Визит Черчилля. 1944

Визит Черчилля. 1944.

                «Мяч брошенный не скажет: "Нет!" и «Да!»               
                … И нас не спросят: в мир возьмут и бросят.
                Решает Небо-каждого куда.
                Омар Хайам


1.
Машенька сегодня добиралась до дома дольше обычного. Во-первых, в конце рабочего дня, перед вечерним спектаклем, её вызвали в дирекцию. Это было вопреки всем возможным служебным порядкам. Какой мог быть интерес у руководства Большого театра к рядовой гардеробщице? Уже это событие заставил Машу разволноваться.
А то, что оказалось причиной неожиданной встречи с главным начальством, поразило её настолько, что сегодняшняя её смена проходила в полутуманном сознании. Приходилось буквально заставлять себя сосредоточиться, чтобы не путать номерки. Такого с ней никогда не случалось.
Благо вечера ещё были относительно тёплыми. Потому верхней одежды - плащей и лёгких пальто было немного.

В конце концов обычная дорога домой показалась ей долгим путешествием, наполненным возбуждёнными фантазиями и опасными сомнениями.
Она пыталась представить себе это небольшое, но необычное событие, которое ей предстояло теперь пережить через несколько дней.
После спектакля она сегодня ни на что не отвлекалась. Поспешно засеменила на высоких каблучках своими стройными, миниатюрными ножками, оставляя в стороне небольшой сквер перед театром.  Торопилась к станции метро «Площадь Свердлова»,* стараясь успеть до закрытия.


Опускаясь вглубь изумительного царства гранита и мрамора, она вдруг почувствовала, что возможно похожа на Золушку, мечтающую о чудесном празднике в королевском дворце.
Она и была сейчас восторженной девушкой, представляющей короткое, но счастливое приключение, которое позволит ей хоть на мгновение, но превратиться в принцессу.

И ещё одно сладкое желание сопровождало её сейчас. Машеньке не терпелось поделиться новостью с мужем. Её распирало от стремления раскрыть ему эту маленькую тайну. Он должен бы встречать её через несколько минут при выходе из метро «Павелецкая».
Время позднее. Москва вечерами хоть и тихая, и безлюдная, но не безопасная и тёмная. Режим светомаскировки ещё не был отменён.
 
Их совместная прогулка до дома, что на улице Зацепа, была одной из доступной для неё радостью. Короткий спокойный вечер. Дома дочка, которая уже подросла и недавно стала первоклассницей. Присматривает за ней родная тётушка Дуня, муж которой служил начальником Павелецкого вокзала.
 
У тётушки мужей было несколько, но деток бог не дал. Потому она всю непочатую материнскую любовь дарила маленькой племяннице, Люсеньке.
 
Вот и выход из метро.
Навстречу нетерпеливо спешит Николай. Симпатичный, но с ранними залысинами. Он очень похож на знаменитого актёра Анатолия Кторова в молодости.

Кторов известен по МХАТ и кино. Он уже давно Заслуженный артист. Прохожие часто Николая с ним путают. Но Николаю сходство приятно. Это заметно со стороны.
Машеньке тоже приятно, что муж красив, умён и нравится людям. Николай даже пытается намеренно походить на Кторова. Носит тёмные костюмы и любит, подражая Кторову, сдвигать шляпу на правую бровь.
 
У Николая с ним даже судьбы несколько схожи.
У Кторова дед из московских купцов. Однако сам он из семьи инженеров. У Кторова отец инженер – технолог.
У Николая дед из верхневолжских кулаков. Однако он сам из инженеров. Инженер строитель. Приехал в Москву после раскулачивания. Окончил Плехановку. Тут же, рядом, на Зацепе.
Тут же, на Зацепе они с Николаем и познакомились.

Николай обнял жену, поцеловав в щёку.
- Коленька! Прости! Нет больше сил терпеть. Ты и представить себе не можешь, какая у меня сегодня новость. Слушай! Вызвали сегодня в дирекцию и сообщили, что я скоро познакомлюсь с Черчиллем! С тем самым, главным англичанином! Правда!
 
2.

Наша, внешне совсем вроде бы непримечательная история раскрывала свои страницы в осенней Москве 1944 года. И никогда бы «обходчик» не смог бы услышать её, если бы не обычные семейные посиделки в кругу друзей и родственников. За общим праздничным столом.
 В дни юбилеев и общих праздников, посвящённых Первомаю или Дню Победы; дню рождения Советской Армии или встрече Нового года.
Это были те нечастые случаи, когда расцветала радость общения близких друг другу, ежедневно занятых трудными заботами взрослых людей.

