Senex. Книга 1. Глава 20

Книга 1. Бонна Эксклюзив

Глава 20. Миссия служения

Для чего ещё существует страдание, как не для того,
чтобы, ощутив его на себе, положить ему конец?
Узнав, что такое боль, перестать её причинять?
Р. Шорин. Записки Никто

          2 января 2012 года Василий Порфирьевич вышел поработать сверхурочно. В праздничные дни работали, в основном, инженеры и обслуживающий персонал, у производственных рабочих не было работы, и цеха почти остановились. В полутёмных коридорах власти было непривычно пусто, свет не включали из-за экономии.
          Грохольский тоже вышел на работу, он похвалил Василия Порфирьевича за развлечение, которое он предложил на корпоративе, и сразу пригласил заходить в гости... Когда рассветёт.
          Василий Порфирьевич взял на работу несколько книг, хотел их почитать, но к нему зашёл ночной дежурный по заводу Целовальников, которому стало скучно в диспетчерской, и Морякову пришлось развлекать его. Когда Целовальников ушёл, Василий Порфирьевич пошёл в диспетчерскую с ответным визитом, там Грохольский и Целовальников смотрели по телевизору фильм, и он присоединился к ним.
          Начало светать… Василий Порфирьевич долго думал, уподобившись принцу датскому Гамлету: «Пить или не пить?» Но потом решил, что надо поддержать компанию, нельзя отделяться от коллектива. Он зашёл к Грохольскому и отметил наступивший Новый год вместе с «хозяином помещения» и Целовальниковым. Булыгин тоже вышел на работу, но пить не стал.
          Целовальников в количестве выпивки не отставал от Грохольского и Морякова, хотя он находился на дежурстве, то есть при исполнении. Это было странно, потому что несколько месяцев назад ночной дежурный по заводу Иванов был уволен Гайдамакой за то, что пришёл на работу нетрезвым. Гайдамака просто нашёл повод уволить его, чтобы освободить место для Глушко. Если Гайдамаке что-то было нужно, он ни перед чем не останавливался, и Василий Порфирьевич всегда помнил, с каким начальником он имел дело. Понимание истинной сущности Гайдамаки охлаждало эмоции Василия Порфирьевича и оберегало его от необдуманных действий. По этой причине все действия Гайдамаки по отношению к нему Василий Порфирьевич подвергал тщательному анализу. Анализируя события прошедшего 2011 года, Василий Порфирьевич вспомнил, что с первых чисел минувшего года им овладело ощущение, что он не востребован… Поэтому и появилась Королёва. Она не могла не появиться - она материализовала его мысли. С появлением Королёвой он ощутил на себе воздействие мощной энергии, которую окружающая среда стала передавать Василию Порфирьевичу через неё. Не об этой ли энергии сообщило ему короткое замыкание на ёлке, которое он наблюдал в парке возле станции метро в январе 2011 года?
          Появление Королёвой заставило Василия Порфирьевича задуматься и о такой категории, как карма человека. Йоги давали примерно такое определение кармы: «В широком смысле Карма - это общая сумма совершённых всяким живым существом поступков и их последствий, которые определяют характер его нового рождения, то есть дальнейшего существования. В узком смысле Кармой называют вообще влияние совершенных действий на характер настоящего и последующего существования». Василий Порфирьевич не очень верил в переселение душ, но при этом считал, что поступки человека очень сильно влияют на его судьбу, а, значит, изменяя свой характер и свои поступки, человек может менять свою судьбу.
          Судьбу человека могут изменить и страдания, которые выпадают на его долю. Если человек способен выдержать эти страдания, то этим он может очистить свою карму, поскольку закон кармы следует рассматривать как всеобщий закон природы, а не как взаимоотношения человека с его личным Богом. Карма человека предусматривает определённый духовный уровень, заложенный в человеке при его рождении, и если человек допускает снижение своего природного духовного уровня, то это негативно отражается на его карме, а внешне это выражается в поступках человека.
          Гайдамака, Королёва и Пешкин доставляли Василию Порфирьевичу сильные страдания, и он надеялся, что эти страдания очистят его карму… И карму всего его рода. Пройти через страдания и унижения от других людей обязательно должен человек, имеющий большие способности и сделавший самоцелью развитие своих способностей, а Василий Порфирьевич уже начал подозревать, что он был именно таким человеком, хотя бы потому, что таким человеком был его отец, а «яблоко от яблоньки…» Если человек не понимает, что ему необходимо терпеть унижения и оскорбления от других людей, то в его душе копится агрессия против людей, причём, не только против тех, которые его унижают.
          Мысли о неотвратимой смерти отравляют жизнь человека, но если он знает, что своей жизнью влияет на карму своего рода, то у него появляется миссия, которая делает его жизнь не совсем бесполезной.
          И ещё йоги утверждают, что помощь другим является одним из способов очищения кармы, и чем бескорыстнее помощь, тем быстрее очищается карма и улучшается судьба.
          Проходя мимо строящихся кораблей, Василий Порфирьевич всегда испытывал сильное желание пройти на каждый из них и посмотреть, как они выглядят изнутри... Но он понимал, что этого делать нельзя, потому что этим он вдоволь насытился в молодости, работая на Балтийском заводе сначала судосборщиком, потом мастером, потом технологом. Нельзя начать новую судьбу, можно лишь начать новый виток прежней судьбы, но этот новый виток должен находиться на значительном расстоянии от прежнего витка. Василий Порфирьевич был уверен: нельзя возвращаться к тому, от чего отказался, а он, уйдя с Балтийского завода, добровольно отказался от тех эмоций, которые получал, работая на строящихся кораблях. Поэтому он, приняв решение вернуться в избранную профессию, не вернулся на Балтийский завод, с которого уволился, а устроился на этот судостроительный завод, ставший ему родным.
          Пешкин несколько лет назад ушёл с родного завода, но вернулся на то же поприще, от которого добровольно отказался. Сейчас он востребован у Гайдамаки, он всем устанавливает программы, подключает устройства. Он создал в электронной таблице файл «Разводы цехов», в котором диспетчерская служба отмечает количество работающих на строящихся заказах. Этот файл, по идее, должен был создать Главный Диспетчер Самокуров, но он плохо владеет офисными программами, поэтому создание файла поручили Пешкину. Он всем нужен, поэтому вынужден бросать своё основное занятие и помогать сослуживцам выполнять их работу. А какое основное занятие Пешкина? Его основное занятие – рабское служение Королёвой. Разве это нормально?
          Но для Пешкина серьёзная проблема заключается ещё и в том, что он вернулся на родной завод не по своей воле, а по воле Королёвой, поэтому полностью утратил свободу распоряжаться своей судьбой. Если бы он либо остался на заводе «Алмаз», либо устроился на другое предприятие, либо стал программистом, то был бы свободным человеком с собственной судьбой. Если Пешкин, мечтая стать программистом, по воле Королёвой до сих пор занимается работой, которую ненавидит, то это значит, что он стал неудачником.
