Тактика Адверза
-Сергеич, меня еще на день отпускают. Хозяева завтра работать будут на даче, так как дальше три дня дожди обещают. Приезжай!
-Давай так, Саша. Собирай манатки и перебирайся на Красные скалы. Сейчас там сильные волны. Красота! Я приду завтра утром.
-Почему не сегодня?
-В воскресные дни автобусы на Рица не ходят. Пешком не хочу идти. Я здесь уже накрутил больше десяти километров. Устал.
-Согласен.
Сходил на автовокзал. Посмотрел расписание автобусов до озера Рица. К десяти утра должен встретится с Сашей. Нормально. Лишь бы ветер был такой же, как сегодня. По пути домой купил кулич для чаепития и пару шоколадок.
Вечером на небе не было ни облачка. Но ветер стих. В пять утра-небо чистое, ни одного облака. Ну, почему вчера утром не было такого утра, как сегодня?
Как и предполагал, пришел к Красным скалам к десяти часам. Палатка Саши стояла на нашем месте; в тупике дороги, метров в тридцати от вершины. Никаких волн на море не было. Саша сидел у костра и пил чай.
-Видел вчера тут волны?
-Да. Я отснял. Зря ты не пришел. Закат был красивый.
-Поздно подумал о Красных скалах. Физически не мог дойти. Да еще и рюкзак тащить. Я пасху купил.
-Это хорошо. Пьем чай. Настоялся. Может быть, еще будет ветер. Он вчера начался после обеда.
После чаепития. Почитать? Прочитал интересную книгу «Воспоминания» Вересаева.
-Когда успел прочитать?
-Ночью читаю. Книгу нашел случайно. Искал одну, а нашел другую.
-Где ты их находишь?
-Ты был в моей комнате много раз. В ней шесть шкафов. Два книжных, напрочь забитых книгами, плательный шкаф и три для мелочевки. Ты всегда сидел на кровати Нуга Бест. Она прижата к шкафу плательному. Дверцы этого шкафа я могу только слегка приоткрыть и посмотреть только верхние книги. В этом шкафу больше тысячи книг. Я даже не знаю сейчас, что там за книги. Да и в нижние полки книжных шкафов залезть не могу. Иногда что-то удается достать. Больше сорока лет книги собирал.
-Что дальше с этими книгами будет?
-Не знаю, Саша. Больной вопрос. Самый больной для меня. Как-то жена, делая приборку в моей комнате, заявила, что все это будет на помойке. Ей легко. Она книги не читает. Вообще-то библиотеки всегда переходили из поколения в поколение. Кому сейчас мне передать эти книги? Дочь с внучкой в Германии. Вторая внучка в Питере. Старшая дочь любит читать книги, но и у ней уже места в доме нет для книг. Проблема. А еще фотоальбомы. Картины наших художников.
-Горбаня есть картины?
-Одна осталась. Раздарил.
-Ну, и остальные дари.
-Видимо, так и придется сделать. Ладно. Буду читать. Родился Викентий Викентьевич Смидович/Вересаев/ в 1867 году в г.Туле. Отец-поляк и католик, мать –русская и православная. Отец работал врачом. Зарабатывал хорошо, так как имели одной прислуги шесть человек: горничная, няня, кухарка, прачка, кучер, дворник. Семья была большая.
Это, Саша, в царское время. Сейчас врачи, чтобы прокормить одного-двух детей должны работать на двух работах. О прислуги и речи быть не может.
О герое. «Это был настоящий, самый несомненный герой с георгиевским крестом. Был на турецкой войне, брал Плевну. Он к нам поступил дворником. Григорий. Строгое, надменное лицо, презрительные глаза. Говорил с нами, мальцами, как будто большую нам честь делал...Случился пожар на Верхне-Дворянской...Когда я прибежал, лавка вся пылала. Толстый лавочник кубарем вертелся вокруг пылающей лавки и только повторял рыдающим голосом, хватаясь за голову: Укладочку, укладочку мне вытащить, ах, ты, боже мой! В задней горнице стоит под кроватью! Бабы выли и держали его за полы, чтобы он не бросился в огонь. Быстро вышел вперед наш Григорий. Глаза горели особенным лихим блеском. –Где, ты говоришь, укладочка?...Вдруг Григорий вышиб кулаком оконце, закрыл глаза ладонью и, головой вред, бросился через окно в комнату. Все замерли. ..Из дыма вылетел наружу оранжевый сундучок, обитый жестью, а вслед за ни м показалась задыхающаяся голова Григория с выпученными глазами; он высунулся из окна и кулем вывалился наружу...Я был в бешеном восхищении от его подвига...Лавочник дал ему десять рублей и вечером повел в трактир. А в десятом часу прибежала к нам наверх горничная Параша и испуганно сообщила, что Григорий пришел пьяный-распьяный и бьет кухарку Татьяну. Помню окровавленное, рыдающее лицо Татьяны и свирепо выпученные глаза Григория, его страшные ругательства, двух городовых, крутящих ему назад руки. Григория рассчитали....»Герой», храбрец...Такая ли уже это первосортная добродетель? И так ли уж она сама по себе возвышает человека?
Из Учения Живой Этики. «Мы делим героев на бессознательных и определенных. Те, кто знает, ради чего они трудятся и страдают, уже будут определенными. Не убоятся они опасностей. Герои знают, что их земная жизнь может прерваться каждое мгновение, но это знание не ослабляет напряжения. Они сознают, что в любом состоянии они продолжат подвиг. Различие между бессознательными и определенными героями велико. Первые могут вспыхнуть ярко, но затем могут отступить, но определенные герои не отступят и продолжат путь, неся все накопленные веками пространственные познания».
«Как я начал курить.- -Отец мой курил. Сколько мне приходилось наблюдать, легче всего привыкают курить и труднее всего отвыкают от курения люди, родители которых курили. Может быть, тут уже наследственно, с кровью, передается склонность к курению/передается же склонность к пьянству/; несомненно, что организм детей приучается с раннего детства к никотину, потому что они все время вдыхают табачный дым курящего отца. И наконец,-для ребенка в большинстве случаев именно отец его является олицетворением «взрослости», а ребенку всегда нравится казаться взрослым. Был я тогда, помнится, в шестом классе. Многие мои товарищи давно уже курили». А у нас в классе, Саша, как помню, курил всего один человек.
«На переменах, в уборных, торопливо затягивались раз за разом и пускали дым в отдушинки и возвращались с противным запахом дешевого табаку. Мне очень хотелось курить. Во-первых, потому, что это запрещалось и у того, кто курил, был особый оттенок лихости. А главное, это делало взрослым... Мы с товарищем Фомичевым ушли подальше в большую аллею, чтобы нельзя было увидеть из окон дома...Взяли по папироске, закурили. Фомичев привычно затягивался и пускал дым через нос. У меня кружилась голова, слегка тошнило, я то и дело сплевывал. Фомичев посмеивался:-Ишь, как побледнел! Уходя домой, Фомичев мне посоветовал: Прополощи рот. А то будет пахнуть. Полоскал. Совестно глядеть папе и маме в глаза. Противно, что прячешься. На следующий день сделал над собою усилие, подошел к папе и рассказал, как мы вчера курили. У папы потемнело лицо от печали, он оперся лбом о ладонь и долго молчал. Потоми грустно сказал: -Если ты будешь курить потихоньку, прячась в сортире и за кустами, то уж лучше кури открыто...И после обеда я торжественно закурил папиросу...У меня щемило на душе, я старался на папу не смотреть,-плевал в угол, и говорил: Какая, в сущности, гадость! И опять втягивал дым в рот».
