1812 - Русское отступление - профиты и эффекты

вторник, 22 апреля 2025 г.

Попалась мне преудивительная книга: «Французы в России. 1812 год по воспоминаниям современников-иностранцев». Составленная известными историками прошлого столетья: Алексеем Макаровичем Васютинским, Алексеем Карповичем Дживелеговым, Сергеем Петровичем Мельгуновым – она с 1912 по 2012 год не переиздавалась. А состоит она из воспоминаний участников похода на Москву – офицеров и капралов Великой армии. Воспоминания представляют собой отрывки, размещенные по тематическим блокам, соответствующим частям кампании 1812 года. Первую часть составляют события от перехода через Неман до вступления в Москву, 2-я часть: пребывание в Москве и отступление до Смоленска. 3-я часть, вышедшая отдельным томом: от Смоленска до Вильно и пленения многих авторов.

Как и все воспоминания тех лет, они, конечно, ретроспективны и предвзяты. Авторы судят о первоначальных событиях с точки зрения их конца. Многие из них пытаются разорвать со своим прошлым – и воспринимают участие в походе в Россию как предосудительное предприятие – желая угодить новым властям во Франции или в России (некоторые из них остались в России). Субъективность проявляется и в другую сторону: рассказывая о сражениях, французские авторы представляют себя героями, которые мужественно сражались с превосходящим противником. Ну кто, спрашивается, не приукрашивает свои воспоминания, не преувеличивает свои подвиги?

Тем не менее эти воспоминания приоткрывают тот угол зрения, который был недоступен русским авторам. Поглядим их глазами на русское отступление в 1812 году. Возьмем короткий период между Витебском и Смоленском.

1. Прежде всего, русское отступление было великолепно организовано. Чувствуется немецкий порядок, наведенный Барклаем де Толли. Русские не оставляли не только дезертиров и раненых, но не оставляли сломанных орудий, повозок и телег и других следов, указывающих на направление ухода. Это вводило французов в замешательство. Ср.:

«Все были изумлены превосходным порядком, с которым князь Барклай де Толли отступил со своих позиций. При этом трудном отступлении генерал-майор граф фон Пален блестяще проявил свою прозорливость и военное искусство; на наших глазах он маневрировал с арьергардом и так хорошо прикрыл остатки армии, что мы не нашли на ее пути никаких следов ее прохода; ни одной брошенной повозки, ни одной павшей лошади, даже ни одного отсталого ; ничего, что бы могло нам указать ее направление. Мы были в неизвестности, пожалуй, исключительной в своем роде, когда полковник Клитский, обозревая местность в поисках какого-нибудь крестьянина, нашел спавшего под кустом русского солдата; эта встреча показалась нам счастливым случаем, вице-король воспользовался ею и допросил пленника, давшего некоторые сведения о колонне, к которой он принадлежал». (Лабом)

2. Интенсивность русского отступления создавала интенсивность наступления, которая очень утомляла противника. Условные французы гнались за русскими, отставая на один – максимум три перехода. Казаки мелькали на отдалении, направляя французские колонны в нужном направлении. Как результат – армейские корпуса выбивались из сил, недосыпали на бивуаках, а самое главное – теряли людей. Убыль в рядах французских батальонов нарастала по экспоненте. Ср.:

«Мы часто теряем людей, остающихся на полях, с которых мы уходим. Сколько раз из-за стремительности наших выступлений отставшие солдаты не знали, где найти свой отряд. Они бродят тогда на авось по здешним обширным равнинам, по громадным лесам, прорезанным столькими дорогами; охваченные усталостью, побежденные ею или сном, они становятся жертвой озлобленных крестьян или добычей казаков, кружащихся около наших флангов».

«А между тем эти усиленные переходы мы делаем, чтобы спастись от голода, скорее кончить войну и добраться до неприятеля. И тем не менее, в конце концов войско теряет пыл первых дней. Оно истощает свои силы и с каждым днем уменьшается. Войско ослабело, поэтому поневоле сокращается и число отрядов, отправляемых на поиски провианта. А питаться людям надо, и в результате, во имя гуманности, из сострадания, по тяжелой необходимости, мы должны терпеть досадное мародерство, которого хотели бы не допускать»

3. Нарушилась фуражировка, стала растягиваться линия снабжения, прекратились доставки продовольствия из тыла, начиналось мародерство. После Вильно, каждое крупное подразделение (от батальона или от полка) стало забояться о пропитании самостоятельно. Часть захваченного скота двигалось с полком, но на переходах через реки или леса, скотину стали красть и угонять другие фуражисты.  На поиски мельниц и печей отправлялась вперед усиленная «разведка», которая должна на бивуаке встретить подразделение с приготовленным ужином. Но как правило, все заканчивалось фиаско: мельницы разрушены, печи сгорели. Солдатам предлагалась разведенная в кипятке мука или даже зерна.

