Отбилась. Но как?

Евграф Христофорович Донатьев, полицейский надзиратель сыскного отделения уездного города N. сошёл с пролетки у дома номер десять на Заречном переулке, что у Второй мануфактурной линии. Сошед с пролётки, Евграф Христофорович поправил элегантную широкополую шляпу и огляделся. Переулок населяли люди зажиточные: мещане, купцы, да промышленники мануфактурные — в основном по ткацкому делу, но были и владельцы мукомолен, лесной биржи, судовладельцы и хозяева кожевенных производств. Скорняков Евграф Христофорович не любил. Он держался прогрессивных взглядов относительно участи животных, живо интересовался движением за права братьев меньших и щедро донатировал благотворительные фонды защиты живой природы. Начальство таким вольнодумством полицейского надзирателя было крайне недовольно, но вынужденно с ним мирилось по двум причинам:

первой — конституционной;
и
второй — профессиональной.

Имелась ещё и третья причина — Евграф Христофорович происходил из древнего боярского рода, далёкие предки которого, сидючи в Старой Ладоге, отправляли посольство к варягам, приглашая их на княжение. Справедливости ради следует упомянуть, что к моменту появления Евграфа Христофоровича на свет, род сей сильно захирел и уже не мог похвастаться ничем, кроме своего славного прошлого и небольших накоплений, позволяющих жить отпрыску Донатьевых безбедно, но относительно прочих дворянских семейств, населяющих уездный город N. — скромно.

К Донатьеву благоволил генерал-губернатор, генерал-лейтенант граф Благоволин. Здесь намекнём конфиденциально — это обстоятельство являлось единственной и главной причиной, объясняющей необъяснимый либерализм начальства относительно нахождения Е.Х. Донатьева в рядах доблестной уездной полиции.

Одет полицейский надзиратель был сдержанно-элегантно. Строгий костюм-тройка серый в тонкую полоску, черные, начищенные до зеркального блеска штиблеты, тёмно-серый однотонный галстук, широкополая, серого фетра, шляпа, чёрные, тонкой кожи перчатки. В руке Евграф Христофорович держал трость красного дерева с простым круглым набалдашником, изготовленным из мамонтова бивня. Трость сия обладала примечательной особенностью — она скрывала в себе шпагу. Кроме того, во внутреннем кармане пиджака полицейского надзирателя прятался самозарядный пистолет Браунинга с магазином на семь патронов.

Дом номер десять принадлежал зажиточному городскому обывателю Владимиру Фёдоровичу Алпатьеву, разбогатевшему нечаянным образом после смерти сарапульской тётушки Марфы Терентьевны Колывановой, отписавшей вдруг своему N-скому племяннику весьма значительную сумму, хранившуюся в Русско-Голландской банковской фактории. До сего знаменательного события Владимир Фёдорович занимался мелкой торговлей, держа скобяную лавку и не помышляя ни о каком богатстве, зная, что на состояние Марфы Терентьевны точат зубы тетушкины детки — две дочери и сын — фигуры склочные, жадные до денег и завистливые.
Непутёвые детушки, видимо, настолько опротивели маменьке, что она самым решительным образом возжелала наказать отпрысков, лишив их большей части наследства. Месть Марфе Терентьевне вполне удалась, а вот Владимир Фёдорович обрёл нешуточные проблемы — обманутые в своих ожиданиях наследники подали на Алпатьева в суд, требуя признать завещание ничтожным в части передачи ему банковского вклада. Владимир Фёдорович процесс выиграл, но скольких нервов победа ему стоила — об этом знают только его родные и адвокаты.

Удивительно, но большие деньги не сделали Владимира Фёдоровича безрассудно расточительным. Он не бросил семью, не уехал в Висбаден, не вложился опрометчиво в золотую концессию, не бросился сорить ассигнациями, пропивая и проедая их в дорогих ресторанах, проигрывая на скачках, не завёл молодую любовницу, не уехал на Нижегородскую ярмарку и не приобрел дорогую недвижимость.

Владимир Фёдорович остался жить в своём купеческом доме, нижний этаж которого был сложен из кирпича, а верхний — бревенчатый. Внутренний дворик отделялся от улицы высоким глухим забором, попадали в него через кирпичную арку, закрываемую коваными ажурными воротами с проделанной в них калиткой.
Евграф Христофорович закурил душистую пахитоску, подкинул и ловко поймал трость, взмахнул ею легкомысленно и прошёл под аркой к входной двери дома. Дверь охранялась околоточным надзирателем Пафнутьевым.

Увидя подходящего Донатьева, околоточный надзиратель вскинул руку к фуражке:

- Здравия желаю, ваше благородие!