          И только сейчас, размышляя о поведении Пешкина, Василий Порфирьевич понял, что, увольняясь с Балтийского завода, он пытался обрести желанную свободу от родительского стереотипа, которым уже стал тяготиться. В жизни ему часто приходилось сталкиваться с ситуациями, когда, например, мать говорила сыну: «Не пей», — а он пил ещё больше. Другая мать могла говорить сыну: «Принимай душ каждый день», — а он мог вообще не мыться. А если мать требовала от сына: «Учись прилично», — то он мог вообще бросить учебу. Создавалось впечатление, что сын любым способом добивался неудачи, не слушаясь материнский советов и категорически отвергая родительский стереотип. Но, не слушаясь советов матери и становясь неудачником, сын на самом деле продолжал строго следовать советам матери и действовать в соответствии с родительским стереотипом, но только, образно говоря, наоборот, то есть всё делая назло родителям. Сын воображал, что он становится свободным от родительского стереотипа, но на самом деле эта свобода была иллюзорной, потому что привела его к поражению.
          Точно так же свобода, которую Василий Порфирьевич получил, уволившись с Балтийского завода, была иллюзорной, потому что привела его к поражению, и он стал неудачником. Это означало, что на самом деле родительский стереотип был для него очень благоприятен, и свидетельством тому был сильнейший стресс, в который он себя вверг, уйдя с Балтийского завода. Ведь любое предприятие является моделью общества, и, уйдя с завода, он покинул привычное общество и присущее ему общение. Потерпев целый ряд неудач, Василий Порфирьевич, в конце концов, вернулся именно к этой модели общества и присущему ему общению, устроившись на этот завод. Но, чтобы родительский стереотип стал его собственным стереотипом, он избавился от воли родителей, подавлявшей его волю, и ввел в родительский стереотип свою волю, выбрав не привычный Балтийский завод, а другой. Кроме того, Василий Порфирьевич понял, что свободу надо искать не вне стереотипа, а в самом стереотипе, и лично убедился в том, что это возможно.
          А Пешкин до сих пор остаётся неудачником, поскольку так и не реализовал свою мечту стать программистом, и это произошло из-за того, что он продолжает жить по родительскому стереотипу, так и добавив к нему собственную волю.  Именно неудачники причиняют себе и окружающим их людям большинство неприятностей. Даже добившись определённого успеха, они всё равно остаются неудачниками, и если попадают в беду, то стараются увлечь в неё всех, кто их окружает.
          «Как избавиться от такого груза, как карма? – мучительно думал Василий Порфирьевич, вспоминая поведение Пешкина. - Как вернуть волю, которую у меня отняли родители своим воспитанием? У меня уже появилось ощущение, что это можно сделать… Но для этого мне надо научиться спокойно реагировать на всё, что вытворяет Королёва над Пешкиным. Своими действиями - бассейном, голоданием и другими - она распыляет свою энергию, а я, наоборот, под напором энергии Королёвой учусь концентрировать, накапливать и сохранять свою энергию».
          Василий Порфирьевич почему-то вспомнил, как в глубоком детстве, играя с друзьями в родной деревне, он как-то спросил у них, чувствуя своё превосходство над ними:
          - А кто из нас самый… сильный?
          - Конечно, ты! – хором ответили друзья.
          - А кто из нас самый… умный?
          - Ты!
          Не об этом ли изо всех сил пытается напомнить ему Королёва? А ведь это тоже карма! И не поздно ли ему, почти пенсионеру, исправлять свою карму?
          Может быть, лично Василию Порфирьевичу уже поздно исправлять свою карму… Но ведь существует такое понятие, как карма всего рода. Может быть, терпя поведение Королёвой, Василий Порфирьевич платит за амбиции своих родителей? Ведь он помнил, как его отец, имевший художественные способности, рисовал на киноплёнке, предварительно очистив её от фильма, свои собственные фильмы, в которых высмеивал деревенских бездельников и тунеядцев, не задумываясь о том, что это обижало людей. Он делал это неосознанно, и это говорило о его амбициях и высокомерии, потому что он гордился своими талантами, которыми не обладали люди, которых он высмеивал. Это было неосознанное издевательство над людьми. Этим же сейчас, на виду у Василия Порфирьевича, занимались Королёва и Пешкин. Василий Порфирьевич решил, что должен осознать грехи своих родителей, чтобы очистить карму своего рода. Но родителей давно нет в живых… А возможность исправить карму своего рода всё равно существует. Родственники и чужие люди — это одна из возможностей искупить грехи детей перед родителями: когда они были живы, Василию Порфирьевичу не хватило терпимости, смирения и сострадания к своим родителям, когда они состарились и стали больными и немощными, и все уроки любви он вынужден проходить сейчас с родственниками, чужими людьми и со своей женой. В связи с этим перед Василием Порфирьевичем встал вопрос: «Если я решил, что Гайдамака теперь для меня не начальник, то кто он тогда для меня? Может быть, теперь для меня Гайдамака – это образ строгого отца, созданный моим воображением?»
          Василий Порфирьевич не случайно так подумал, недавно Гайдамака вызвал Василия Порфирьевича, он сразу понял, что начальник был сильно пьян, а из-за того, что Гайдамака был пьян, он общался с Василием Порфирьевичем душевно, по-отечески, и он вдруг почувствовал себя мальчиком по сравнению с Гайдамакой, хотя начальник был старше Василия Порфирьевича всего лишь на один год.

          * * *
          Способности, по наблюдениям Василия Порфирьевича, бывают двух видов: прямые, то есть имеющие непосредственное отношение к деятельности человека, и вспомогательные, то есть поддерживающие деятельность человека, причём вторая категория являлась не менее важной, чем первая. Например, художнику нужны два вида способностей: собственно, художественные способности и дар трудолюбия, без которого ему не удастся себя реализовать. Некоторые люди имеют дар трудолюбия как врождённое качество, а другие люди вырабатывают в себе дар трудолюбия, как и способность к сосредоточению, с огромным трудом. Василий Порфирьевич считал, что дар трудолюбия – или работоспособность - не является его врождённым качеством, и ему приходилось вырабатывать его с огромным трудом. А причиной подобного дефекта он считал подавленную родительским воспитанием волю. Без достаточной силы води человек не может развить свою работоспособность.
          В социальной среде в первую очередь ценятся совсем не те способности и достижения, которыми гордится сам человек. Если у человека спросят: «Чего ты добился к сорока годам?» - и мужчина ответит: «Я стал Начальником бюро», а женщина ответит: «Я вырастила троих детей» - то социальная среда несомненно поставит обоим зачёт, который означает, что этот человек состоялся в этом мире. А если человек ответит что-то вроде: «Я приобрёл смирение, перестал роптать на судьбу и раздражаться на близких» - то социальная среда воспримет такое достижение, мягко говоря, с непониманием. Но подобная реакция социальной среды нисколько не умаляет духовное достижение человека… И при этом он не может игнорировать «приговор» социума. Какими бы высокими ни были духовные достижения человека, какими бы ни были его способности – они обязательно должны получить официальное признание социальной среды (в том или ином виде) и только после этого они обретают плоть. Именно по этой причине у Василия Порфирьевича было подозрение, что он оказался здесь, в этом странном коллективе, где сам начальник отдела лишал его возможности нормально трудиться на благо своей страны, только лишь потому, что некие высшие силы отправили его на только им понятное служение, чтобы он провёл некоторый отрезок своей жизни в служении коллективу, чьи идеалы и ценности были довольно далеки от тех идеалов и ценностей, которые присущи Василию Порфирьевичу по факту его рождения. И это служение должно быть не профанацией, а самым настоящим служением, за время которого Василий Порфирьевич должен выполнить определённую непростую программу, которую коллектив сможет оценить, как важную для себя. А чтобы получить именно такую оценку коллектива, Василий Порфирьевич вынужден изучить ценности коллектива, в который его послали, выбрать из ценностей коллектива хотя бы минимально ему подходящие и вплотную заняться их достижением. И Василий Порфирьевич уже начал догадываться, почему он вынужден изучать ценности, которые ему были совсем не по нутру. Ценности, в соответствии с которыми он жил, были присущи для другого мира, для той страны, в которой он жил много лет назад, но эта великая страна была безжалостно разрушена её врагами, ей на смену пришёл новый мир, и этот мир был намного более жестоким, чем прежний мир. А Василий Порфирьевич пытался вести себя так, как будто ничего не изменилось, как будто некие грозные обстоятельства не уничтожили все его главные ценности и не обесценили достижения многих лет стараний и труда. Ситуация, в которой оказался Василий Порфирьевич, должна вынудить его признать, что новые ценности, которые он обнаружил в новом коллективе, имеют к нему прямое отношение, что он должен начать примерять эти ценности на себя, а со старыми ценностями ему надо прощаться.

