Глава 13. Слёзы Мораны

В чаще леса, где даже днём царил полумрак, Морана нашла его у ручья. Юноша, срубавший ветви для лука, обернулся — и время остановилось. Его глаза были зелёными, как мох на северных камнях, а в уголках губ пряталась улыбка, способная растопить вечную мерзлоту. 

— Ты… призрак? — спросил он, и в его голосе не было страха. 

— Хуже, — она сделала шаг вперёд, и трава под её ногами покрылась инеем. — Я — конец. 

Он рассмеялся. Звук, чистый как родниковая вода, заставил Морану сжать кулаки — так сильно, что лёд на её ладонях треснул: 
— Не похоже. У конца… не бывает таких грустных глаз. 

*** 

Она приходила к нему каждую ночь. Приносила снежинки, вырезанные из первозданного холода, и звёзды, пойманные в силки из лунных лучей. Он дарил ей цветы, сплетённые из камыша, и истории о том, как учился читать по шелесту листьев. 

— Зачем ты здесь? — как-то спросила Морана, когда он вплел ей в волосы венок из папоротника. — Я же… уничтожу тебя. 

— Тогда я стану твоей тенью, — он прижал её ладонь к своей груди. Сердце билось часто-часто, как крылья колибри. — И буду следовать за тобой даже в Навь. 

Она заплакала. Слёзы, падая на его кожу, оставляли узоры из кристаллов: 
— Я сделаю тебя вечным… 

*** 

Чернобог наблюдал из чащи. Его пальцы, обёрнутые тенями, сжимали ветвь, пока та не превратилась в труху: 
— Глупая девочка… Любовь — это болезнь. Пора найти лекарство. 

Он дунул на слёзы Мораны, упавшие в ручей. Вода почернела, а из её глубин выползла чума — гибрид гадюки и метели. Её крылья, сотканные из кашля умирающих, распространяли смрад, а глаза светились жёлтым ядом. 

*** 

Утром юноша проснулся от боли. Его кожа покрылась чёрными пятнами, дыхание стало хриплым, как скрип дверей в заброшенных склепах. Морана, обняв его, вдохнула мороз Нави ему в уста: 
— Ты не умрёшь… Я спасу… 

Но вместо бога он стал ясенем. Кора, покрытая струпьями, ветви, скрюченные в немой мольбе. Листья шептали её имя, но это был лишь шелест, лишённый души. 

— Нет-нет-нет! — Морана била кулаками по стволу, пока лёд не пополз по её рукам к локтям. — Вернись! Я прикажу! 

Чума, кружа над лесом, смеялась. Деревни охватила паника. Матери хоронили детей, завернутых в саваны из опавших листьев. Старики, кашляя чёрной кровью, рыли могилы собственными руками. 

*** 

Лада пришла первой. Её белые розы, выросшие из слёз, светились в темноте, как маяки: 
— Остановись, сестра! Ты губишь тех, кого хотела спасти! 

— Они всё равно умрут! — Морана метнула ледяной кинжал. Лада парировала цветком, но лепестки облетели, обнажив шипы. 

Жива появилась из поля пшеницы, её серп блестел, как полумесяц: 
— Твоя боль отравила землю. Но ещё не поздно. 

—  Поздно! — Чума ринулась на них, её клыки брызнули ядом. Жива взмахнула серпом — колосья, вырванные с корнем, опутали тварь. Лада вонзила розу в её горло: 
— Любовь сильнее смерти… 

Чума взорвалась чёрным дождём, но последние капли яда уже просочились в колодцы. Жива, упав на колени, прижала ладони к земле: 
— Помоги мне, сестра… 

Лада запела. Её голос, сплетаясь с шелестом колосьев, превратил яд в росу. Люди, падая на колени, ловили ртом капли, и хрипы в их лёгких сменились смехом. 

Морана, сидя под ясенем, смотрела на них. Её платье, некогда белое, теперь было серым от пепла. 
— Зачем… — она обняла ствол, целуя кору, похожую на шрамы. — Зачем ты заставил меня чувствовать… 

Ветер принёс ответ — шепот листьев, похожий на вздох: 
_«Чтобы ты вспомнила… ты же тоже была живой».