видом показывал, что всё вокруг окей, он всем доволен и вполне счастлив.

Очень редко случалась осечка, и тогда Чак реагировал совсем иначе. Как и положено воспитанному порядочному спаниелю, он не лаял зря, но со страшной злобой сопел на ружьё, даже подпрыгивал на передних лапах, будучи вне себя от негодования. Ну, а когда выстрел был удачен, пёс в восторге не знал удержу. Ни разу он не сбился с пути, выискивая упавшую дичь среди высокой густой травы. С решительностью бросался в воду, когда птица падала в озеро. Отважно прыгал в топь болот.

Этот замечательный пёс достался Дику практически даром. Сосед, профессиональный охотник, хотел его утопить после появления на свет.

— Видишь, этот чёрным родился. Никакой охотник из него не выйдет, — авторитетно заявлял он, приподняв крохотного щенка за шкурку на спине и пожёвывая пустую трубку.

— Почему? — удивлённо спросил Дик.

— Так потому что чёрный! Другие вон, видишь? Красавцы! Как фасолинки: один к одному. А этот и мельче уродился и окрасом сатанинским. Ничего из него не получится: выродок.

В этот момент щенок вдруг уморительно зевнул и фыркнул. Дик рассмеялся:

— Слушай, отдай его мне!

— Его?!.. Да ради бога!

— Сколько я тебе должен?

— Что?!.. Да за такого грех и деньги брать! Бери даром!

— Нет, так я не возьму! Серебряный доллар пойдёт?

— Странный ты… Пойдёт! Давай!

Так и стал Чак первым существом, к которому привязался Большой Дик. Пёс был на удивление понятливым. Он очень тонко чувствовал интонацию голоса хозяина, мгновенно усваивал, что делать нельзя и что делать нужно, и никогда не повторял своих ошибок.

Когда выпадала свободная минута, Дик брал собаку в лес на прогулку и с удовольствием и улыбкой наблюдал, как забавно и одновременно старательно Чак на большой скорости обнюхивает землю, быстро перебирая лапами и едва не касаясь земли носом.

Раньше Дик не охотился. Особо не тянуло, да и свободного времени было немного. Однако сосед-охотник однажды его шутливо упрекнул:

— Ну и чего ты? Охотничья собака есть, а на охоту не ходишь? Пойдём на следующей неделе вместе, пусть твой черныш посмотрит, как мой Тетис добычу вытаскивает, поучится. Кто знает, что выйдет?

И правда! Почему бы нет? Дик отложил дела, съездил в город, купил снаряжение и ружьё. И в последний вечер перед охотой ощутил то зовуще-щемящее чувство, которое будет охватывать его каждый раз перед выходом в лес.

Так и пошли они вдвоём с соседом на охоту. Вернее, вчетвером.

Собаки быстро сдружились. Опытный Тетис снисходительно отнёсся к ещё молодому Чаку. Однако Чак быстро понял, чем взрослая собака отличается от вчерашнего щенка, и перестал шалить.

Первый выстрел сделал сосед, и Тетис рванул за упавшей птицей. Чак не сразу сообразил, что нужно делать, но помчался вслед. Тетис гордо вынес дичь из травы. А потом началось невероятное…

Ещё шесть раз удачно выстелили охотники, и шесть раз птицу вынес Чак. Запыхавшийся Тетис только выбегал вслед с виноватой мордой и зло рычал на Чака.

— Ай да черныш! — приседал от восторга сосед. — Вот это охотник! Слушай, с тебя нужно было взять долларов сто! Вот я прогадал! Молодец какой!

Вечером следующего дня, когда они вернулись с охоты, и утомившийся пёс спал на своём коврике, сосед пришёл к Дику с бутылкой дорогого виски:

— Слушай, Дики! Ты ведь не охотник. Ты столяр. А для меня охота – это хлеб. Чак – пёс охотничий. Уступи его мне! Сколько хочешь дам!

