История Юхана Крэилла, риттара из Алиски. Часть 12

ПАТРУЛЬ ТЕППОЙНЕНА

- Хвала Пресвятой Богородице, Деве Маарит, услышавшей молитву мою, и Господу нашему Йеесусу, что послали мне тебя на подмогу, брат Туомас! И тебе я от всего сердца благодарен я за моё и Антти спасение!

Стремя в стремя двое старых товарищей ехали впереди конного патруля Теппойнена, направляясь по западному берегу притока Вуоксы.

Путь финских всадников лежал вдоль старой дороги из Тиуринкоски в Кирконкюля - через заснеженные поля Тиури в земли Вуоксалы  к юго-западу от границы, оставленной ими в Ряйсяля, что, как и встарь, теперь венским  Ряжевым прозываться стало. А после на юг всё дальше и дальше вела их дорога - до самого Валкъярви.

По правую руку от Крэилла рысцой трусил на рыжей лошадке, горделиво приосанясь и озирая окрестности, его младший сын Антти.

Успевшие уже как следует порасспросить парня и самого Юхана о приключениях отца и сына в крепости Корела, разведчики, среди которых были и сыновья Теппойнена, приветствовали теперь  мальчика, как героя, равного по доблести истинным риттарам.

В ответ на слова Юсси старый ратсупяалликко слегка улыбнулся только. Не желая огорчение другу доставить иронией  излишней по отношению к духовным воззрениям лучшего своего аппрентиса-oppipojan*,  заметил лишь мягко:

_______________________________________
*Ученика (англ./финс.)


- По наставлениям викариев наших, не нужно Деву Марию, Нейтсют Маарит, Богоматерь-Йумаланяйти, просить за нас, грешных, перед Господом ходатайствовать… Ибо только ему, а не ещё кому-то, воздаём мы хвалу и возносим молитвы о помощи. Ни ты и ни я, друг мой, не имеем силу поспособствовать делу своего спасения. Лишь Божественной благодатью верующий во Христа  спасётся!  Но благодарность твою мы с Йеесусом, так и быть, принимаем! В ближайшем же трактире в Валкъярви можешь и серебром рюссалайстен нам её выказать.

Мужчины рассмеялись, не преминув, однако же, и крестом себя осенить – каждый по обычаю своей церкви.

- Что же теперь будет, Туомас? – Юхан Крэилл решился, наконец, задать старому наставнику своему и другу вопрос, не дававший покоя ему всю дорогу от самого Ряйсяля. – Не выйдет ли так теперь, что новая война из-за меня начнётся? А ну, если рюсса ваш рейд-ratsia чрез границу,  как повод, дабы атаковать им, используют?

- С рюссами ухо востро держать нужно! Это верно. Мы, финны, с ними всегда настороже должны быть. Так я всегда говорил. И ныне  на своём стоять буду! Сунутся же если, отпор получат такой, что надолго запомнят!

Два года назад Каарле-херттуа после разгрома сигизмундистов в Виипури  приказ мне прислал: новую границу липусто моему под охрану принять!

Снова пришлось под риттарское знамя-липпу людей всех собирать наших. Кроме тех, что сами  уже с земель, рюссам отошедших, как друг твой Микко Саволайнен из Ряйсяля, в наши леса подтянулись.

И днём и ночью четыреста всадников моих готовы незваных гостей, как подобает встретить! Валкеаматка наша настоящей rajavartioasema, рубежной заставою стала нынче.

Договором же в Тяюссиня установлено было, что стычки пограничные поводом для войны меж державами теперь стать не могут! Как хотите, мол, ваши споры  решайте, а государей своих в это дерьмо не вмешивайте! С одной стороны, оно вроде как нам и на руку... Но с другой – и помощи ждать больше неоткуда. Только на самих себя надеяться можно.

Поравнявшись с южной оконечностью Хирвинсаари, где лесная тропа от Вирккила с дорогой к мосту через Вуоксу соединялась, а дальше на  Беличий мыс, Ораваниеми вела, Теппойнен натянул поводья и поднял руку. Следовавший по пятам, отряд разведчиков остановился.

- Сделаем привал. Дадим лошадям отдых. Да и самим бы подкрепиться неплохо.

Когда вернулись отправленные в поисках добычи охотники, а у сложенных тут же из веток шалашей-кота зажглись бивуачные костры, Юсси с сыном расположился на охапке свежего лапника, поневоле с благоговением вдыхая божественный аромат, исходящий от жарящихся на  огне тетеревов, глухарей и белок.

В походных котелках-padoissa булькало, источая не менее аппетитное благоухание, варево из свежей зайчатины пополам с мясом косули, приправленное ягодами калины-heisi и выкопанными из-под снега корневищами лопуха-takiaista.

Конечно, случись разведчикам подстрелить в лесу лося, медведя или набрести на стадо кабанов, их ждало бы поистине королевское пиршество. Но такая охота, как и рыбная ловля, требовала куда больших затрат сил и времени, чтобы выследить, обложить и загнать зверя. Поэтому приходилось довольствоваться теми дарами духа леса Тапио, которые под рукой были.

Однако, вопреки всеобщему весёлому возбуждению в предвкушении долгожданного походного ужина, один только Юхан сидел с мрачным видом, опустив голову и стараясь даже не глядеть на то, как его друзья быстро разделывают дичь своими ножами перед тем, как нанизать на заостренные палки, служившие вертелами.

- Да что это с тобой, братец? – Хлопнул его  по плечу командир разведчиков. – Уж не болен ли ты?

Юсси скосил глаза на своего наставника, смущённо откашлялся и только руками развел, будто оправдываясь:

- Так пост ведь, Туомас… Paasto…

- Верно! И у нас, как ты знаешь, в евангелической церкви Лютера, время Адвента теперь, когда душа христианская к встрече Рождества-Йоулу готовится. Вижу я, брат, жаркого сам запах тебя смущает изрядно, ведь попы ваши пастве своей вкушать воспрещают скоромное…

- Ох, да ведь грех это, Туомас.

- Такой грех ли уж, Юхо? Подумай-ка сам, угодно ли Господу нашему будет, чтобы ты совсем без еды обессилел и в первой же стычке с врагом или зверем диким, росомахой или медведем, убитым на снег пал?

- Значит, Бог мне так дал!

- Эх, Юсси! Бог жизнь для того нам даёт разве, чтобы мы сами голодом себя уморили?.. Не зря и викарии вот проповедуют наши, что не от пищи отказ вовсе, но в первую голову - молитва и дела милосердия душе важны человеческой, христианской, дабы сердце своё очистить и за грехи покаяться! Даже paasta и Адвент не повод в радости в Господе себе отказывать. А что ж, как не радость во славу Спасителя, есть вкушение дичи лесной, дающей силы охотнику?

Ничего не поделаешь, друг мой, коли каша ячменная, что мясу в такие дни предпочтительнее, крыльями не машет и на копытах своих по лесам не бегает! С собою же всаднику лишь запас овса для лошади возить у седла приходится. О! А не хочешь ли ты, чтобы мы овса фуражного для тебя в котелке сварили?

Юхан рассмеялся в ответ и лишь  головой покачал.

Слышавшие этот нравоучительный разговор разведчики, тоже тихонько посмеивались.

- Попросим же Отца небесного благословить трапезу нашу. – Туомас Теппойнен молитвенно сложил на груди руки и воздел очи горе.

- Господь наш! Очи всех уповают на Тебя, и Ты даешь им пищу их в свое время, открываешь руку Твою и насыщаешь все живущее по благоволению.* Аминь!

