2011 за МКАД

16.03.2011 (3)
                По ту сторону МКАД

    Кольца
    Другая река
    Весна
    Лето
    Осень
    Выходные
    Саргассовы луга
    Возвращение

                Кольца

В Большом Городе дом, на десятом этаже которого пребываю четвёртое десятилетие, расположен между Садовым кольцом и Тремя Вокзалами. Не так уж близко к железной дороге, из окон она не видна, но присутствие вокзалов ощущается. Есть рядом и несколько посольских зданий, в том числе огромное, не уступающее вокзалам, новое здание японского посольства.
На вокзальной площади столпотворение. Публика не посольская. Много рабочих из ближнего зарубежья. Повсюду бомжи. Выпавшие из жизни лежат на вокзальном асфальте около стен, на парапетах, за ларьками.
Были времена, когда на вокзалах высаживались "плюшевые десанты". Провинция ехала за колбасой и одеждой. Больше за колбасой. Поэтому всё же "плюшевый". Для моих детей это так же далеко, как для меня начало двадцатых прошлого века, когда московские профессора ехали, набившись в жуткие поезда, в "плюшевую" провинцию, менять кольца и граммофоны на хлеб и сало, спасаясь от голода.
В нынешние времена провинцию не отличишь по одежде, голодание стало лечебным, профессора перебираются в иные страны, а вокзальная копоть по-прежнему оседает на моих окнах.
Когда-то, на рубеже веков, перемещался по всему городу, работая то здесь, то там. Где были компьютеры и вели учёт чего угодно, там и мне было чем заняться. Сейчас, когда изредка доводится пересекать столицу по самым разным маршрутам, узнаю места, вспоминаю здания, коридоры, кабинеты, в которых доводилось побывать, а в некоторых провести годы.
Со временем масштабы сокращались, теперь мой дом по одну сторону вокзальной площади, а работа — по другую. Мало езжу, хожу пешком. На работу и обратно, словно маятник качается, отсчитывая дни.
Время от времени отправляюсь в короткие дальние поездки, но проще пересечь московскую кольцевую автомобильную дорогу и провести время по ту сторону кольца. Там меньше солнца, меньше тепла и света, чем в Средиземноморье, но зато говорят на понятном мне языке. Там живут мои дети, они свободнее меня. Там присматриваюсь к иному образу жизни, думаю о будущем и вспоминаю прошлое.
Чтобы не заплутать в днях и годах, пишу, оставляю следы в лабиринте памяти, по ним стану возвращаться в прошлое — вернуться, выйти к солнечному свету, к лесу и полям, к облакам, птицам и деревьям, увидеть друзей и любимых снова молодыми.
 