— Не проси! Не отдам ни за какие деньги! — ответил Дик. — Пойми, для меня он не совсем собака. Вернее, совсем не собака! Первый друг в жизни! Разве ж друзей продают?!

Сосед смотрел ему в глаза. Долго смотрел. Потом встал, крепко сжал его плечо и сказал:

— Понимаю. Всё верно. Друзей не продают.



Освободившись от котомки и усевшись на ствол поваленного дерева, Дик с силой потёр натруженные за день ноги. Уже скоро вечер. Нужно быстро перекусить и искать подходящее место, чтобы поджидать возвращающиеся на озера стаи.

Дик подрезал дёрн и завернул его как одеяло, обнажив глинисто-галечный почвенный слой. Теперь можно разводить костёр. Когда он будет уходить отсюда, вернёт дёрн на место, и почти ничто не будет говорить о том, что здесь был человек.

Как красив огонь… Как ароматно пахнет разогретое мясо и поджаренные кусочки хлеба… Даже чай в лесу пахнет иначе! Пламя отражалось в глазах собаки, которая нежилась в его лучистом тепле. Выпит чай, съеден бутерброд. Пора за дело: скоро полетят. Взяв ружьё в руки, Дик налегке пошёл поближе к озёрам.

Шум гусиных крыльев он услышал до того, как птицы полетели над головой. Вот и стая! Выстрел! Птицы метнулись по сторонам. Одна забарахталась в воздухе и упала далеко впереди. Удача! Чак бросился за добычей.

Быстро перезарядив ружьё, Дик снова стал наизготовку. Ещё стая! Ещё выстрел. И снова удачно! Подбитая птица упала камнем. Из кустов показался Чак с первой добычей и снова метнулся в траву – за второй убитой птицей. Как он только ориентируется в этих зарослях? Неужели только по запаху? Даже не верится!

В этот вечер они добыли четырёх серых гусей. Очень и очень неплохо. Вечерний чай был особенно вкусен: ему придавало особенный аромат чувство охотничьего удовлетворения. Теперь подложить дровишек в костёр и пусть горит-тлеет до утра. Завернувшись в дождевик, Дик быстро уснул, обласканный теплом костра и прильнувшего к нему Чака.

Утром, едва только начало светлеть небо, они уже были на ногах. Сжато в руках ружьё. Сосредоточенная морда у собаки. Начинается! Шух-шух-шух! Летят!..

Выстрел! Промах! Ах, досада! Чак дёрнулся вперёд, но вернулся на место, терпеливо ожидая удачного выстрела. Быстро перезарядить ружьё! Вокруг летят тысячи гусей.

Снова стая летит прямо на него. Выстрел. Тёмное на фоне светлеющего неба пятно подбросило вверх зарядом дроби и птица, кувыркаясь, упала в дальней части поляны. Она была белой.

«Лебедь?» — подумал Дик.

Это было бы неприятно. То, что эта птица удивительно красива, не аргумент для убеждённого охотника, который не привык задумываться о том, как выглядит добыча. Но лебеди как дичь особого промыслового значения не имеют: их мясо довольно жёсткое. И к тому же общеизвестно, что убить лебедя – это разрушить семью. Лебеди действительно связаны брачными узами зачастую на всю жизнь, и выстрелить в лебедя – это просто не по-человечески.

У Дика испортилось настроение. Однако птица была как будто бы мельче лебедя. Наверное, белый гусь. Ну, если так, то всё в полном порядке! Помельче, чем серый, но тоже нормальная добыча. Ничего, сейчас разберёмся, когда Чак принесёт подбитую птицу.

