3. Людоеды

                3.  Людоеды


Откуда бы ни вышел и куда бы ни пришел странствующий путник, там, всегда сыщутся хмурые мужички на привале, да баба стряпуха с лицом подпорченным оспой. Чтобы ты не сделал и как бы ни дружелюбно заговорил, даже издалека, они на стороже, смотрят на тебя искоса, как на лишний рот. Одним словом не добрые, меж тем место у огня найдется и в котомку твою их жадные глаза залезут.

Дети малые не ухоженные, косматые с взглядом живодеров, размазывая сопли под носом могут швырнуть камнем в тебя забавы ради, не получив нагоняя от родителя. Компания конечно разбойничьего вида и ты их гость невольный.

- Чем промышлял в чаще глухой человек прохожий? – спросил старший этой не веселой шайки. Свирепого вида детина в медвежьей шкуре и уставился налитыми кровью глазами на меня.

- Заплутал я, как в непроходимой чаще водится, мил человек. Колобродил всю ночь, чудом выбрался.

- Так дорога тут одна, какого лешего понесло тебя в чащу? По виду ты не охотник, не следопыт, чтоб тропами звериными хаживать в местах глухих, дремучих. Как же так вышло, что заплутал? – страшные глаза, не мигая, уставились на меня.

- Выпил я лишку, а далее как повелось.

- Повстречал ли кого в чащобе лесной? – не дослушав, спросил он.

- Все зверь дикий, а люда живого не видал.

- Это хорошо – он оскалился, показав полон рот желтых клыков. Камень из пращи просвистел у моего уха, другой угодил в затылок, все померкло в глазах. Я рухнул на землю, слыша далекие радостные детские крики.

Голова раскалывалась на части. Я приоткрыл глаза, руки затекли и онемели от впившихся тугих веревок. Хмурые мужички все так же сидели у костра, молча прокручивая на вертеле куски мяса. Неужто людоеды, мелькнула ужасная догадка.

- Оклемался путник, чего притих гость нежданный? Мы люди гостеприимные, не чета разбойному племени – они дружно рассмеялись.

- А чего же связали, коль люди мирные? – спросил я.

- Так ведомо почему, чтоб не убёг ты прежде времени, тогда нам печаль кручина, пустое брюхо. Главарь подозвал женщину и что-то нашептал ей на ухо, та безобразно оскалилась своим беззубым ртом, часто закивав в ответ, а после, прихрамывая, быстро исчезла с детворой в кустистых зарослях.
- Мы вот подумали, посовещались и решили оставить тебя при себе, только вот на обед или ужин еще не определились. Видишь ли, завтрак у нас нынче скоропортящийся, сырым приходится лакомиться, можно сказать на ходу. Время торопит, дорога не ждет.

Мужики принялись за еду, клыки впивались в сочащееся кровью мясо неизвестного бедолаги, ставшего волею судьбы завтраком этих ужасных людоедов. Картина подобного мерзкого пиршества напрочь лишила меня дара речи. Я не мог отделаться от мысли, что в скором недалеком будущем вот так же стану их обедом или того хуже ужином.

Старший людоед снова повернулся ко мне, отерев окровавленные губы, он заговорил — Не печалься, лучше чего расскажи путник, поди видел не мало интересного?

- Страшно мне и на ум ничего не приходит.

- Это ты человек прохожий не порть свое мясо страхами. Лучше моли о пощаде, взывай к милосердию. Может, прокляни разок другой, нам это особо приятно.
- Проклятия уж больно милы они слуху моему – он прожевал кусок плоти и продолжил.
- Знаешь ли, очень брань обреченных желанна сердцу моему черному. Слыша ее, как-то веселей на душе становится и к жизни нашей не легкой интерес появляется. Да и мир этот окружающий в моем тусклом свирепом взоре щедротами своими начинает переливаться. Петь хочется. Понимаешь?

- Лучше отпусти с миром и к обеду я мал весом, а что до трапезы вечерней, так кости без навара.