«После обеда в первый раз я вышел на улицу в штатском пальто, с тросточкою в руках. В руке держал папироску и курил спокойно, не оглядываясь по сторонам...По вечерам, когда Миша ложился спать, я садился за свой стол, курил папиросу за папиросой и в густо накуренной комнате сочинял стихи..». В дальнейшем по всей книге в своих воспоминаниях, он курит, и даже по многу».
«Ужинаем на террасе. Выпиваю рюмку водки,- и так потом вкусно есть подогретый суп, оставшийся от обеда...Расселись на лугу, недалеко от сторожки, выложили свежие огурцы, хлеб, соль. Стояло два глиняных кувшина с водкой. Василий Панов взял чайную чашку, налил ее доверху водкой и поднес мне.-Что ты, что ты! Мне это много!- Ну, ну, нешто можно отказываться? Пей без разговоров!- Да я столько не могу.-Обидишь нас! Как так не могу? Работать с нами мог, а выпить не хочешь? С трудом и великим отвращением проглотил я чашку водки. Я давно уже, с тех пор как стал работать деревенскую работу, с удовольствием выпивал перед едою рюмку-другую водки. Но чашку!...Голова у меня сильно кружилась, в теле было горячо и весело...Скоро выпили оба кувшина, малый опять побежал с пустыми кувшинами в Хмелевую...»
-Знакомо тебе, Саша это?
-Как не знакомо! Но от меня отстали. Спортом занимался.
-Мы напились после окончания школы всем классом. На берегу реки Люга. Состояние мое было такое же, как описывает Вересаев. На следующий день был разговор с матушкой. Больше я никогда в рот водки не брал. Редко по вечерам в кабинете военного прокурора Николая Михайловича Романова одну-две рюмки самого лучшего вина в мире «Мускат белый красного камня». Он его привозил из Крыма. Мы с женой много лет назад купили бутылку шампанского на Новый Год. Выпили по два –три глотка. Эта бутылка потом стояла в холодильнике лет десять, пока это шампанское недопили подруги жены. Дочь не прикасалась к спиртному и даже к пиву вообще никогда.
«Раз как-то говорит Нарыжный-Приходько:-Эх, добре бы выпить! Соберем, Викентий, компанию, кутнем! Поговорим, попоем, все такое. Мне предложение понравилось: «студенческая попойка». Я никогда еще в таких попойках не участвовал. Это было что-то лихое и настоящее-студенческое....Сложились, купили четверть водки, колбасы, сыру, килек. В восьмом часу стали сходиться. Очень скоро взялись за водку. Рюмку выпили, другую, третью....Вышел проводить Шлепянова, который уходил на концерт...Разговорились с ним на крыльце...Он ушел. Меня встретили негодующим ревом: -Где пропадал? Догоняй нас! И заставили подряд выпить, не помню,-сколько рюмок водки...Поздно все разошлись. Сашка остался спать на моей постеле. Я спал у Миши. Утром встал. Голова болит, тошнит, скверно. Весь пол моей комнаты –липкий от рвоты и пролитой водки, рвота на одеяле и подушке, разбитая четверть в углу...И еще на страницах этой книги много-много воспоминаний о выпивке...О том, как спивались писатели, художники...
«Под старость у меня у самого постепенно появилась нелюбовь к мясу и даже больше: вообще неохота к вкусной, разнообразной пище и особенно отвращение к тяжелой праздничной сытости . Если бы я был верующим человеком, я был бы убежден, что это я начинаю думать о душе, о боге, об отходе от мира. Но теперь скажу: ничего такого нет. Просто потребность в какой-то телесной гармоничности...»
-Он был неверующим?
-Ну, раз пил и курил всю жизнь, значит, в Бога не верил.
Учение Живой Этики о вине, наркотиках и мясе.
«Пьянство есть враг психотехники. Пьянство разрушает провода нервов, делает их непригодными для тонких восприятий. Вино разрушает волю. Желание выпить идет из двух источников: первый- накопленная в прошлом энергия, заключенная в соответствующих кристаллизованных формах мысли, которая толкает своего обладателя к совершению и повторению поступков, когда-то уже допущенных раньше; и вторая- это внушение темных сущностей, желающих испытать эти ощущения, то есть бывших пьяниц, ныне развоплощенных, или просто служителей зла, толкающих дух в бездну, ибо конечный этап пьянства-бездна».
-А ведь страшно, Сергеич!
-Конечно, страшно. У меня брат старший спился, хотя и родители не пили. Значит, в прошлом воплощении он пил. А сколько моих товарищей спилось!
-Знаю.
-Продолжаю. «Мы решительно против мясной пищи. Она достаточно препятствовала эволюции. Мы решительно против вина, оно как одурманивание недопустимо. Мы решительно против всех наркотиков./Курево-это наркотик/.
Мы советуем не употреблять мясо из простой целесообразности. Конечно, всякий понимает, что употреблять разлагающиеся клетки вредно. Но когда начинается это разложение? В момент прекращения функции жизни тело теряет заградительное излучение, и немедленно разложение начинается. Потому советуем пищу мучную и растительную, где меньше разложения. Достаточно жировых веществ в коровьем и растительном масле.
Часто люди не подозревают, насколько мясо ограничивает и обезображивает ауру».
Утончение сердца подскажет отказ от мясной пищи».
О религии.
Вересаев пишет: «В нашей гимназии, в беседе с нашим начальством, Сабуров решительно высказался против принудительного хождения учеников в церковь,- это, по его мнению, только убивает в учениках всякое религиозное чувство..
Ко всенощной начальство не требовало, чтоб ходить в гимназическую церковь, и субботние вечера были у гимназистов свободные. Но наши родители тщательно следили, чтобы мы ходили ко всенощной и в приходскую нашу церковь Петра и Павла...
До шестого класса гимназии я искренне и полно верил в православного бога. Одно время, с полгода,- помнится, было это в четвертом классе,- я переживал период аскетизма: постился с умилением, ходил на все церковные службы, перед гимназией заходил к Петру и Павлу к ранней обедне, молился перед сном горячо и подолгу.
«Какое удовольствие Иисусу Христу или богу-отцу, что я такой голодный и несчастный? Каждое воскресенье и каждый праздник мы обязательно ходили в церковь ко всенощной и обедне. После всенощной и на следующий день до конца обедни нельзя было ни петь светских песен, ни танцевать, ни играть светских пьес на фортепиано. Говорить слова «черт» было очень большим грехом. С папой спорить было много труднее.-Какое удовольствие Иисусу Христу, что я голодаю? –Иисусу Христу никакого от этого удовольствия нет, и ты это делаешь не для него, а для себя,-чтобы приучаться не зависеть от своего тела, стоять выше его требований, побеждать их силою своего духа.-Почему собираться вместе в церковь?-Потому, что когда люди вместе, у них легче создается общее молитвенное настроение; церковная служба, пение, каждение, восковые свечи перед иконами-все это помогает вызвать у людей это молитвенное настроение.-Да ведь сам же Христос сказал: «Запритесь в комнате».- Это относится к одиночной молитве. И сам Христос,- неужели ты этого не знаешь?- постоянно посещал храм, выгнал из него торгующих, называл его домом молитвы, домом Отца моего. Я уходил побежденный.