Тем временем Чак бросился к добыче. Но тут произошло нечто необыкновенное…

…Сверху на собаку неожиданно упала, раскрыв крылья, большая птица! Чак от неожиданности отпрыгнул в сторону. Это был довольно большой белый гусь. Вообще белый гусь мельче серого, но этот экземпляр был по-настоящему крупным. Он снова расправил крылья, изогнул шею и пронзительно крикнул на собаку. Чак опешил и не рискнул связываться со столь агрессивной птицей. Гусь тяжело взлетел и спланировал туда, где в негустой траве виднелось белое пятно. Спаниель решил упорно овладеть убитой птицей и рванул наперегонки. Но повторилось то же самое: гусь снова бросился на собаку, норовя слёту клюнуть в голову. Разъярённая птица была действительно страшна, и как бы не рычала собака, как бы не пыталась ухватить врага зубами или обежать вокруг – гусь отважно кидался на пса, что есть силы хлопал крыльями, не пуская его к лежавшей в траве добыче и кричал, кричал…

— Чак! — позвал собаку Дик.

Послушный спаниель медлил лишь секунду, но побежал к хозяину неохотно, переживая своё поражение в этой небывалой схватке за трофей. Дик присел и прижал к себе голову собаки, чтобы успокоить пса:

— Погоди, друг!

Чак послушно сел и лизнул его в щёку. Хозяин не сердится на него за то, что он сейчас вернулся без добычи, значит всё сделано правильно. Ну а добыча никуда не денется: вон она лежит и очень громко пахнет.

Тем временем гусь был уже около убитой птицы. С того места, где сидел Дик, не было видно, что происходит в конце поляны. Дик поднялся и медленно пошёл туда, где были гуси. Чак держался рядом. Всё ближе и ближе подходили они, когда гусь поднял голову из травы, разбежался, вспорхнул и, мощно маша крыльями, на большой скорости полетел прямо на Дика. Дик едва успел присесть, когда тяжёлая птица со свистом пролетела над головой. Чак оглушительно залаял. Гусь развернулся в воздухе и вновь спланировал к убитой птице.

— Замолчи, Чак! — крикнул Дик на собаку.

Он привстал, чтобы видеть, что происходит. И увиденное поразило его…

…Живой гусь, время от времени приподнимая голову, ходил вокруг убитого и легко трогал его клювом, перебирал его перья и издавал тихие звуки.

Он убил гусыню! И гусак переживает потерю! Чёрт возьми!..

Но никогда раньше Дик не слышал о лебединой привязанности среди гусей. Да, на один сезон гусиные семьи очень сплочённы, самец и самка вместе заботятся о потомстве. Но это лишь на один сезон: через год гуси создают новые пары! Сейчас уже осень, гусята уже давно выросли и встали на крыло; забота о птенцах, как единственная причина держаться парами, осталась в прошлом, и ничто не должно удерживать птиц вместе. По крайней мере, настолько!..

Гусь продолжал ходить вокруг подруги, уже вытоптав маленькую лужайку, всё трогал и трогал её клювом, всё ворковал и ворковал. Дику стало невыносимо видеть эту сцену, и он решил вернуться к месту стоянки, выпить чаю, подкрепиться и успокоиться. Чак послушно трусил следом, изредка оглядываясь на гусей.

Дик шагал и чувствовал груз на душе. Словно убил лебедя, как и опасался с самого начала. И ещё одно смутное чувство засело внутри. Наверное, ещё год назад он бы, не задумываясь, перезарядил бы ружьё и пристрелил бы и гусака. И сосед-охотник, наверное, сделал бы так же. Какая разница для охотника, где и как добыть дичь. Почему же он не сделал этого сейчас? Более того – даже не подумал этого сделать?

Дик тяжело опустился на поваленный ствол. Отложил ружьё. Настругал ножом стружек. Не торопясь развёл костёр. Сходил к роднику, набрал в котелок воды и подвесил его над огнём. Разогрел ветчину, покормил собаку. Чак с аппетитом проглотил свою порцию. Дик голода не чувствовал. Вернее, не слышал его. Только медленно выпил кружку чаю. Такой ароматный ещё только вчера вечером чай неожиданно показался безвкусным.

«Ладно, успокойся, — говорил он себе. — Гусак скоро поймёт, что гусыня мертва, а инстинкт позовёт его кормиться на луга. Немного подождать, чтобы не видеть переживаний животного, и вернуться за убитой птицей».