_______________________________________
*Лютеранская молитва перед едой. Псалом 144, стих 15-16.


Финны, замершие было с унылым видом над едой, поспешно перекрестились, после чего снова воспряли духом и  с удвоенным рвением принялись за трапезу.

- Да ты ведь у нас не один в церкви восточной крещён, Юхо! Не смущайся! То, что бранил я тебя поначалу, так только что из любви отеческой. Многие в пограничье нашем в разных церквях и веры различной теперь придерживаются. Из карьялайсет особенно, предки чьи спокон веку вкруг Лаатокки жили…

Недавно совсем ещё было, что финны и духу Тапио, и тантто лесным поклонялись! Но за финскую землю, за Суоменмаа  нашу, все, как один, кровь проливать готовы! А большего мне от них и не надобно.

Вон, Орава Ниило и Ниило Партанен-Бородатый, к примеру...  Оттого-то и бороду он ведь, как ваша восточная церковь требует, на лице своём носит.

Однако же, глухаря, на углях запечённого, гляди, что Йеесус опресноки, братья по вере твои в пост за обе щеки уплетают!

Ниило, прозванный Орава-Белкой, при этих словах поперхнулся, закашлявшись так, что слёзы на глазах выступили. Товарищи принялись тут же изо всей силы колотить его по спине, покатываясь от хохота.

Партанен же перестал жевать, так и замерев с набитым едою ртом. Краснея, уставился он на зажатую в его руке, наполовину обглоданную уже глухариную ножку, одним обескураженным видом своим вызвав новый приступ веселья.


ПУТИ ГОСПОДНИ

Туомас Теппойнен вытащил кожаную флягу и, выдернув зубами пробку, сделал пару глотков. После чего, довольно крякнув и хитро подмигнув Юсси, протянул баклажку ему:

- Пей смело, брат, ведь жгучее это вино шведское из перебродившего зерна сварено, а не из мяса запретного!

- Не доводилось ли, Туомас, тебе о братьях моих что-нибудь слышать? – Глотнув немного бреннвина и помотав головой, Юхан вернул флягу обратно. - Два года уж минуло, как в Алиске распрощались мы с ними…

- Отчего же? Слышал! – Предводитель отряда снял с рогаток один из прутков с нанизанными на них и подвешенными над костром кусками жаркого. - Все благополучно у них в Эуряпяа! По прибытии сразу, как те, кто в Войне Дубин с Класом Флемингом бился, на три года освобождение от налогов они в Виипури получили.

Матти с Анной-Лизой своей и дочками фермой  близ Каукила обзавёлся. Деревню-то Маттила их теперь уж всякий в округе той знает! Лучшего олута, чем у вашего Матти, никто до  самого Муолаа не варит!

- А Олли что же? – Юхан отрезал ножом небольшие ломтики мяса попостнее и, не спеша, отправлял их в рот.

Зато, сияя от счастья, перемазанный до самых бровей сажей и расплавленным жиром, с хрустом и упоительным чавканьем поглощал рядом с ним жареных на угольях белок сын его Антти, отрывая зубами подрумяненные куски прямо от нанизанных на палочки беличьих тушек.

Добровольные ограничения, что  накладывали на себя прихожане финской лютеранской церкви в дни рождественского Адвента, на детей - в отличие от восточных соседей их, веналайстен, никогда не распространялись.

- Олли и Кати с сыновьями их целый трактир в Пёллякяля открыли! Да олутом, что Матти туда им привозит, всех рыбаков на Вуоксе потчуют. А уж таких сяри, калакукко и лохикейтто, какие Кати к столу подаёт, и короли с наместниками в Виипури не едали! Вскоре, Бог даст, своими глазами и сам всё увидишь.

- А что в здешних краях про то говорят, как Каарле-херттуа столь великие победы одержать удалось, что и самого Сигизмунда заставил пред ним склониться? И что  с теми  сталось, кто короля-католика прежде поддерживал?

Туомас некоторое время молча жевал, словно собираясь с мыслями, подкладывая в огонь сухие ветки и бросая обглоданные кости.

- Уж про кровавые-то парилки, Каарле-херттуа в Мартилле, Кальмаре, Турку и Виипури устроенные, ты, должно быть, и сам наслышан немало! – Произнёс он, наконец. – И про Тавастов, отца и сына, и прочих дворян, кто у Монашеского колодца в Пансарлахти тогда головы лишился! Старший из Тавастов-то на коленях ведь умолял дюка Каарле его одного казнить только, а сына в живых оставить…

Коль доведется тебе ещё когда-нибудь в  Виипури побывать, то черепа их, дождями омытые да солнцем выбеленные, сам над воротами Карьяпорти увидишь, на пики воздетые!

Там же и Хенрика Плока, капеллана из ратсулиппу Иивара Арвидинпойки, что в Нюйстеля четыре сотни крестьян в кровавую ловушку заманил обманом, как обычного простолюдина, жестокой смерти на колесе - тейлауспюёря,  предали! Когда раздробленные конечности жертвы меж колёсными спицами заплетаются, прежде чем на  столбе тело воронам на растерзание вознести.

-  Поделом же ему, Саатане!..

- Аминь! В Турку Каарле-херттуа роскошь себе позволил сына Флеминга, Йохана, первым собственноручно мечом обезглавить! Брат его сводный, Олаф, кинулся было следом, чтоб кровь их смешалась на эшафоте. Так предан братской любви их был! Но ему не позволили умереть немедля, ибо очередь его пятым была на плаху голову возложить.

Говаривали, будто сестрица родная Йохана, Маргарет, что с матерью Эббой и двумя сёстрами своими в Стокгольме в заключенье томилась, известия о смерти братьев не вынесла – да и руки на себя в тот же год наложила. А может сама померла от бледной немощи, кто о том ведает!

Меч же тот, которым Каарле голову юного Флеминга отрубил, он матери его и - кузине своей, как страшный дар по просьбе её преподнёс... Чудны нравы при дворах королевских! Как можно орудие убийства детей своих, будто сокровище какое хранить?!

В августе-елокуу войска Аксели Курки в битве при Мартилле наголову разгромив, Каарле-херттуа броском стремительным крепостью Хельсинки овладел - и почти весь флот захватил королевский. Тех же сигизмундистов, что бежать не успели, позорной смертью казнил. Восемь риттаров знатных приказал на верёвке, будто каких-то бродяг вздёрнуть!

Среди повешенных тех и заместитель Гёдика Финке, аливоути Олавинлинны был – тот самый лейтенант Ханну фон Ольденбург, maavouti Хуопалахти, что крестьян в Рантасалми, Харкяля, Путкилахти и Паайяле убивал бесчётно, жён с дочерьми их позорил и деревни по всему Суур-Саво сжигал. Вот он, карающий меч Господень! Никому не уйти от его возмездия…

Последних же пятерых из врагов своих владыка наш, Каарле, в Линчёпинге шведском прошлой весною, в марте-маалискуу, также  смерти предал.

Членов Тайного Совета, прежде к нему бежавших, король низложенный, племянник герцога, сам ведь ему выдал, чтобы шкуру только свою спасти. Когда в местечке Стонгебру к северу от Линчёпинга у двух мостов через Стёнгон за два года до этого Каарле в пух и прах армию Сигизмунда расколошматил.
 
Только Аксели Курки да Арвид Столарм, в Турку до этого к смертной казни уже раз осуждённые, снова отсрочку приговоров своих получили.