-Виця! Что же это такое? До чего ты дошел? Сестры пришли к тебе просить перед исповедью прощения, а ты им: «Убирайтесь от меня!» Маленьких своих сестер ты хочешь развратить, показать им, что для тебя говение и исповедь-ерунда, пустяки! Я хотел возразить, что все это было вовсе не так, но папа не давал мне ничего сказать. –Да сам-то ты,- какое ты право имеешь не верить в бога? Я бы еще мог с состраданием и сочувствием смотреть на человека, который путем долгих сомнений и нравственных мук дошел до неверия. Но ты, 16-й мальчишка, который и жизни-то еще совершенно не видел, который еще не прочел ни одной серьезной книги, -ты так легко отказываешься от Бога? Нет его! Все ерунда! Господи, ты мне свидетель! В чем другом, а в этом я не виноват! Я все делал, что из них вышли честные, порядочные люди! В этом я не виноват!-Да позволь же, папа... –После того, что ты сегодня сделал, я тебя больше не знаю и не хочу знать! Я тебя своим сыном не признаю. Ты мне больше не сын! Развратитель детей, негодяй! Проклинаю тебя!!»
«Я спросил:-О чем же ты утром молишься,-вот когда у оградки стоишь? -Стоишь да стоишь. Крестишься, кланяешься, а сам думаешь: хорошо теперь барам-спят себе. А ты вставай на работу!-Зачем же ты тогда молишься?- Как же не молиться! Грех. Меня заинтересовало, знает ли что Герасим о загробной жизни. Я спросил: -Ну, а что с тобой будет, когда ты у мрешь?-Не знаешь, что-ли? Закопают в землю, земля в рот напихается. Нехорошо будет.- А душа твоя куда денется?-Какая душа?-Ну твоя душа?-Да что это-душа?-Ну, тело твое в землю закопают, ну, а то, чем ты...чувствуешь, думаешь, это-душа. Она на небо полетит.-Что ж, она с воробья будет ай с ласточку? Видал ты ее когда?-Да нет же, ее нельзя видеть, она такая...невидимая...-Не видал, значит? А почем знаешь, что есть? Я растерялся и не знал, что сказать, а Герасим допрашивал: -С перьями она аль так, голенькая?-Да нет,..Вот, о чем ты думаешь, чувствуешь, говоришь..-А ты вот еще по-немецкому и по французскому говоришь. Значит, у тебя три души?-Да нет, все одна же. Не мог я к нему подойти, не мог заговорить таким языком, чтоб он хотя бы пронял, о чем я говорю. Я стал рассказывать, что люди, которые на земле жили праведно, которые не убивали, не крали, не блудили, попадут в рай,- там будет так хорошо, что мы себе здесь даже и представить не можем.-Что ж там и подсолнух будет?- И подсолнух. Недоверчиво: -И жамки?- И жамки. Герасим подумал. Да туда, чай только господа одни попадут?-Напротив, бог сказал, что богатому гораздо труднее туда попасть, чем бедному. Герасим еще подумал и решительно сказал: Нет, бедных туда не пустят. Господ одних. Знаем мы...»
-Вот, Саша, какое мышление было в царской России о Боге простого народа. Хотя и у интеллигенции-не лучше.
Учение Живой Этики о Церкви и Религии.
«Религии запугали человечество судом и лишили дерзаний. Человек, отдавшийся слепо государственной религии, подобен ослу, несущему неизвестный груз. Можно ли религию допустить как полицейского требование? Можно ли принимать на веру приговор неизвестных людей, получающих плату за общение с небом?
Через три столетия после ухода Благословенного Учение уже наполнилось религиозными спорами. Не прошло века, как христианство проявило крайнюю нетерпимость. Последнее возглашение Мухамета началось с фанатизма.
Религия как связь с Высшим Миром должна быть прежде всего привлекательной. Страх не привлекает, насилие отвратительно, но само понимание Высшего Мира должно быть увлекательно.
Мы должны искоренить безбожие. Дело в том, что лучше сохранить хотя бы обломки познания Иерархии, даже в условных формах, нежели ввергнуться в бездну хаоса. Когда люди услышали о недосягаемости Высшего, они начали вообще свергать все Невидимое. Потому пор приказу Моему будет преследоваться безбожие, которое приняло вид явного сатанизма. Но нельзя больше терпеть эту инволюцию.
Представители церкви сулят народу спасение духа, но дальше физического мира не идут.
Мы не можем назвать ни одной религии, которая хваля Господа, не произносила бы хулы. Искажение учений породило ужас переживаемый. Именно, учения низведены на уровень человеческий, и храмы человечества не есть храм Господа. И слово Владык не утверждается человечеством, ибо Учение Света утерялось в темноте человеческого понимания.
Человеческая нетерпимость ко всему высшему превратила людей в выродков.
Потребность лгать заставляет жрецов старых религий толкать народ в бездну тьмы».
Без Бога нет пути. Можно называть Его как хотите, но Высший Иерархический Принцип должен быть соблюден, иначе не к чему прикрепиться.
Человек, не мыслящий о высшем, обращается в пресмыкающееся».
Дальше читаю из книги Вересаева.
«Переглядываю весь свой юношеский дневник,- и везде тот же курьез: нравственные убеждения-это синоним убеждений религиозных. Вслед за родителями и мне представлялось совершенно бесспорным: кто в бога не верит, у того, конечно, никакой нравственности быть не может, и тогда обязательно человек должен начать развратничать, красть, убивать, делать всякие пакости. И впоследствии, когда я потерял всякую веру, я был очень удивлен: в бога не верю, а решительно нет никакой охоты убить кого-нибудь или выкинуть пакость»....
«Оглядываясь на годы моего студенчества, просматривая тогдашние дневниковые записи, я вижу, что основным моим настроением-поистине, почти нормальным состоянием-была глубочайшая душевная угнетенность. И по натуре и по наследственности я человек здоровый. Но, видно, условия студенческой жизни били по здоровью в самый корень. Плохой стол, студенческий желудочный катар от него, запоры и геморрой; сидячая, исключительно умственная жизнь; отсутствие физических упражнений; курение по 20-30 папирос в день; безобразная половая жизнь с многонедельным воздержанием, бунтующими в крови сладострастными чертиками и с страстно желаемыми объятиями проститутки, после которых было омерзение до тошноты; отсутствие вольного общественного воздуха...»
Учение Живой Этики о жизни и нравственности.
«Цель жизни- очутиться в Огненном Мире со всеми накоплениями сознания.
Зачем вы живете? Чтоб познавать и совершенствоваться. Ничего туманное не удовлетворит нас.
Путь жизни есть взаимная помощь.
Являя ограничение своим жизням, люди ограничивают свою деятельность. Ведь центры людей спят. Ограничивая свою жизнь, он ограничивает Космос.
Наше краткое здешнее пребывание дано, как самое лучшее благо для спешного движения к Огненному Миру..