«По пути между Вильно и Витебском каждый полк и отряд должен был уже сам заботиться о своем продовольствии. Каждый капитан уже лично распоряжался своим отрядом. Едва достигал и бивака, как армия рассыпалась в поисках провианта. Солдаты приносили рожь, муку, но никогда им не удавалось раздобыться хлебом. Если отыскивали где-нибудь печь, то хлеб пекли ночью. С утра отправлялся авангард в сопровождении телег с мукой. Разведчики шли на поиски печей и мельниц. За неимением хлеба клали муку в суп. Большая часть солдат пользовалась этой пищей во время всего похода. Благодаря отнятым у поляков быкам и коровам, которых мы вел и с собой, в мясе у нас недостатка не было, несмотря на то, что во всех ущельях, около каждого моста, где скот смешивался, войска друг у друга его воровали.»

«Мне тяжело постоянно говорить на эту тему. Уменьшение армии следует, конечно, приписать недостатку провианта, происходящему от запаздывания в подвозе, истреблению русскими всяких источников продовольствия и препятствиям, которые сам характер почвы и жаркое время года создают нам на каждом шагу; но все же, может быть, предусмотрительность начальства могла бы предупредить такое сильное и быстрое развитие зла.»

4. Согласно планам отступления, разработанным Жаном Барклаем де Толли и Людвигом фон Фольцогеном, русские войска уничтожали запасы продовольствия, которое невозможно было забрать с собой.

«Верные своей системе, русские и здесь (повсюду, где успели) сожгли свои магазины, рассыпали зерно и уничтожили все, чего не могли захватить».

5. Начиналась грызня между национальными дивизиями из-за провианта. В частности, описывается спор между французской и итальянской дивизиями из корпуса принца Евгения (Эжен Богарне, француз, вице-король Италии)

«Тут был запас сухарей, не попавших в мешки казаков. Французы, явившись первыми, завладели им. За ними пришли итальянцы и стали требовать свою долю. Они разделяли с другими опасности и страдания и умирали от голода; права были равны. Генерал явился к принцу Евгению, чтобы добиться осуществления этого права. Но принц возразил, что тут право захвата, право первого взявшего; в ответ на это генерал стал ярко изображать тяжелые лишения своих войск».

6. Но самое главное: убыль личного состава стала нарастать из-за болезней и плохого питания. Как при французском отступлении русским помог «генерал Мороз», так и при русском отступлении русским помогла «генеральша Жара» и, как ни странно, вода. Русскую воду не восприняли изнеженные винами французские и итальянские желудки. Плохая, по оценкам французов, вода вызывала дизентерию. И все это следует возвести в квадрат: форсированный марш – жара – вода – горсть муки – недосып и снова вода – жара – пот – вода – жар – могила. Болезни выкашивали ряды. И тут, перед самым Смоленском открылась закономерность:

«В случае встречи с неприятелем полки наши недосчитались бы своих людей; наличный состав войска такой, каким он мог бы оказаться после сражения, тогда как мы еще не видали неприятеля.»

«В Минске убыль достигала, в среднем, от 15 до 20 человек на роту. В обычную кампанию даже два сражения не могли бы вызвать такого уменьшения наличного состава. Клапаред был взбешен таким результатом, получившимся вследствие собственного его нерадения к солдатскому благосостоянию и неудачного выбора лагерных стоянок.»

В добавление к этому следует добавить отсутствие своевременной медикаментозной помощи. Так, - пишет мемуаристы - дивизионный аптекарь Сюро остался в Вильно – поскольку для него и его лекарств не нашлось подводы во всей армии.

