И. Бунин об А. Чехове. Мои комментарии

Ниже жанр Заметок на полях. Или Материалов к исследованию. Или просто разрозненных заметок в сильном стиле эссе, выросших из моей же ленты комментариев в рецензии с примечаниями.
Сокращение цитат возможно, но сейчас хотя бы так, впредь короче цитировать. Лапидарность признак литературной доблести, по Чехову же. Сократила для формата статьи местами.

По Чехова этой весной написала много. Все собрать в книгу.

Илл. Искала совместное фото писателей Бунина и Чехова, но пока нашла только коллаж, автору спасибки.


https://stihi.ru/2025/04/21/6293
Здесь, под главой пишущегося романа-ремайка по Сюжету Чехова и по прочтении Воспоминаний о А.П.Чехове. Большой сборник.

Бунин о Чехове.

Интенсивное погружение в биографию и творчество А.П.Чехова приносит свои плоды просвещения:я начала наконец писать беллетристику сравнительно без натуги. И без застреваний в вязком болоте никудадальше не продвигашемся.
Пишу теперь
Легко и с наслаждением расписавшегося пера.
Мне помог совет самого Чехова, им данный Бунину, и у других аналогичные воспоминания:Антон Павлович советовал им писать не просто короче, что все знают, но просто. Сейчас процитирую из Бунина.

А вообще....
Видимо. Ноосфера штука загадочная, и плотно настроившись на кого-то в ней, - начнешь набираться по поговорке:С кем поведешься-от того и наберешься.

Я же написала эти главы совсем по-чеховски, с его интонацией и стилистикой.
В прежние времена о таких писали критики:гениальный версификатор.

А ну еще.

А в стиле других писателей сумею?

Но главное, мне самой интересно, вот она. "инерция продолжаемости" по Мариэтте Шагинян, ибо автору самому интересно.

Вообще все учат того, кто ищет учения.

Зера Черкесова1   21.04.2025 19:37   •   
Еще Андрей Белый помогает, что я прямо чувствую невыразимо.

Вчера пред сном читала дальше главы его трехтомного труда мемуаров 1930 года.
том 1 Детство в профессорской среде МГУ у них дома пивший чаю с его отцом.
Белый пишет своеобразно, ни на кого не похоже.


И Зинаиду Гиппиус ее Дневники 1917-1920 как и бунинские, полные отчаяния от по их мнению неприлично затянувшегося(!) на целых три года власти большевиков.
Занятно. Трагично. Местами иронично.


И.Бунин. О Чехове.

Одно из моих последних воспоминаний о нем относится к ранней весне 1903 года. Ялта, гостиница "Россия". Уж поздний вечер. Вдруг зовут к телефону. Подхожу и слышу:

- Милсдарь, возьмите хорошего извозчика и заезжайте за мной. Поедемте кататься.

- Кататься? Ночью? Что с вами, Антон Павлович?

- Влюблен.

- Это хорошо, но уже десятый час. И потом - вы можете простудиться...

- Молодой человек, не рассуждайте-с!

Через десять минут я был в Аутке. В доме, где он зимою жил только с матерью, была, как всегда, тишина, темнота, тускло горели две свечки в кабинете. И, как всегда, у меня сжалось сердце при виде этого кабинета, где для него протекло столько одиноких зимних вечеров.

- Чудесная ночь! - сказал он с необычной для него мягкостью и какой-то грустной радостью, встречая меня. - А дома - такая скука! Только и радости, что затрещит телефон да кто-нибудь спросит, что я делаю, а я отвечу: мышей ловлю. Поедемте в Ореанду.

Источник: http://chehov-lit.ru/chehov/vospominaniya/bunin.htm

...
В Москве я видел человека средних лет, высокого, стройного, легкого в движениях; встретил он меня приветливо, но так просто, что я принял эту простоту за холодность. В Ялте я нашел его сильно изменившимся: он похудел, потемнел в лице, двигался медленнее, голос его звучал глуше. Но, в общем, он был почти тот же, что в Москве: приветлив, но сдержан, говорил довольно оживленно, но еще более просто и кратко и во время разговора все думал о чем-то своем, предоставляя собеседнику самому улавливать переходы в скрытом течении своих мыслей, и все глядел на море сквозь стекла пенсне, слегка приподняв лицо. На другое утро после встречи на набережной я поехал к нему на дачу. Хорошо помню это солнечное утро, которое мы провели в его садике. С тех пор я начал бывать у него все чаще, а потом стал и совсем своим человеком в его доме. Сообразно с этим изменилось и отношение его ко мне, стало сердечнее, проще...

...