Смысл жизни утверждается в сознании человеческом, когда явлено понимание роли человека в Космосе. У Нас мир намечается как поле действия во имя блага человечества.
Нет более мощного чистилища, нежели жизнь земная, если напряжены все потенциальности духа. Также нет мощнее ада, нежели земные заразы духа.
Жизнь начавшаяся, продолжается в сферах надземных.
Язвы духа переносятся в Мир Тонкий, если они не изжиты на Земле. Освобождение от тела не есть освобождение от духовных язв.
Земная жизнь есть миг, который не имеет соизмерения с Высшим Миром.
Посмотрите, насколько вредят себе люди, ограничивая себя лишь одним земным существованием! Люди уходят от Земли, не думая, что им придется вернуться сюда же. Не страх перед адом, но желание совершенствования поведет людей к улучшению жизни.
Когда Мы настаиваем на полезности нравственной жизни, Мы, прежде всего, оберегаем основные законы Вселенной..
Пока не приобретете знания, до тех пор будете в безнравственности.
Смысл жизни определяется не по внешним условиям, но по растущим внутренним устремлениям.
Люди все же полагают, что земная жизнь есть главная, забывая, что она есть краткая остановка в пути непрерывном. Пусть люди, хотя бы в первобытном мышлении, задают себе вопрос: «Неужели стоит жить, если ничто не существует дальше?»
Мы не умрем, но изменимся. Как еще яснее сказать о вечной жизни.
Учение Жизни должно прежде всего утвердить понятие жизни и за пределами земной оболочки».
Теперь из книги Вересаева.
«И вдруг заметил себе: еще чего-то радостно жду. Чего именно? Смерти! Как странно. Смерти я никогда не боялся, страха смерти никогда не мог понять. Но недавно почувствовал: жду ее, как большого, поднимающего, ослепительно-яркого события. Вовсе не в смысле избавления от жизненной тяготы,- жизнь я люблю. Просто сама по себе смерть сияет в сумрачной дали будущего яркою точкою. А недавно заметил в себе еще вот что. Человек умер неожиданно, сразу,- от разрыва сердца или трамвай раздавил. –Хорошо так умереть,-без мучений, без ожидания надвигающейся смерти! Нет, по-моему, вовсе не хорошо. Смертные муки...Так ли они страшны? А может быть, при неожиданной смерти мы лишаемся переживания такого блаженства, перед которым ничтожны все смертные муки?
И вот теперь,-что же? Значит,- первый звонок? Странно: нисколько это меня не огорчает и не пугает. Никогда я не мог понять страха смерти, хотя все больше любил жизнь. И вот только одно неприятно: при такой болезни можно умереть неожиданно. Это мне не хочется. Мне бы хотелось медленно подойти к смерти, хотя бы с мучениями. Я с замиранием жду этого, как чего-то безмерно сладостного и великого. И уж совсем, конечно, не хочу умереть с распавшеюся и разлагающеюся психикой. Но другое горько. Мне кажется, я только теперь научился думать, писать, жить, обращаться с людьми. Теперь-то бы только и развернуть жизнь и работу. А артерии в мозгу уже склерозируются.
Тут самое главное: человеку должна быть дана возможность встретить смерть достойно.
Умирал один мой знакомый, человек глубоко верующий. Пошел его проведать. Иссох, оброс седою бородою. Жена все силы на него кладет. Лицо у нее бледное от бессонных ночей и хлопот. Что-то мне рассказывает, улыбаясь. Он враждебно посмотрел на нее и сказал: -Вот! Я умираю, а она каким тоном говорит!»
Последняя его запись в книге «Воспоминания».
«9 сент.1940г.-Давление крови у меня непрерывно растет, и все меры мало помогают Сейчас-210. Совершенно не могу физически работать, что меня всегда так живило. Мало и трудно могу работать умственно: сейчас же начинаются боли в голове. Что ж! 72 года. Пора и честь знать. Удивительно, как смерть меня мало пугает! Последним желанием Анаксагора /воплощение Высокого Духа-он же Исус Христос/ было, чтобы в день его кончины ежегодно устраивались детские игры. Я на это не имею права, потому что для детей ничего не сделал. Но я бы хотел, чтобы при моей смерти звучал детский смех, чтобы все кругом улыбались, чтобы не было похоронного настроения, люди не ходили бы с повешенными носами, не вздыхали бы скорбно...» Все! Что скажешь?
Главное скажу: Он не знал ни Тайной Доктрины Блаватской, ни Учения Живой Этики.
-Молодец!
-Это же сразу видно.
-Между тем, когда он учился в медицинском Университете за границей и зная три языка –немецкий, французский и английский он мог бы прочитать там «Тайную Доктрину» или любое произведение Блаватской. Он же, судя по его воспоминаниям, читал почти всех философов европейских и греческих.
-Главное не прочитал. Потому не знает ни о Надземном Мире, ни о Карме и Перевоплощении, ни вообще о Космических Законах.
Учение Живой Этики о смерти.
«Признак отношения к смерти очень важен для характера Учения, в нем заключается понимание перевоплощения.
Мы же говорим-человек рождается вечно, в особенности же в момент так называемой смерти.
Древняя пословица говорит: «Думающий о смерти ее призывает» Также и врачи иногда замечали, что мысль о кончине ее приближает.
Но с давних пор люди привыкли бояться так называемой смерти. Людей запугали адом и в то же время не сказали о значении совершенствования. Невозможно требовать от человека мужества, если он не знает зачем он на Земле и куда он направляется освобожденным.
Мы не любим слово «смерть» и все от него производные. Но все же невежественные отрицатели могут быть названы мертвыми.
Где мы будем после смерти? Мы будем недалеко, и каждый при жизни успел побывать в месте нашего будущего пребывания. Во снах каждый не раз посещал сферы сужденные.
Уверовавший в небытие после земной кончины, окажется в самом жалком положении в Тонком Мире. Он будет в худшем состоянии, нежели последователь самой примитивной религии. Он воспитал свое сознание в отрицании, потому он окажется в постоянном мираже, непонятном и пугающем.
Явление неминуемого перехода возвещено всеми Учениями».
Пьем чай. А ветер, Саша, южный. Это точно к дождю.
После перекуса прогулялись по мысу. Ни на пляже, ни на мысе ни одного человека.
-Вчера тут были люди?
-На пляже были. Сюда никто не приходил. Здесь холодно было. Сильный ветер. А на пляже даже загорали и купались.
-Пойдем к лагерю. Еще кое-что интересное прочитаю. Прочитаю выдержки еще из одной главы книги «Непридуманное» Льва Разгона «Жена президента».