          * * *
          Рождественские каникулы закончились, и Василий Порфирьевич пошёл на работу. Конечно, он любил выходные дни: можно было выспаться, можно было заниматься личными делами, можно было почувствовать себя свободным от работы, можно было сделать многое другое… Но будни он любил не меньше: они дисциплинировали его, они систематизировали его деятельность, они заставляли его держать себя в тонусе, они помогали нормализовать пищеварение, они вырабатывали в его характере сдержанность и умеренность.
          В первый рабочий день после Рождественских каникул был день рождения Королёвой. Пешкин пришёл раньше всех и стал с нетерпением высматривать Королёву, он заметно волновался, словно день рождения был у него, а не у Королёвой. Пешкин всем своим поведением демонстрировал, что он является безликим приложением к яркой личности Королёвой. Он признался Ильюшину:
          - Сегодня ночью я не спал: я почувствовал сдавленность в груди и решил растянуть ребра, поэтому вместо сна делал гимнастику.
          У Пешкина появилась расческа, он стал зачёсывать свои жидкие волосы назад, почти как Моряков, и Василий Порфирьевич предположил, что, возможно, Королёва похвалила Пешкину его причёску, как ранее похвалила рюкзак.
          В 9 часов все сотрудники отдела собрался в комнате 220, поздравили Королёву с днём рождения, и Гайдамака в своей поздравительной речи сказал:
          - Наш отдел в лице Дианы Ефимовны приобрёл очень ценного работника. Поэтому я советую Вам, Диана Ефимовна, беречь свою энергию, она ещё пригодится и Вам, и нам.
          Он вручил ей открытку и конверт с собранными деньгами и пошёл на своё место в самом углу комнаты, которое он «демократично» занял, как только вошёл в комнату.
          Но Королёва остановила его:
          - Нет, Владимир Александрович, здесь всё будет по моим законам! Вы обязаны хоть раз поцеловать меня.
          Гайдамака, который никогда не целовал своих подчинённых, поздравляя их с днём рождения, вынужден был изменить своим принципам: он вернулся к Королёвой и поцеловал её в щеку. Королёва была в восторге от своей очередной победы над начальником. В этот момент Василий Порфирьевич вынужден был согласиться с Гайдамакой, что Королёва - очень ценный работник: она с радостью взяла на себя всю грязную работу, которую пришлось бы делать Морякову, выполняя капризы начальника, которым нет предела. В лице Королёвой Гайдамака приобрёл не мифического, а самого настоящего Цербера. Василий Порфирьевич на роль Цербера совершенно не годился.
          В обед весь отдел снова собрался в комнате 220 на корпоратив. Накрывать праздничный стол Королёвой помогали Ильюшин и Пешкин. Присутствующие пили коньяк «Слава», сослуживцы простили Королёвой её гадости, по очереди поздравляли её с днём рождения, и она это оценила:
          - Спасибо всем вам за то, что вы мужественно терпите мой непростой характер. Может, у меня такой характер из-за того, что мать рожала меня три дня. Я вполне могла родиться восьмого или девятого января, но «дотянула» до десятого. Сейчас смешно об этом вспоминать, но на «Алмазе» все прятались, когда видели меня в коридоре.
          «Наверное, она намекает на то, что нам ещё повезло, - подумал Василий Порфирьевич. - И при этом она не сказала ни слова о том, что хочет исправиться».
          После корпоратива Пешкин убрал со стола, вымыл посуду, а потом сказал Королёвой:
          - Я велосипедиста видел!
          - Миша, тебе нельзя заниматься велосипедом: создаётся впечатление, что ты в детстве часто падал, причем, головой вниз! – ответила Королёва.
          Учитывая «эксклюзивность» отношений между Королёвой и Пешкиным, Василий Порфирьевич решил, что это её благодарность за то, что «верный раб» избавил её от всех забот в день рождения. Сам Василий Порфирьевич, услышав такую «похвалу», наверняка обиделся бы… А Пешкин вёл себя так, будто его и в самом деле похвалили: он окончательно пришёл в себя и стал во весь голос зевать и громко икать, давая понять своими миазмами всем присутствующим, как ему хорошо.
          «Кажется, для него приемлемы только два состояния: или над ним кто-то глумится, или он сам над кем-то глумится», - предположил Василий Порфирьевич, наблюдая за развязным поведением Пешкина.
          После обеда Василий Порфирьевич получил расчётный листок, и его праздничное настроение мгновенно улетучилось: его зарплата за декабрь стала ещё меньше — 29 750 рублей. В первый же рабочий день Нового года он получил мощный импульс негативной энергии, от которой уже успел отвыкнуть за время Рождественских каникул, и им овладело уныние: «Кажется, Гайдамака решил добить меня!»
          Но он недолго находился в унынии, восходящая энергия наступившего года помогла ему кое-что понять. Когда человек говорит: «Я ещё недостаточно имею» - то его эго в действительности подразумевает: «Я ещё не достаточен». И Василий Порфирьевич, после того, как Гайдамака уменьшил ему зарплату, сам того не понимая, создал для себя новый стереотип: «У меня недостаточно денег, значит, я не достаточен». А это значит, что ему надо работать над духовной составляющей своей личности, потому что наличие или отсутствие денег – это не шутка, а вопрос выживания в этом жестоком мире. И уже сейчас он мог сказать, что свои страхи остаться без денег унаследовал от родителей, которые пережили и войну, и развал великой страны… Вернее, развал великой страны они не смогли пережить – умерли, не дожив до преклонного возраста.