Наедине со мной он часто смеялся своим заразительным смехом, любил шутить, выдумывать разные разности, нелепые прозвища; как только ему хоть немного становилось лучше, он был неистощим на все на это. Любил разговоры о литературе. Говоря о ней, часто восхищался Мопассаном, Толстым. Особенно часто он говорил именно о них да еще о "Тамани" Лермонтова.

- Не могу понять, - говорил он, - как мог он, будучи мальчиком, сделать это! Вот бы написать такую вещь да еще водевиль хороший, тогда бы и умереть можно!


...
Иногда говорил:

- Писатель должен быть нищим, должен быть в таком положении, чтобы он знал, что помрет с голоду, если не будет писать, будет потакать своей лени. Писателей надо отдавать в арестантские роты и там принуждать их писать карцерами, поркой, побоями... Ах, как я благодарен судьбе, что был в молодости так беден! Как восхищался Давыдовой! Придет, бывало, к ней Мамин-Сибиряк: "Александра Аркадьевна, у меня ни копейки, дайте хоть пятьдесят рублей авансу". - "Хоть умрите, милый, не дам. Дам только в том случае, если согласитесь, что я запру вас сейчас у себя в кабинете на замок, пришлю вам чернил, перо, бумаги и три бутылки пива и выпущу только тогда, когда вы постучите и скажете мне, что у вас готов рассказ".

А иногда говорил совсем другое:

- Писатель должен быть баснословно богат, так богат, чтобы он мог в любую минуту отправиться в путешествие вокруг света на собственной яхте, снарядить экспедицию к истокам Нила, к Южному полюсу, в Тибет и Аравию, купить себе весь Кавказ или Гималаи... Толстой говорит, что человеку нужно всего три аршина земли. Вздор - три аршина земли нужно мертвому, а живому нужен весь земной шар. И особенно - писателю...

Говоря о Толстом, он как-то сказал:

- Чем я особенно в нем восхищаюсь, так это его презрением ко всем нам, прочим писателям, или, лучше сказать, не презрением, а тем, что он всех нас, прочих писателей, считает совершенно за ничто. Вот он иногда хвалит Мопассана, Куприна, Семенова, меня... Отчего хвалит? Оттого, что он смотрит на нас как на детей. Наши повести, рассказы, романы для него детские игры, и поэтому он, в сущности, одними глазами глядит и на Мопассана и на Семенова. Вот Шекспир - другое дело. Это уже взрослый и раздражает его, что пишет не по-толстовски...{519}

...
Точен и скуп на слова был он даже в обыденной жизни. Словом он чрезвычайно дорожил, слово высокопарное, фальшивое, книжное действовало на него резко; сам он говорил прекрасно - всегда по-своему, ясно, правильно. Писателя в его речи не чувствовалось, сравнения, эпитеты он употреблял редко, а если и употреблял, то чаще всего обыденные и никогда не щеголял ими, никогда не наслаждался своим удачно сказанным словом.

К "высоким" словам чувствовал ненависть. Замечательное место есть в одних воспоминаниях о нем: "Однажды я пожаловался Антону Павловичу: "Антон Павлович, что мне делать? Меня рефлексия заела!" И Антон Павлович ответил мне: "А вы поменьше водки пейте"{521}.

...
- А кстати: вы знаете, что в Перми все извозчики похожи на Добролюбова?

- Вы не любите Добролюбова?

- Нет, люблю. Это же порядочные были люди. Не то что Скабичевский, который писал, что я умру под забором от пьянства, так как у меня "искры божьей нет"{525}.

- Вы знаете, - говорил я, - мне Скабичевский сказал однажды, что он за всю свою жизнь не видал, как растет рожь, и ни с одним мужиком не разговаривал.

- Ну, вот, вот, а всю жизнь про народ и про рассказы из народного быта писал...

...
Необыкновенно радовался он однажды, когда я рассказал ему, что наш сельский дьякон до крупинки съел как-то, на именинах моего отца, фунта два икры. Этой историей он начал свою повесть "В овраге".

Он любил повторять, что если человек не работает, не живет постоянно в художественной атмосфере, то, будь он хоть Соломон премудрый, все будет чувствовать себя пустым, бездарным.

Иногда вынимал из стола свою записную книжку и, подняв лицо и блестя стеклами пенсне, мотал ею в воздухе:

- Ровно сто сюжетов! Да-с, милсдарь! Не вам, молодым, чета! Работник! Хотите, парочку продам?

...
...

Один писатель жаловался: "До слез стыдно, как слабо, плохо начал я писать!"