«Товарищ майор! Если у вас в машине есть место, пожалуйста, подвезите меня в Вожаель. ..Высокий полковник с зелеными петличками и медицинской змейкой был со мной изысканно вежлив. Я уселся позади, рядом с ним…Говорил больше полковник. Он рассказывал о своей фронтовой работе…Особо ему посчастливилось на одного подчиненного: он был главным хирургом той армии, где полковник состоял начальником медслужбы. Хирург был зятем Калинина. С калининским зятем он поехал в командировку в Москву и там был приглашен на дачу, где запросто обедал и собеседовал с знаменитым главой нашего государства….И тут меня дернул черт!..Я сказал полковнику, что зять Калинина сейчас является главным хирургом такого-то фронта и находится совсем в другом городе. Полковник некоторое время молчал, потом повернулся ко мне и с убийственной вежливостью спросил: Извините, но ОТКУДА ВЫ ЭТО ЗНАЕТЕ? Это было сказано так, что моя честь не могла такое стерпеть. И я совершенно спокойно ему ответил:-Мне говорила его жена, Лидия Михайловна. Полковник довольно долго молчал, переваривая столь неожиданную информацию, полученную от человека, чье прошлое не оставляло ни каких сомнений. Потом он не выдержал:-Вы меня еще раз извините…Но когда вам это говорила Лидия Михайловна?...Отступать мне было уже почти некуда. –Недели две назад. На этот раз полковник молчал еще дольше. На лице его отражалась почти непосильная для него умственная работа. Очевидно, она ни к чему не привела, потому что, съедаемый вопросами, на которые не мог найти логического ответа, он снова обратился ко мне. –Ради бога, извините мою назойливость…Но где вам об этом говорила Лидия Михайловна?...Она мне об этот говорила в Вожаеле. На этот раз реакция полковника была мгновенной:-Нет, я ничего совершенно не понимаю! Чего ради Лидия Михайловна могла приехать в Вожаель?!...Я молчал как убитый. Чего я буду отвечать? Может, этому полковнику и не положено знать, что знают здесь все?-Майор! Вы не можете мне ответить на этот вопрос? Что могла делать в Вожавеле Лидия Михайловна Калинина? Майор совершенно спокойно сказал:- А на свиданку она приезжала.-То есть как это-на свиданку? К кому она могла приезжать на свиданку-как вы говорите?...-Да к матери своей. Она заключенная у нас тут на Комендантском. При всем своем довольно богатом жизненном опыте я редко встречал такую шоковую реакцию, какая приключилась с полковником. Он схватился руками за голову и с каким-то мычанием уткнул голову в колени. Как припадочный, он раскачивался из стороны в сторону, бессвязный, истерический поток слов из него вытекал бурной, ничем не сдерживаемой рекой…-Боже мой! Боже мой!...Нет, нет, этого нельзя понять! Это не в состоянии вместиться в сознание! Жена Калинина! Жена наше го президента! Да что бы она ни совершила, какое бы преступление ни сделала, но держать жену Калинина в тюрьме, в общей лагере!!! Господи! Позор какой, несчастье какое!!! Когда это? Как это? Может ли это быть?! А как же Михаил Иванович?! Нет, не могу поверить! Этого не может быть! Полковник вытянулся, почти привстал в машине.-Майор! Я желаю ей представиться! Вы меня должны представить ей…В оправдание полковника следует сказать, что его бурная реакция была в общем-то совершенно естественной и человеческой. Даже ко всему привычное сознание с трудом примирялось, что жена главы государства, знаменитого, наиуважаемого деятеля партии, ведет жизнь обыкновенной арестантки в самом обыкновенном лагере. Шок от такого известия испытывали люди и более грамотные, нежели военный врач, недавно начавший работать в лагерях….Старуха/жена Калинина/ прибыла из другого лагеря, в формуляре у нее сказано, что использовать ее можно только на общих подконвойных работах, но врачи на Комендантском дали ей слабую категорию, ее удалось устроить работать в бане: счищать гнид с белья и выдавать белье моющимся. Екатерина Ивановна живет в бельевой, она наконец-то, отдыхает от многих лет, проведенных на общих тяжелых работах и Рика после работы в конторе ежедневно к ней заходит: занести что-нибудь из «вольной» еды, посидеть, поговорить с умной и славной старухой. Она нерусская, мало похожая на работницу, хотя и сказала как-то, что когда-то давно-давно работала на заводе. Да и фамилия у нее вполне русская…-А какая?-Калинина.- Это жена Михаила Ивановича Калинина. Рика не впала в истерию, подобно полковнику, но категорически отказывалась признавать за правду мои слова…Во-первых –не может быть! А затем-при ее отношениях с ней она не могла бы утаить это от нее. Да и об этом не могла бы не знать!
Екатерина Ивановна была одной из немногих, кто продолжал справляться о здоровье Оксаны-моей жены, и доставала ей из кремлевской аптеки недоступные простым смертным лекарства. В конце 37-го года этот источник помощи иссяк: мы узнали, что Екатерина Ивановна арестована…
Собственно говоря, ни медицинскому полковнику, ни Рите, ни кому бы то ни было не следовало приходить в дикое недоумение от того, что в тюрьме сидит жена члена Политбюро. В конце концов, если запросто арестовывают и расстреливают самих членов Политбюро, то почему же каким-то иммунитетом должны пользоваться их жены?...А мы уже знали, что Сталин, при всем своем увлечении передовой техникой, не расстается со старыми восточными привычками: у каждого из его соратников обязательно должны быть арестованы близкие. Кажется, среди ближайшего окружения Сталина не было ни одного человека, у которого не арестовали более или менее близких родственников. У Кагановича одного брата расстреляли, другой предпочел застрелиться сам; у Шверника арестовали и расстреляли жившего с ним мужа его единственной дочери-Стаха Ганецкого; у Ворошилова арестовали родителей жены его сына и пытались арестовать жену Ворошилова-Екатерину Давыдовну; у Молотова, как известно, арестовали его жену, которая сама была каким-то наркомом. Это список можно продолжить… И ничего не было удивительного в том, что арестовали жену и у Калинина…Тем более что- как мне кажется-у Сталина могли быть с Калининым какие-то особые счеты. Все же старик был немного идеалистом. Ну а считаться с Калининым перестали уже давно. Я был на воле, когда арестовали самого старого и близкого друга Калинина, его товарища еще по работе на Путиловском-Александра Васильевича Шотмана. Шотман был не только другом Калинина, старейшим большевиком, руководителем знаменитой «Обуховской обороны», человеком близким к Ленину…Он был еще и членом Президиума ЦИКа, а следовательно, формально личностью «неприкосновенной» и уж, во всяком случае, человеком, чей арест должен был быть формально согласован с Председателем ЦИКа…Ну так вот: пришли ночью к Шотману, спросили первое, что спрашивали у старых большевиков: «Оружие и ленинские документы есть?»-и забрали старика. Жена Шотмана, еле дождавшись утра, позвонила Калинину. Михаил Иванович обрадовался старой своей приятельнице и запел в телефон:-Ну, наконец-то хоть ты позвонила. Уже почти неделю ни ты, ни Шурочка не звонили, это свинство оставлять меня одного сейчас, ну как Шурочкин радикулит, как дети…Жена Шотмана прервала радостно-спокойные слова старого друга. - Миша!. Ты что, сошел с ума или притворяешься: неужели тебе неизвестно, что сегодня ночью взяли Шуру?..Долгое-долгое молчание в телефонной трубке, и затем отчаянный крик бедного президента страны: -Я ничего не знаю! Клянусь, я ничего не знаю!!! …Вечером того же дня жена Шотмана также была арестована…
Молотов никогда не заикался о своей жене, а его дочь, вступая в партию, на вопрос о родителях ответила, что отец у нее- Молотов, а матери у нее нет…
Страшно –даже для меня-было слушать о том, как много и часто Калинин униженно, обливаясь слезами, просил Сталина пощадить его подругу жизни, освободить ее, дать ей возможность хоть перед смертью побыть с ней…Однажды, уже в победные времена, разнежившийся Сталин, которому надоели слезы старика, сказал, что ладно-черт с ним!-освободит он старуху, как только кончится война!