          У Василия Порфирьевича были особые отношения к деньгам. Когда он сидел без работы, полностью погружённый в свой духовный мир, окружающая среда получала от него чёткий импульс: «Мне не нужны деньги, мне нужны только духовные знания!» Вернувшись на производство, он впустил в свою жизнь деньги, потому что понял их истинную ценность, но не отказался от полученных знаний, и теперь ему надо было сбалансировать эти главные жизненные ценности. Гайдамака регулярно отнимал у Василия Порфирьевича часть честно заработанной зарплаты и отдавал своему любимцу Пешкину — только потому, что тот был моложе Василия Порфирьевича. Для Гайдамаки все средства были хороши, его не смущало даже то, что он использует для этого людей, которые ежедневно опаздывают на работу, вызывая недовольство всего коллектива. Настал час Гайдамаки, он находился на вершине заводской власти, ему ничто не мешало наказывать Василия Порфирьевича деньгами, и Василий Порфирьевич всегда тяжело переживал это унижение. Но раньше у него была очень низкая самооценка, и он всю вину брал на себя, потому что этого требовал стереотип его мышления: «Если начальник наказал меня деньгами, значит, я плохо работаю». Но со временем Василий Порфирьевич становился другим, и он уже не мог считать себя виноватым за то, что у Гайдамаки резко понизилась самооценка, и он решил повысить её, украв деньги у Василия Порфирьевича. Уменьшение зарплаты Василия Порфирьевича — это максимальный урон, который мог нанести ему зарвавшийся Гайдамака. Но Василий Порфирьевич уже принял решение, что должен терпеть даже это унижение, чтобы не сжигать мосты перед новым назначением. Он ещё не знал, каким будет его новое назначение, но оно логически вытекало из создавшейся ситуации: если Василий Порфирьевич не востребован у Гайдамаки в качестве Начальника БАП, значит, он назначит его на другую должность… Или Василий Порфирьевич сам будет искать новую должность «за периметром», как выражался Грохольский.
          Чтобы восстановить нарушенное Гайдамакой душевное равновесие, Василий Порфирьевич придумал логическую «подпорку»: «Я буду считать, что подаю милостыню этому убогому человечишке, утратившему самооценку, несмотря на высокие должности. А если «милостыня» составляет несколько тысяч рублей, то это значительно повышает мою самооценку – такую милостыню редко кто подаёт. Неужели ради каких-то нескольких тысяч рублей я буду пресмыкаться перед убогим человечишкой, который клянчит милостыню в такой непотребной форме, стыдясь даже признаться в том, что на самом деле он не наказывает меня, а клянчит милостыню?»
          Различные неполадки и неприятности, которые встречались по жизни — это воля родителей, которую Василий Порфирьевич до сих пор не мог ни преодолеть, ни обойти, чтобы чувствовать себя полноценным, самодостаточным человеком. Он хотел, чтобы не только в его квартире, но и в коридоре всё было в порядке, но безобразные граффити на стене возле лифта разрушали его желания, вносили хаос в его состояние, и он думал только об одном: «Вот если бы их не было, то я мог бы чувствовать себя полноценным, самодостаточным человеком». Василий Порфирьевич знал, что должен выйти за пределы стереотипа, навязанного ему родителями, потому что он не позволял ему мыслить свободно, мешал стать просто нормальным человеком. Ведь глубинная причина его неуверенности в жизни — это страх перед родителями за то, что не смог отлично выполнить домашнее задание или принёс из школы плохую оценку. Этот страх заставлял его быть отличником. Но это было в детстве, а сейчас вполне логично было предположить, что для избавления от этой детской зависимости он ни в чём не должен искать совершенства… В пику родителям.
          В новостях показали, что израильские спецслужбы взорвали в Иране учёного-ядерщика, и Василия Порфирьевича это возмутило до глубины души. Почему? Потому что израильтяне действовали в другой стране нагло, безнаказанно. Так же нагло, безнаказанно действовал и Гайдамака, лишая Василия Порфирьевича обещанной зарплаты. Так же нагло, безнаказанно вела себя Королёва, унижая Пешкина... Так же безнаказанно действовали родители Морякова, которые растаптывали его волю, совершая насилие над ним. Ощущение безнаказанности людей, совершавших насилие над Василием Порфирьевичем, до сих пор отзывалось в его душе болью.
          Он стремился попасть в ПДО, чтобы повысить мизерную зарплату технолога, а его зарплата всё уменьшается и уменьшается!.. Но ведь вместо зарплаты совершенно неожиданно повысилась его самооценка! Стоит ли горевать из-за того, что его самооценка повысилась? А его самооценка точно повысилась, иначе он не смог бы целый год находиться рядом с Королёвой и Пешкиным.
          В прошлый раз он мог бы подойти к Гайдамаке, побеседовать, чтобы смягчить удар... Но он этого не сделал, потому что сейчас для него самое важное - самооценка. Пусть начальник будет недоволен им, для Василия Порфирьевича это не так опасно, как заискивание перед никчемным начальником ради денег. Деньги – это всего лишь эквивалент того, что имеет реальную ценность. Поэтому Василий Порфирьевич придумал ещё одну ментальную «подпорку» для восстановление душевного равновесия: «Для меня сейчас работа не существует! Меня не волнует, что я ничем полезным не занимаюсь! Меня не интересует, скучно мне или нет! На повестке дня стоит только один вопрос - моя самооценка! Начальник БАП с низкой зарплатой - это допустимо. Начальник БАП с низкой самооценкой - это недопустимо!»
          Василий Порфирьевич вдруг осознал, что он невольно завидует тем, у кого решён материальный вопрос, например, тому же Пешкину, которому начальник увеличил зарплату за счёт Морякова... Но он никогда не задавал себе вопрос: «Значит ли это, что у Пешкина теперь нет проблем с самооценкой? Конечно, не значит! У Пешкина непомерные амбиции, но самооценка у него напрочь отсутствует!»
          Василий Порфирьевич вспомнил рассказ жены о своей коллеге, муж которой имел зарплату в миллион рублей, но при этом оба они не могли спать из-за стресса, постоянно испытывали страх. И если у Пешкина зарплата будет составлять миллион рублей, то от этого его самооценка ничуть не вырастет, и он автоматически не перестанет быть бесправным рабом Королёвой.
          Василий Порфирьевич постепенно начал понимать преимущество своего положения – положения человека, которого незаслуженно наказали деньгами. Чтобы выполнять работу в соответствии со своей профессией, как это делают технологи, как это делал сам Василий Порфирьевич, будучи технологом, как это делают сотрудники БОП и бюро МСЧ, достаточно низкой самооценки. Чтобы спокойно и уверенно выполнять работу, не будучи профессионалом в этой специальности, нужна очень высокая самооценка.
          Зарплата Василия Порфирьевича – это детский стереотип, это материальное воплощение его страха перед начальником, который, пользуясь своей безнаказанностью, совершает насилие над ним. Он обязан преодолеть этот детский страх, выйти за пределы детского стереотипа. Если он боится, что начальник им недоволен, значит, его самооценка ещё недостаточно высока для нормальной, полноценной жизни и для хорошей зарплаты. Поэтому Василий Порфирьевич твёрдо решил, что обязан преодолеть страх перед начальником, потому что страх перед начальником – это реинкарнация детского страха перед родителями, которые безнаказанно совершали насилие над ним.
          Василия Порфирьевича обижало, что Гайдамака ценит его ниже, чем Королёву, но он решил, что должен смириться с этим, не вдаваясь в причину того, почему начальник ценит именно Королёву, а не его. Обида на то, что его любят меньше, чем других, возникла у Морякова в детстве, когда он видел, что родители любят его младшую сестру больше, чем его. Ощущение невостребованности работника у начальника – это реинкарнация нелюбви родителей к ребёнку. Это карма Василия Порфирьевича. Эта детская обида на родителей всегда заставляла его страдать, но до настоящего времени она была для него неосознанной. И сейчас у него появилась возможность осознать эту обиду самым материальным образом, потому что обесценивание начальником работы Василия Порфирьевича лишала его честно заработанных денег, то есть ставила под угрозу его выживание в этом жестоком мире. Чтобы избавиться от детской обиды на родителей, Василий Порфирьевич должен до глубины души осознать суть происходящего: выбрать не Василия Порфирьевича, вполне нормального человека, а психически неуравновешенную Королёву, способен не нормальный человек, а такой же психически неуравновешенный человек, как и сама Королёва.