Это были встречи «своих». Братьев и сестёр по одной, российской семье, плечом к плечу переживших общую историю жизни страны. Трудную, жестокую, несправедливую.
Они все были рождены одновременно с веком, первая половина которого пропиталась одной большой войной. Почти без остановок. Две мировые, революция, гражданская. Не успевали вздохнуть, и вновь кровь и пороховой дым.

Это были не просто застолья. Это были долгожданные встречи людей, проживших рядом с друг другом многие горести и малые радости. Людей, переживших страшные потери, смерть близких, предательства.
Грозди горьких событий, наполнивших их судьбы в другие бы времена хватило бы на полдюжины иных жизней. Многие из их кровных родных уничтожены или разбросаны без следов по закоулкам России.
Боль кровавых потерь пронизала каждого из выживших.
Потому близость сегодняшних друзей была ценна для них. Они вновь сейчас становились семьёй, сплочённой привычками и порядками общей жизни.


«Обходчик» только позднее, немного повзрослев, начал осознавать, какой кладезь живой истории и доступной мудрости несли в себе эти дружеские встречи. Юное, почти детское его сознание не в состоянии было оценить исключительность реальных историй, жизненных событий, рассуждений и выводов, которые доводилось ему слышать за общими разговорами.
До чего удивительно было, со временем, взрослея, осознавать, насколько талантливые, интересные и достойные люди были рядом. Какое великое время создавалось ими.

Да. Как часто мы по недомыслию и беспечности легко теряем самое драгоценное, находящееся рядом – любовь и внимание близкого человека. Не замечаем бесценность слов, знаний, поступков, которые рождаются и живут рядом, сейчас, обыденно, тут же становясь историей твоей жизни.
И что самое ужасное – теряем невосполнимое. Теряем навсегда возможность прощения и сопереживания. Теряем бесследно часть собственной души. Постараемся быть внимательнее и добрее друг к другу. Нет в этом греха!

Итак. Воспоминания юбилейного застолья продолжались. Они сопровождались остановками, уточнением подробностей в мелочах, признаниями в любви и незлобными подтруниваниями.
Лёгкий трёп, но по существу. Так бы определил «обходчик» суть разговоров.

Вот сейчас опять, в который раз, настала очередь тётушке Зое, подруге Марии. Она, причитывая и охая, сообщала, как в первый раз, подробности о бомбёжке Большого театра. Она видела это сама. Работала в кинотеатре «Метрополь», размещённом в нынешней одноименной гостинице.
Там, где ещё ранее, в начале века был «Театр «Модерн».

- На всю жизнь запомнила. Было это в октябре сорок первого года. Часа в два дня. Кинотеатр работает. Билетов много продали. Про Чкалова фильм.
Вдруг, слышим: «Граждане, воздушная тревога!». Все в бомбоубежище, в метро.
А я осталась. Касса. Деньги. Не отчитаться потом. Вдруг гул в небе. Вижу, со стороны Лубянской площади, ну как сейчас вижу, словно кино перед глазами, самолёт немецкий.
И ровный глухой шум моторов. Низко-низко летит. Словно на прогулке. Спокойно и уверенно. Даже медленно как-то. В сторону Красной площади. Пролетел над Большим театром. И дальше шуметь принялся.
Даже лётчика рассмотреть можно было. Зрение то у меня молодое,
- тётушка Зоя в этот миг кокетливо сняла свои очки, демонстрируя модную, тонкую позолоченную оправу, и салфеткой протёрла стёкла.
После чего, передохнув, и пригубив минералки, продолжила,
- всё, закончилось, думаю. Взрывов не слышно никаких. Чуть позже объявляют по репродуктору: «Граждане, угроза воздушного нападения миновала. Отбой!»
Ну, отлегло от сердца. Дальше сеансы пошли.
И вдруг. Ровно в четыре пополудни жуткий взрыв. В Большом театре.
Потом рассказывали, что фашист неточно попал бомбой. Не в сам театр, а между колоннадой и фасадом. Взрыв прошёл наискось между колоннами портика. Пробило фасадную стену и разрушило, в основном, фасад и вестибюль.
Говорили потом, что бомба была с установленной задержкой взрыва на два часа. Может быть, фашисты рассчитывали, что к вечеру побольше народу в театре соберётся. Говорили.
Говорили многое. Всякое. Рассказываю то, что в памяти осталось, без выдумок, - тётушка Зоя попросила налить сухого, - оно хорошо снимает сухость во рту.
Вся компания поддержала идею о том, что окончание рассказа просто необходимо запить!
Рюмки зазвенели.
 