Другая река

Грязь вдоль дороги, ветер, снег, река вдалеке. И ещё что-то по краю зрения, что успеваю запомнить, но нет в зрительном слова. Пустая раковина. Существенное исчезло, жизнь растворилась. Осталась оболочка.
Вчера солнце, сегодня день пасмурный, серый, пронизывающий ветер.
Без четверти час вышли с сыном из дома. Не из подъезда, не из квартиры — из дома, что как большой паром из дерева изготовлен для переправы к тому берегу, до которого мне не добраться. Может быть, уже вижу его, да не догадываюсь об этом, не различаю.
Сорок лет назад выглянул в окно интерната на окраине Еревана. Смотрел в небо, на белое облако, рассматривал… это не облако, а вершина горы! Арарат конической вершиной вверх, где белое с голубым смешано. Надо подняться высоко, чтобы облака остались внизу, покровом бесконечного северного океана, а под верхним обрезом иллюминатора проступала бы чёрная изнутри голубизна неба без дна.
Итак, вышли из дома, дошагали до остановки маршрутки, что на площади у магазина, сын остаётся ждать, а я иду ещё с полкилометра, до перекрёстка, по сторонам лес. Здесь стою. Проехала маршрутка, сын помахал рукой. Подошла машина, еду в посёлок Союза писателей, стоящий на высоком берегу Истры. В машине молчим, слушаем музыку.
Пересекаем Рижское шоссе, опускаемся под горку, к долине реки, перед мостом поворачиваем вправо, в сторону Красновидово, в окрестности которого расположено место назначения. Вдали, на другом берегу реки, видна церковь и село Манихино. Название заманивает, влечёт и уклоняется, как изгибается река внизу, под высоким берегом.
Дом на высоком холме. За окнами выходящими на реку кроны деревьев, стволы сосен. По ту сторону реки поле, простор. С другой стороны дома окна выходят на забор, отделяющий посёлок от дороги. Входишь в подъезд с окраинной городской улицы, открываешь дверь квартиры, и неожиданно оказываешься далеко от города, на высоком берегу реки.
Стены квартиры отделаны вагонкой, словно находишься в деревянном доме, но по ту сторону входной двери обычный подъезд городской пятиэтажки и короткая цепочка следов в снегу перед ступеньками. Внутренняя дорога посёлка тянется между длинной стеной кирпичного дома и высоким забором к беседке и дальше, чтобы пропасть за углом.
В квартире на стенах старинные фотографии, лица, каких сейчас уже нет. Деревянная лестница ведёт в подвал, где глухие стены и пустые полки готовы принять книги, но там не до чтения.
Время проходит быстро. Всплываю из тепла, из череды тем, из подвала без книг и окон. У автоматических ворот нажимаю широкую клавишу, железный занавес медленно, со скрежетом, отъезжает. Полчаса стыну на обочине, под табличкой, на которой нарисован чёрный силуэт автобуса, но автобуса нет.
Полчаса — это много, когда машины мчатся мимо одна за другой в облаках из мелких капель грязи. Озябнув совершенно, решаю идти по обочине дороги, думая, что хуже не будет, что дойду, в конце концов, до бетонки, ведущей в сторону широкого шоссе, и дальше, к той, другой реке.
Спускаюсь под гору, стараясь держаться подальше от машин, несущихся навстречу. Обочина широкая, покрытая ровным, не очень толстым слоем грязи, согреваюсь на ходу, рассматриваю склоны, сосны, проволочный забор, тянущийся вдоль дороги. Идти лучше, чем стоять.
Дорога, опускаясь, дважды изгибается меж склонов. Посёлок остался наверху, за деревьями. Выхожу на ровное пространство. Справа по ходу река, за ней поле, за полем высокая звонница, церковь, посёлок рядом. Слева уходит вверх покрытый лесом уклон.
До бетонки дошёл меньше, чем за полчаса. Повернулся спиной к мосту через реку, поднимаюсь вдоль дороги вверх по склону, то отходя от края дороги в грязь, смешанную со льдом, то возвращаясь на твёрдую поверхность дорожного полотна. Поднялся. Прошёл метров триста, навстречу маленький голубой джип, ещё сохраняющий признаки своего цвета под слоем грязи, его покрывающим.
Снегопад, не очень густой, но уверенно наполняющий движущийся воздух. Машина останавливается, открываю дверцу, забрасываю на заднее сидение портфель, снимаю промокшую насквозь куртку, отправляю туда же. Забираюсь внутрь, захлопываю дверцу и чувствую, как тепло окутывает меня.
Недолгая дорога обратно. Музыка, романская речь, театральная ткань на окне, крутые ступени вниз остались позади, туда не вернуться ни за полчаса, ни за полвека.