- Не прибедняйся путник, моя баба в стряпне кудесница.
- Я конечно в сытый год с радостью и отпустил бы на все четыре стороны, бываю великодушен, но сам понимаешь мы людоеды и подобный поступок просто не возможен, он противоречив и не логичен.

Людоед лукаво посмотрел на меня свысока – Напрасно себя мучишь, смирись со смертью, об этом не думай много. Дело то решенное и скажу честно скорое.
- Тебе едой быть, не самая худая участь человеку. Главное то что? Легка ли она будет или ужасна, а в остальном будь спокоен. Освежуем, все чин по чину.

Он усмехнулся, после склонился надо мной, в нос ударил мерзкий запах его дыхания – Нет, кишками чую, что мясо твое прескверное окажется, горькое, жилистое и с вином жевать одна мука будет, не трапеза чинная, а так перекус постной рыбиной.
- Вот раньше-то было как. Изловишь купчишку на дороге, одна радость и удовольствие. Мясцо сладенькое, нежное, пахнет молоком парным.
- Баба шкварок натопит, жирок по рукам течет, дымком пахнет, эх, одна приятность - людоед облизнулся.
- Поди, одного человека на неделю хватало, а как ярмарка какая в городе, месяцами живи не тужи.
- Зазноба то моя стряпуха знатная и солонины, и копченостей с колбасами разными наделает – людоед замолчал, достал трубку набил, поплотней табачком, задымил.
- Да было времечко, люди жили не тужили. В церковь исправно ходили по дням воскресным. Священник то у нас был, будь здоров мужчина, а как  проповедовал?
- Бывало, заслушаешься, что и слеза навернется крупная, бытие то, смыслами наполнено, да и создатель, ух, до дрожи пробирало – остальные одобрительно закивали.
- Приятный был человек, во всем. Съели мы его,  в аккурат ко дням постным, не утерпели.
- После и приключилась беда с нами, а в чем вина то наша?

- Грех вы большой на душу взяли, служителя божьего убили, да и так не праведным образом жили.

Людоед подскочил как ужаленный – Кто это сказал? – прокричал он.
- Молчи и слушай! Знаю наперед, что сейчас скажешь, мол, господь наказал так людям, но я тебя спрошу об одном, тебе ли он это сказал, или всякому прочему? Нет!
- Раньше, на заре времен, считалось не зазорным скушать одного другого и вот на тебе, еда заголосила. Я людоед и предки мои были подобными и закон наш первейший гласит. Людей кушать надо!
- Может вы и отличаетесь от нас, хотя я сомневаюсь. Вы убиваете поболее нашего брата, бывает, забавы ради, причин всегда полно, а я спрошу, чего еде пропадать зазря и воздух чистый портить?

Людоед поднялся во весь рост – Может зверем плотоядным обозвать меня надумал? Не бойся, называй, я такой вздор часто слышу.
- Я и есть зверь, посильней и шустрей всякого льва или волчьей стаи, потому как тяга моя к жизни вполне царского размаха, а остальным придется туго! Я зверь матерый и сильно не уступчивый и ни чем не побрезгую в моей охоте - людоед злобно зарычал, состроив страшную гримасу на лице.
- Пробовал ли ты странник филе ангела сошедшего на землю по неосторожности? - людоед усмехнулся – Им не утолить голод брюха, но всегда хочется большего, посредством этого мы постигаем мир и поглядываем на небеса, не страшась ослепнуть.
- Мой век есть и будет долог, а если понадобится, я испробую все окружающее меня, вот тогда-то мы сможем поговорить и о грехе, и о добродетели.
- Что притих? Может там, в стране небесной, что вы раем называете, и нам людоедам сыщется место.
- Я много слышал разговоров и еще больше обещаний, про несказанно лучший мир - он замолчал.
- Видишь ли, очень сложно представить бесконечное пространство и свою роль, оседлое место в нем.
- Близко прочувствовать свою сопричастность к совершенному миру. Осязать свой угол в данной бескрайности.
- Надо быть действительным сумасшедшим, противоречить порядку этой реальности, как мне убедиться в том, что где-то далеко я не буду людоедом?
- Насколько же должна быть велика та вера в крохотном существе из плоти и крови, когда даже наше жалкое существование мелочно, тленно и воет в четырех стенах бытия не смея вырваться на волю, в простор и знает об этом.
- Я не смогу принять это. При всех попытках вновь и вновь я буду рыдать горькими слезами у врат рая, поедая добытое филе ангела. Понимаешь?
- После некто одаренный и избранный, намекнет так невзначай, знай, рай мал, там приготовлены ложи для считанных единиц, и я охотно поверю ему на слово. Потому что большей величины, нежели малое и не представить умом, а прибегнуть к самообману значит отринуть данное.
- Ел я злых, поедал и добрых, и сырое, и жареное, для меня еда - людоед замолчал, после спохватился.
- Что-то запропала баба с детишками в лесу?
- Чего расселись, живо ступайте, ищите - хмурые мужики нехотя поднялись и не спеша один за другим исчезли в зарослях орешника. Мы остались вдвоем.

