Игнатий. Ч. 7

(Ч. 6.

http://proza.ru/2025/04/19/604)

— Ну что, Игнатий, следующая остановка твоя! — констатировал я с грустью, обращаясь к соседу по купе, сидящему напротив меня "на чемоданах". Он молча кивнул мне в знак согласия, а затем, заметно оживившись, произнёс:

— Вить, а у меня же ещё одна история для тебя припасена!

— Я думал, ты поделился со мной уже всеми важными событиями из своей жизни, — улыбнувшись, сказал я. — Ну, так давай, как там ты говорил, не томи — трави свою историю.

— О, это не я говорил, а… в общем, неважно! — махнув рукой, заключил Игнат. — Слушай историю. В школе я мог бы быть отличником, стоило только захотеть. Но для меня вся эта погоня за оценками, натаскивание хорошистов и отличников и связанные с ними эфемерные престиж и почёт были не нужны. Как любому здоровому молодому парню, мне хотелось другого. А школа, в частности моя успеваемость, от моего выбора и моих желаний не страдала. У меня всегда была хорошая память, и всё, что преподавали нам на уроках, я запоминал на лету. Именно из-за этого домашние задания я практически не выполнял. А если что и надо было написать или решить, то я это мог сделать ещё на уроках в самой школе. Я всегда руководствовался тем, что чем раньше я выполню свою работу, тем больше свободного времени у меня будет потом. А ведь как часто люди ошибочно задвигают "на потом" свои дела? Это, Витя, всё неверно. Недаром есть такая пословица: "Сделал дело — гуляй смело!"

Так вот, я знал, на что я был способен, однако образ, который вокруг меня создавался, для некоторых учителей был далёк от идеала. Мои предпочтения были больше отданы спортивным занятиям, в частности секциям по рукопашному бою и каратэ. Я начал ходить в них практически с первого класса, и к десяти годам, когда мой родной старший брат, пришедший из армии, вдруг решил меня воспитать буквально ремнём, столкнулся с тем, что я решительно дал ему отпор. Кто знает, как бы всё закончилось для него, если бы не вступился наш отец, украдкой наблюдавший за нами под сенью виноградника. Вот таким я был молодым человеком. Но в классе нашем была одна девчонка, которую тянули на медаль. Знаешь, как это бывает в школах, медали эти не столько ребёнку нужны, сколько школе. Ведь это, как я говорил, — престиж и почёт. Так вот, сидим мы как-то на уроке алгебры. Девочка-медалистка впереди меня, я — за ней. Идёт контрольная работа. Я всё выполнил и сижу, отдыхаю. Математика для меня была проще пареной репы. А девочка-медалистка сколько ни сидит, решить не может. А всё потому, как я сказал, что её "тянули". Слаба была девчонка в алгебре, сколько ни старалась. Она знала это, как и то, что я решаю все задачки как орешки. Повернулась она, значит, ко мне украдкой и так и так говорит: дай списать. А мне-то что? Не жалко. Дал ей своё решение, и был таков. После проверки контрольных получаем результаты, и у меня красным выведена оценка: "два" и приписка: "За списывание". Я к учительнице с претензией, спрашиваю, у кого же я списывал, по её мнению? Мне указывают на нашу медалистку. И я вижу, как девочка просто вжимается в своё место, боясь пошевелиться, издать звук или что-то возразить. Понимая, что она схлопочет "неуд", если я скажу как есть, я решил пропустить часть правды и сказать только то, что я не списывал. То, что я смог сам решить, почему-то учительница не могла в это поверить. "Тем более, как ты объяснишь схожие ошибки с её работой?" — аргументировала она мне. "Как-как, как хотите, так и объясняйте, а я не списывал!" Дошло до того, что учительница стала мне прямо говорить, что в жизни не поверит, что такой лоботряс, как я, знает алгебру лучше, чем наша отличница. Всё это время девочка, сидевшая впереди меня, кажется, разучилась вообще дышать. И было видно по её рукам, шее, как она стала сливаться с бледным цветом краски парты, за которой сидела. А в это время наш спор с учительницей дошёл до того, что я больше не стал терпеть принижения с её стороны и пустопорожней болтовни, и вышел из класса, смачно хлопнув дверью. Тогда я перестал ходить на её уроки и для себя решил, что если учитель не умеет слушать и видит только то, что хочет видеть, то чему она меня научит? И, очевидно, она тоже не горела желанием видеть меня. О том, что я прогуливаю её уроки, она тогда не сказала ни директору, ни классному руководителю, ни моим родителям, которым должна была сказать в первую очередь, и поэтому я безнаказанно прогуливал её уроки почти месяц. Пока шёл урок, я бродил по территории школы, играл с другими ребятами на физкультуре в футбол. И всё это продолжалось, пока меня не поймал сам директор — Николай Васильевич. Увидел меня в окно из учительской и вышел ко мне. Стал расспрашивать, что да как, почему не со своим классом, почему прогуливаю, и я объяснил всё как было, не сказав только одного, кто у кого списывал. Директор спокойно всё выслушал и сказал: "Вижу, что не хочешь говорить всего как было, но знаешь, очень легко проверить, сам ты решил контрольную или нет!" Мы прошли с ним в учительскую, и он дал мне задачки по алгебре, чтобы я их решил. Я показал ему, по какой теме была контрольная, и он сам составил мне задачки. Мог себе позволить, ведь когда-то он тоже был учителем алгебры. Дал задание и до звонка время. Через пять минут подхожу и протягиваю ему решение. "Ты чего, Игнат, не получается что-то?" — смотря на меня и на лист с решением, спросил тогда он. "Я всё решил!" "О как!" Пробежавшись по решению, он дал мне ещё задания, сказав, что "это чтобы закрепить результат". Провозился я минут десять. Прозвенел звонок, прошла перемена. Учителя, вошедшие в учительскую, с интересом наблюдали, что я делаю, на что директор шепотом давал знать, чтобы не отвлекали. "Экзаменую", — говорил он некоторым. Задания были решены, и я протянул их Николаю Васильевичу, сказав: "Всё готово". Он быстро пробежался по ним, а затем, посмотрев на меня, сказал: "Вижу, что знаешь и можешь решить, однако, Игнат, я тебе так скажу, на уроки ходить надо. Не положено так прогуливать, сам знаешь". Я разразился тирадой, что в жизни не пойду к такому учителю, как она. "Чему она может научить? Знаю, что ходить на занятия надо, но не могу!" Директор был спокойным мужчиной и, выслушав все мои доводы, сказал: "Тогда сделаем так, будешь ходить ко мне во время алгебры и заниматься со мной. Прогуливать я тебе не позволю. А предмет будешь учить здесь. С учительницей же я тогда сам порешаю". Долго ждать не пришлось, очередная перемена, и учительница алгебры сама пришла в учительскую. Увидев меня в учительской, она победоносно измерила меня взглядом, фыркнула и направилась к директору. "Хотела с вами поговорить, как раз насчёт этого ученика, Николай Васильевич", — сказала она, подойдя к его столу. Он отвлекся от своей работы и, смотря на меня, сказал, чтобы я вышел и подождал его за дверью. Я присел рядом с учительской и волей-неволей краем уха услышал часть их разговора. Да и как было не услышать, если учительница не пыталась скрыть своего недовольства в мой адрес, выражая всё, что она думает обо мне и всех вокруг, на высоких повышенных тонах. Но это только в начале. Что говорил директор, слышно не было. Однако голос учительницы с каждым разом становился всё тише и тише и не таким уверенным. А потом и вовсе замолчала, перед тем как выйти из кабинета вся красная и злющая, продолжая фырчать в мою сторону. Следом вышел директор и преспокойно сказал: "Слушай, как теперь всё будет: учить алгебру будешь у меня, как мы до этого и договорились. А ей будешь сдавать контрольные работы или промежуточные экзамены, всё равно как называй, но мне надо, чтобы она тебя таким образом сама аттестовала и поставила тебе оценку". "А она меня не завалит?" — спросил я прямо то, что вертелось у меня на языке. "Не завалит, — сказал он, улыбаясь, а затем, став серьёзным, добавил, — Я прослежу. Ей я тоже не дам отлынивать от своих обязанностей, как тебе не могу позволить прогуливать!" — Игнатий закончил свой рассказ и как-то загадочно улыбнулся, отстранённо смотря перед собой. Что-то беспокоило этого доброго великана, и возможно, это было одной из тех историй, которой он не может поделиться со мной, как бы оно того не хотелось. Я удивился, когда в момент воцарившегося молчания вернулись окружающие звуки, словно до этого их кто-то намеренно приглушал. Стало слышно позвякивание пустых стаканов в подстаканниках и мерный стук колёс.