          Но этот процесс осознания требует времени и значительных усилий, а пока Василий Порфирьевич был обижен на начальника. Но что такое обида? Обида — это, по сути, то же самое, что и чувство собственного достоинства, только с сильной негативной эмоциональной окраской. Чувство обиды возникает, когда другие люди совершают действия, которые унижают чувство собственного достоинства человека. А чувство собственного достоинства не позволяет этому человеку совершать действия, которые унижают чувство собственного достоинства людей, которые его обижают. И у человека возникает обида на людей, которые унижают его чувство собственного достоинства. Самая первая обида у человека возникает на родителей, потому что ребёнок не способен совершить действия, унижающие чувства собственного достоинства его родителей. А потом человек свою детскую обиду на родителей проецирует на всех остальных людей.

          * * *
          На корпоративе в честь дня рождения Королёвой Василий Порфирьевич совершенно отчётливо понял: «Эта «милая дама» прекрасно разбирается во всём... Кроме судостроения! Если Гайдамака умышленно возвышает такую сотрудницу только потому, что она патологически наглая, то он делает это умышленно! И меня, профессионала, он унижает умышленно! А это уже совсем другая история! Это уже война, которую Гайдамака мне объявил, и я обязан ответить на вызов! Нет, деньги не могут быть моей целью, потому что моя зарплата зависит не только от моих деловых качеств, но ещё и от степени порядочности начальника. Гайдамака умышленно обесценивает то, что реально существует, то есть мой профессионализм. И в то же время он демонстративно переоценивает то, чего нет на самом деле, то есть профессионализм Королёвой. Гайдамака пытается создать великую иллюзию, и я ни в коем случае не должен попадаться на эту уловку. Это опасно не только для моего здоровья, но и для моей жизни: человек, который живёт иллюзиями, никогда не может быть удовлетворён, потому что иллюзия не имеет плоти.
          Адекватность, осознанность дороже денег. Я стремлюсь к максимальной осознанности, а Гайдамака воплощает собой неосознанность. И я должен бояться этого урода? Именно адекватность помогла мне понять, что присутствие на дне рождения Королёвой всех сотрудников отдела говорит о том, что это заслуга не только самой Королёвой, но и моя тоже! Это отношение сослуживцев не только к «моей подчинённой», но и ко мне самому - Начальнику БАП. Ведь это я своим спокойным, уверенным, терпеливым отношением к диким выходкам Королёвой заслужил такое отношение сослуживцев. Я – связующее звено между Королёвой и отделом. И мне совершенно неважно, как оценивает меня неадекватный Гайдамака».
          Гайдамака, давая задание Василию Порфирьевичу, часто говорил: «Я хочу, чтобы ты докопался до самой сути, до базальтовой плиты!» И сейчас он понимал, что тот же Гайдамака, целенаправленно уменьшая его зарплату, вынуждает его докопаться до самой сути, до базальтовой плиты в вопросе очистки своей кармы и изменения своей судьбы. Как только Василий Порфирьевич почувствовал, что эта базальтовая плита уже близко, он по-новому взглянул своё поведение. Причиной его уныния стало то, что он сам перевернул с ног на голову оценку происходящего. Когда Василий Порфирьевич допустил, что начальник уменьшил его зарплату по причине недовольства его работой, то этим он собственноручно обесценил свои знания и навыки. Но ведь он прекрасно знает, что Гайдамака ничего не смыслит в движении позиций корпусных цехов, хотя занимал должность заместителя Начальника ПДО по корпусному производству. И у него возникло справедливое возмущение: «Пусть Гайдамака сначала разберётся хотя бы в этом вопросе, а потом будет проявлять недовольство моей работой и уменьшать мою зарплату! А если начальник не владеет темой, за которую решил наказать меня, то это значит, что он не имеет права наказывать меня!» Это была очень простая формула, можно было даже сказать, что она примитивная… Правда, она никак не могла решить вопрос восстановления размера зарплаты… Зато она очень помогла Василию Порфирьевичу восстановить самооценку! Он понял, что, не разобравшись в ситуации, не докопавшись «до самой сути, до базальтовой плиты», сразу поторопился обесценить свои знания и навыки. Это было недопустимо!
Василий Порфирьевич понял ещё одну очень простую истину: «Самый надёжный способ планирования - оплатить все материалы, и тогда цеха заработают и без указаний ПДО. Если Гайдамака - именно Гайдамака, периодически исполняющий обязанности Директора по производству! - не может обеспечить финансирование материалов, то я не должен принимать никаких претензий в свой адрес!»
          Первый рабочий день в 2012 году выдался для Василия Порфирьевича очень эмоциональным, напряжённым… А в самом конце рабочего дня его посетила счастливая мысль: «Если Гайдамака меня не ценит, значит, в другом месте меня будут ценить больше… Например, моя жена Анна Андреевна». Он вдруг понял, что главным результатом его смиренного принятия всего, что над ним вытворяют на работе начальник и сослуживцы, стало его новое отношение к жене. Он это почувствовал во время их последней ссоры во время Новогодних каникул. Вернее, ссора не произошла, потому что он вёл себя достойно, и больше всего его удивило то, что у него не было злости к жене, которая вела себя слишком эмоционально. Ссора не произошла из-за того, что в какой-то момент Василия Порфирьевича осенило: «Нет смысла ссориться и возводить стену отчуждения на несколько дней, если потом всё равно придётся мириться!» Эта простая житейская истина обескуражила его, после чего он решил никогда больше не обижаться на жену. Они продолжали ссориться, потому что ссора зависела не только от Василия Порфирьевича, но при этом он старался не обижаться на Анну Андреевну, справедливо полагая, что в ссоре есть и его вина, и это подействовало.
У Анны Андреевны тоже выдался «весёлый» денёк: её начальница Тамара Павловна соскучилась по работе, поэтому «развлекала» всех, как могла. Василию Порфирьевичу пришлось терпеливо выслушать всё, что Анна Андреевна рассказала про свою начальницу, и они очень хорошо поговорили о своих проблемах на работе. Всё говорило о том, что и Василию Порфирьевичу, и Анне Андреевне были созданы «эксклюзивные» условия для формирования нормальной самооценки. Его смущало лишь то, что в обычной жизни самооценка в такой гипертрофированной форме не нужна. А может, всё-таки нужна? Может, только так можно очистить свою грязную карму?
Потом настала очередь Василия Порфирьевича поделиться своими впечатлениями, и Анна Андреевна, слушая рассказ мужа о буйном характере Королёвой, предположила:
- Вашу Королёву могли уволить с завода «Алмаз» по случаю её выхода на пенсию.
- Неужели есть такой закон? - удивился Василий Порфирьевич.
- Да, есть такой закон.