Весна

В восьмом часу утра за окнами зима. Лёгкий снег летит наискось, кружится. К одиннадцати дня снег стал падать вертикально, как дождь, постепенно обращаясь в дождь. Снег на земле уже не снег, но ещё не вода, слякоть.
Вечером, ничем не отличающимся от ночи — темно и безлюдно — вышел на прогулку. Снова дождь, потом в воздухе кружатся снежинки. Дороги в посёлке традиционно плохи, огромные, глубокие лужи везде, где уровень грунта понижается. По пустынной улице на большой пьяной скорости промчался джип в веере воды.
Пешеходы отсутствуют, один измеряю глубину сезонных водоёмов белыми резиновыми сапогами.
Ушёл на дальний конец посёлка. В редких домах светятся окна, остальные дома пустые, достроенные и недостроенные, большие и не очень, но все почти за высокими заборами. Под высоко повешенным фонарём образовалась коническая вселенная; в наполненном светом треугольном пространстве мечутся снежинки странного вида, за каждой тянется след, как хвост за кометой. Подошёл поближе к столбу, поднял лицо. Навстречу звёздный поток, как в фантастическом фильме, когда космический корабль движется сквозь полное звёзд пространство.
Опускаю занавесом козырёк кепки, бреду дальше.
Здесь, на поле окружённом еловым лесом, местами застроенном огромными каменными домами и замками средней руки, нахожусь на высоте нескольких сот метров над Истрой с одной стороны и Москвой-рекой с другой.
Никаких явных признаков высоты. Нет и признаков двух потоков, сходящихся на востоке, в той стороне за темнотой, дождём и снегом расположился огромный город. Междуречье. Водораздел.
Москва-река, огибающая широкой петлёй Николину гору, для меня издавна рядом. Истра недавно открылась высоким берегом, низиной по ту сторону реки, просвечивающей за стволами деревьев, переплетением дорог и чередой посёлков, поглощающей поля.
Когда город перестанет кормить, стану бродить в междуречье, пешком и на велосипеде, от посёлка к посёлку, заходя к старым друзьям и новым знакомым, останавливаясь там, где природа смеётся в лицо захватчику, у которого руки коротки всё испортить, всё разрушить. Сдамся в плен полям, рекам, болотам, дорогам, лесам и перелескам; примкну к партизанам, к географам, историкам, звездочётам, бродягам и художникам; буду жить, а не зарабатывать, любить, а не покорять, спать там, где застанет усталость.
Вот и дом. Оставляю за спиной вселенную, наполненную звёздным снегом, вхожу в ковчег, отбывающий через море ночи навстречу завтрашнему дню.


Лето

Время обладает плотность, протяжённостью, структурой. В нём распространяются волны, из нитей времени сплетена ткань бытия. Время может быть вязким, прозрачным, гудеть колоколом, может стать тягучим, пустым, непригодным для жизни.
Если отойти подальше от себя, во внешний мир шумящий, то можно увидеть, как события сменяют друг друга, что-то постоянно происходит, слышны речи, музыка, шарканье тысяч подошв по мостовым. Если вернуться к себе, постоять, посмотреть в зеркало, пластинка замедляет вращение, шум за окном затихает.
Бог — это Время. Человек несёт в себе образ Божий. Поэтому у человека есть своё личное Время, которое принадлежит только ему. Из этого Времени можно извлечь Вселенную, можно рассыпать время словами на чистый лист бумаги, можно отпустить как птицу, можно бросить в землю и ждать всходов.
Надо понять, как устроено личное Время.
Оставляю зеркало, иду на крыльцо. Ночь, звёзды сияют нездешним светом, луна всплывает из-за тёмной зубчатой стены леса. Время наверху. Чем дальше от меня, тем ближе ко мне. Мир изгибается лентой, перекручивается. Надо идти в сон, пересекать границы, которых нет.
Сна нет. На душе тяжесть, ворочаюсь, ищу тяжести место. Слова скопились в душе как руда. Руду надо добывать, плавить, обрабатывать. Сначала собрать то, что на поверхности, потом рыть шахты, работать.
Живу гномом в холмах, хожу тёмными ходами, греюсь на лужайке под ясным солнцем, косясь краем глаза на спрятанный в кустах лаз, там можно скрыться от посторонних глаз. Возвращаюсь в норы, расщелины, глубокие колодца. Зарабатываю свободу, чтобы спуститься к морю, на горячий песок, где волны набегают на берег, чайки кричат, парус вдали.
Ночь растворилась в птичьем гомоне, в шуме леса, в шелесте листьев, в гудении самолётов высоко в небе. Утро.
Никакой я не гном. И пещер нет. Дождь льёт, перестаёт, снова льёт. Светлое серое небо. Тепло. Забираюсь на второй этаж, чтобы рассыпать и собирать кубики фраз на машинном языке. Программирование — бесконечный кроссворд из ограниченного набора слов. Буду работать и посматривать в окна на волнующиеся берёзы, на тёмные ели, с урожаем шишек на верхушках, на малую часть мира, где нет людей, и поэтому так спокойно и хорошо.
Дом наш не похож ни на одно строение в посёлке. Он сложен из бруса и внешний его вид довольно прост. Трёхэтажное строение, то ли ковчег, то ли церковь. Внутри, со стороны леса, пространство открыто от пола до крыши. Как в готических храмах: надо запрокинуть голову, чтобы увидеть затерянные вверху своды. Со стороны улицы палуба, балкон, театр, колодец цирка.
Стена обращённая к лесу почти сплошь из окон. Можно ночью выйти, подойти к плотной темноте леса, обернуться и постоять. Фасад светится тёплым медовым светом. Штор нет. За окнами пьеса, любительский спектакль, в котором у каждого своя роль.
Днём сижу за столом с экраном, клавиатурой, бумагой, посматриваю на лес, он совсем близко, он постоянно в движении. Воздух напоминает о себе —  ветви покачиваются, наклоняются верхушки деревьев. Воздух себя рисует. И во мне что-то колышется, движется, тени пробегают по солнечному ковру на столе. Рисую эскизы своей жизни, словами.