Никак я только в толк не возьму, к чему Каарле-херттуа цацкаться нужно с ними, будто они дети малые, девицы на выданье или кобылы жерёбые? Снёс бы башку обоим да и дело с концом!

- А Пиетари Юустен что же, с которым и я дрался в Койккале? Ведь, как и Ольденбург, немало финской крови пролил злодей этот, сынок туркусского епископа!

- Вместе с Тавастами был Юустен в Виипури схвачен и осуждён к смерти с ними… Но по причине непонятной мне и неведомой, а может благодаря имени давно почившего отца своего, оставлен в живых был и в замке Турку в тюрьму заточён после.

Да поверишь ли ты, Юхо, кого вместе с Пиетари Паавалинпойкой тем в Виипури люди герцога захватили?

- Кого же?

- Да того самого болвана-риттара, которого на Сормускиви заманил ты, а до этого в плен взял в Миккели и в  Койккале облапошил после!

- Быть не может того! Мартти Клаунпойку?! Мортена Классона то бишь… Верно, ведь и он, мерзавец, тогда с Пиетари Юустеном при Койккале со своими шкотами, чтоб им провалиться, был вместе... Даже стрелу в забрало шлема от нас получил, говорили. Да, напоил-то я его тогда знатно! Слухи потом ходили, что Матти Лауринпойка, виипурский линнанпяалликко, после того случая в Нуийямаа его казнить приказал… Да ведь и ты говорил мне про это!

- Что же, ведь я и сам поначалу так думал, Юсси! Вести-то до нас не сразу доходят... Да что за дело мне было,  про этого олуха и миккельского мясника выспрашивать… Жив он ещё или подох, как собака. Эн витту вялитя! То мне безразлично!

Но как бы то ни было, а вместе с Пиетари Юустеном ныне и он в медвежьих клетках Турунлинна участи своей дожидается. Ведь трибунал в Виипури и его, как лейтенанта скотланнен, шотландских наёмников, на смерть осудил.

- А что же Матти Лауринпойка, Маттс Ларссон Круус? Вечно, помнится, с ним у тебя разногласия да споры случались… Слыхал я, что тогда же в сентябре-сюускуу через три дня после Тавастов и его казнили?

- Что было меж нами с тем Круусом, то было, Юхо! Но парень этот себе на уме-то всегда был! Не даром же он, простой солдат шведский, когда-то на девице знатного финского рода Анни Бьёрнинтютяр Лейон, наследнице усадьбы Хафвила и поместья Лепаа в Тюрвяннё Хаттула, что в Канта-Хяме, женился…

За год же до того ещё как Каарле-херттуа Виипури осадил, сам Сигизмунд с армией своей из наёмников – венгров-ункарин и немцев-саксалайсет на юге Швеции высадился и Кальмар взял!

Аксели Курки, до мозга костей Сигизмунду преданный, собрался было из Финляндии на помощь королю своему к берегам Швеции плыть. И приказал изо всех крепостей солдат в его войско оправить. Тогда-то Матсс Ларссон наш людей своих из Виипури посылать и отказался! А после и вовсе открыто  сторону Каарле-херттуа принял и на верность регенту присягнул.

В страшном гневе Сигизмунд должности  командующего Вийпуринлинна его лишил. А вместо него Арвида Таваста, на беду несчастного этого, назначил.

Каарле-херттуа Крууса ныне-то в Похъянмаа высокой должности судьи удостоил - лагмана-laamanni, «чтеца закона»!

Возьми-ка, Антти, накидку эту мою из волчьего меха! К ночи, гляди, мороз ещё крепче будет.

- Неисповедимы пути Господни… - Перекрестился с задумчивым видом Юсси.


ТРУБКА ТЕППОЙНЕНА

Широко открытыми от изумления глазами смотрел Юхан на своего друга Теппойнена, перед которым Мянтю Халме, хозяин придорожного трактира, выложил на стол набор странных предметов, назначение которых было понятно Крэиллу лишь отчасти.

Там был тлеющий уголёк в щипцах на железной подставке, раскрытый мешочек мелко нарезанной травы зеленовато-коричневатого оттенка с резким, но довольно приятным запахом и длинная глиняная дудочка, как назвал её про себя Юсси, увенчанная продолговатой чашей с вычерненной сажей сердцевиной.

По мере дальнейших действий своего ратсупяалликко росло и удивление Тахвонпойки, который буквально онемел от увиденного.

Несколько разведчиков из их липусто, расположившиеся на скамьях вокруг стола на Постоялом дворе – majatalo, у перекрёстка трёх дорог в Пасури, где отряд решил ненадолго задержаться по пути от бухты Пуустинлахти к укреплённому поместью Теппойнена в Валкъярви, не выказывали, однако, никаких эмоций, будто не видели в происходящем ровным счётом ничего для себя необычного.

За мостом в Ораваниеми, протянутым через узкую горловину, делящую Вуокси в этом месте как бы на две части, конный патруль разделился на несколько квартерин, которые рысью рассыпались по окрестным деревням.

Часть отряда с сыновьями Теппойнена ушла вперед к Валкеаматке, часть свернула на запад к прибрежным домишкам  Марьяниеми,  другие же поскакали вдоль берега на восток, к Пииккиля, Луувола и Маннисниеми.

Набив ароматным зельем чашу, Туомас, с хитрым прищуром глядя на Юхана смеющимся взором, вставил узкий конец дудочки в рот и опустил уголёк в чашу. Трава немедленно затлела и задымилась.

К ужасу Юсси, Теппойнен тут же принялся втягивать дым в себя через тоненькое отверстие в «дудочке»,  большим пальцем то прижимая, то отпуская содержимое чаши.

Когда, в блаженстве откинувшись на  на ворох из шкур, командир разведчиков, подобно огнедышащему дракону, выпустил изо рта и ноздрей огромное и густое дымное облако, окутавшее всё вокруг подобно туману, к Юхану вновь вернулась способность говорить.

- Ты… пьёшь… дым?! – Кашляя и часто моргая, воскликнул Крэилл, руками пытаясь отогнать от себя назойливо оплетающие его сизоватые волокна.

- Tupakka. – Туомас Теппойнен кивнул на мешочек с нарезанной травой. - Табак. А это вот – piipu. Трубка! После глотка бреннвина или кружки доброго олута – наипервейшее, знаешь ли, дело, друг мой. И для здоровья большая польза, когда дым ешь табачный. От всех  недугов он исцеляет! В стужу - нутро согреет, и мозги здорово прочищает. Подобно молодому вину, пьянит как бы слегка и к умиротворению располагает.

Из-за большого моря давно уж табак в Европу из самой Америки привозят! Только до нас всё позже других вечно доходит... Ныне же голландцы, саксонцы и шкоты все, как один, в Виипури дым табачный глотают! У каждого при себе и трубка глиняная имеется, и даже  tupakkakukkaro - кисет табачный.

Не всякий себе может позволить дым табачный вкушать! Лишь люди знатные, купцы да дворяне-аатели. В Эспанье табак  в королевском саду поначалу для красоты только выращивали, оттого он и «королевской травой» прозывался.

Простому крестьянину-талонпойке, солдату-нихти, а то и кнаапу даже удовольствие не доступное это… Но мы-то все риттары! Сам Каарле-херттуа жалованье нам щедро платит.

Халме же, хозяин здешний, всегда нос по ветру держит! Дело своё трактирное не хуже вийпурской Мартты с Кунинкаанкату знает, а выгоду уж и за сто пенинкульм чует. Вот и подрядился за табаком в Виипури ездить.