Он действительно немного успокоился, слегка перекусил и с часок посидел у костра, глядя на огонь. Однако полностью успокоиться так и не смог. В голове вновь и вновь прокручивалась сцена птичьей трагедии.

Дик поднялся, схватил ружьё и быстро пошёл на поляну. Крепко спавший спаниель подскочил, потянулся и побежал рядом, по привычке обнюхивая траву и кусты. Вот и поляна. И белое пятно на её краю…

Ну, слава богу! Видно, гусак понял, что подругу уже не вернуть, и улетел. Не снижая темпа, Дик шагал к убитой птице. И вдруг сквозь траву увидел: от белого пятна поднялась гусиная шея. Дик резко остановился…

Самец никуда не улетел. Он сидел на земле вплотную к убитой подруге, пригнув шею. И услышав шаги, поднял голову, чтобы посмотреть на приближавшуюся опасность. Дик замер. Чак сделал стойку рядом.

— Улетай, дурень! — шёпотом произнёс Дик. — Всё кончено, дружище. Найдёшь себе другую, молодую подругу на следующий год. Улетай!

Гусь медленно опустил голову.

— Слышишь, ты! — повысил голос Дик и крикнул: — Улетай!

Гусь никак не отреагировал.

— Чёртова птица! — негодуя больше на самого себя, вслух сказал Дик, развернулся и пошёл на стоянку.

Снова сел на поваленное дерево. Он никак не мог собрать свои мысли. Какие-то обрывки, словно блики на колеблющейся воде.

Сходил на охоту, называется! А с другой стороны, разве он виноват в чём-нибудь? Тысячи лет человек бьёт гусей. Сперва, наверное, убивал, метко кидая камни. Потом стрелял из лука, из арбалета. Теперь стреляет из ружья. Тысячи лет человек ходит на охоту! И тысячи лет, из поколения в поколение, слава меткого удачливого охотника является одним из лучших украшений для мужчин. Почему же ему теперь так не по себе?

Нужно почистить ружьё. Дик посмотрел на ремингтон, лежавший рядом. Посмотрел… и отвернулся. Красивое новое ружьё, которое он заботливо чистил и смазывал, гладил рукой и хищным блеском которого так любовался раньше, вдруг стало неприятным на вид. И прикасаться к нему не хотелось.

Так, в мыслях, прошло ещё около часа. Дик прилёг на траву. Нужно заставить себя отдохнуть. В небе проплывали белоснежные облака. Яркая синева и приглушенная северная зелень обступивших полянку деревьев. Как красиво!..

Дик понемногу ушёл в небытие, уснув некрепким, чутким сном. Стоило где-то в лесу упасть сухой ветке, как он открыл глаза. Судя по солнцу, спал он около двух часов. Спаниель снова приткнулся рядом. Что-то снится ему. Вон как лапы дёргаются. За добычей по болотам, наверное, носится. Или вынюхивает что-то, бегая по сонным тропинкам. Или сражается с белым гусаком… Чёрт, опять этот гусак!

Дик резко сел. Нет, не уснуть! Гложет проклятая мысль. Чак тоже резко вскинул голову, глядя на хозяина. Дик поднялся и без ружья решительно пошёл на поляну. Зачем? Он сам этого не понимал. Птицам помочь он никак не мог. Гусыня мертва, а прогнать гусака, видимо, будет невозможно.

Что же его так удерживает рядом с убитой? Откуда такая привязанность? Привязанность, не свойственная гусям. Да и вообще не свойственная, за редчайшим исключением, почти ни одному животному в дикой природе. Да и среди людей такая привязанность встречается совсем не часто. Так что же? Любовь, что ли? Да это просто смешно! Гусиная любовь…

Вот и поляна. И белое пятно на её краю. Дик немного замедлил шаг. Он ещё помнил внезапную безрассудную, но невероятно самоотверженную атаку гуся. Он подходил всё ближе и ближе, ожидая, что вот-вот поднимется из травы немножко смешная, как у всех гусей, клювастая голова. Однако гусь головы так и не поднял.