  Осень

Во времена бесконечно удалённые от нынешних, шутка сказать — прошлый век, прожил шесть лет в студенческом общежитии. Это было мужское общежитие. Недоброе чувство оставил во мне этот период. Разделение полов — полицейская акция.
Сейчас за окном тихая прозрачная осень, колонны сосен, зелёно-жёлтые облака берёз, светло-серое небо.
Возвращаюсь в пятиэтажку серого кирпича — первый курс, оторванность от дома, оглушительная перемена образа жизни, только алкоголь и книги союзники. Одна из первых, которую прочёл тогда и отметил в памяти — «Праздник, который всегда с тобой» Хемингуэя. Помню, как удивило то, что автор выходил из дома и шёл работать там, где снимал для этого комнату или квартиру. Поразительно. Собственное место для жизни, собственное место для работы, действительно — праздник.
В Париж мне не выбраться, на друзей надежда. Временно обитаю в квартире, где раньше никогда не бывал. Хозяева оставили ключи. Хорошие люди, дай им Бог здоровья. Никого нет, тихо, спокойно, за окном подмосковный лес. Пишу программы и то, что не для процессоров. Чередую работу и праздник жизни. Они смешиваются, и это мне нравится.
Хозяева отправились за тридевять земель, на Крит. Я пять раз был на острове, и первый раз в этом доме. Кто из нас лучше проведёт время, не знаю, но я своим нынешним местом пребывания доволен.
Друзья — те, кто открывают для тебя двери своего дома. Остальные — приятели и знакомые.
Испытываю благодарностью, поэтому иду на кухню и выпиваю рюмочку виски. Если честно, выпиваю и вторую. Я не пьяница. Просто рюмочки маленькие, а чувство благодарности переполняет меня.
Потом выхожу на балкон и выкуриваю сигарету. Одну.
Четвёртый этаж. Передо мной старый лес, с мачтовыми соснами, берёзами, липами. По левую сторону невидимая за деревьями и старыми барачными зданиями железнодорожная ветка, приходящая от Москвы в тупик. За железной дорогой шоссе, по ту сторону шоссе река, до реки полчаса ходу.
Идёт дождь. Вдоль дома идёт женщина в чёрном плаще под большим чёрным зонтом, на куполе зонта опавший дубовый лист. Шум прошедшей за деревьями электрички. Капли, падающие с крыши. Шелест дождя.
Рублёвка за последние десять лет изменилась поразительно, беспощадно, окончательно. Деньги, хлынувшие из города, съедают леса, поля, простор и покой.
Вспомнил анекдот про нового русского, для которого вырыли пруд и посадили берёзки где-то в зарубежном раю, куда он приезжает отдыхать от трудов неправедных. Выходит на балкон и вздыхает умиленно: «Создаст же Бог такую красоту»!
Красоты создали столько, что трудно пройти. Заборы не дают.
Я успел исходить здешние места пешком ещё до тараканьего нашествия строителей, поэтому не особенно расстраиваюсь. Всё меняется в этом мире. Надо беречься колеса перемен, чтобы оно не вдавило в грязь. Кто-то управляет повозкой, но я с ним не знаком. «Минуйте нас, и барский гнев и ласки…»
Зато есть друзья. Поэтому сижу в тишине и покое, и пишу.