          * * *
          Василий Порфирьевич любил наблюдать с колоннады за людской суетой на первом этаже, но однажды он посмотрел на саму колоннаду, и его посетило откровение: «А ведь я могу видеть происходящее на втором этаже только с высоты собственного роста, но не более того. А как это выглядит сверху? Как я сам могу выглядеть сверху? А как сверху выглядит Королёва? Наверное, это совсем другое ощущение». И он решил, что ему полезно будет каждый день на какое-то время подниматься на галерею на третьем этаже и смотреть сверху на колоннаду и на дверь комнаты 220. Он предположил, что это должно помочь ему подняться над суетой, в которую всех вовлёк Гайдамака из-за страха потерять свою высокую должность.
          Пешкин пришёл первый, но окно не открыл, вчера он тоже не открыл окно, и Василий Порфирьевич удивился: «Неужели он перестал чувствовать неприятные запахи в комнате?»
          Василий Порфирьевич заметил, что Пешкин начал пить лекарства для улучшения кровообращения мозга. Собственно говоря, не заметить это было невозможно, потому что Пешкин демонстративно выставил  эти лекарства на полке своей ширмы. Вчера Королёва сказала ему, что для улучшения кровообращения мозга лучше подходит «Вазобрал», и сегодня Пешкин принёс его на работу.
          - Врачи поставили тебе диагноз: «плохое кровообращение мозга»? - спросил Василий Порфирьевич, пока не было Королёвой.
          - Нет, я сам решил пить лекарства, чтобы быть умнее! - ответил Пешкин.
          Василий Порфирьевич нашёл в Интернете «Показания к применению препарата Вазобрал: «снижение умственной активности, нарушения внимания, памяти и ориентации в пространстве, связанные с возрастными изменениями; цереброваскулярная недостаточность (в том числе вследствие церебрального атеросклероза); остаточные явления после нарушения мозгового кровообращения; профилактика мигрени; кохлео-вестибулярные расстройства (головокружение, шум в ушах, гипоакузия) ишемического генеза; болезнь Меньера; ретинопатия (диабетическая и гипертоническая); нарушения периферического артериального кровообращения (синдром и болезнь Рейно); венозная недостаточность».
          Когда Василий Порфирьевич прочитал эту информацию, у него глаза полезли на лоб от удивления.
          В последнее время все трое – Ильюшин, Королёва и Пешкин -  стали читать книгу Германа Гессе «Сиддхартха», которую им порекомендовал Ильюшин. Королёва и Ильюшин читали бумажный вариант книги, а Пешкин, естественно, читал её в смартфоне через Интернет.
          Королёва приползла чуть живая после вчерашнего голодания, и Пешкин тут же похвастался:
          - Я сегодня весь в лекарствах!
          Королёва применила проверенное средство: она придралась к Пешкину и наорала него, после чего ей стало немного легче. А чтобы Пешкин не обозлился, она налила ему сока. Свои принципы влияния на людей — метод кнута и пряника - она соблюдала неукоснительно, в каком бы состоянии ни была.
          Королёва и Ильюшин после вчерашнего голодания снова собрались в бассейн. Королёва весь день плохо себя чувствовала и жаловалась, что у неё понизилось давление.
          Пешкин, готовя себе обед, спросил у Королёвой:
          - Может, мне яйцо лучше в салат порезать?
          - А чем ты заправляешь салат?
          - Подсолнечным маслом.
          - Тогда не пойдёт. Салат заправь маслом, а яйцо сделай с майонезом.
          Пешкин послушно всё исполнил. Когда он начал есть, Королёва сказала Ильюшину:
          - Смотри, с каким вожделением он ест! – а потом обратилась к Пешкину: - Я никогда не видела, чтобы ты с таким же вожделением делал выгрузки!
          Василий Порфирьевич вспомнил Платона, который утверждал, что знания не имеют смысла, если человек не может ими воспользоваться, и у него возник резонный вопрос: «Зачем Пешкину дополнительный ум, если Королёва не позволяет ему воспользоваться даже тем умом, который он уже имеет?»
          Королёва тем временем устроила Пешкину экзамен: как он усвоил информацию о буддизме. Потом она спросила:
          - Какие книги Экхарта Толле ты прочитал?
          - «Новая земля»! – отчеканил Пешкин.
          - Ты ничего не понял из этой книги!  - сделала Королёва категоричный вывод.
          Пешкину в этот день немного досталось от Королёвой, но он всё равно в конце дня любовно повесил на её плечо новогоднюю блёстку… И Василию Порфирьевичу снова, уже в который раз, показалось, что Пешкин глумится над Королёвой, и что у Королёвой иногда тоже возникает такое ощущение.
          Пешкин всегда дисциплинированно предоставлял Королёвой для проверки свою работу, а перед тем, как отлучиться куда-нибудь, он спрашивал у неё:
          - Я к начальнику?.. Я к Филиппову?.. Я в снабжение?..
          Когда он в очередной раз спросил у Королёвой разрешения идти к начальнику, у неё случилась истерика:
          - Иди ты хоть куда-нибудь, дай мне спокойно подумать!
          Если раньше Василий Порфирьевич анализировал безобразное поведение Королёвой по отношению к Пешкину, то теперь эту же ситуацию он стал анализировать уже с точки зрения поведения Пешкина по отношению к Королёвой, и находил его не менее безобразным.
          Пришла Таня, поздоровалась со всеми, и Королёва сказала:
          - Вдруг, откуда ни возьмись, появился Зашибись! Здравствуй, наш Зашибись!
          Таня удивлённо посмотрела на Королёву, но промолчала.
          В середине января, когда было довольно холодно, Королёва пришла в тонкой блестящей блузке, на шее было огромное ожерелье, причём, надетое задом наперёд, а в ушах - огромные серьги с камнями. Она расхаживала в своих украшениях по комнате, вихляя бёдрами, как будто она молодая, а Пешкину, который смотрел на неё восхищённым взглядом, она сказала:
          - Сегодня по гороскопу нельзя покупать и надевать новые вещи, иначе они будут безнадёжно испорчены.
          Грохольский спросил у неё:
          - По какому случаю ты так нарядилась?
          - Я решила выпендриться! - кокетливо ответила Королёва.
          - А ты уверена, что правильно надела ожерелье?
          - Если женщина захотела, значит, это правильно!
          Когда Королёва нашла очередной повод придраться к Пешкину и начала орать на него, Василий Порфирьевич смотрел на эту мерзкую сцену почти без эмоций, его это уже не трогало, потому что, по его мнению, Пешкин получал свою порцию унижения заслуженно: он, без сомнения, кичился своим знанием компьютера и везде, где только можно было, старался продемонстрировать его. Но энергия окружающей среды устанавливает естественные ограничители для человеческих амбиций, и таким ограничителем для Пешкина являлась Королёва, которая неустанно напоминала ему о том, что ПДО - это не то место, где можно демонстрировать выдающееся знание компьютера. Для этого существуют другие места. В ПДО Пешкин был инородным телом, искусственно вживлённым Гайдамакой.
          В 10.30 приполз полуживой Ильюшин, он выглядел плохо, жаловался на боли в животе, и врачи пока не определили, что у него за болезнь. Обрадованная Королёва чуть ли не бросилась ему на шею. Василий Порфирьевич, конечно, не был доктором, но у него был собственный диагноз для Ильюшина: этот молодой красавец, пышущий здоровьем, не смог справиться с энергией, которую Королёва обрушила на него. Ему казалось, что это позитивная энергия, а на самом деле Королёва, отвлекая его внимание ласковыми речами, направила на него свою мощную грязную энергию.