При этих словах Теппойнен протянул трубку Антти, который, затянувшись разок-другой, с важным видом  сложенными уточкой губами выдохнул длинную струйку дыма.

- Попробуй, отец!

- Нет уж, пойка… Лучше я, как и встарь, олут пить стану, чем дым от жжёной травы глотать. Надышался уж дымом я от пожаров! Эти сакеманнские штучки новомодные ваши, видит Бог, не по мне, Антти…

В распахнувшиеся от сильного толчка двери трактира шумной гурьбой ввалилась целая орава приблудившихся наёмников-huovi -  человек шесть шкотов в зелёных клетчатых килтах, шерстяных гетрах и отороченных мехом беретах с перьями, парочка шведов, по-видимому с юго-западного побережья, трое саксонцев, перепоясанных кошкодёрами-кацбальгерами и несколько финнов, судя по выговору, уроженцев Хяме.

- Перкеле, - неприязненно поморщился Теппойнен, - эти то что в здешних краях забыли?

Краем уха Юсси уловил разговор  крестьян за столом по-соседству. Один, с раскрасневшимся от волнения лицом и дрожащими губами, громким шёпотом рассказывал прочим:

- Как вихрь налетели проклятые карьялайсет! Всех, всех в куски изрубили! Целый караван переселенцев, что через границу по Сайянйоки из Кивиниеми к Ойяле шёл! Повозки разграбили и лошадей забрали. Людей же всех до единого поубивали, мужчин, женщин и детей даже. Руки и ноги отрубленные повсюду валяются. Ужас! Снег вдоль дороги от крови стал красный… Мальчонка с девчушкой малые так и стоят перед глазами… Давно я страсти такой уж не видел. Вот, страху-то натерпелся…

Крэилл толкнул Теппойнена в бок, но тот и сам уже встревоженно навострил уши. Прислушивалась к разговору и ватага забредших на огонёк наёмников.

- Я и сам из краёв тех перебрался недавно… - Заметил один из сидевших за одним столом с рассказчиком крестьян. – Похоже, что ты про семью Валтонен говоришь, они ведь следом за нами двинуться собирались. Когда карьялайсет землю свою и дома назад у финнов в Кивиниеми, Рауту и других местах забирать начали. Только детей-то у них трое... Два сына и дочь были у Тахво Валтонена! Ты точно только двоих  видел? 

- Одного… Двух может. Да что я, считать был их должен? Сам едва ноги унёс!

- Так ты, что же, не взглянул даже, остался ли там в живых кто-то?! – Юхан, не выдержав, огромной ручищей схватил крестьянина  за плечо, резко развернув его и сверху вниз глядя в бегающие и наполненные страхом глаза крестьянина. – Детей умирать бросил, мерзавец?

- Пусти! Никого там в живых не осталось, говорю же, всех на куски порубили! Когда я подъехал, все уж мертвы были. Так, я прямиком в Ойяла помчался, чтобы людей там предупредить! А после сюда поспешил. От страшного того места подальше! Неровен час, снова раппари карьяльские нагрянут…


СТЫЧКА В ТРАКТИРЕ

- Что-то не сходится в словах этого малого… - Недоверчиво пробормотал Теппойнен. – Коли он трупы уже там одни обнаружил. Откуда бы знал тогда, кто на тех несчастных напал? Своими глазами наверно всё видел, прячась трусливо поблизости! Вместо того, чтобы за подкрепленьем во весь опор мчаться. В любой пограничной деревне финны живо бы топоры похватали в руки да на лыжи встали – в погоню идти за разбойниками-раппари!

- Эй, хозяин! – Выкрикнул один из южан-шведов. – Принеси-ка мне тоже трубку! Да выпивки нам подай, настоящих мужчин достойной! Что за бурду под видом эоля тут наливают? Он ведь будто из мочи лошадиной сварен. Жаркое тащи поскорей да кувшин чёртов с бреннвином! Не видишь ты разве, что мы устали с дороги?!

- Кляче моей на конюшне пускай копыто расчистят! - Добавил второй из шведов с огненно-рыжей бородой и такой же копной давно не знавших ножниц цирюльника волос. -  Видно, камень застрял под подковой. Хромает, kadaver*…

_______________________________________
*Падаль (шведс.)


- Покорнейше прошу вашу милость простить меня, поклонился трактирщик, почтительно обращаясь к наёмнику, будто к барону-вапаахерра. – Но трубка для глотания дыма всего одна в моём заведении - для гостей почтенных и самого высокого ранга… Горящего же вина мы не делаем сами, ибо со времён ещё блаженной памяти короля шведского Кустаа Ваасы, в наших краях о запрете на перегонку забродившего зерна помнят.

- Вад фан сэйе дю?! Что, чёрт возьми, ты несёшь?! Ведь закон этот старый король и отменил сам тогда же!

- Тот же бреннвин, - поспешно вставил хозяин, - что с позволения вашей милости, нам из Виипури доставляют, как напиток безусловно крепкий, мы не продаём в дни Адвента, дабы умы и души искушением этим в канун Рождества-Joulu не смущать христианские…

- Дьявля хюльт! Чёртово дерьмо! Одна трубка всего, говоришь, для гостей особых? Так, отчего же бродяга этот в звериных шкурах  дымит табаком так важно, словно он сам фельтоверсте или же адельсман там и фрихерра какой-то? А нас, получается, ты, фюля йявель, мерзкий ублюдок, гостями низшего сорта считаешь?!  – Вне себя от возмущения, наёмник переводил взгляд то на окутанного клубами табачного дыма Теппойнена, то опять на трактирщика.

Повернувшись к своим сотоварищам, он прорычал:

– Нет, вы слыхали, братцы, что этот наглец нам талдычит?!  Йо блив су йявляай, я просто чертовски взбешён! Клянусь святым Ботвидом Сёдерманландским и убившим его топором, за такую дерзость кто-то должен ответить!  Не проткнуть ли мне своим мечом это быдло, словно жука-навозника?

- Даа! – Недовольными голосами загалдела вся разношёрстная компания. – Какого дьявола, vad i helvete?! Mo chreach!* Забери у него эту чёртову трубку и подай нам, а эти жалкие оборванцы пусть проваливают отсюда подобру-поздорову!

____________________________________
*Мо крех – досл. «мои руины», чёрт подери (гаэльс.)


Разведчики Теппойнена вокруг стола расправили было плечи, положив ладони на эфесы мечей-риттаршвертов и рукояти двуствольных  пистолей-пуфферов. Юхан Крэилл до хруста сжал лежащие перед ним на столе кулачищи. Однако, сам Туомас оставался непроницаем.

– Спокойно, парни, - сказал он тихо, продолжая неспешно пускать в потолок колечки дыма. И уже громче обратился к разнузданной шайке huovi:

- Не волнуйтесь так, господа! Кайкки олемме самасса венеесса – мы все в одной лодке! К чему нам ссориться? Мы и без того уже уходить собирались. Что-то засиделись да размякли тут в тепле и уюте… Брат Халме, передай этим славным риттарам мою трубку. Я изрядно уж дыма наелся! По кружке олута всем от меня на этот серебряный далер!

Толпа на постоялом  дворе одобрительно загудела.

Кинув монетку поймавшему её налету трактирщику, ратсупяалликко поднялся со скамьи.

- А ты – с нами поедешь. – Бросил он крестьянину, что принёс известие о нападении раппари. – И к месту тому, где случилось всё, сам отведёшь нас.

- Эй-ей!.. – Запротестовал тот. – Куда это? Никуда я ни с вами, ни без вас не поеду! Ещё чего. En puutu en tartu, ничего не видел, ничего не знаю!