Выходные

Начало июня. Полночь. Тонкий серпик луны над лесом. В той стороне небо тусклого лимонного оттенка. В середине тёмного неба, над головой, яркая звёздочка. Прохладно. Брожу по посёлку, одному смотреть и думать хорошо.
Последние тридцать лет моё основное занятие программирование. Занятие увлекательное: словно водку пить — легко начать, трудно кончить. Во всяком случае, такому пьянице, как я. То бишь, такому программисту.
Мои программы скоро канут в Лету, станут не нужны, исчезнут вместе с устаревшей вычислительной техникой. Лучше писать обычные, "человеческие" тексты. Что ни скажешь, всё годится. Можно вернуться, перечитать, переписать.
Когда перестану понимать написанное, тогда всё и кончится.
Возвращаюсь в дом, где укладываются на ночь гости. Ухожу к себе, сажусь перед экраном, делаю вид, что работаю. Пишу. Волшебное занятие. Перебираю пальцами по клавиатуре, прислушиваясь к музыке, которой нет. Потом читаю, и думаю, — откуда приходят слова, с каких веток слетают эти птицы?
Утром в доме жарко. Светит солнце, небо чистое, похоже, знойное лето. Отнюдь: на поверхности воды, оставшейся на дне железной тачки, плёнка льда.
Совершаю обход территории за домом, принадлежащей двум чёрно-белым зверям, гладкому и лохматому, им здесь хорошо.
Потом завтрак. Далее — снова второй этаж.
Выглядываю из-за поднятой крышки ноутбука, как из укрытия. Смотрю на стену леса, на газон-поляну под окном. Живая картина, наполненная светом, цветом, шевелением.
Прогулялся до пруда с маленькой девочкой, звать Василисой. Цветы и трава вдоль дороги. Какие у них имена?
На берегу достраивается флигель, пруд полон воды, в нём плавают, извиваясь, длинные пиявки, похожие на змей, по поверхности скользят водомерки, жуки ныряют.
В небе инверсионные следы самолётов. Вертолёты пролетают то и дело. Мы с Васей кружимся на каруселях.
Снова ночь, доходит второй час. Над тёмным силуэтом дома висит яркая звезда. Нежный свист птиц в темноте леса. Дом, освещённый изнутри дорожкой ламп, бегущей от пола до крыши, весь виден через окна, из которых состоит стена, обращённая к лесу. Театр. Время от времени шелестит и барабанит дождь.
Новый день. Полдень.
Тень дома заняла половину газона. Смотрю на лес, на розово-белый дом под блестящей серой крышей, отделённый от нашего дома клином смежного участка, заросшим травой, крапивой, кустарником.
Сидим за обеденным столом и гадаем, глядя в окна, идёт ли дождь. Присмотришься — дождь сеет сверху, дрожат прозрачные струны.
Привезли молоко, пять холодных трёхлитровых банок. На улице жарко, парит перед грозой.


