Глава 11. Солнце Даждьбога

В недрах каменного исполина, чьё тело стало хребтом мира, бушевал пожар. Сварог, даже в своём окаменевшем сне, чувствовал, как лава пульсирует в его жилах, как раскалённая кровь стучит в висках. И когда боль стала невыносимой, он разорвал собственную грудь. Из разлома, озарённого адским заревом, вырвался Даждьбог — не ребёнок, а юноша с кожей цвета заката и волосами, сплетёнными из солнечных протуберанцев. Его первый крик был подобен звону тысячи колоколов, разбивающих оковы ночи. 

— Возьми, — проскрипел Сварог, вырывая из своего сердца пылающий диск. Его голос, словно грохот сдвигающихся континентов, заставил дрогнуть даже звёзды. — Неси свет… но помни: солнце — не раб. Оно — договор меж волей и долгом. 

Даждьбог принял дар. Диск обжёг его ладони, оставив узоры, похожие на карту созвездий. Подняв его над головой, он взмыл в небо, и лучи, вырвавшиеся из раскалённого лика, пронзили тучи. Дождь из расплавленного серебра хлынул на землю, заставляя леса выгибаться в поклоне, а реки — вскипать от восторга. Люди выбежали из хижин, подставляя лица теплу: 
— Смотрите! — кричала девочка, чьи щёки впервые за месяцы холода порозовели. — Оно танцует! 

Но в тени ущелья, где даже свет боялся заглянуть, Чернобог уже плел ответ. Его пальцы, тонкие как паучий лапки, сплетали тьму в гнёзда. Внутри клубков, шипящих проклятиями, копошились вороны — не птицы, а сгустки ночи с глазами из расплавленного свинца и клювами, искорёженными в вечной гримасе голода. 
— Летите, — прошипел он, и твари ринулись ввысь, — выклевать ему сердце. 

*** 

Даждьбог парил над океаном, когда первый ворон впился ему в плечо. Кровь — золотая, густая как мёд — брызнула на волны, и там, где капли коснулись воды, вспыхнули медузы, светящиеся ядовитой синевой. 
— Прочь! — взмахнул он диском, и птица рассыпалась пеплом. Но их было сотни. Тучи воронов облепили солнце, их клювы, острые как кинжалы отчаяния, вырыли куски плоти. Светило, истекая плазмой, начало гаснуть. 

На земле поднялась паника. Старейшина племени Ругов, чьё лицо было изрезано шрамами как карта прожитых бед, упал на колени: 
— Оно умирает! Вернитесь в пещеры — спасайте детей! 

Но девочка, та самая, что первой встретила рассвет, вырвалась из рук матери. Схватив факел, она взобралась на скалу, чья вершина касалась нижних кромок туч: 
— Не смейте прятаться! — её голос, тонкий как птичий писк, прорезал рёв ветра. — Он сражается за нас! Помогите! 

Люди замерли. Потом кто-то подхватил крик. Потом ещё один. Они стали бить в барабаны из высушенных тыкв, жечь травы, чей дым вился синими змейками к небу. Их голоса слились в песню — грубую, нестройную, но такую яростную, что даже вороны замешкались. 

*** 

Даждьбог, истекая светом, услышал их. Сквозь пелену боли он разглядел крошечные огоньки внизу — не испуганные, а яростные. 
— Договор… — прошептал он, вспомнив слова отца. — Ты прав, отец… Они — часть его. 

Собрав последние силы, он швырнул диск в самую гущу тварей. Солнце взорвалось ослепительной вспышкой. Вороны, визжа, рассыпались в прах, но ударная волна сбила Даждьбога с небес. Он рухнул в океан, подняв цунами, которое обрушилось на прибрежные леса. 

Люди нашли его на рассвете. Тело бога, покрытое трещинами, как разбитая ваза, лежало на песке. Девочка, обжигая руки, прижала к его груди факел: 
— Не уходи… Мы нуждаемся в тебе. 

— Нет, — слабо улыбнулся Даждьбог. — Это я нуждаюсь в вас. 

Он уснул, а солнце, покорённое упрямством смертных, медленно поползло вверх. Его свет теперь был тусклее, теплее — человечнее.