3.

Москвичи, так же, как и вся страна, во второй половине 1944 года с каждым днём чувствовали всё большую уверенность в победе. Потому всякий прожитый день казался спокойнее и счастливее предыдущего.
Постепенно стали забываться бомбардировки города, первая из которых случилась ровно через месяц после начала войны.
Уже к лету 1942 интенсивные бомбёжки закончились. Последняя бомба упала на город в июне 1943. Однако опасность налётов не исчезла. С лета 1943 года и до лета 1944 над Москвой появлялись одиночные самолёты-разведчики.
Но они шли на огромных высотах – до 14 километров, опасаясь быть сбитыми.

По удивительной случайности, ещё до начала вторжения фашистов, в апреле 1941 года Большой театр закрыли на ремонт и реконструкцию, в которой и участвовал муж Маши Николай.
С началом войны половина труппы была отправлена в Куйбышев. Оставшиеся в Москве актёры ставили спектакли, но на сцене филиала.
Постановки начинались в дневное время. воздушные налёты частенько прерывали действие. Зрители спускались в бомбоубежище. После отбоя тревоги представление продолжалось.
Тогда филиалом было то самое здание на Большой Дмитровке, где сейчас расположен Московский театр оперетты.


Рождённая столетиями рукотворная каменная городская вязь, сплетённая из пересечений улиц Кузнецкий мост, Большая Дмитровка, Театрального проезда, Петровки с выходами на опорную Театральную площадь, воистину благодатное, уникальное место Москвы, а может быть и всей Вселенной.
 Словно облако первозданного разумного Океана Соляриса, рождает оно у всякого входящего духовно насыщенную ауру.
Там окунаешься в непознанную, почти мистическую оболочку, вознесённую в ореол творческого начала.
Там душа театрального лицедейства проникает в человека, становясь его судьбой.
 Волшебное Царство Театров в центре непостижимых Мiров.


Устроиться на работу в Большой театр Марию побудило несколько неслучайных совпадений.
Во-первых, там, на строительстве защитных сооружений и реконструкции Большого театра уже с 1941 года работал её Николай.
На передовую добровольцем ему отказали. Направили специалистом на стройки Москвы. Работы полно. Возводи оборонительные укрепления, маскируй город, восстанавливай разрушенное.
Здание театра, как и многие другие знаковые строения Москвы, было закамуфлировано под обычные дома. Большой театр спрятали за декорациями к спектаклям, добытыми из художественного цеха самого театра, и под воинскими маскировочными сетями, имитируя обычную застройку.

Театр стоял тёмный, завешенный декорациями, и казался брошенным, омертвевшим каменным склепом.

Но внутри его многочисленных, холодных, неотапливаемых помещений с апреля сорок первого продолжались восстановительные работы.
С началом войны Николай так и жил на стройках. Дома почти не появлялся.
Так что, если устроиться в Большой, то с мужем, может быть, получится почаще видеться.
Во-вторых. Прошлый, сорок третий год открыл череду новых станций метро. Впервые после довоенного, 1938 года.
Заработал Горьковский радиус от Сокола до Завода имени Сталина; через Площадь Свердлова и Павелецкую. Добираться теперь от Зацепы до Большого театра стало легко и быстро.
И наконец, Людмила, дочка, подросла. Забот поменьше.
Всё складывалось как бы само – собой.
В июле сорок третьего актёры вернулись из Куйбышева.
В сентябре основная сцена Большого открылась оперой «Иван Сусанин» М.И. Глинки. Театр начинал работать в полноценном ритме. Набирались в театр новые служащие.
К декабрю открыли метро, и она подала заявление на работу в Большой театр.