Саргассовы луга

В воскресенье отправился на велосипеде мимо заборов и строений, прочь из посёлка, мимо других посёлков — в сторону реки. Дорога вывела к очередному шлагбауму. Грозное предупреждение на прямоугольной табличке, размещённой высоко на столбе, — нельзя без пропуска. Отъехав немного, свернул с дороги, продолжаю тропой в поле. За спиной остались: лес на холмах, асфальтовые реки, свалки мусора, рыкание псов в подворотнях. Впереди обширное пространство, покрытое высокой травой и кустами. Слева вдалеке церковь в Аксиньино, справа, ещё дальше, виднеется на возвышении замок, владения Галкина и Пугачёвой — «Гнездо Галкина». Длинная линия дороги по ту сторону травяного моря соединяет эти два примечательных строения; по ней бегут муравьиного размера автомобили. За шоссе невидимая отсюда река. За невидимой рекой склоны покрытые лесом.
Подумал, решил добраться до замка; в ту сторону уходит колея, обозначенная двумя рядами примятой травы и рытвинами в сырой земле.
Еду по колее вдоль изнанки посёлков, мимо всё тех же мусорных куч с разнообразными строительными деталями из бетона и кирпича, мимо группы старых ульев, выставленных за забор, мимо закрытого от меня полосой высоких деревьев и непролазных кустов русла маленькой речки. В одном месте слышу сильный шум падающей воды, напоминающий о существовании водопадов. Спешиваюсь, оставляю велосипед лежать в траве, подхожу к стене из деревьев, за ней овражек и ручей на дне, мутно-коричневый и зловонный, что выяснилось по мере приближения к нему. Шум издаёт невидимая труба, больше нечему. На той стороне русла, за такой же грядой деревьев, берег поднимается вверх, образуя обширный склон. Наверху, такой же невидимый, как труба, угадывается очередной посёлок.
Ехать дальше трудно, трава местами до плеч, местами мокро и грязно. Добрался до кукурузного поля. Замок приблизился, уже видно, на каком он высоком холме. Чем ближе, тем меньше надежды добраться до него напрямую.
Пересекаю несколько канав с водой, заваленных местами опрокинутыми тонкими деревьями и кустами. Зачем здесь ехала машина, непонятно. Переношу велосипед через канавы, рискуя оступиться. Ноги и шорты покрываются полосами жирной чёрной грязи. Крапива жалится.
Добрался до сухого места, поднимаюсь всё выше. Травянистые джунгли остались позади, впереди открытый склон, уходящий наверх, округлый, огромный. Оглядываясь, понимаю, что земля круглая и грязная. Самое крупное открытие дня. Под впечатлением от процесса познания возвращаюсь в посёлок медленно вращая педали выносливой машины.
Там, куда завела меня колея, местами ничего вокруг не было видно, кроме травы, луж и кустов. Трудно было представить, что рядом особняки, глухие заборы, магазинчики у дороги, мимо которых постоянно хожу и езжу. Тайное Саргассово море посреди застроенного океана Подмосковья.
Круглая, грязная земля ещё не вся поделена и перегорожена. Значит, можно двигаться, сужая круги, пока ноги носят.


Возвращение

Еду маршруткой обратно в город, смотрю в окно на поля, лес, холмы вдоль реки, холмы облаков в небе. В этих краях всюду «Горки». Знаю где «Горки» -вторые, -шестые, -восьмые, -десятые, -одиннадцатые и -двадцать-вторые. Остальные мне неизвестны. Выбираясь на волю, путешествую пешком по просёлочным дорогам, тропами через поля, на велосипеде набираю скорость под уклон, когда шины начинают гудеть и упругий воздух бьёт в лицо. Свобода в ограниченном пространстве.

P.S.

Года 2011 и 2010, этажи десятый и второй, город и пригород. Где-то должны быть альбомы с желтеющими фотографиями. Нет альбомов? — тогда записи, для стороннего малосодержательные, смотреть не на что. Стирающий с отсутствующего альбома пыль испытывает желание вернуться и найти содержание, придать форму. Формы проступают, воображение легко преодолевает границы. Память снабжает необходимыми материалами. Остаётся шить, наготу реальности прикрывая.

На календаре 21.07.2025 (1)

Оставляю свидетельство — год 2011 был и что-то происходило. У каждого своё. Со своим ещё надо разобраться…