— Эй, ты! — позвал Дик и топнул.

Вокруг свиристели тысячи кузнечиков и сверчков. Десятки певчих пташек пели в деревьях. Листва тихо и мягко шелестела на слабом ветерке. Чуть покачивались травы. Тишина… Переполненная звуками глубокая лесная тишина…

Чак смотрел то на хозяина, то на пятно. Видимо, он лучше понимал, что происходит, и ждал команды. Команды не последовало. Дик пошёл к птицам сам…

Гусак лежал на земле, прижавшись к подруге и вытянув шею. Глаза были закрыты. Он умер.



Думайте о животных, что хотите! Лишайте их в своих предрассудках чувств и интеллекта, оставляя им лишь инстинкты! Наделяйте их в своих сказках штампованными характерами: трусливый заяц, жестокий волк, хитрая лиса, глупый гусак… Но хоть раз по-взрослому посмотрите на окружающую вас природу! И вы увидите чувства невероятной красоты и силы, вы увидите тонкий интеллект, вы увидите удивительные свидетельства наличия у животных воображения, вкуса и даже совести. Вы увидите и трогательную, нежную, заботливую, жертвенную любовь.

Ныне венец творения человек зачастую с гордой убеждённостью рассматривает любовь лишь как проявление слабости. Видимо, такие люди считают, что чем сильнее любовь, тем просто слабее человек, который её испытывает. Эта потрясающая слепота существует несмотря на то, что каждому живущему известны случаи, когда ради любви герои шли на смерть, прекрасно осознавая, что другой жизни уже не будет…



Дик присел рядом с гусями. Дикий белый гусь по-своему красив. Атласные перья снежной белизны и лишь несколько удивительно гармоничных черных и серых перьев на концах крыла. Он гладил эту белизну рукой, перебирал перья, как это недавно делал живой гусак с погибшей подругой. Гладил и гладил…

А ведь этот гусь в чём-то похож на него самого! И довольно большой для своего вида, настоящий Большой Дик среди белых гусей. И Дик сам так же смело и самоотверженно бросился бы с голыми руками на самого огромного гризли, если б тот посмел напасть на его Нэлл. И точно так же умер бы, упав на землю рядом, не сумев больше жить без неё. Без его единственной Нэлл…

Погибшие белые гуси лежали рядышком, так же, как и летали рядом, как рядышком паслись на лугах, как вместе, крылом к крылу, воспитывали гусят и вместе отважно защищали их от лисиц и пернатых хищников. И, быть может, уже не одно лето они вместе. И быть может, они вместе гораздо дольше, чем Дик с Нелл!..

Они и покоиться должны вместе и рядышком!

Дик вынул нож и стал исступлённо копать могилу, отгребая землю рукой. Он рыл и рыл, пытаясь этим скорбным трудом отвлечь себя от ощущения, что сломал в природе что-то очень важное, что-то необходимое. Вот так: пришёл и сломал! Ненамеренно. Но сломал! Да и разве ненамеренно? Он ведь пришёл сюда убивать, и пришёл делать это хладнокровно и расчётливо. Он пришёл сюда радоваться удачному убийству и огорчаться, когда убийство не состоялось. Просто всё дело в том, что, убивая, он никак не рассчитывал на то, что убьёт чью-то бесконечно любимую.

Класть белоснежных птиц в чёрную землю Дик не смог. Он сходил на стоянку и высыпал всё из котомки прямо на землю. Положил в неё четверых серых гусей, добытых вчера, вернул откинутый дёрн на место и вернулся к приготовленной могиле, захватив дождевик и ружьё. Чак, умница, сидел на поляне и сторожил добычу.

— Это не добыча, дружище. Мы с тобой…

«…Словно убийцы», — мысленно добавил он.