— Хорошая история! — сказал я, старательно нарушая это молчание. — Но, я вижу, ты чем-то обеспокоен! Что случилось?

Игнатий посмотрел на меня, и в его глазах я увидел за отражением мелькающих за окном пейзажей покой. Поезд постепенно замедлял ход.

— Ну чего молчишь, Игнат? Неужели впервые нечего сказать? Давай тогда я скажу. Я рад был с тобой познакомиться! Из твоих рассказов я понял, что вся твоя жизнь – это история о том, как из ничего можно создать нечто. Как выжить, когда шансов нет. Как быть добрым, даже когда мир жесток. Родившись вопреки всему, когда врачи прочили твоим родителям, что им не суждено больше иметь детей. Ты оказался внезапным даром для них, находящихся далеко в возрасте. Оттого ты и силён духом и телом, что таким ты был с самого рождения.

— Витёк, ты как, прощаешься со мной?

— Ну, отчасти… Да, Игнат. Твоя же остановка следующая. Кто знает, когда ещё увидимся…

— Даст бог, свидимся! — он сказал это с такой уверенностью, словно точно знал, что нас ждет.

Поезд остановился полностью. Мы поднялись и обнялись, как братья. Игнатий пошел к выходу, легкий и свободный, словно сбросивший оковы.

— А сумки? — я взглянул на оставшиеся на его полке две спортивные сумки.

Он остановился на пороге вагона, посмотрел на меня и улыбнулся: — Спасибо, родной, но они мне больше ни к чему. Туда, куда я отправлюсь, я всё своё возьму с собой… — И скрылся в вечных сумерках перрона.

(Цикл рассказов посвящён моему другу-великану, человеку-горЕ, оркестру, былинному богатырю и «магниту» Позднякову Сергею Васильевичу. И благодарю его Алёнушку за разрешение указать его имя).

(Ч. 1:

http://proza.ru/2025/01/27/1737)