Проверяли её кадровики серьёзно. Была одна неувязка небольшая.
Муж её, Николай, приехав из верхневолжских земель, и поступив учится на инженера, был вскоре арестован. Донесли на него.
Видимо кто-то из старых знакомых по сельской жизни. Кто это был, он так и не узнал. Николай, заполняя анкету при поступлении не указал, что он сын раскулаченного. Боялся, что не примут. Правильно опасался.
Три месяца сидел он в заключении, пока его судьбу решали. Осмелился Коля, и написал письмо лично Молотову, поясняя случившееся. В итоге повезло. Отпустили. Статью не приписали. Но следы в органах остались. Как без этого.
Так что проверяли Марию. Но недолго, и в конце концов, всё же приняли на работу. И вот, с января сорок четвёртого она в Большом.
Вроде бы удачно сложилось не слагаемое.
А тут вдруг ещё и приключение нынешнее. Такое интересное для «Золушки». Встретить и обслужить по гардеробным делам самого лорда Черчилля. Лично. Лицом к лицу!
И постараться в грязь при этом «лицом не упасть»! Ответственность! Задача для комсомолки серьёзная.
 
4.

- В дирекции мне так и сказали, - возбуждённо продолжала Машенька, - что для тебя это комсомольское поручение. Надо показать иностранным гостям, что наши самые обычные, молодые и красивые девушки могут быть вежливы и предупредительны.
Ты у нас образованная, начитанная, серьёзная. Я не придумываю. В дирекции и взаправду так сказали! Не смейся, Коленька! – Маша кокетливо толкнула улыбающегося мужа в грудь.
- Потому, говорят, и выбрали. Дело, рассказывают, не сложное. Через несколько дней премьер-министр Англии посетит Большой театр. А тебе, Машенька, просто надо будет выполнить свою обычную работу – помочь Черчиллю в гардеробе освободиться от верхней одежды. После окончания спектакля подать одежду и помочь одеться при необходимости.
Ты, говорят, должна понимать, что кое-чему тебе придётся обучится.
Для этого завтра получишь инструкции от Василия Петровича. Так его и называй, говорят. Он работник специального отдела. Главное не волнуйся. Обычная работа.
 
Василий Петрович, моложавый крепкий мужчина в тёмном костюме – тройке всё это время молча улыбался, стоя с другой стороны директорского стола, опираясь ладонью о спинку стула.
Он слегка наклонил голову и произнёс ещё раз, - Василий Петрович, - завтра в десять утра у служебного входа.

Маша рассказывала всё это мужу, пока они медленно шли домой от Павелецкого вокзала.
- Неожиданно, - неуверенно произнёс Николай, - с одной стороны почётно, доверяют. С другой – надо не оплошать. Необычное дело.
- Я про Черчилля ничего толком не знаю, - вздохнула Маша, может ты что-нибудь расскажешь. Ты много газет читаешь. На работе у тебя политинформация, собрания всякие.
- Конечно-конечно, помогу, - успокоил Николай. Я вот что думаю. Давай пока родственникам ни о чём не рассказывать. Мы со всем справимся сами. Люблю тебя, милая.

На некоторое время «обходчик» предлагает оставить Марусю и Николая уделить время семейными радостями.

Ситуация на фронтах в 1944 г. изменилась кардинально. В том числе и по направлениям, особо болезненных для Черчилля.
В конце августа Красная Армия уничтожила группу армий "Южная Украина", что заставило немцев сентябрём убирать войска с Балкан, начиная с Греции. А этот регион интересовал британцев всегда.
Советские войска освободили Ригу, приближались к Восточной Пруссии. На Западе войска союзников, освободив Париж, двигались к Рейну.

Настало время начинать делить «сферы влияния» в Европе. В Греции и Румынии, протекторат Польских земель.
Черчилль не любил терять время.

Визит к Сталину Уинстона Черчилля и его министра иностранных дел Идена в октябре 1944 г. был публично освещаем и сопровождался официальными мероприятиями. В отличии от визита 1941г., проходившем практически на нелегальной основе.
Это сейчас мы точно знаем, что посещение Черчиллем Большого театра состоялось 14 октября. На четвёртый день визита. Но Маша, и возможно, многие из администрации театра деталей визита не знали абсолютно. Что правильно. Безопасность прежде всего.

На следующий день Маша несколько раз встречалась с Василием Петровичем, дрессируя навыки поведения при общении с лордом. При общении специфическом, профессиональном, общении гардеробном.
Вместе с Машей обучался и её дублёр, Машина знакомая Тамара. На всякий случай. Не знали, один Черчилль приедет, или одновременно с Иденом. Или Идена не будет.
На всякий случай. Маленький эпизод большой политической истории.
Под гардеробную была оборудована небольшая комната, которую обставили антикварным комодом, открытым шкафом для одежды с набором плечиков и невиданным Марией доселе изделием – корзиной для зонтов.
Украсили ансамбль и три венских стула. Гости могли захотеть присесть.
Показали женщинам и фото гостей в различных одеяниях. Узнали они, что Черчилль почти не расстаётся с любимой тростью, подарком короля Эдуарда VII. Для неё была корзина для зонтов.
 