- Поедешь, если жизнь дорога. Впрочем, можем тебя прямо здесь вздёрнуть.

- Я же не сделал ничего! За что?!

- Именно! Шанс даём тебе хоть раз в жизни мужчиной побыть.

Стоило Теппойнену вместе со своимм людьми выйти за двери трактира, как наёмники за столом многозначительно переглянулись.

- Кто это был? – Швед, который требовал трубку, уставился на трактирщика.

- Так, сам Туомас Теппойнен! Ратсупяалликко… Вроде как хёфвидсман будет по-вашему. Бефальхаваре Теппойнен! А с ним и сам Юхо-великан, знаменитый Йонс Тахвонпойка, которого шкоты ваши Крэиллом прозывают. И прочие парни корнета их, липусто. Орава Ниило там и Олли Синтонен. Матти Купаринен и Ханну Роухиайнен… В здешних краях-то этих героев, доблестных защитников Суомаа, почитай, каждая собака знает… Годами границу с рюссами стерегут надёжно.

- Теппойнен, говоришь? – Прищурил глаза швед. – Что ж… Надеюсь, это не последняя наша встреча…


СЛЕДЫ НА СНЕГУ

Ничто на свете не может растопить заледеневшее на многих войнах, отвердевшее, подобно граниту-рапакиви в жестоких битвах сердце солдата! Ни одна смерть и ни какое горе не в силах вызвать уже жалость и сострадание испытанного рубаки-кавалериста и хоть слезинку вытопить из давно иссохших глаз старого воина!

Лишь эти негромкие, но полные такой  отчаянной  безысходности звуки, что дрогнуло бы и защемило тоскливо даже самое холодное сердце, теперь будто  рысьими когтями терзали навек зачерствевшие, как самим им казалось прежде, души разведчиков-финнов.
 
Едва различимые сквозь завывания ветра на  снежной холмистой пустоши близ поросшего ивняком, осинником и сухим камышом берега не замерзающей и зимой Сайянйоки, напоминали они жалобный зов волчонка, чьих мать и отца убили злые охотники.

- Сяйн кюльмя вярейта... У меня мурашки по коже бегают! – Пробормотал Матти Купаринен.

Увидев перед собой верховых, мальчишка перестал плакать и, вскочив на ноги, попытался убежать было, спрятавшись среди опрокинутых саней с крытым верхом и раскиданного на пропитанном кровью снегу нехитрого крестьянского скарба. Но, не пробежав и нескольких шагов, упал, зарывшись личиком в снег.

Антти, первым спрыгнувший с лошади, кинулся к малышу и, приподняв его, обнял, как своего младшего брата. Забившийся поначалу в руках юного разведчика, как бьётся в силках ловца пойманная им птичка, кроха с лицом белее самого снега вдруг смежил посиневшие веки и, обмякнув в объятиях Антти, мгновенно затих.

Взглянув на ладонь, младший сын Юхана Тахвонпойки увидел на ней кровь.

- Отец! Скорее сюда! Он едва дышит и словно заснул крепко.

Подскакавший на лошади Юсси, соскочил с седла и тоже склонился над мальчиком.

- Обморок у него. Похоже, стрела бок задела… Да не стрела даже, а болт арбалетный! - Проговорил Крэилл, отрывая длинный лоскут от подола своей рубашки, сотканной из волокон крапивы, и закрывая им рану на теле ребёнка. - Видишь, какая бороздка глубокая, длинная и широкая. Точно, как от наконечника болта varsijousi, что рюсса и карьялайсет самострелами называют. От меча или кинжала скользящий порез тоньше был бы. А рубящий - так и вовсе рассёк парня надвое! Но ещё  в сторону хоть немного и лапси этому не сдобровать  бы совсем, как и прочим его сородичам…

- Он будет жить?

- Всё в руках Господа нашего, пойка! Если стрела трупным ядом из падали звериной не смазана, как карьялайсет на войне делают, рана сама не опасна. Так, царапина! Но он замёрз и  ослаб сильно. В деревню его нужно, к знахарке отвезти, велхо, чтоб рану эту снадобьями и отварами травяными промыть ему в сауне. Или иного какого лекаря сыскать, который бы врачеванием не только, что коз да овец занимался.

Поскачем немедля! Мальчонку я впереди себя посажу на лошадь. Дай нам ещё пару парней, Туомас, на случай, если с раппари встретиться в пути доведётся!

– Пусть Орава Ниило и Ханну Раухиайнен с тобою и Антти едут!

Развернув лошадей, четверо всадников, не задерживаясь более ни на мгновенье, рванули с места в карьер, взметнув копытами целый вихрь снежных комьев.

– Соберите останки несчастных этих. – Приказал Туомас Теппойнен остальным разведчикам. - Да сложите на сани. Впряжём в них лошадь мерзавца, который ребёнку из-за трусости своей подлой помощь не оказал и на морозе в ночи умирать здесь оставил, в беде страшной одного бросив. Какой же ты финн после этого, хевон витту? Даже рюсса и карьялайсет со своими щенятами так не делают. За санями следом пешком побежишь до деревни!

- Готов я чем угодно поклясться, что не видел мальчонку!

- Брось! Ведь после ухода разбойников  ты и сам должно быть в вещичках семьи этой  покопался… В надежде чем-нибудь у мертвецов поживиться. Скажешь ещё, что не прав я и ты не делал такого, скотина? И ведь нашёл что-то, верно? Чего разбойники не приметили... Шкурок беличьих связку или пару монет серебряных? А после не утерпел,  первым делом в трактир направился - добычу свою проматывать! Так, чем же ты от раппари тех отличаешься и отчего я тебя повесить теперь не должен?

- Любой крестьянин на моём месте также бы сделал! Мы люди бедные! И всякой малости рады, что нам Господь посылает. К чему добру пропадать понапрасну? Мёртвым оно без надобности… За что же меня так судить строго?

- Бог судья тебе, а не я. Выживет мальчик, отпущу. А нет – на деревенских воротах вздёрну!

- Помилуйте, ваша милость! Сжальтесь над бедняком!

- Да какой я тебе «ваша милость», болван! Отвечай, как на духу мне, и не вздумай увиливать больше! С чего взял ты вдруг, что нападавшие те раппари-карьялайсет, а не просто разбойники были?

Партизаны ведь, сиссиен, верят, что за землю свою, как и мы тоже, воюют... И нам, финнам, за обиды прошлые мстят. Здесь же набег для грабежа только, кажется, совершён был… К тому же, давно уж к нам карьялайсет из-за венского рубежа не наведывались. Худо-бедно, но и рюсса договор со своей стороны соблюдают. Странно всё это слишком!

- Так ведь лица у них масками были закрыты из коры берёзовой с рогами козлиными, какие карьялайсет,  инкерикко-ижоры да веси-ватьялайсет на Рождество-Joulu надевают.

- Что с того? Такие маски и у финнов есть!

- Кричали они ещё! Слово одно… по-карьяльски всё выкрикивали. Будто бы клич боевой их какой-то...

- Слово? Какое же?

- «Роккатсу, роккатсу!» - так вот.

- Роккаччу?

- Да-да, по нашему и не выговорить… А у тебя, вот, похоже выходит… Может, ты и про то, что значит оно, тоже знаешь?

– Знаю! Ведь я и сам карьялайнен родом… Когда в переварах и деревнях своих на Лаатокке и в погостах за Йяанисъярви* юноши карьяльские в полную силу входят и с другими охотниками и рыбаками у костра  походную похлёбку из рыбы – рокку, что вроде калакейтто нашего, из одного котла уже есть  могут, тогда все они воинами-роккаччу и становятся.