Осенью сорок пятого года, приехав в Москву, я бывал у Екатерины Ивановны. Она жила у своей дочери, в котором прежде жил и я. Ехать к мужу в Кремль она не захотела, и Михаил Иванович понимал, что это ей не нужно…Когда Калинину дали возможность увидеть свою жену, он уже был смертельно болен. Через год, летом 46-го, он умер…За гробом покойного шла Екатерина Ивановна, а рядом с нею шел Сталин со всей своей компанией…»
Так кто такой, Саша, Сталин?
-Воплощение Сатаны!
-А ты хотел Сталина…
-Дурак был!
-Еще прочитаю выдержки из главы «Рощаковский».
«После первого месяца тюрьмы я попал в карцер…Подтирочная бумага является бумагой строгой отчетности. И я оставил себе этот небольшой кусок серой бумаги. А вечером вдруг была внеочередная, совершенно неожиданная, «сухая баня». Или «шмон». Словом-обыск камеры. И у меня нашли кусок клозетной бумаги. Вертухаи составили акт о том, что у арестанта были найдены «письменные принадлежности». Вечером меня забирали в карцер. Карцеры в Бутырках были разные, и мы были наслышаны и о сырых каменных мешках, и о подвалах, где кромешная тьма и бегают крысы. Я попал в «светлый» карцер. Это довольно противная штука. Такой небольшой шкаф-комната . Два шага в длину, полтора в ширину. Окна нет. К стене поднята железная рама с несколькими железными перекладинами. Это кровать. Она весь день поднята и опускается какой-то штукой извне раз в сутки на четыре часа. И раз в сутки дают пайку хлеба в четыреста граммов и кружку кипятка. Шкаф этот, пол, стены, потолок, железная штука, называемая кроватью, металлическая огромная, неопорожняющаяся параша с крышкой-все выкрашено ослепительно белой эмалевой краской. А в потолок ввинчена лампа свечей на пятьсот. И она горит, сволочь, днем и ночью. И через час от этого начинаешь сходить с ума. Большую часть времени я стоял в углу, плотно закрыв глаза и прижав к ним руки в белой же нательной рубахе. Потому что перед вводом в карцер тебя оставляют в одном белье. Но ничего не помогало, свет проникал в мозг, во внутренности, от н его никуда невозможно было деться. Мне было объявлено, что я наказан пятью сутками карцера «обычного режима», что мне не положено стучать, разговаривать, садиться или ложиться на пол и что-то еще делать…А за нарушение любого из этих запретов карцер автоматически продлевается еще на пять суток. Через несколько суток я потерял счет времени…
Нет, неправда, он не такой, как я, как другие. Это только первые недели я продолжал считать надзирателей, следователей такими же людьми, как я,-ну, ошибающимися или негодяями, но все же людьми. Потом у меня это прошло. Сразу. Мгновенно. Однажды в нашу 29 надзиратели принесли человека с допроса. Это был старый человек, который нас поразил тем, что сидел в этой самой 29 в 1911 году. Он был слаб, болен, и били его, очевидно, больше других. Потому что два надзирателя его внесли, и он как мешок, упал на пол у двери и лежал неподвижно. Мы не могли к нему сразу же броситься, потому что один надзиратель остался с ним в камере у приоткрытой двери, а другой вышел и через две минуты вернулся, пропустив вперед женщину в белом халате, Признаюсь, что мы даже на какое-то мгновение забыли о нашем избитом товарище. Это была красивая, очень красивая молодая женщина. Мы не могли отвести от нее глаз. Не наклоняясь, красивая женщина в белом халате носком маленькой элегантной туфли поворачивала голову лежащего человека, его руки, крестом раскинутые на асфальтовом полу камеры, его ноги… Потом она повернулась к надзирателям и сказала: «Перелома нет, одни ушибы…» Повернулась и, не глядя на нас, вернее, глядя на нас, но не видя нас,- вышла из камеры. За ней вышли надзиратели. Вот тогда я понял сразу и навсегда, что они не такие, как мы. Не такие, какими мы были, и уж вовсе не такие, какие мы сейчас и какими мы будем. С этими нельзя вступать в человеческие отношения, нельзя к ним относиться как к людям, они людьми только притворяются, и к ним нужно относится, притворяясь, что считаешь их за людей. Но будучи в полной и непоколебимой уверенности, что людьми они только притворяются. Одни лучше, другие хуже…
Распишитесь здесь. И поставьте число. Не глядя на меня, он протянул мне небольшой четырехугольник белой бумаги. Это был типографски напечатанный бланк с грифом: «Совершенно секретно». Напечатано было: «Постановление Особого совещания при НКВД от….» «От»-было 21 июня 1938 года…»Разгон Лев Эммануилович, член ВКП/б/..За контрреволюционную агитацию /КРА/ приговорить к пяти годам исправительно-трудовых лагерей».
-А жаловаться я имею право?
-Имеете, безусловно, имеете, -предусмотрительно вежливо ответил лейтенант.-А куда?-А куда хотите. Можете в Мосгико,- столь же спокойно сказал лейтенант. Это было, очевидно, острота, произносимая не в первый раз,-предложение жаловаться в Московскую артель инвалидов…
Все мы чрезвычайно наивно считали сроки заключения совершенно условными, нереальными…Все равно через какое-то, и, безусловно, короткое, время все выяснится, ну, просто что-то произойдет, и мы вернемся на волю, потому что то неестественное и страшное, что происходит, не может длиться больше месяца, месяцев, ну года!...Должны были пройти годы, чтобы поняли, что все совершенно серьезно и всамделишно. А могли не освободить и не освобождали/»до особого распоряжения»/ и после окончания срока. Но никого не выпустили ни на один день раньше…
Знал я одного кузнеца, человека необыкновенного таланта…Серегин был крестьянином, никакого отношения к политике н е имел. 2 декабря 1934 года он сидел в кузнице в далекой тамбовской деревне ии объяснял своим односельчанам, какой следовало бы сделать жнейку. Зашедший в кузницу человек сказал: «Слышь, Серегин, Кирова убили…»-Ну и фиг с ним,-ответил Серегин, никогда в жизни не слышавший эту фамилию и уверенный, что речь идет о драке в соседней деревне во время престольного праздника...От какого-то присутствовавшего доброхота слова эти стали известны в райотделе НКВД и легли в досье, заведенное на кузнеца. Через три года Серегин постановлением местной тройки получил десять лет с шифром, содержащим две страшные буквы «Т»/ТЕРОРОРИСТИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ/.
«Нехорошей» статьей считалась также одна из самых распространенных-«ПШ», «подозрение в шпионаже»...множество специалистов носило это клеймо. «ПШ» имели все, когда либо жившие за границей, или имевшие родственников за границей, или знакомые с людьми, жившими за границей...Вообще, поскольку само понятие «подозрение» исключало какую бы то ни было необходимость что-либо доказывать, подозреваемыми в шпионаже оказывались часто люди, никакого отношения к загранице не имевшие: ремесленники в маленьких городах, учителя иностранных языков, дворники, не угодившие чем-либо своим тайным шефам...