- Ах, что вы, что вы! - воскликнул он. - Это же чудесно - плохо начать! Поймите же, что, если у начинающего писателя сразу выходит все честь честью, ему крышка, пиши пропало!

И горячо стал доказывать, что рано и быстро созревают только люди способные, то есть не оригинальные, таланта, в сущности, лишенные, потому что способность равняется уменью приспособляться и "живет она легко", а талант мучится, ища проявления себя.

По берегам Черного моря работало много турок, кавказцев. Зная то недоброжелательство, смешанное с презрением, какое есть у нас к инородцам, он не упускал случая с восхищением сказать, какой это трудолюбивый, честный народ.

Он мало ел, мало спал, очень любил порядок. В комнатах его была удивительная чистота, спальня была похожа на девичью. Как ни слаб бывал он порой, ни малейшей поблажки не давал он себе в одежде.

Руки у него были большие, сухие, приятные.

Как почти все, кто много думает, он нередко забывал то, что уже не раз говорил.

Помню его молчание, покашливание, прикрывание глаз, думу на лице, спокойную и печальную, почти важную. Только не "грусть", не "теплоту".

...
Была ли в его жизни хоть одна большая любовь? Думаю, что нет.

"Любовь, - писал он в своей записной книжке, - это или остаток чего-то вырождающегося, бывшего когда-то громадным, или же это часть того, что в будущем разовьется в нечто громадное, в настоящем же оно не удовлетворяет, дает гораздо меньше, чем ждешь".

Что думал он о смерти?

Много раз старательно-твердо говорил, что бессмертие, жизнь после смерти в какой бы то ни было форме - сущий вздор:

- Это суеверие. А всякое суеверие ужасно. Надо мыслить ясно и смело. Мы как-нибудь потолкуем с вами об этом основательно. Я, как дважды два четыре, докажу вам, что бессмертие - вздор.

Но потом несколько раз еще тверже говорил противоположное:

- Ни в коем случае не можем мы исчезнуть без следа. Обязательно будем жить после смерти. Бессмертие - факт. Вот погодите, я докажу вам это...

Последнее время часто мечтал вслух:

- Стать бы бродягой, странником, ходить по святым местам, поселиться в монастыре среди леса, у озера, сидеть летним вечером на лавочке возле монастырских ворот...

Его "Архиерей" прошел незамеченным - не то что "Вишневый сад" с большими бумажными цветами, невероятно густо белевшими за театральными окнами. И кто знает, что было бы с его славой, не будь "Винта", "Мужиков", Художественного театра!
...


И, помолчав, вдруг заливался радостным смехом:

- Знаете, я недавно у Толстого в Гаспре был. Он еще в постели лежал, но много говорил обо всем, и обо мне, между прочим. Наконец я встаю, прощаюсь. Он задерживает мою руку, говорит: "Поцелуйте меня", и, поцеловав, вдруг быстро суется к моему уху и этакой энергичной старческой скороговоркой: "А все-таки пьес ваших я терпеть не могу. Шекспир скверно писал, а вы еще хуже!"

...

Про московских "декадентов", как тогда называли их, он однажды сказал:

- Какие они декаденты, они здоровеннейшие мужики! Их бы в арестантские роты отдать...

Про Андреева тоже не лестно:

- Прочитаю страницу Андреева - надо после того два часа гулять на свежем воздухе.

Случалось, что собирались у него люди самых различных

...
Однажды, читая газеты, он поднял лицо и не спеша, без интонаций сказал:

- Все время так: Короленко и Чехов, Потапенко и Чехов, Горький и Чехов...

Теперь он выделен. Но, думается, и до сих пор не понят

...
Иногда он разрешал себе вечерние прогулки. Раз возвращаемся с такой прогулки уже поздно. Он очень устал, идет через силу - за последние дни много смочил платков кровью, - молчит, прикрывает глаза.

...
...
Настоящая слава пришла к нему только с постановкой его пьес в Художественном театре. И, должно быть, это было для него не менее обидно, чем то, что только после "Мужиков" заговорили о нем: ведь и пьесы его далеко не лучшее из написанного им, а кроме того, это ведь значило, что внимание к нему привлек театр, то, что тысячу раз повторилось его имя на афишах, что запомнились "22 несчастья", "глубокоуважаемый шкап", "человека забыли"{519}... Он часто сам говорил:

- Какие мы драматурги! Единственный, настоящий драматург - Найденов: прирожденный драматург, с самой что ни на есть драматической пружиной внутри. Он должен теперь еще десять пьес написать и девять раз провалиться, а на десятый опять такой успех иметь, что только ахнешь!


Это материал моих литературоведческих эссе и статей после дани беллетристике.