_______________________________________
*Онежское озеро


Говоря это, Теппойнен, свесившись с седла и легкими шенкелями понукая лошадь, всё время двигался кругами, внимательно разглядывая следы на снегу под копытами.

- Смотри-ка, Антти! – Окликнул он своего заместителя, алипяалликконе Антти Зверобоя-Куисма. – Вот свежие отметины, что уже нашими лошадьми оставлены. Вот – глубокие рытвины от копыт тех лошадок крестьянских, что сани за собою тащили… Со следами широких подков зимних тягловых с зубьями. Такие ж и веналайсет по всему северу куют! А вот эти вокруг тем принадлежат, без сомнения, кто напал на них… Не меньше, чем дюжины всадников следы здесь я вижу. И все отсюда к реке, на границу, будто нарочно уводят… А теперь скажи-ка мне, брат Куисма! Заметил ли ты то же, что и я в них необычное?

– Как же такое не заметить, Туомас,  - пожимая плечами, проворчал старый следопыт, - если оно само прямо в глаза сразу бросается!


НЕПРАВЕДНЫЙ СУД

Как растревоженный улей гудела   округа Ваалимо.  Отовсюду из окрестных деревень стекались люди к Общинному дому – юхтисётало, на холме юго-западнее Ойяла.

В обычные-то дни нимисмиес* со старейшинами-oltermannit за кружкой-другой доброго олута в нём для решения нужд деревенских собирались. Также и школа с часовней, что частью прихода святого Йоханнеса в Валькъярви была, располагались тут же. Когда создавалось всё это и строилось, никто и не думал ведь даже, что граница вскоре едва ли не за околицей-кюлянлайта проляжет!

_______________________________________
*То же, что «валлесманн» в более позднее время – выборное лицо из числа крестьян сельского округа для осуществления функций административного управления.


Заслышав дальний призывный гул колокола-varoituskello, с топорами и копьями в руках  поспешали лыжники из Хаапаа и Туомела, Ноткола и Муста-ойя, Тойвола и  Юлямяки. Даже из отдалённых домов Тахвола и Перяпелто прибыли.

Увидев страшную поклажу, разложенную на сене в подкативших санях-kelkka, толпа взревела от ярости и негодования.

Останки изрубленных тел семьи Валтонен из Кивиниеми бережно переложили с повозки на сколоченные наскоро  широкие дощатые носилки ruumispaarit и под гневные возгласы мужчин и плач женщин перенесли в сауну.

Бежавший следом за санями на верёвке крестьянин, обливаясь потом, без сил повалился ничком. Изнывая от жажды, с жадностью принялся он хватать ртом снег.

Наслышанные уже о совершённом им гнусном проступке, люди, однако, сторонились его, оглядывая с тем отвращением, с каким обычно смотрят на мокрицу-saunamaija.

Привязав лошадей на коновязи-liekapaalu в центре деревни,  Теппойнен с разведчиками увидели выходящих из дверей дома нимисмиеса Юхана Крэилла с сыном Антти. Тахвонпойка был мрачен и по выражению его лица Туомас сразу смекнул, что дело неладно.

- Terve, veli! Как мальчик, жив ли?

- Пойка в руках надёжных, жена нимисмиеса за ним приглядывает. И наших парней я внутри сторожить  оставил с пистолями.

- Да что за нужда охранять мальчонку? Теперь уж ничто не грозит ему больше!

- Не скажи, брат Туомас! Ведь если пронюхают разбойники, что кто-то там у реки жив остался, и сможет после не на них самих если, то на имущество своё указать, так вполне могут прокрасться в деревню, чтобы чёрное дело своё закончить! Уж слухи по всей округе быстрее ветра разлетелись.

- Так, ты думаешь, что это не раппари-карьялайсет были? – Теппойнен хитро прищурился.

- Да как же от нас отличишь их, если и они по-фински, как мы, говорят и одеваются так же… Места же теперь здесь людные, незнакомцев немало проходит. Никто и внимание не обратит, если прямо сюда пожалуют. На лбу ведь у них не написано.

- Верно, верно… - Покивав загадочно  головой, проговорил разведчик. – Но что происходит в деревне? Отчего шум и гам такие стоят повсюду, зачем столько людей собралось вместе? Неужто сами в погоню идти задумали?

- Какое там! Говорят, что покуда мы свой вчерашний день у реки искать ездили, те солдаты, что с нами свару в трактире затеяли, прежде нас парочку-то разбойников-раппари в окрестностях Ваалимо скрутили уже...

Воистину, «йока пайкан хёюля»!* Сидят теперь у нимисмиеса пленники под замком в амбаре. Поутру завтра вешать  их уже собираются. С тем и виселицу у Общинного дома сколачивают!

_______________________________________
*«В каждом месте рубанок» - финс.аналог русск. поговорки «Наш пострел везде поспел».


- Как так?! Перкеле! Казнить без суда в Королевстве шведском нет такого  закона! По Ландслагу Кристофера Баварского, как до него и короля Магнуса, лишь лагманы и херадсхёвдинги наделены этим правом. Обязанность нимисмиеса  преступника в округ для следствия и допроса доставить! В дни же Адвента в канун Рождества и вовсе негоже суды да казни устраивать.

- Поскольку речь о пограничном набеге  идёт, то ратманы и нимисмиес хотят всё дело шведскому офицеру наёмников препоручить. Дабы скорому полевому суду злодеев предать да расправу над ними учинить тут же. Сами крестьяне вроде как в стороне останутся и в канун Йоулу грех на себя не примут.

- Найдёныш-то наш не поведал ли что-нибудь?

- Нет покуда… Плакать хоть перестал. А то всё подвывал, что твой волчонок осиротевший. Рану ему промыли, бальзамом из трав смазали, накормили  да спать уложили.

- Если никто из крестьян здешних не усыновит мальчонку, в Валкеаматку отвезём его. Сделаю из него разведчика, будет за нашу Суоменмаа, как и мы, биться!

Поскольку же Каарле-херттуа покой на границе не каким-то наёмникам, а нашему липусто доверил блюсти, то стало быть нам и приграничные конфликты решать! Завтрашний суд, как единственная в этих краях военная власть законная, мы в свои руки возьмём. Немедля же к нимисмиесу идём! Хочу сам на тех пленных раппари посмотреть…

Едва позднее зимнее утро первыми лучами редкого для этих мест солнца заставило мириадами огоньков декабрьский снег на полях Ваалимо заискриться, стали и крестьяне стягиваться к Общинному дому с сооружённой накануне напротив виселицей из двух столбов с перекладиной.

За ночь страсти успели несколько поутихнуть, как и бушевавший в сердцах гнев подостыл изрядно, уступив место обычному любопытству.

Предстоящее зрелище суда и казни для неизбалованных подобными  забавами жителей глубинки обещало быть увлекательным. Особенно, когда большинство собравшихся смекнули, что им-то самим, собственно, ничем рисковать, гоняясь по лесам и полям за неведомыми разбойниками, отнюдь не придётся.

Принесли и выставили на помосте из досок для всеобщего обозрения окоченевшие части тел убитых в резне на Сайянйоки несчастных.

Шкоты в своих, давно не знавших рук прачки, тёмно-зелёных клетчатых килтах выволокли пойманных ими раппари из амбара и, вскочив на лошадей, погнали к месту судилища.