7. Наряду с болезнями, мародерством, враждебностью населения стало развиваться дезертирство. Дезертиры уходили целыми частями, прятались в лесах, нападали на собственные обозы, занимались грабежом населения. Впоследствии, уже при французском отступлении эти же дезертиры, уже безоружные, присоединились к линейным частям и шли рядом или впереди колонн, стараясь поживиться при обозах. Французские военачальники их уже не наказывали, но эти же толпы бродяг несли большой урон во время боев. В частности, основная масса жертв при переходе через Березину пришлась на некомбатантов.

«Оба полка саксонской и баварской легкой кавалерии, входившие в состав нашей дивизии, настолько растаяли вследствие дезертирства, что едва могли выставить по два эскадрона каждый. Мы, следовательно, были слишком слабы, чтобы, подобно пехоте, посылать на фуражировку большие отряды на значительное расстояние от дороги. Если мы приходили в деревню или хутор, мы находили их в огне. Казаки покидали его, лишь поджегши, опустошив все, что не могли унести с собой, разбив бочки с пивом и овсяной водкой, которая в большом количестве потребляется в этой стране.»


8. Ретроспективно и с учетом конца, французские мемуаристы стали прозревать в русском отступлении «систему», которая призвана была заманить Великую армию подальше от границ и продовольственных баз. Причем, чем «ниже» социальный уровень мемуариста, тем он ближе к здравому смыслу и лучше понимает русскую уловку. В то время мемуарист с высоким статусом склонен объяснять неудачи неподготовленностью войск к большим переходам или непривычкой к русскому климату, ср.:

«Наконец, постоянное отступление русских должно же надоумить нас, что этим нам готовят очевидную гибель, заманивая нас все глубже в страну, страну, где на тысячу человек едва один пользуется достатком.»

Это объясняет парадокс, по которому французские авторы более склонны видеть в отступлении русской армии какой-то смысл и цель, в то время как русские мемуаристы, участники кампании, жалуются на немецких генералов, выражают ропот и буквально оплевывают Барклая де Толли, а русские историки до сих пор не могут прийти к выводу, был ли реализован скифский план случайно или намеренно, или это очередной миф русской истории.

9. Подведем итоги. Все приведенные выписки определенно указывают на то, что русское отступление носило организованный характер, было тщательно продуманно и более того, было обусловлено особенностями французской армии. Жан Барклай де Толли, старший брат командующего 1-й Западной Обсервационной армией, внимательно изучил «новую французскую тактику», неизменно приносившую успех Наполеону. Эта тактика была основана на «теории невозможности». Ни одна армия мира не позволяла себе делать то, что стала делать армия Наполеона – отрываться от собственной линии снабжения, от обозов. То что мы читаем в описании солдат и офицеров, что они сами должны были заботиться о собственном пропитании, — это и есть «тактика невозможности». На маленьких и благоустроенных территориях Европы эта теория невозможности, эти форсированные марши приносили успех, и корпуса Наполеоновских маршалов появлялись там, где их не ждали.

Барклай де Толли (Эрих Иоганн, Жан) ответил своей теорией невозможности и предложил отступать, «используя медлительность Фабия и стремительность Цезаря и Ганнибала», и попутно разоряя все «по обе стороны большой дороги». Это делали казаки, пристроившиеся на флангах французской армии. После Смоленска уничтожением полей и усадеб, мельниц и печей занялись крепостные крестьяне, стихийно организовавшиеся в партизанские отряды. О торговле и переговорах с ними и речи не было. 

Таким образом, можно четко утверждать, что план, прозванный впоследствии «скифским», был реализован командующим 1-й армией Барклаем де Толли. Он отступал то медленно, то стремительно, имитируя готовность к бою и даже снимаясь с позиций во время трехдневного боя (как это было в Витебске).

Как результат русского отступления, нарастала интенсивность французского наступления, а это в свою очередь влекло: 1) усталость, болезни и смертность, 2) растягивание и нарушение линии снабжения, 3) дезертирство и мародерство, и как следствие, 4) стремительную убыль личного состава. К основным боям в Смоленске и при Бородино французские войска подошли морально и физически измотанными. 5) Наполеону, чтобы восстановить силы и перегруппировать войска, необходимы были остановки; он делал большие паузы в Вильно, Смоленске и Москве. В результате 6) он потерял время, и не успел опередить русскую зиму на пути к своим зимним квартирам. Как тут не вспомнить снова Жана Барклая де Толли: «С учетом русского климата, стоит продержаться только 4 месяца, и кампания будет выиграна». Как бы недосказал: а остальное сделает русский климат.