Голоса из мглы

Голоса из мглы.

Я вспоминаю то утро яснее, чем вчерашний рассвет, хоть прошло уже немало лет. В 2002;м, в самом разгаре осени, я работал старшим радистом на береговой станции рыбколхоза «Приазовье» в станице Должанской. Работа была рутинной: проверка частот, приём отчётов, редкие советы молодым капитанам, как избежать мелей. Я знал голоса всех наших моряков так же хорошо, как собственную ладонь, и потому сразу насторожился, когда в 22:47 в эфире раздался непривычный вызов.

— База «Приазовье», это траулер «Бореал;3», матрос Константин Федотов,  — едва слышно шептал динамик. — У нас тут… Странность. Видите ли, туман…

Я откинулся на спинку кресла, поправил наушники.

— Принял, Костя. Капитан Лобанов рядом? Докладывай подробнее.

— Лобанов ушёл на палубу. Туман движется прямо на нас, но ветер с берега, понимаете? Он должен уходить к Бердянску! А он… Он возвращается.

По спине прокатилась прохладная дрожь, хотя в аппаратной было душно. За окнами маяк лениво скользил световым языком по плоской воде.

— Видимость?

— Десять метров, не больше. Лампы буквально тонут. И…

Костя запнулся.

— Мы слышим скребущие звуки, будто по обшивке что;то водит острым. Или кто-то.

Я взял протокол, готовясь фиксировать координаты, когда эфир захлебнулся треском. Сквозь хрип явственно прозвучал голос капитана.

— База, это Лобанов. Остановили машины, чтобы не налететь на банку. Ребята нервничают, прошу подсказать, у берега такая же мгла?

Я оглянулся: горизонт чист, луна отражалась в спокойной воде. Лишь лёгкий прибой шумел, как всегда.

— Чисто, капитан. Погодная сводка без изменений. Попробуйте повернуть носом к ветру, чтобы туман ушёл по течению.

— Понял… Постойте!

Лобанов резко повысил голос.

— Он опять оборачивается. Словно живой…

— Кто?

Дальше эфир вспыхнул роем искрящихся помех, но сквозь них прорывался сдавленный шёпот Федотова:

— Что;то… Выходит… Из серого…

Я потянулся снизить громкость, однако внезапно радио захватил холодный, незнакомый баритон. Он не принадлежал ни одному из семи членов экипажа, чьи голоса я знал наизусть.

— Возврата нет,  — сказал неизвестный собеседник. — Имя их стёрто заносами соли.

Секунда молчания, потом другой, глухой, будто подводный голос произнёс:

— Оставьте кожу, плоть  и кости, заберите только их сны.

Я почувствовал, как пот катится по виску, а руки мелко затряслись. От этих голосов я испытывал животный ужас. Это даже не объяснить словами.

— Вода помнит,  — пробормотал третий шёпотом, хриплый, старческий. — Примите её в лёгкие.

Связь прервалась глухим хлопком, будто захлопнули тяжёлую стальную дверь. После этого эфир заполнился монотонным писком аварийного маяка.

Я поднял на ноги дежурную смену, вызвал береговую охрану. Катер вышел немедленно. В три часа ночи с моря доложили: «Бореал;3» дрейфует у косы Долгой, освещение включено, дизели заглушены. Когда судно привели к причалу, картина оказалась пугающе аккуратной. В кубрике всё по местам, кружки ещё тёплые, хотя с радиосвязи и до прихода спасателей прошло несколько часов. На камбузе кипел чайник, рыба в трюме была свежа. Только экипаж оказался мёртв. Причину смерти я так никогда не узнал. Правда, говорил мне один из знакомых спасателей о жуткой странности, что лица моряков были искажены ужасом. Патологоанатомы, как мне стало известно позже,  развели руками. Лёгкие были заполнены жидкостью, по составу идентичной морской воде.

Я передал магнитофонную плёнку следствию. Спецов из Краснодара заинтересовали загадочные фразы: «Возврата нет», «Вода помнит», «Оставьте кожу, плоть  и кости». Они замедляли запись, искали помехи, но шёпот звучал чисто, без наложений. Эксперты;филологи не определили акцента, а физики отметили странную форму волн.

Все прошедшие годы я пытался объяснить происшествие. Редкая электрическая аномалия, массовый психоз? Однако воспоминание о тумане, идущем против ветра, уничтожает любую логику. Я многократно возвращался на косу в надежде, что море подскажет ответ, но оно молчало, лениво перекатывая валуны.

С тех пор я больше не называю Азовское море ласковым. Для меня это бездонный коридор, где сквозняки уносят имена: Лобанов, Федотов, все семь. А ночью мне снятся осторожные шаги по мокрой палубе и чужие голоса, повторяющие, как приговор:

— Оставьте кожу, плоть  и кости, заберите только их сны.

Я просыпаюсь от собственного крика, гляжу в сторону моря и думаю: «Лишь бы туман не добрался до берега». А затем встаю, подхожу к окну и, словно назло себе, всматриваюсь в чёрную гладь, надеясь увидеть ответ, понять произошедшее два десятилетия назад.

Об этом случае писали в местных газетах, коротко, сухо: «Трагедия в море. Погибли все члены экипажа». Никаких подробностей, только стандартные формулировки: «несчастный случай», «ведётся расследование». Потом и это забылось. Но я-то знал, что случилось другое.

И вот, спустя двадцать с лишним лет, я наконец рассказал эту историю. Хотя бы для того, чтобы кто-то ещё, кроме меня, знал о том тумане. И о голосах, которые забрали семерых членов экипажа.