«Как их только мороз не пробирает!..» - Зябко поёживаясь, искоса бросали крестьяне взгляды на голые коленки шотландцев.

Связанные карьялайсет с разбитыми в кровь лицами испуганно озирались, встречая вокруг себя только  преисполненные ненависти взгляды финнов.

Отпущенный Теппойненом, как и было обещано им, струсивший свидетель убийства семьи Валтонен тоже был здесь, но держался в сторонке, опасаясь ненароком снова угодить под раздачу.

Наёмники спешились, встав полукругом, опершись на эфесы мечей и изогнутые приклады арбалетов. Вперёд, развязно ухмыляясь, выступил тот самый швед, что в придорожном трактире в Пасури себе трубку требовал.

Разведчики Теппойнена, ведя в поводу лошадей, также в полном снаряжении расположились  близ крыльца Общинного дома. Командир их при этом долгим и многозначительным взглядом обменялся с поднявшимся на несколько ступеней выше главой деревенской общины Ваалимо.

- Рассусоливать нечего! – Надменно произнёс шведский офицер, небрежно забросив за спину плащ и уперев руки в боки. – Вина мерзавцев этих двух очевидна и уже одним кареленским происхождением их доказана. На правах ротмистра, как лица вышестоящего, я приговариваю убийц этих к смерти! Вздёрнуть их!

Рыцарь пренебрежительно взмахнул перчаткой в руке, подавая сигнал своим людям. Но едва те двинулись с места, чтобы исполнить приказание, как в повисшей зловещей тишине раздался спокойный и насмешливый голос Туомаса Теппойнена:

- И это вы называете судом? По какому праву людей, чья виновность ничем, кроме ваших слов не доказана, хотите вы смерти предать?

- Опять ты! – Вскричал швед, хватаясь за рукоять меча. Остальные тоже было потянулись к оружию. Но разведчики, которые были уже наготове, живо вскинули свои ритпистоли, нацелившись прямо в головы наёмникам. Этот недвусмысленный жест подействовал отрезвляюще. Медленно и нехотя, но шотландцы, саксы и финны снова опустили руки.

- Да, это говорю я, ратсупяалликко липусто Эуряпяа, Валкъярви и Яаски, Туомас Теппойнен, что значит «Хитроумный», милостью Регента Швеции и Финляндии хранитель границ Королевства! Карьялайнен по рождению, что бы моё происхождение не доказывало. Данной мне Его милостью герцогом Сёдерманланда, Нярки и Вермланда Каарле властью, приговор человека этого я отменяю! Как высший же чин военный и ратсуместари, суд сей без должным образом проведённого следствия, недействительным объявляю и незаконным!

Последние слова его потонули в негодующих возгласах толпы крестьян, разочарованию которой не было предела.

- Ну, и для чего нас тогда созвали? – Кричали одни. – Делать, что ли, нам нечего больше, как за пол пенинкульмы сюда тащиться!

- А где же справедливость? – Вторили им другие.

- То же нам, защитники! – Осмеливались подать голос третьи. – Кровожадных убийц на все четыре стороны отпустить готовы…

- Да уж не изменой ли дело попахивает?! – Начали даже иные шептаться.

- Дабы умы разгорячённые успокоить ваши и истинных преступников изобличить, - перекрывая всеобщий гомон, повысил голос Теппойнен, - следствие мы прямо здесь проведём немедля! И виновные, клянусь вам, не уйдут от расплаты!

- Вот это дело! – Вновь загудела толпа, сходу меняя гнев на милость.

Шведу с его компанией ничего не оставалось, как только молча скрипеть зубами и со злобой взирать на происходящее в ожидании развязки вместе со всеми.


ПРАВЕДНЫЙ СУД

- Как вы попали сюда и как в наших краях очутились? – Обратился Теппойнен к  обвиняемым.

- Возвращались мы на санях из земель веналайсет, в Новугороде по торговым делам были, как договором в Тяюссиня из Швеции купцам дозволено. Думали до Рождества в Антреа к себе поспеть, в приход Сеинт-Андре карьяльский наш.  Да на беду свою отряд вот этих риттаров повстречали… Обобрали они нас до нитки, а самих нас связали и сюда доставили.

- А что же же сани и лошади ваши?

- Сани вывернутые так у дороги лежать и остались, должно быть. Лошадки же самогитийские*, в Новугороде-Уусикаупунки по четыре рубля серебром нами купленные, вон они… Солдаты их под уздцы держат. Там и тавро у каждой на крупе имеется!

_______________________________________
*Жяматийская, жмудская порода лошадей, «жмудки» - метисы от коней азиатских кровей и ливонских клепперов из Литвы, завозимые в Великий Новгород в XV – XVII вв.


- Есть, есть тавро! – Закричали крестьяне, стоявшие ближе всех к риттарам.

- А ну-ка, поднимите копыта им! – Кивнул ратсупяалликко крестьянам.

Державшим отобранных у карьяльских торговцев коней солдатам, скорчившим кислые мины, снова пришлось нехотя подчиниться.

- Глядите! Подковы-то – о шести гвоздях-ухналях, дорожка под них и вовсе едва заметна, а шипы из загиба пластины сделаны. Коней так в Литве и Польше подковывают… Оттуда же с лошадьми литовскими-самогитийскими они и в Московию-Веняйя, в Новогород попадают.

Брат Антти Куисма! Скажи-ка теперь нам, что за следы видели мы на снегу в месте, где семью Валтоненов убили безжалостно?

- Кроме тех, что в сани переселенцев запряжены были, все лошади, числом больше дюжины, с подковами шведскими, с шипами заострёнными задними… Одна же коняга и вовсе хромая, видно, камень ей под подкову попал. Следов же таких подков, как у «жмудков» этих из Новогорода, там мы не видели!

- Да все вы одна компания! – Выкрикнул швед, верховодивший в шайке наёмников. – Ежу понятно, что меж собою все сговорились, кому и что говорить тут! Кто это ещё видел? Может подковы на ваших конях посмотрим?

- Ты там вместе с нами был, - повернулся Туомас к снова задрожавшему от страха крестьянину, что оказался свидетелем убийства. – Верно ли то, что заместитель мой, капрал Антти Куисма нам поведал?

- Все так! Святой Бригиттой клянусь, чтоб мне провалиться, voi jukra!

- Освободите их… - Кивнул ратсупяалликко на связанных торговцев, все еще стоявших на коленях перед виселицей. – Вины никакой нет на них, кроме как той, что  карьялайненами довелось им родиться.

Но дабы не было ни у кого сомнений, пусть на место убийства доброхоты из числа крестьян немедля оправятся! Да сами на те следы посмотрят. У нас же ещё один есть свидетель…

Теппойнен повернулся к Юхану с Антти:

- Сбегай-ка за малышом, пойка! Настало его время за смерть родных ответа потребовать.

Когда Антти с супругой нимисмиеса вернулись, ведя с собой мальчика, швед, сверкнув глазами, с грозным видом повернулся к своему рыжебородому приятелю и испуганно попятившимся от него шкотам, прошипев злобно:

- Тупые скоты, ведь я неспроста велел вам со всеми свидетелями разобраться!

- Не бойся, лапси… - Женщина слегка подтолкнула ребёнка в спину. Антти по-братски приобнял парнишку за плечи.

- Узнаёшь ли ты кого-нибудь здесь, пойка? – Мягким голосом спросил Теппойнен.

- Н-нет… - Часто моргая, выдавил из себя мальчик.