Дик разрезал котомку ножом, чтобы получилось нечто вроде покрывала, и уложил материю на дно могилы. Сверху рядком положил всех убитых птиц. Двух белых – вместе и чуть в стороне. Потом укрыл гусей своим дождевиком. Засыпал землёй, сделал небольшой холмик. Постоял, вскинул ружьё на плечо и, не оглядываясь, пошёл прочь от могильной поляны. Пошёл быстро, чтобы быстрее добраться до дома, чтобы поскорее увидеть жену. И поскорее её обнять.

Он долго копал могилу. Нож – не очень подходящий для этого инструмент. И уже совсем скоро начнёт темнеть. Надо поспешить, чтобы засветло успеть пройти побольше.

Тропа, залитая заходившим солнцем, весёлый щебет пичуг и яркие краски осеннего леса не радовали его. Вернее, он ничего этого не замечал. Тягучие мысли отвлекали от окружавшей его живой красоты. Вот так всегда: когда монотонно топаешь по тропе, то либо привяжется какой-нибудь нехитрый мотив, который успеешь повторить тысячу раз, пока он вконец не осточертеет. Либо в мозг врежется какая-нибудь мысль, которую раз за разом безуспешно пытаешься додумать до конца.

Он хотел взять у природы совсем немного. И не сделал ничего предосудительного. Это с точки зрения обычного человека, которому, чтобы жить, нужно добывать себе пропитание, защищать себя, кормить и защищать свою семью. Это чтобы жить! Он же пришёл в лес убить не для пропитания: у него в хозяйстве есть несколько домашних гусей, которые с лёгкой руки Нэлл стали жирными и огромными, и которые, конечно же, намного вкуснее диких. Он пришёл сюда, чтобы убить ради развлечения. Ремень ремингтона вдруг стал жечь плечо, как горящая головня. Дик взял ружьё в руку, чтобы заглушить это мистически возникшее чувство…

Совесть! Вот что это такое. Какое странное это чувство! Самое непостижимое! Бог знает, из чего возникает. Но давит. Господи, как давит!..

Стыд проще. Стыдишься чего-то перед другими людьми. Ну и иногда перед собственной собакой. Нет рядом людей – и ничего не стыдно. А совестно только перед собой. Сам себе становишься мерилом. Словно рождается в тебе ещё один человек, а смотрит на тебя откуда-то со стороны. Смотрит пристально. Смотрит в упор, с укором, с упрёком в глазах. Смотрит, прожигая тебя насквозь. Смотрит так, что ты начинаешь ненавидеть самого себя!

Да, угрызения совести – это когда ненавидишь самого себя. И возненавидел себя Дик только лишь потому, что безумно, бесконечно, беззаветно любит свою жену.

Уже почти наступила ночь. Чак угрюмо плелся впереди. Он был озадачен непонятной охотой. И обычного настроения вечно нюхать всё подряд, столь свойственного его породе, у пса не было.

Пора останавливаться на ночлег. Дик на мгновение замедлил шаг, но нелёгкие мысли погнали его дальше. Месяц в тёмном небе немного освещал путь, к тому же умница Чак специально впереди шёл шумно, чтобы хозяину было понятно, куда идти, и тихонько гавкал, когда Дик в темноте сбивался с тропы.

Так и шли они всю ночь. Только невидимые во тьме ветки иногда больно втыкались в бок и злобно царапали лицо. Но Дик не сбавлял темпа, лишь прикрывая глаза ладонью.

Путь, пройдённый не раз и всегда дававшийся с лёгкостью, сейчас показался бесконечным. Дик уже выбился из сил, когда на востоке начало алеть небо и стало возможным различать предметы вокруг. Это немного приободрило его. Скоро будут Ближние болота. А там уже рукой подать до посёлка. И совсем близко до дома. И там его Нэлл…

Скорее!.. Скорее! Шире шаг! Эта ночь, эта проклятая ночь должна закончиться! И закончится она только тогда, когда он прижмёт её к себе. Когда расскажет ей. Когда всё расскажет ей!..

