Ещё раз об аналитической философии

ЕЩЁ РАЗ ОБ АНАЛИТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ.

В основе аналитической философии, по справедливости говоря, следует видеть тео-рию истины Г. Фреге, согласно которой – суждения о реальных предметах только тогда могут быть истинными – если они коррелятивны математической тавтологии: 4х4=16 (см. «Функция и значение»).

Всё, что должно совершиться, поэтому, с этой теорией истины есть переплавление математической тавтологии «4х4=16» в пневматическую: («R»=«Я»).

И основные моменты в этом переплавлении составляют:

Во-первых: «две теоремы Гёделя о неполноте», согласно которым «математические описания» не могут быть полными без противоречия.

Во-вторых: логические парадоксы согласно которым логика множеств должна со-держать противоречие (парадоксы Рассела - Кантора и др.).

В-третьих: утверждение Уайтхеда – что реальность конституирует принцип сраще-ния и имплозии: «Сращение» — это название процесса, в котором универсум вещей приобретает индивидуальное единство...»; «Процесс есть имманентность бесконеч-ного в конечном, благодаря чему все пределы взорваны, а все противоречия уни-чтожены.» («Процесс и реальность»)

В-четвёртых: всеобщее понимание, что математическая тавтология не коррелятивна процессу аннигиляции электрон-позитронной пары, ядерному распаду и теории су-персимметрии в физике.

В-пятых: всеобщее понимание, что математическая тавтология бесполезна в сфере морали и политической философии (Дж. Мур, А. Айер, Д. Роулс и тот же Рассел)

В-шестых: положения Куайна о том, что нельзя с помощью единичных суждений давать описания подлинно динамичной реальности, что только сумма суждений взятых о сложном предмете с разных сторон может дать подлинное описание и суждение о предмете: «…необходимо перераспределять истинностные значения…» («Две догмы позитивизма»).

В-седьмых: положения Селларса о партикулярном и противоречивом характере опытных данных во «внутренних эпизодах» мыслящего субъекта. («Эмпиризм и философия сознания»).

В-восьмых: положения Г. Приста об истинности противоречий и ограниченности любой теории истины, если она не включает в себя противоречие в качестве поло-жительного элемента. («За пределами мысли»)

В-девятых: положения позднего Витгенштейна (импликативно), Нейрата и Дональ-да Девидсона о том, что не «конвенция» служит основой взаимного понимания, а «общая форма жизни» или «концепция интерсубъектного мира»: «Язык по своей природе, как настаивал Нейрат, интерсубъективен»; «Интерсубъективность - это корень объективности...»; «Коммуникация зависит от того, обладает ли каждый коммуникатор концепцией общего мира, интерсубъективного мира...» («Subjective, Intersubjective, Objective» (2001))

Через моральную философию и аналитику языка «венская философия» таким обра-зом делает переход от математической тавтологии к «интерсубъектной», но сознаёт эту вторую – только интуитивно, не понимая потенциальность последней – быть универсальной «тавтологической формой», как для суждений о сферах природы, так и для суждений о сферах политики и психологии. В общем развитие этой тра-диции, если коснуться её основных затруднений нужно усматривать в том, что тео-рия математических множеств, так как она сталкивается с необходимостью проти-воречия в обесконеченной функции – дезавуирует математическую тавтологию в качестве высшего «коррелятива» всех истин. Дальше: попытка спасти остатки «ма-тематического нарратива» в теории единичных суждений Л. Витгенштейна так же должна натолкнуться на противоречивость в силу того, что никакой динамичный предмет – нельзя описать единичным суждением. Это покажет Куайн в работе «Две догмы позитивизма». И наконец, так как указанные обстоятельства требуют от ана-литической философии – пасть в самый банальнейший прагматизм в сфере полити-ки (и сохранять лицо лишь в сфере физики), то остающийся в качестве безальтерна-тивного выход из этого жалкого прагматизма – правильно станут усматривать в том, чтобы включить противоречие (то есть его бесконечное разрешение) в форму всеобщего-интерсубъектного «Априори», как, например, это отчасти, можно уви-деть у Грэма Приста в его «За пределами мысли».
 

К ИСТОРИИ АНАЛИТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ.

Одной из важнейших заслуг Г. Фрегеля является утверждение, что истинные суждения предполагают определенный, вневременный коррелятив. Этот коррелятив Г. Фреге прежде всего видит в математической тавтологии 4х4=16 не отдавая отчета о внутреннем содержании данного равенства. Фреге считал, что математическая тавтология истинна сама по себе, но как позже выяснилось всякое математическое описание сложной системы не может быть полным без противоречия (вторая теорема Гёделя о неполноте, теория множеств Рассела, Кантора и др.) что подрывало саму математику как науку без противоречий. 