- Ха! Кто бы сомневался! – Швед самодовольно расхохотался. Следом за ним загоготали и другие наёмники. – Это так называемое «следствие» ваше и ломаного гроша не стоит! Дешёвый балаган! Ступайте к дьяволу! А нам недосуг тут с вами…

- На лицах у тех, кто напал на нас, маски из бересты были с рогами… Какие у нас на Йоулу ряженые-илвеилийят надевают. – Вдруг снова заговорил мальчик. – А Сюксю и Пуна,  лошадки две наши, с уздечками отцовскими, что он прошлым годом на ярмарке купил в Сакколе, так вот же они! Солдаты-soturit их бородатые эти - в клетчатых реккопайтах-юбках, сейчас в поводу держат!

При этих словах по толпе прокатилось внезапное смятение. Кто-то, яростно закричав, попытался схватить принадлежавших семье Валтонен лошадей, вырывая из рук шкотов поводья. Другие стали цепляться за подпруги и сёдла коней, на которых начали поспешно вскакивать другие наёмники. Некоторые из них, выхватив мечи, беспорядочно размахивали ими в воздухе, отгоняя прочь наседавших крестьян.

Охаживая коней шпорами по бокам, кавалеристы лихорадочно дёргали поводья, пытаясь развернуть животных. Несколько лошадей, храпя и испуганно кося глазом, с ржанием вскинулись на дыбы, другие же принялись яростно лягаться во все стороны, грозя зашибить насмерть в панике отпрянувших в разные стороны людей…

Одна из седельных сумок раскрылась и на истоптанный копытами снег с отпечатками шведских подков выпали маски из бересты с козлиными рожками,  какие делают себе гуляки в канун Рожества-Йоулу в Карьяле и Инкери.

- Не стрелять! – Вытянув руку, остановил Теппойнен разведчиков, пытавшихся улучить подходящий момент для того, чтобы спустить курки ритпистолей. – Не в тех можем попасть. Пусть проваливают! Далеко не уйти им.


ПОГОНЯ НА САЙЯНЙОКИ

Вырвавшийся, наконец, из крестьянской массы отряд головорезов, нахлёстывая крупы несчастных коней, помчался на восток к Сайянйоки.

Через какое-то время следом верхами кинулись всадники Теппойнена.

- Следи за направлением, Юсси! – Поравнявшись с мчащимся впереди всех Крэиллом, на скаку выкрикнул Теппойнен. – Если они вдоль реки на север, к перешейку в Кивиниеми двинутся, рано или поздно большой Вуоксы достигнут. Вода в Сайянйоки здесь к порогам Сувантоярви стремится, а потому и в декабре-йоулукуу не замерзает. Тогда не прямо за ними, а сразу наперерез поскачем. Деваться им некуда будет! У перешейка-то и прижмём их, место там узкое самое. Если же к Рауту на юг помчатся, то могут и замёрзший брод отыскать, чтобы на ту сторону границы уйти.

- Пускай уходят! – Рассмеялся в ответ Юсси. – Там-то уж им особенно рады будут!

Удиравшие во всю лошадиную прыть, подобно вспугнутому охотниками выводку кабанов-подсвинков, наёмники словно услышали слова командира разведчиков.

Направив было коней поначалу на север, вдоль извилистой серой ленты реки с наслоениями тонкого льда и торчащими из него голыми  ветками осинника, но не находя переправы, преследуемые развернулись и помчались в обратную сторону.

Всадники Теппойнена растянулись  вдоль береговой линии, идя почти вровень с удирающими от них убийцами и мародёрами. Лишь бешеная скачка да прибрежные заросли не позволяли стрелять прицельно.

Наконец, Крэилл вырвался на несколько сюли вперёд и устремился  наперерез возглавлявшему банду шведскому ротмистру. Прочие последовали за ним, постепенно оттесняя наёмников к речной кромке.

Кони риттаров начали спотыкаться, то и дело по колено проваливаясь копытами в рыхлый снег, покрывающий заболоченную пойму.

Казалось, конец погони уже близок.

Но в тот самый миг, когда разведчики вытащили свои длинноствольные замковые ритпистоли, взводя курки, за поворотом открылась взорам сплошная снежная гладь по всей поверхности Сайянйоки.

Пришпоривая и понукая лошадей хриплыми возгласами, наёмники устремились к противоположному берегу.

- Уйдут! Уйдут же! – Воскликнул Антти, обогнавший отца, наоборот, внезапно натянувшего поводья.

- Спокойно, пойка. – Юхан перешел с галопа на рысь, а после и вовсе пустил коня шагом. – Лёд впереди зыбкий слишком! Опасно заходить дальше.

Туомас Теппойнен поднял вверх сжатый кулак, приказывая всем остановиться. Разведчики, выстроившись цепью вдоль реки, с беспокойством наблюдали, как враг  почти добрался до её середины.

Но будто по воле Провидения, отверзающего врата адской бездны, лёд под копытами риттарских лошадей в один миг разошёлся.

С воплями ужаса, обжигаемые  хлынувшими в доспехи саксов и под килты шкотов потоками ледяной мути, все риттары разом, вздыбив пышный фонтан брызг, ухнули вдруг в образовавшуюся чёрную майну.

Некоторые, не удержавшись в сёдлах, соскользнули вниз - и сразу с головой погрузились в пучину. Лишь обильные пузыри, поднимающиеся к поверхности, указывали на тщетные попытки этих несчастных противиться неизбежному, погружаясь на дно.

Юхан, а за ним Теппойнен и другие, охваченные суеверным благоговением перед явленным только что знамением Божьего гнева, истово перекрестились.

Однако, шведский ротмистр с несколькими уцелевшими сотоварищами упрямо продолжали плыть вперёд, держась за лошадиные гривы окоченевшими пальцами.

Добравшись до заболоченного, покрытого заснеженными зарослями ольшаника восточного берега, наёмники, у которых от холода зуб на зуб не попадал, снова взобрались на спины отряхивающих гривы от воды и ледяного крошева лошадок.

Швед в последний раз обернулся и, злорадно расхохотавшись, погрозил кулаком финнам.

Крэилл, скрипнув зубами, тронул  поводья и легкими шенкелями собрался уже направить лошадь к реке. Но Туомас Теппойнен положил руку ему на предплечье:

- Подожди, Юсси. Гляди-ка!..

На возвышающемся над противоположным берегом лесистом холме возникла вдруг одинокая фигура всадника верхом на косматом, приземистом бахмате – неказистом, но выносливом порождении диких ногайских степей.

Отороченная соболем шапка выдавала в человеке особу, облечённую определёнными начальственными полномочиями.

Наёмники у реки опешили от очередной неожиданности. Но, видя перед собой только одного противника, с рыком, подобным звериному, вонзив шпоры в лошадиные бока, устремились к вершине, вытаскивая на скаку мечи-кацбальгеры.

Выставив перед собой пищали на бердышах, по левую и правую руку всадника высыпали на гребень ещё дюжины две пеших стрельцов.

Разворачиваться и искать спасения было поздно.

Финские разведчики в полном молчании снова перекрестились.

Когда стихло эхо пищального залпа и пороховой дым над гладью пограничной реки рассеялся, Туомас Теппойнен поднял риттаршверт и с полным достоинства видом отсалютовал им стрелецкому сотнику. Его примеру последовали и другие.

Помедлив немного, сотник тоже вынул из ножен свой клыч с широкой, обоюдоострой елманью. Привстав на стременах, он воздел клинок вверх, салютуя в ответ Теппойнену и его финнам.

Следом за ним и стрельцы, важно подняв бороды кверху, взяли ружья на караул.

Продолжение следует.