А как ей рассказать о том, что случилось? Найдутся ли слова, хватит ли смелости? Её Большой Дик должен оставаться сильным и уметь держать свои чувства в своих огромных кулаках.

Но ведь что-то нужно будет рассказать! Почему пришёл так рано, без добычи, без котомки и дождевика. Почему такое расстроенное и поцарапанное лицо. Что-нибудь придумать и наврать? У него не получится. Значит, придётся либо отмолчаться, либо сказать правду.

И отмолчаться не получится! Нелл не будет настаивать, но в глазах её надолго, если не навсегда, застынет печаль, что ей не доверяют сокровенного. Значит, нужно будет сказать правду! Дику привиделись лежащие рядом белые птицы. И снова сжалось сердце…

Значит, Большой Дик – это всего лишь оболочка, внутри которой живёт всё тот же босоногий сопливый Дики, которого иногда ругал отец и которого иногда хвалила мама. Значит, жив тот Дики, который откармливал с рук четверых брошенных крошечных воробьят и два дня рыдал, когда один из них всё же умер…



Нелл встала очень рано. Одной не спится так сладко. Тем более что она вдруг почувствовала странную обеспокоенность в душе.

Пытаясь не думать о дурном, она решительно заняла себя делом. Покормила животных, тщательно прибралась в доме и занялась стиркой. Потом натянула во дворе верёвку и стала развешивать мокрое белье. Беспокойство не отступало. Что с Дики? Всё ли у него в порядке? Или что-то произошло? Она обернулась и посмотрела на дорогу, которой вчера утром уходил на охоту её муж…


Он увидел её издалека…

Нелл была в белом, словно гусиное оперение, платье. Она задумчиво, неторопливо развешивала белье.

Как много белого цвета у них во дворе! Слишком много!..

И вот она обернулась…


Мужа она увидела сразу. Жив, Господи, спасибо тебе! Но унылый вид собаки, издалека видимое какое-то болезненное состояние Дика и то, что он вернулся утром, а не вечером, как это было всегда, лишь усилили её невесть откуда взявшееся беспокойство. Действительно, произошло что-то скверное! Белье выпало из её рук.

Она кинулась к калитке, открыла её и побежала по улице к нему. Белое платье развевалось, словно белые гусиные крылья. Отбросив ружьё прочь, Дик кинулся к жене…

Встретились они посередине. Он подхватил её, не давая рассмотреть иссечённого ветками лица и текущих градом слёз.

— Что? Что? Что такое? — испуганно повторяла Нелл, пытаясь отстраниться и заглянуть ему в глаза.

Но он держал её крепко и прятал своё лицо в её пахнущих цветами волосах. Нелл почувствовала, как на её открывшиеся от объятий плечи падают горячие капли…

— Боже, что же случилось, милый мой? — Нелл, не понимая, что происходит, заплакала сама.


Он расскажет ей всё. Конечно же! Единственный человек на всей Земле, который всё поймёт, который своими маленькими ручками перенесёт тебя через пропасть или трясину, который излечит все раны, и единственный друг, которому не стыдно рассказать всё – это любимая. Любимая, а главное – искренно любящая! – жена.



Тем, кто живёт у моря, трудно будет жить без него, без шума прибоя, без его солёного запаха. Тем, кто живёт на берегах большой реки, трудно будет жить без криков речных птиц и без вечного движения её водяного зеркала. Тем, кто живёт у леса, невозможно будет жить без гомона певчих пташек, без мерного шелеста листвы, без ароматов, дарящих бодрость и силу. Не сможет жить без леса и Дик.

Он будет приходить в лес. Обязательно будет. Чтобы наслушаться, надышаться, чтобы почувствовать, что живёт. Он будет приходить в лес как желанный гость, который в чужом доме осторожен настолько, что не разобьёт и старой ненужной надтреснутой чашки.


----------
Весна, 2012