Более определенной и ясной была «женская» статья: «ЧСИР»-член семьи изменника родины. Каждый должен был знать, что, оставаясь за границей или вообще будучи обвинен в том совершенно неопределенном и недоказуемом, что именовалось «изменой родине»,- он предает на «поток и разграбление» своих самых близких родных: жену, мать, отца, детей. Все они могли быть осуждены как «ЧСИР»...Счастливы были те, кого арестовывали беременными или брали с грудными детьми. Те имели счастье держать ребенка около себя, остальные умирали от полного неведенья и ужаса за своих маленьких детей...
Не следует думать, что Особое совещание и спецтройки действительно совещались, обсуждали или даже просто читали то, что они подписывали. Летом 1937 года, когда вокруг меня уже было вырублено множество близких мне людей, а сам я выгнан с работы, я зашел в МУР к моему двоюродному брату-заместителю начальника МУРАа. Мерик Горохов был прелестным и добрым человеком. Много лет он работал в пограничной охране, затем оказался в МУРе, грозы московских бандитов и был расстрелян вместе с ним. Мерик был тихий еврей...Я сидел у него в кабинете , когда вошел его секретарь, держа в руках огромную-в несколько сотен листов-кипу документов. Не прерывая\ разговора со мной, Мерик синим карандашом подписывал внизу каждый лист, рядом с другой какой-то подписью. Он не заглядывал в эти листы, а привычно, не глядя, подмахивал. Изредка он прерывался, чтобы потрясти уставшей рукой.-Что это такое ты подписывал?-заинтересованно спросил я.-А я, понимаешь, член тройки. А это постановления об изоляции уголовных, социально вредных элементов,-ответил мне Мерик...Я потом видел-этих эсвеистов. Добрую половину из них составляли люди, которые никаких преступлений не совершали давным-давно. Когда-то они были осуждены, отбыли заключение, потом, что называется, завязали, стали примерными обывателями, женились или вышли замуж, обзавелись детьми, стали рабочими или служащими. Среди них были «перекованные» с Беломорканала и Дмитлага, освобожденные досрочно за ударный труд, награжденные почетными знаками и даже орденами. Все это не имело никакого значения, все они были «изолированы»-как деликатно называлось осуждение на заключение в лагерях. Вот так же, как подписывал постановления мой кузен, подписывали постановления Особого совещания и всяческих троек другие деятели. На всех этих бумагах были всякие подписи и грифы: «Согласовано», «Утверждаю» и пр. Но почти все они подписывались таким же образом, и единственный, кто реально решал участь этих людей, был тот сержант, лейтенант или капитан , кто составлял бумагу, под которой подписывались остальные...
В камере было несколько сот человек, и все они вели себя совершенно свободно: кто спал, кто делал зарядку, кто гулял по камере...-Ну, что ж-будем знакомиться. Михаил Сергеевич Рощаковский. С кем имею честь?...Вот так я целый месяц провел рядом с одним из самых оригинальных и интересных людей из многих, узнанных мною за тюремные и лагерные годы...К началу русско-японской войны Рощаковский командовал миноносцем «Решительный». Миноносец вошел в историю войны как весьма редкий пример военной удачи. Когда русская эскадра делала попытку прорваться из блокированного японцами Порт-Артура, «Решительный» оказался единственным кораблем эскадры, которому удалось вырваться из кольца японских судов...и заскочить в китайский порт Чифу...Японская эскадра плотным кольцом окружила порт Чифу. К «Решительному» подплыл японский катер, японский офицер поднялся на борт русского корабля и в самой оскорбительной форме предложил Рощаковскому немедленно сдаться в плен-кораблю и всему экипажу. Рощаковский на самом изысканном языке посетителя портовых ночных кабаков, ответил, что предложение это для русских неприемлемо, японец внезапно бросился на капитан «РЕШИТЕЛЬНООГО» и вцепился кривыми , но крепкими зубами в его руку...По приказу капитана матросы «Решительного» с толком и не без удовольствия отлупили японца и бросили его в катер....Рощаковский высадил всю команду на берег и-последним оставшись на борту-самолично открыл кингстоны. На глазах у японского флота «Решительный» с неспущенным андреевским флагом ушел на дно. Матросы были интернированы, а сам Рощаковский-не без соизволения китайских властей-бежал за границу...Позже был участником Цусимского боя...до конца войны прожил в японском плену...В плену написал записку о причинах поражения русского флота и о необходимости коренной его организации.. Но ему не помогла и дружба с царем. Записка затерялась в канцеляриях Морского министерства...По просьбе царя он стал дипломатом...В 1914 году бросает дипломатическое ведомство, получает звание контр-адмирала и назначение генерал-губернатором Кольского полуострова...Пока его обухом по голове не стукнули революция и отречение царя от престола. Рощаковский знал, что Михаил, которому царь передал спутавшиеся бразды, имеет способности еще более скромные, чем Николай...Покойный наш государь был че лове ком превосходного воспитания, очень деликатный, хорошо знавший свое-царское-ремесло..Он знал, как и с кем разговаривать, да, да-превосходно это умел! Памяти был необыкновенной и понимания особенностей и деликатности разговора... С гусаром разговаривал иначе, чем с преображенцем...Мог говорить с любым профессором и с мужиком умел запросто разговаривать! А что еще требуется в конце концов от царя? Ну, от русского царя еще, конечно, требуется способность управлять державой. И государь мог бы это делать, если бы не его проклятая деликатность, неуверенный характер да эта огромная, ну огромнейшая же орава бездельников царской фамилии! Мало им всего, что имели, каждый еще лез в советники, руководители, в управляющие. А государь не имел сил и характера своего отца. И еще-семья, такое тяжелое горе в семье!-Это вы про царицу?-Ну, сударь мой, что же вы вслед за этими, репортеришками, будете гадости про нее говорить? Что она с Распутиным, что ли спала? Государыня была глубоко несчастной женщиной...Понимаете, рождаются одни девочки, одни девочки...Престол русский уходит из семьи, впервые прерывается прямое престонаследие, считает себя в этом виноватой. И истеричка при этом- бегает по монастырям, бьет поклоны, выпрашивает у бога наследника,..А когда рождается наследник, выясняется, что он вроде и не жилец! Она не только Распутину, черту с рогами могла душу заложить, чтобы спасти сына! Вот так батенька. А Михаил Александрович был милейший человек, но только в полку. И даже не в гвардейском, а только в армейском полку, где-нибудь в Калуге И не выше подполковника. Для командования полком не годился-был застенчив, жалостлив, терпеть не мог придворных церемоний...А ведь учили на царя!...Развалилась империя. Да-с. Ну, эти субчики-министры, начальники департаментов, сенаторы- все они гроша ломаного не стоили. Без роду, без племени, живут от казны, ни достоинства, ни чести- зависят только от службы, от карьеры. И ради нее-на все готовы. Говорят и делают только то, что может понравиться государю, государыне, великим князьям...Всякой сволочи хотят нравиться, если только это может помочь удержаться. Распутину-Распутину! Иллиодору-Иллиодору! Иоанну Кронштадтскому- и ему!.. О России-никто не думал.