          Каждый раз, после посещения бассейна с Ильюшиным, Королёва рассказывала Пешкину, как ей «хорошо было с Андрюшей в бассейне», как они пили после плавания в бассейне имбирный чай и беседовали. И Василий Порфирьевич прекрасно понимал, почему она прикипела к Ильюшину: неглупому человеку общаться с инфантильным Пешкиным очень тяжело, а Королёва была неглупым человеком. Пешкин старался общаться в шутливой манере, свойственной многим людям, но в его исполнении все воспринимали эту манеру, как придурковатость. Пешкин стал проклятием Королёвой, поэтому для неё Ильюшин стал возможностью сбежать от Пешкина. Но психика Ильюшина уже не выдерживала бешеной энергии Королёвой. Она, может быть, не прочь была пообщаться и с Василием Порфирьевичем, но сама же сожгла все мосты между ними, назначив его своим врагом в борьбе за более выгодное место возле кормушки. Королёва упорно «работала» над дрессировкой Ильюшина, и, наконец, наступил день, когда она впервые сказала Ильюшину слова, которые раньше говорила только Пешкину:
          - Неблагодарное ты животное!
          И Ильюшин, изнурённый непонятной хворью, покорно «проглотил» эту наживку. А Василий Порфирьевич, услышав эти слова в адрес Ильюшина, сразу представил, как сильно Королёва хотела сказать эти же слова в его адрес!.. Но в этом вопросе Василий Порфирьевич был предельно категоричен: «Не твой уровень, бонна Эксклюзив! Ты скорее сдохнешь, но никогда не скажешь мне подобных слов!»

          * * *
          Гайдамака вызвал Морякова и Старшинова и продолжил тему реорганизации корпусообрабатывающего цеха. Василий Порфирьевич старался слушать его внимательно… И вдруг ему показалось, что он сейчас находится на галерее третьего этаже - куда он теперь ежедневно поднимался и внимательно смотрел на людскую суету на колоннаде –и с высоты третьего этажа внимательно смотрит на Гайдамаку… И он не смог отделаться от ощущения, что его начальник становится невменяемым, потому что в его словах не было никакого смысла, никакой пользы для производства, кроме огромного желания унизить, растоптать корпусообрабатывающий цех, начальник которого публично назвал его придурком. Слушая бред начальника, Василий Порфирьевич неожиданно понял, что огромное желание Гайдамаки отомстить начальнику корпусообрабатывающего цеха вполне может осуществиться… Но почему этот спокойный, выдержанный человек, опытный, видавший виды руководитель цеха вдруг сорвался на оскорбления? Василий Порфирьевич предположил, что начальник корпусообрабатывающего цеха стал жертвой иллюзии, будто дни Гайдамаки в должности Начальника ПДО уже сочтены, и уже можно начинать рвать его на части. Гайдамака всем надоел своими «творческими» идеями, ненависть к нему усилилась с появлением Королёвой, и на заводе стали часто говорить о том, что дни Гайдамаки сочтены, и его скоро сместят с занимаемой должности. Об этом же чуть ли не каждый день говорил Грохольский:
          - Барбоса скоро уволят!
          Но все они выдавали желаемое за действительное, и Гайдамака не только никуда не девался, его даже стали назначать на замещение Директора по производству в отсутствие Крутова. И у Василия Порфирьевича появилось подозрение, что с Гайдамакой всё не так просто, и очень вероятно, что он ещё очень долго будет портить кровь заводским работникам. И теперь, когда Гайдамака излагал свои «творческие» планы по реорганизации корпусообрабатывающего цеха, Василий Порфирьевич понимал, что начальник хочет сделать Морякова и Старшинова соучастниками задуманного им акта мести. А чтобы никто ни о чём не догадался, Гайдамака очень часто употреблял слово «творчество». Василий Порфирьевич был поборником творчества, он был уверен, что творчество необходимо каждому человеку, но человек должен реализовать его самостоятельно и только для развития своей личности. А проявлять творчества в ситуации, когда усилия сотрудника обесцениваются его начальником, не имеет смысла. Всё «творчество» Гайдамаки объяснялось паническим страхом лишиться высокой должности. Правда, были моменты, когда Василий Порфирьевич мог сказать, что ему всё-таки передалась «творческая» энергия Гайдамаки. Если раньше, когда при переходе с одной станции метро на другую на эскалаторе был затор, он стоял в толпе на эскалаторе и покорно ждал, когда его доставят вниз. Но в последнее время он уже не мог спокойно наблюдать, как один или два человека перекрывают путь всем остальным, поэтому шёл вперёд и требовал, чтобы они дали ему пройти. Если раньше Василий Порфирьевич стремился к покою, то сейчас в некоторых эпизодах он всё чаще стал выбирать активность.
          Пешкин тоже иногда проявлял «творческую» активность. Когда в комнате 220 перегорели лампочки, Пешкин принёс из БОП стремянку и полез выкручивать лампочку, но колба оторвалась от цоколя, и «светлоголовый» Пешкин растерялся. Пришла Королёва, залезла на стремянку, разобрала патрон и выкрутила цоколь лампочки. Пешкин стоял рядом со стремянкой, как болван.
          Королёва подавила всех, в том числе и Василия Порфирьевича, своей бешеной «творческой» энергией. У неё это легко получалось при потакании начальника её капризам, в том числе и ежедневным опозданиям на работу. Он это делал специально, чтобы унизить своих подчинённых, которые, в отличие от него, являлись профессионалами. С помощью Василия Порфирьевича у Гайдамаки это не получилось, и он воспользовался «услугами» Королёвой. Но на самом деле Гайдамака унизил сам себя: презрение к нему подавляющего числа сотрудников завода стало устойчивым, необратимым процессом. Его презирала даже Королёва – хотя бы за то, что он «позволил» ей хлопнуть дверью в своём кабинете, ибо на самом деле существуют реальные границы, которые подчинённым ни при каких обстоятельствах пересекать нельзя. А Королёва пересекла границу допустимого поведения подчинённой с начальником, и Гайдамака её не выгнал с позором. Презрение Королёвой к Гайдамаке уже обрело плоть, которую стал ощущать даже Василий Порфирьевич, до некоторых пор находивший повод уважать начальника. Сейчас даже законопослушный Василий Порфирьевич не находил ни единого повода уважать Гайдамаку: «За что можно уважать Гайдамаку? Может быть, мне стоило бы уважать начальника за то, что он разрешает мне работать по выходным? Но тогда я должен выразить начальнику огромную благодарность за то, что, уменьшая зарплату, он вынуждает меня работать по выходным! Низкий ему поклон за это!»
          Гайдамака, из-за страха лишиться должности, сделал то, чего делать было нельзя, и выставил напоказ то, что ни в коем случае нельзя было показывать - уродцев Королёву и Пешкина, место которым в Кунсткамере, совсем как у Канта: «Натуралист ставит в своем шкафу препараты не только нормальных животных, но и уродов, поэтому он должен быть осмотрителен и не показывать их всякому без разбора».