Теперь мои комментарии.



Зера Черкесова1   21.04.2025 20:34   

Мои комментарии.


1.
Бунин называет пьесы Чехова "далеко не лучшим, что он создал", почему непонятно, их ставят до сих пор по всему миру.
Бунин вообще пристрастен. См мою раннюю статью Графоман ли Аполлон Коринфский?
Бунин и по нему проходился, а я сравнила стихи на одну тему у Коринфского и Бунина.

Далее.
Но и сам Чехов считал себя посредственным в драматургии, каковым его считал и Лев Толстой, но старику это можно простить, Толстой всем надавал люлей, и даже Синоду.
...

2.
Настоящим прирожденным драматургом Чехов называл Бунину некоего Найденова, которого никто не знает, а все знают что Чехов драматург.

Поискать Найденова...все ж оценка Чехова и современников чего-то стоит.

...

3.
Смешно про Скабичевского, этакий деревенский писатель до революции. Правда, при этом не видел как растет рожь и не говорил ни с одним мужиком, но прославился рассказами из народной крестьянской жизни.
Это можно сравнить с бразильскими сериалами.
Просто люди удовлетворяются шаблонами, принимая за настоящее и потому Скабичевские и сейчас процветают. Нынешние писатели глубоко реалистично что ли пишут?

...

3.

Иногда вынимал из стола свою записную книжку и, подняв лицо и блестя стеклами пенсне, мотал ею в воздухе:

- Ровно сто сюжетов! Да-с, милсдарь! Не вам, молодым, чета! Работник! Хотите, парочку продам?

------
Вот это я помню.
Не эту фразу, а записные книжки Чехова из ПСС,мной зачитанные тома.
Меня удивляли эти записи, и ...если угодно, то то что я сейчас делаю, вот эти свитки, как я назвала, восходят к записным книжкам Чехова, виденным мной отрочестве.

Ничего не пропадает.

...

Помню эти сюжеты коротко пронумерованные, как в конторской книге, он же сам сын конторщика и за конторской в лавке торговал мальчиком.

...

4.

Особенно часто он говорил именно о них да еще о "Тамани" Лермонтова.

- Не могу понять, - говорил он, - как мог он, будучи мальчиком, сделать это! Вот бы написать такую вещь да еще водевиль хороший, тогда бы и умереть можно!

----
Надо перечитать "Тамань".

Недавно выложила статью о Ливии Щипачеве, ставшем художником, с репродукцией его отличной картины "М.Ю.Лермонтов в Тамани"
Я тоже, перечитывая "Героя нашего времени" пару лет тому, не могла понять, как столь молодой человек мог писать столь зрелую вещь.

Это не считая стихов и поэм.

...

Лермонтов большая тайна России. Никем неразгаданная.

...

6.

Один писатель жаловался: "До слез стыдно, как слабо, плохо начал я писать!"

- Ах, что вы, что вы! - воскликнул он. - Это же чудесно - плохо начать! Поймите же, что, если у начинающего писателя сразу выходит все честь честью, ему крышка, пиши пропало!

И горячо стал доказывать, что рано и быстро созревают только люди способные, то есть не оригинальные, таланта, в сущности, лишенные, потому что способность равняется уменью приспособляться и "живет она легко", а талант мучится, ища проявления себя.

----

Совершенно согласна, нечего добавить.

...

7.

По берегам Черного моря работало много турок, кавказцев. Зная то недоброжелательство, смешанное с презрением, какое есть у нас к инородцам, он не упускал случая с восхищением сказать, какой это трудолюбивый, честный народ.

-----

Спасибо, Чехов!

...


Зера Черкесова1   21.04.2025 21:09   


8.
Иллюстрации подобрать.

И справки
По
Писатель Скабичевский, наверное Викитеке и библиотека Мошкова, глянуть что да как писал, про сельское хозяйство, не кажив носа из своей столичной квартиры.

...

9.
Драматург Найденов.

Моего Серебряного века беллетристов полку прибыло.

И воспоминания о Чехова Лидии Авиловой у Мошкова.освежить.

Зера Черкесова1   21.04.2025 21:12   Заявить о нарушении / Удалить
И остальные...Бунин.
Толстой, Лермонтов,
Франц писатели.
Мопассан и пр.

Виды Ялты начала 20 в.
Ясной Поляны.
МХТ

Итд.

Вышла брошюра.
Две главы романа-ремейка-продолдерия Цветов запоздалых и статья с иллюстрациями Бунин о Чехова.

Ну вот, и беллетристика, и литературоведение.




.....

24.04.2025 20:46