Обязательный атрибут торжественных визитов – перчатки. Не одевает. Держит в руке.
Ну и конечно – котелок из твёрдого ферта. Для котелка и перчаток комод. Погода достаточно тёплая, так что вероятно, будет в облегчённом однобортном пальто с рукавом реглан. Возможно, кашне не оденет. Не любит.

Принять в первую очередь требовалось перчатки и трость. На комод и в корзину.
В этот момент расстёгивает пальто. Или снимает котелок.
Котелок на комод. Быстро вернуться и помочь снять пальто – на плечики и в шкаф. Всё понятно. Легко и просто.

Помочь одеться в такой последовательности. Подать пальто, помочь надеть в рукава.
Пока застёгивает, поднести котелок.
Пока надевает котелок, поднести трость и перчатки.
Всякий раз сопровождать словами, - прошу Вас!
Всё понятно! Легко и просто!


На короткое время «обходчик» вновь предлагает оставить Машеньку заучивать простые уроки, и обратиться временно к мемуарам Бережкова Валентина Михайловича, переводчика Сталина.
Коротко. Ёмко. Достоверно. Лучше не расскажешь.
«…Посещение Черчиллем Большого театра также было обставлено с небывалой помпой. Зал украшали британские и советские флаги. Оркестр исполнил английский гимн. Когда Черчилль появился в центральной «царской» ложе, зрители обрушили на него шквал аплодисментов и приветственных возгласов. … Сталин… тоже приехал в театр, правда, минут на пять позже британского премьера. Он подошёл к Черчиллю из глубины ложи, и публика, … увидев двух лидеров, разразилась бурным восторгом. … Овации продолжались…
Свет стал гаснуть, зал заполнили чарующие звуки увертюры. Программа вечера состояла из двух отделений. В первом отделении показали первый акт балета «Жизель», во втором — выступление Ансамбля песни и пляски Красной Армии.
Во время антракта в небольшой гостиной, примыкающей к центральной ложе, был приготовлен лёгкий ужин: холодные закуски, икра, крабы, сациви, молочный поросёнок, водка, коньяки и вина, сладости, фрукты, чай и кофе. За столом царила самая непринуждённая атмосфера. Обменивались тостами, шутили, рассказывали забавные истории. Кто-то, говоря о «большой тройке», сравнил её со Святой Троицей. Сталин подхватил шутку:
— Если так, то господин Черчилль, конечно же, Святой дух, он летает повсюду...»

5.