          Василий Порфирьевич снова попытался взглянуть на ситуацию с галереи третьего этажа… И получалось, что Королёва и Пешкин - это настоящий спецназ, который Гайдамака мобилизовал для сохранения своей должности. Королёва и Пешкин по своему поведению — это бродячая свора. Кстати, Гайдамаку никто в ПДО тоже никогда не считал своим. Это было инородное тело, которое разлагало весь организм отдела, но от которого невозможно было избавиться.
          Поскольку уменьшение честно заработанной зарплаты – это очень сильная обида, то Василий Порфирьевич очень много размышлял о своих отношениях с Гайдамакой, и в какой-то момент у него даже мелькнула мысль: «Если я уже не боюсь начальника, то, может быть, надо отпустить его – вообще не думать о нём? - Но он очень быстро понял:- Это легко сказать, но если и в самом деле забыть про Гайдамаку, то есть вообще не думать о нём, то можно очень быстро вылететь с работы! Нет, надо действовать по-другому. Вместо покорного ожидания, когда Гайдамака меня уволит, я должен напряжённо размышлять, как переиграть начальника, используя его страх лишиться должности. Я вижу страх начальника, а начальник не должен видеть мой страх! Я не доставлю ему этого удовольствия!»
          Гайдамака не терял надежды сохранить свою должность, которая так пришлась ему по душе. Гайдамака даже удалил жировик для того, чтобы выглядеть более презентабельным в глазах нового Генерального директора.
          Грохольский постоянно твердил, что Гайдамака - разрушитель, что он полностью разрушил прежнюю систему управления производством. Это не украшало Гайдамаку… Но то, что вытворял Гайдамака, необходимо при смене систем управления, поэтому он пока был востребован. Чтобы создать новую систему управления, надо сначала разрушить старую. Так Ельцин разрушил советскую систему управления в России. Но один человек призван исполнить только одну роль, и разрушитель не может одновременно быть и ещё созидателем. На смену разрушителю Ельцину пришёл созидатель Путин. Так и разрушитель Гайдамака не может быть созидателем, поэтому его падение неизбежно, и каждым своим «новшеством» он обеспечивает неизбежность своего падения. Он полностью разрушил систему управления производством на заводе, и при новом собственнике будет новая система управления. Он также разрушал старые стереотипы Василия Порфирьевича, которые не пригодятся ему при новом собственнике. Гайдамака не отступился от своей затеи выпустить распоряжение Директора по производству о том, чтобы строители заказов не выдавали сменно-суточное задание, пока не будет выпущен технологический наряд на эту работу. Для строителей заказов, да и для технологов, это будет сильная головная боль, но Гайдамаке и этого мало: он уже недоволен самой формой служебной записки строителей заказов, поэтому решил предложить им новую форму записки, которая, как он считал, более удобна в работе. Гайдамака пришёл к Василию Порфирьевичу и сообщил ему доверительно, как лучшему другу, радостную весть:
          - Директор по производству после обеда подпишет распоряжение! Мы с тобой сделали великое дело! Теперь мы сможем контролировать трудоёмкость, и никто не сможет делать приписки! - Он посмотрел на Королёву, как будто только что увидел её, и добавил: - Да, кстати, до Вас я так и не добрался, Вы уж меня извините - сплошные совещания.
          Едва Гайдамака ушёл, Королёва схватила мобильный телефон, позвонила Слизкину и категорично заявила:
          - Я решила радикально переделать процедуру передачи деталей из корпусообрабатывающего цеха в сборочно-сварочный и стапельный цеха!
          Василий Порфирьевич понял, что Королёву больно задело демонстративное невнимание начальника к ней и чрезмерное внимание к её врагу, её амбиции кровоточили, они требовали немедленного отмщения… А Василию Порфирьевичу было всё равно: «Пусть переделывает, а я потом воспользуется результатами её амбиций. Или этим вообще не придётся никому воспользоваться, если за это взялась Королёва. Ведь она, как и Гайдамака - тоже разрушитель».
          Королёва вскочила, как ужаленная, ринулась к рабочему телефону, чтобы позвонить в цех и предупредить их о своём визите… Но из-за спешки сильно ударилась бедром об угол своего стола – и застонала от боли. Придя в себя, Королёва оделась и ушла к Слизкину, а вернувшись, радостно сообщила:
          - Я за час успела поругаться с бывшим мужем, Слизкиным и Главным Технологом!
          Гайдамака знал, куда надо бить: Королёву больно задели слова начальника! Она обозлилась, потому что была уверена в том, что из всех людей на этой планете хвалить можно только её, что великие дела может делать только она, а все остальные способны заниматься только второстепенными делами.
          Пешкин, пытаясь утешить Королёву, сказал:
          - Скоро наш праздник!
          - Что за праздник?  - насторожилась Королёва.
          - В Германии 14 февраля отмечают День душевнобольных.
          Василий Порфирьевич уже взялся было за наушники, решив, что Королёва будет отчитывать Пешкина за такую глупую шутку, в комнате будет довольно шумно, и ему придётся слушать музыку… Но она вдруг очень серьёзно сказала Пешкину:
          - Ты знаешь, у меня создаётся впечатление, что мой внук сильно отстаёт в умственном развитии. Им никто не занимается. Хоть самой бросай работу и занимайся им.
          - Так увольняйтесь и занимайтесь внуком! - сказал Пешкин.
          - Нет! - категорично заявила Королёва и посмотрела на Василия Порфирьевича.
          В этот момент ей позвонила дочь, и Королёва сообщила ей неприятную новость:
          - Я нашла в Интернете информацию, из которой следует, что твой сын отстаёт в умственном развитии, как минимум, на год. Ты должна обследовать его у врачей.
          Пешкин снова пошутил:
          - А Вы покажите своей дочери меня и скажите: «Вот что бывает с теми, кого в детстве не воспитывают!»
          Василию Порфирьевичу стало не по себе, потому что Пешкин произнёс страшные слова, которые выдавали полное отсутствие у него самооценки. Он полностью отождествил собственную оценку своих умственных способностей с той оценкой, какую давала ему Королёва.
          Спустя несколько дней Королёва заявила:
          - У моего внука симптомы синдрома Дауна!
          Она повесила на стену фотографию своего кота Викентия рядом с фотографией внука, и Василий Порфирьевич сделал свой вывод: «Если фотографии внука и кота - это группа поддержки, то это значит, что Королёва всё сильнее чувствует себя не в своей тарелке, то есть её энергия уменьшается и, соответственно, самооценка понижается».
          Вскоре Королёва сообщила, что дочка родила сына, а у новорождённого сына обнаружили трещину ключицы.
          После работы Королёва торопилась в оптовую фирму, куда она собралась ехать со Слизкиным, чтобы купить электронную книгу, поэтому попросила Пешкина:
          - Миша, выключи мой компьютер, я очень спешу.
          Пешкин выключил компьютер и попросил Королёву:
          - Возьмите меня с собой, мне надо купить подарок.
          - Нет, ни в коем случае! - возразила Королёва. - Ты меня настолько раздражаешь, что я не могу тебя видеть!
          Предположение Василия Порфирьевича начало подтверждаться: после рождения второго внука Королёва почувствовала нехватку энергии, поэтому вынуждена сбрасывать лишний балласт - Пешкина.
          Пешкин всё равно поехал в оптовую фирму, но своим ходом, и Василий Порфирьевич не исключал, что там они могут встретиться.