Людоед, заложив руки за спину, неспешно прохаживался, поглядывая в мою сторону - Что за напасть, куда они подевались?

- Места глухие, безлюдные, может кого встретили – ответил я.

- Эти и медведя загрызут, будет такая надобность.

- Выходит не по зубам тот медведь.

Людоед остановился, пристально посмотрел мне в глаза - Что знаешь ты, чего не знаю я?

- Ровным счетом ничего, кроме того, что есть людоед и связанный человек у его ног.

- Темнишь ты странник, ночь тут колобродил и ничего? - я пожал плечами.
- Моя то участь, решенное дело, а тебе думать наперед придется – людоед отмахнулся.

- Странная тишина в таком-то безлюдном месте – он снова посмотрел на меня.

- Пойди, проверь, а я подожду – смутная догадка посетила меня, чьих рук дело.

- Беда приключилась и виной всему ты путник. Ох, неладное происходит в этой тишине и ума не приложу где - людоед присел, всматриваясь в заросли.

- Так поспешай на выручку. Гадая тут, ты им ничем не поможешь.

- Или сгину сам?

- Тебе решать, обед или ужин подождут.

Я выпрямился, лежа головой к дороге и смотря в сторону леса, окутанного странным безмолвием тишины. Воистину сейчас все было сосредоточено в руках некой силы, власть которой делала нас обыкновенными пешками в очевидной, но неведомой игре, чьей движущей силой являлся неопределенный ход.

Людоед нервничал, по скудости своего мышления сводя опасность до привычного образа реального врага, затаившегося и выжидающего удобный момент. Что до меня, стесняли лишь проклятые веревки, а так бы шел своею дорогою на север, не более того.

Людоед зарычал и схватив дубину поувесистей, бросился в чащу. Более ни звука, словно он погрузился в воду и круги разошлись по ровной глади. Мне ничего не оставалось, как червем доползти к костру и побыстрей освободиться, что я не мешкая проделал, но вот на ноги подняться не удалось. Я то и дело падал, все же опасаясь, что эти жуткие существа вернутся и продолжат свою трапезу.

Кровь в конечностях понемногу начинала циркулировать и я, ковыляя на нетвердых ногах, пошел своею дорогой, даже не помышляя узнать, что же случилось с семейством хмурых людоедов. Некоторые тайны лучше оставлять на своем месте в положенном им углу.

Солнце, перевалив полуденную точку, начало медленный спуск к закату, дорога, изгибаясь среди холмов, прерывалась у полноводной реки, искрящейся в лучах заходящего солнца. Я порядком вымотался, но все, же из последних сил пошатываясь, плелся к реке, не обращая внимания на ноющие ноги и отяжелевшую голову.

Лес ожил, наполнился, привычными веселыми звуками и мне подумалось, что людоеды сами были причиной той мертвой тишины, что сгубила их, в этом я уже не сомневался, не особо стараясь докопаться до сути, от чего и почему. Поедая людей, они сами стали жертвами, на этом и закончилась история, их кровавого жития-бытия.

Заботило теперь другое сродни людоедскому. Утолить жажду и голод, дать отдых телу бренному, погрузившись в сладкий сон живого человека, а после история моего пути будет иметь свое продолжение.