Далее «обходчик», возвратившись к разговорам за юбилейным застольем в компании давних друзей, дождался вместе с читателем, когда гости вспомнили о Черчилле.
- Маша, Машенька, перестань скромничать, мы все ждём любимой истории, - зазвучало из разных концов стола, - забудь, что ты хозяйка, порадуй друзей!
Машенька, а ныне Мария Ивановна, так и не избавившаяся с годами от своей природной моложавости, особо сопротивляться и не планировала.
Выглядела она отлично. Её аккуратно-волнистая причёска была выполнена очень дотошным парикмахером. Кремовое, подогнанное по стройной фигуре платье с небольшим декольте украшали белоснежные кружева. Жемчужный неполный сет** подчёркивал блеск слегка захмелевшего взгляда.
- Честно говоря, - начала воспоминание Мария Ивановна, чем меньше оставалось времени до моего «выхода в свет», тем меньше «Золушка» волновалась. Подумаешь, пальто, шляпа, трость. Что я, не видела их никогда. Трость в живую нет. Только на картинках и фотографиях! То же мне высшая математика.
Тем более, что в помещении, на всякий случай постоянно находился Василий Петрович, к которому я уже привыкла. Приятный мужчина.
Он расположился у стены при входе в комнату,  налево от входа, лицом ко мне. Всякий входящий никак не мог его заметить. Только развернувшись на выход.
Внезапно в дверь заглянул какой-то юноша. Кивнул и исчез.
Вскоре в коридоре возник шум и отзвук разговора. Кто-то открыл дверь, не заходя внутрь и свет из коридора закрыла бесформенная фигура крупного человека. Он над чем-то смеялся, чуть оглядываясь назад.
Постучав тростью о пол, он произнёс короткую фразу на английском, после чего засмеялись в ответ уже в коридоре. 
Вот таким вот, улыбающимся и совсем не страшным Черчилль вошёл в гардеробную и повернул голову ко мне.
– Добрый вечер, - чуть склонилась я. Он улыбнулся и сделал два шага в комнату.
Подняв глаза, я оторопела. Вылитый мой врач из роддома, где я дочку рожала. Родильный дом Грауэрмана. На Арбате. Такие же у лорда расплывчатые, округлые черты лица, добрый взгляд. Одень на него больничный халат, не отличишь от Степаныча, доктора моего.
Подошла. Протянул перчатки, трость. Отнесла.
Потом котелок. Ткань у котелка чудная. Мягкая, нежная, и в тоже время, жёсткая внутри, особенно на полях. Словно пластина упругая внутри.
Когда принимала пальто, запахом приятным повеяло, табачным, горьковатым. Почему-то про церковный ладан вспомнила.
Аромат густой, такой же мягкий, сладко - душноватый. И умиротворяет. Понравился запах. Солидный мужчина. Лорд.
Пока я Черчилля изучала, не заметила, как Тамара с Иденом одеждой занималась. Дождались они друг друга, господа английские, и степенно вышли. Черчилль первым. Иден за ним.
Переволновались мы с ней.  Но быстро успокоились. Василий Петрович вышел ненадолго, и вскоре нам всем принесли поднос с бутербродами, чаем и бутылкой минералки. Очень даже вовремя было подкрепиться. Потом прошлись по коридору, послушали музыку.
Василий Петрович отвёл нас в свободную ложу для спецслужб, и мы там балет смотрели. В гардеробной в это время находился тот самый юноша. Потом был перерыв.
Мы с Тамарой ушли в гардеробную и больше в зал не возвращались. Песни Красной Армии и так было слышно. Разговаривали с дежурным молодым человеком, Антоном, который вместо Василия Петровича остался. Так просто. Ни о чём. О мелочах всяких
Василий Петрович вскоре тоже вернулся.

И тут я вдруг стала нервничать. Пошла проверила, все ли вещи на месте. Взяла в руки каждую, чтобы убедиться. Потом долго стояла, гладила котелок, как котёнка. Почудилось вдруг, что он заурчал. Словно во сне была. Видно, задремала на мгновение стоя.
Но волнение не уходило. Начала опять повторять. Трость, перчатки, котелок, пальто. Нет. Это когда принимаешь одежду. А теперь как надо?
Трость, перчатки, это потом. Сначала котелок. Нет.
Сначала пальто. Но тогда ему котелок будет неудобно надевать. Руки трудно поднять. Значит сначала котелок, потом пальто.
А вдруг начнёт пальто надевать, дёрнется, и котелок упадёт! Скандал! Не простой скандал! Международный! Слава Богу, что он второй фронт уже успел открыть. А то вдруг бы передумал!
 
- Что я несу, - ошалело дёргалось в голове, - тебе только помочь мужику одеться. Николай, муж, как одевается?
 Это я себя сама спрашиваю? Да. А кто-же ещё. Остальные молчат.  А фиг его знает, как он одевается! Я не следила никогда. Зачем? Вот как раздевается, помню хорошо. Когда в спальне.
Трость, перчатки - потом. Это я помню.
Пальто сначала надо будет с плечиков снять. Не уронить бы!
 
Коловорот причинно-следственных действий превратился в горячий пышный колобок. Прямо из печи. Крутится, а ухватить не за что. И горячо.
От ужаса горячо.
 От ужаса, что ничего не помню и ничего не знаю.
А сейчас Черчилль придёт! Зашлось комом в груди. Не продохнуть.
То, что происходило дальше, я видела словно со стороны.
Духом, привидением паря под потолком гардеробной, - уточнила рассказчица, Мария Ивановна, - потому и буду рассказывать так, как видела. Из-под потолка. И одновременно из нутра своего. Разницы я тогда не ощущала.

В этом месте повествования «обходчик», принимая с пониманием волнение Маши, продолжит рассказ, поднявшись на время под потолок гардеробной вместо Машеньки.