- Здорово, брат Пафнутьев, - отвечал Евграф Христофорович, - дежуришь?

- Дежурю, ваше благородие, - охотно подтвердил околоточный надзиратель.
Донатьев не спеша докурил пахитоску.

- Что там? - спросил он, заворачивая окурок в бумажную салфетку.

- Убийство, ваше благородие.

- Конечно, - пробормотал полицейский надзиратель, - что же ещё?! - Он засунул бумажный комок в жилетный карман. - Ладно, Пафнутьев, служи.

- Так точно, ваше благородие, - околоточный снял фуражку и вытер лоб несвежим носовым платком. - Жарко, - пожаловался Пафнутьев. - Дождя бы.

- Дождя нам бы не помешало, - согласился Донатьев.

Он поднялся на второй этаж. В гостиной находился участковый пристав Данилов, старший помощник пристава и судебный врач Петроний Аркадьевич Муранов. У обеденного стола лежал, лицом в пол и раскинувши руки, труп мужчины. Судебный врач, сидя на стуле подле трупа, заполнял бумаги. На диване у окна рыдала, уткнувшись в рукав платья, молодая девушка. Данилов неумело утешал её, старший помощник, равнодушный к истерическим слезам девицы, невозмутимо занимался описанием обстановки гостиной.

- Доб.., - начал было Донатьев, но сразу же исправился и сказал. - Здравствуйте, господа.

- А, господин Донатьев! Евграф Христофорович, - вскричал участковый пристав, облегчённо отходя от рыдающей девушки, - наконец-то. Принимайте командование!

- Ардальон Потапыч, - Донатьев вытащил носовой платок, - успокойте барышню.

- Невозможно, Евграф Христофорович, - жалобным тоном произнёс участковый пристав. - Не имею никаких сил — плачет и что хочешь с ней делай.

- Уж, постарайтесь, Ардальон Потапыч, постарайтесь.
Пристав, взявши платок, осторожно присел рядом с рыдающей девушкой, робко протянул ей донатьевский батистовый носовой платок.
Донатьев обернулся к судебному врачу.

- День, добрый господин Муранов.

Петроний Аркадьевич, прекративши писать, быстро взглянул на полицейского надзирателя.

- Пожалуй, день сегодня и вправду добрый, Евграф Христофорович.

- Н-да?! - удивлённо хмыкнул Донатьев.

- Извольте видеть сами, - судебный врач подбородком указал на труп.

- Можно перевернуть? - спросил Донатьев.

- Вполне, - сказал Муранов, - труп осмотрен, описан, сфотографирован.

- Угу, - Евграф Христофорович, наклонившись, перевернул труп на спину и изумлённо присвистнул.

- Васька Басаргин, по кличке Басурман!

- Именно, - подтвердил Петроний Аркадьевич, - Басурман и есть.

- Известный каин. Душегуб отменный, в живых никого не оставлял. К тому же, неуловимый, чёрт...

- До сего момента, Евграф Христофорович, до сего момента.

- Кто же его упокоил-то?

- Вот здесь и начинается самое интересное, господин Донатьев. По-всему получается, — убила Ваську Басурмана девица Алпатьева.

- Не может быть, - усомнился Донатьев, глядя на хрупкую, невысокую девушку. - Не может такого быть, Петроний Аркадьевич. Откуда сие вам известно?

- От гувернантки, мадемуазель Лефош. Допросить вам её тотчас не удастся, - сразу предупредил полицейского надзирателя Муранов. Мадемуазель находится в больнице, она получила несколько серьёзных ушибов. Но до того, как её увезла карета скорой помощи, мадемуазель успела рассказать, что Басурман, проникнувши в дом после того, как родители Алпатьевы уехали, ударил её кулаком, после чего мадемуазель потеряла сознание, а когда пришла в себя, увидела девицу Алпатьеву, стоявшую над телом Басаргина.

- Значит, сам момент убийства она пропустила.

- Да. О том, как барышне удалось приголубить насмерть эдакого громилу, могла бы поведать сама барышня, но, вам её сегодня допросить тоже не доведётся.

- Увы мне, - сказал Евграф Христофорович и сразу же поинтересовался. - Куда был нанесён смертельный удар? И что послужило орудием, эм-м-м-м, заслуженного воздаяния?

- Басурману проломили висок. Предположительно вот этим, - Муранов показал на резную статуэтку сидящего ангела.

Донатьев долгим взглядом пристально посмотрел на малахитовую фигурку.

- Тихий ангел прилетел, - прошептал он. - Видать, есть высшая сила и божья справедливость на свете.