Разочаровние математикой таким образом произвело следующую теорию истины, согласно которой, коррелятив не может быть точно описан, но существуют функциональные утверждения, имеющие своим основанием математику и истинное описание мира – должны составлять «протокольные», единичные, эмпирические предложения, изолированные друг от друга, но связанные с определенным функциональным правилом употребления языка, которое считается истинным (Трактат «Витгенштейна»). Эта теория упраздняется в философии Куайна, который показывает невозможность истинности отдельного предложения вне органической связи с другим и необходимость обширных, насыщенных, множественных описаний для выявления истины, ибо: «Приходится перераспределять истинностные значения между некоторыми из наших утверждений. Переоценка одних утверждений ведет к переоценке других в силу логических взаимосвязей…»; «…выбор между утверждениями, которые можно переоценить в связи с любым ПРОТИВОПОЛОЖНЫМ опытом, оказывается весьма широким. Никакие ОТДЕЛЬНЫЕ опыты не связаны ни с одним ОТДЕЛЬНЫМ утверждением…» («Две догмы позитивизма»)

Таким образом прежде всего выявляется необходимость противоречия в математической сфере как таковой, затем в сфере высказываний, которые в изоляции друг от друга не достигают истины: не могут быть истинными как таковые.

К этим теориям истинны примыкают ещё две логики: диалектическая и модальная, согласно которым необходимость одной из противоположных сторон заключается в том, чтобы посредством определенного изменения своего модуса преодолеть противоречие и показать вторую сторону ложной.

Но так как уже Аристотель сказал, что диалектика и та логика которую он излагает в Топике есть логика мнений и софистических споров, а не логика полной истины, то так же и эти логики обнаруживает свою односторонность или необходимость противоречия, которое нарушает «закон исключенного третьего». В «Метафизике» Аристотель приводит следующий пример нарушения «закона не противоречия»:

 
«Итак, движущееся должно быть в том, откуда двигается и уже не быть в нем — и двигаться туда, но там и быть. И то, и другое истинно, но это не значит, что все всегда правы и противоречий нет. Из того, что здесь всегда изменяются и перемещаются количества, и поэтому истинное утверждение может оказаться неистинным, не следует, что всё время меняются качества. Думается, что считающие истинными обе части противоречия, основываются на том, что тела всё время меняются количественно: одно и то же тело и четыре локтя длиной, и уже не четыре локтя. Но существование всегда качественно, потому что определенность природы качественна, а это количество может относиться к чему угодно.» («Метафизика»).

Другими словами, в сфере истинной интенсивности, первого бытия, закон «непротиворечия» перестаёт действовать и противоречие становится истинным содержанием этого бытия, тем, что проявляется и разрешается в нём постоянно. В истинном бытии таким образом утверждение и отрицание, позитивность и негативность существуют одновременно: в математическом плане оно есть истинная бесконечность и истинна Единица, в языковом - данное бытие проясняет необходимость насыщенно-имманентного описания темпорального мира, в диалектическом оно демонстрирует ограниченность диалектики как таковой и необходимость, более высшей, спекулятивной логики. 

Кроме того, значительным произведением, в истории аналитической философии, выступает трактат У. Селларса «Эмпиризм и философия сознания», где он доказывает, что мы мыслим не объективный мир, а мы мыслим мысль, или мы мыслим «я», которое нечто мыслит, что опять же таки отсылает нас к спекулятивной традиции мысли.

Гегель, Кант и Делёз завершают свою теорию истины понятием «Дизъюнктивного силлогизма», что предполагает определенный субстрат в котором все «противоположные предикаты» органическим образом синтезированы, а вне его эти же предикаты получают определенное ограничение в результате чего, внутри «абсолютной субстанции» «закон о противоречии» перестаёт действовать, внутри конечного бытия он действует, а внутри того бытия которое обретает живую связь с «бесконечным» этот закон низводится до момента, который одновременно необходим и в то же время снимает себя по мере того, как конечное обесконечивает себя.


 Примечание. Аристотель: «Диалектические положения — это также и сходные с правдоподобными, и предлагаемые как противоречащие тем, которые противоположны считающимся правдоподобными, а также мнения, согласующиеся с приобретенными искусствами. Ибо если правдоподобно, что противоположности изучаются одной и той же наукой, то правдоподобно и то, что одно и то же чувство воспринимает противоположности.»; «Для философии, конечно, эти положения следует составлять сообразно с истиной, а для мнения — диалектически.» («Аристотель «Топика»).