Трость, перчатки…
Внезапно дверь гардеробной шумно распахнулась, и в комнату ввалился Степаныч. Большой, розовощёкий и счастливый. Только был он без халата и очень походил на Черчилля.
Зарозовелся лорд, как водится, не только от плясок и песен Красной Армии, но и от славного армянского коньяка.
Перчатки, трость…
Маша схватила то, что лежало ближе и пошла на Черчилля, держа трость наперевес, как пику. Но не дошла почему-то.
Она резко развернулась и положила вещи на комод. Вспомнила, что трость и перчатки потом.

Что делать? Машенька уже ничего не видела, кроме наплывающего на неё тумана в виде Черчилля, огромного, необъятного, занявшего всю комнату, без остатка.
Того самого Черчилля, лорда, но почему – то совершенно раздетого Черчилля! Без пальто и котелка! Без трости и перчаток! Он же может простудиться!

Котелок! Где же этот котелок? Так вот же он, котелок! Лежит на месте.
Она схватила обеими руками котелок, прижав его к пылающей от возбуждения груди.
- Пальто подай! – Не выдержала молчавшая до того стена, внутри которой прятался Василий Петрович.
Пальто? Так бы сразу и сказала бы! Трудно тебе, что - ли? - Обиделась Маша на стену.

Уверенно сняв пальто, показавшееся лёгким, как пух, подошла к Черчиллю.
 Тот спокойно стоял, сложив, для разнообразия руки на животе.
- Пузо греет, мёрзнуть начал, - опечалилась Маша,
- прошу Вас, - обратилась она к нему, распахивая пальто.
- Правильно сказала. Не забыла. Как стена вчера учила, - «прошу Вас», - с гордостью подумала Маша.
Черчилль приободрился, и начал медленно вливаться руками в рукава покроя реглан. У него это получалось отлично. Да и Маша никуда не торопилась. Помогала. Торопиться некуда. Дочка дома с тёткой. Муж на работе.
Оправив на лорде демисезонное пальто и стряхнув невидимые пылинки, она вернулась к комоду.
 
- Котелок, - опять пробурчала стена мужским голосом.
- Котелок жалко. Он такой мягонький, такой ласковый, такой упругий! Свернулся, как кот, клубочком. Пусть пока отдохнёт, - молча противилась Маша.
Сделав свой выбор и, схватив трость и перчатки, Маша уверенно предложила их Черчиллю, - прошу Вас.

Лорд оказался в безвыходном положении. Так его озадачили впервые с начала его труднейшего визита в эту октябрьскую Москву. Но отказать женщине джентльмен никак не мог.
Больше ничего из вещей не осталось. Только котелок. Маша подошла к нему вплотную, погладила в последний раз, прижалась на прощанье щекой, и, вздохнув, понесла его хозяину, - прошу Вас.
Какая незадача, - вдруг вспыхнула она внутри оторопью догадки, - как же Черчилль его оденет! Руки то у него заняты! Да. Так оно и было.
 
Способ избавления от конфуза нашёлся мгновенно.

Она смело подошла вплотную к лорду.
Поднялась на цыпочки и, аккуратно и восторженно, как Британскую Корону, возвысила котелок над премьером.
Замерев на мгновение, как сокол перед рывком вниз, к добыче, Маша водрузила котелок на купол его лысины. При этом движении её опять охватил веером аромат дорогих кубинских сигар и хорошего коньяка.
Отстраняться от ароматов не хотелось.
 
Однако следует оценить качество своей работы.
Маша отошла чуть назад, прищурилась задумчиво, и поняла, что котелок, хоть и ровно лёг, но держится не прочно. Может соскользнуть. Или ветром сдует.
Затем, уже совершенно освоившись и с котелком, и с лордом, она опять шагнула к нему.
Почти прижавшись к Черчиллю через его пузо, и наслаждаясь напоследок сигарным духом, она подняла обе руки, крепко схватилась за поля котелка и плотно надвинула его на лоб лорда.
Опять отстранилась, пригляделась, и вновь потянувшись, упрочила положение котелка лёгким шлепком ладони по нему сверху.

Высокопоставленный джентльмен терпеливо и с достоинством принимал от комсомолки из Большого театра неожиданно заботливые манипуляции, схожие с хлопотами куриной наседки над гнездом. Лишь снисходительно улыбался.
- Ну вот. Теперь годится, - удовлетворённо вслух высказалась Маша.

Черчилль утвердительно кивнул, очень надеясь, что Машины процедуры закончились. Убедившись в этом, переложил трость в левую руку, к перчаткам, а правую протянул в сторону Машеньки.

- Попрощаться желает. Видно, понравилось всё. Это хорошо, - Маша подала руку в ответ. Когда её ладонь освободилась от твёрдого пожатия бывшего боевого офицера, она ощутила в ней что-то непонятное. Деньги. Много денег. Она никогда в руках столько не держала.
Как Черчилль удалился, она не запомнила совершенно. Моргнула, и нет его. Поспешил. 
Видимо, опасался продолжения своего обихаживания молодой красоткой.
Маша опешила, - что же делать? Куда их девать?
Наконец сообразила, что у неё есть наставник, Василий Петрович. Пусть он и разбирается. Подойдя к нему, она удивилась, потому что наставник едва сдерживал смех, почему-то развеселившись до слёз. Что тут смешного? Она не понимала.
- Смотрите. Деньги. Куда их? - Маша в этот миг почувствовала, что очень устала.
- Откуда они у тебя?
- Черчилль дал.
- Значится тогда, что это тебе от него подарок. А от подарков отказываться нельзя. Можно обидеть дарителя.
- И что?
- Ты хочешь Черчилля обидеть?
- Не хочу. Хороший мужчина. На Степаныча похож.
- Про Степаныча не знаю, а деньги забери себе. Это всё законно. Заработала. У них это называется чаевые. Деньги твои. Пользуйся. И сегодня иди уж домой. Хватит для тебя забот. Дойдёшь сама то?
- Дойду. Чего тут.
- Нет. Не нравится мне твоё настроение. Сотрудника дам сопроводить. Антон!
Антон, тот самый дежурный юноша, появился, как Сивка-Бурка. Из-под земли.
- Сопроводи Машу. Из рук в руки мужу передай.

Только добравшись домой и отоспавшись, на утро она осознала, что английские чаевые вещица приятная. Там, в «подарке» этом, было чуть больше, чем три месячные зарплаты гардеробщицы Маши.

Послесловие.
{#}
Бережков В. М.:
«Утром 19 октября, когда Черчилль собирался отправляться в аэропорт, ему доставили две большие картонные коробки и личную записку Сталина. В них были упакованы вазы с тонким рисунком: на одной, предназначенной для супруги премьера, был изображён «рулевой в лодке», вторая называлась «Охотник с луком против медведя». Был ли здесь заложен какой-то тайный смысл? В письмах, которыми супруги Черчилль обменивались в дни московских переговоров, они называли Сталина «старым медведем». Но как мог об этом узнать хозяин Кремля?»
Сталин приехал на аэродром, когда «…Англичане ещё не прибыли, и Сталин, отказавшись войти в помещение, ожидал, стоя под дождём. Наконец явился Черчилль со свитой.»
Как отмечают очевидцы, личное присутствие Сталина при прощании являлось знаком высочайшего уважения, и Черчилль это знал. Он был тронут искренне.
{##} 
Прошло шестьдесят лет, и «обходчик» повторил судьбу Николая, своего деда, активно занимаясь реконструкцией и реставрацией Большого театра в начале века двадцать первого.
В 2011, через 68 лет после 1943, Большой театр вновь начал давать спектакли на той самой, «старой», но обновлённой по новым театральным технологиям сцене.
Так же, как и во время войны, труппа театра в эти годы работала, пользуясь филиалом Большого театра. Но не тем зданием, где сейчас Московский театр оперетты, что на Большой Дмитровке, а новым корпусом, специально построенным внутри квартала перед началом основной реконструкции.

Очередной виток диалектической спирали не позволил отклониться родовым приметам от единства противоположностей, заложенного в человеческий геном Всевышним. Сквозь борьбу, падения, грехи и покаяния.
Не было ранее у «обходчика» к таким изгибам судьбы никаких вроде бы предпосылок. Однако случилось так, как видимо было кем-то предписано. Можно даже предположить кем! Не поминают всуе его имя.

Ищите ответы на сложные вопросы в прошлом.  Выглядит неправдоподобным и парадоксальным, но совершенно неоспоримо то, что каждый из нас всякий миг тут же живёт уже «вчера».
Будущее непостижимо.
Зато прошлое всегда сегодня, сейчас и здесь. Там, где мы.
 
Примечание.
*
Станция метро «Площадь Свердлова» (1938-1990г.г.) или «Театральная» (с 1990 по н. в.).
Площадь Театральная. До 1824 – Петровская. 1824 – 1919 – Театральная. 1919 – 1990 – Площадь Свердлова. 1990 до н. в. – Театральная.
** 
Сет – ювелирный гарнитур.