-Да вы- марксист настоящий!
-Монархист я, батенька, а не марксист! Вашего этого Маркса и не читывал никогда, и читать не буду. Все ждут умных советов от евреев! Каждый губернатор держал около себя умного еврея, советовался с ним, себе не верил, других русских считал глупее...Конечно, евреи-народ умный, огонь и воду прошел, так ведь если считать, что ум от страданий, то русские не глупее должны быть! А ваш Маркс-он у вас, как умный еврей при губернаторе...Дас-с. Разваливается Россия. И каждый от нее урвать хочет, хоть чем-нибудь поживиться. Бардак я застал в Петрограде поистине Вавилонский. Служить некому да и не зачем...Рощаковский всех их убеждал, что победа «Белого дела» означает полное крушение России как суверенного и великого государства. Победа белогвардейцев означает, что Россия станет на десятки, если не на сотни лет фактической колонией иностранцев. Что за победу в гражданской войне бывшие правящие классы заплатят страшной ценой расчленения империи полной потерей независимости. И что в России есть лишь одна сила, способная сохранить единую и неделимую Россию,-большевики. Только победа большевиков может сохранить Российскую империю и воссоздать, да и расширить ее могущество».
-Умный был мужик, Сергеич!
-Да! Умнейший был человек.
«Фирма уволила своего директора, впавшего в большевизм, имя его было проклято как имя изменника, в него стреляли белогвардейцы, а Рощаковский упрямо отбивался от всех нападок....
В начале 30-х овдовевший Рощаковский, совершенно одинокий, не имевший детей, дико страдавший от ностальгии, попросился на Родину. В Москве его приняли с редким почтением. Он был назначен главным консультантом по военному судостроению, ему дали почти все, что могли дать: высокое жалование , квартиру, пайки, машину...С ним беседовал Сталин, он бывал часто у Ворошилова. В 1937 году его, натурально, посадили и после того, как долго де ржали в тюрьме без допросов, постановлением Особого совещания дали пять лет «СОЭ»-социально опасному элементу. В этом качестве я его и застал в этапной камере Бутырской тюрьмы....Это было просто удивительно! Он был убежденный монархист, националист и антисемит. Я же был коммунистом, интернационалистом и евреем. Мы спорили почти все время. И выяснилось, что можно спорить с полностью инаковерующим, не раздражаясь, не впадая в ожесточение , с уважением друг к другу. Но не воспитанность была главным, что отличало его от всех людей, с которыми я встречался в тюрьме. Он был единственным, кто был счастлив. Да, да-он был совершенно счастлив и этого не скрывал. Я знал людей, которые внешне тоже выражали свое удовольствие. Но это не было никаким счастьем, это было самое обыкновенное злорадство. Таким, например, был Цидербаум-брат Мартова....В день его рождения к особняку, где жил ссыльный, подкатывали-одна за другой-машины с начальниками местного ГПУ. Каждый привозил огромный торт, поздравлял своего подопечного и вручал телеграмму от одного из премьер-министров «дружественных» стран...Конечно, все это идиотское благополучие в 1937 году лопнуло. Цедербаума арестовали и привезли в Москву. Но он так и ничего не понял и был убежден, что и дальше он будет жить в привилегированной ссылке и ждать лучших дней. Он не подозревал, что его ждет каторжный труд в лагере или голод тюремной камеры, а под конец-пуля в затылок при очередной «ликвидации» по присланным из Москвы спискам. Пока что он упивался радостным чувство мести, злорадства. Демонстрирую, что его-старого тюремного сидельца-ничего не смущает, он непрерывно ходил по камере, перешагивал через лежавших на полу людей, и мурлыкал под нос какие-то французские песенки...Иногда он останавливался перед каким-нибудь совершенно убитым и раздавленным человеком, внимательно в него всматривался и сочувственно спрашивал: -Что с вами, коллега? Что случилось? На вас смотреть просто страшно! Что произошло? А-а-а! Не понял сразу. Вас посадили в тюрьму! Вот что, оказывается, вас огорчает, поражает, удивляет, убивает! А когда это вы делали с другими, то вас это не огорчало, не поражало, не удивляло, не убивало... Других, значит, можно, даже нужно! А вот вас, оказывается, нельзя! Ох-хо-хо...Нет, голубчик, про все это уже давным-давно было написано: и в библии, и в элементарном учебнике истории...Просто вы никогда ничему не учились. Ну, поучитесь, коллега,-может, и поумнеете.
Рощаковский совершенно не злорадствовал, ему не было присуще чувство мести, он был счастлив тем, что он –по его убеждению-наконец-то дождался того, во что он страстно верил...Бог надо мною смилостивился, дал мне к концу моей жизни увидеть это счастье!
-Какое же?
-А хотя бы вот эту тюрьму. Я дожил до того, что увидел, наконец, тюрьмы набитые коммунистами, этими, как их-комитерновцами, евреями, всеми политиканами, которые так ничего совершенно не понимают, что же с ними происходит. Вот поглядите на них,-крупные посты занимали в государстве. По-нашему, по-старому-директора департаментов, товарищи министров, члены Государственного совета...Ну, при нас такие хоть политикой не занимались, а ведь эти всю жизнь только политикой и занимались..И все равно-ничегошеньки не понимают! Ни того, что с Россией происходит, ни того, что с ними происходит. Все думают, дурни, что ошибка какая-то случилась! А я-не политик, а просто думающий русский человек-все время ждал этого и надеялся на него, на великого человека, наконец-то ниспосланного нашей многострадальной родине.
-Ну, объясните мне-одному из дураков-что же происходит?
-А происходит, батенька, сызнова-как когда-то после Смутного времени-становление великого русского национального государства с его великими национальными задачами.
-Это какими же?
-А это-превращение России в самое могучее, диктующее другим народам свою волю государство! Это воссоединение России в ее старых границах, это присоединение Галиции, это захват Балкан, это решение вопроса о Дарданеллах и выход России в Средиземное море, это укрепление России н а Дальнем Востоке, это наше проникновение в сердце Европы, в Богемию и Моравию, в Чехию и Словакию, наш выход на Венгерскую равнину...Объединить железом и кровью объединить всех славян в сверхмогучее государство-вот исконная и великая задача, которую не сумели выполнить Романовы и что суждено сделать другим-более великим людям...А государство-оно может быть только национальным, и делается такое государство не поэтами и музыкантами, а холодными, железными людьми. Ах, как я был бы счастлив: дожить бы, когда этот великий, нет-величайший человек!-поймет полностью свою задачу, станет основателем новой русской династии-Иосифом Первым!
-Так он же не русский. И никакой не славянин...
-Ну и что? Во всех государствах основателями новых и прочных династий были чужаки. В Англии-Ганноверы, в Швеции-Бернадоты, в России-Гольштейн-Готторпы. Это не имеет никакого значения!...
-В одном своем фельетоне Михаил Кольцов писал про что-то, что это так же невозможно, как невозможно себе представить Сталина во фраке или мундире с генеральскими погонами...
-Дурак ваш этот фельетонщик! Кольцов-еврей, наверное, и не понимает государственного таланта. А Сталин-он еще будет ходить в эполетах фельдмаршала и вокруг него свита будет в генеральских погонах, и трястись перед ним будут так, как перед Петром не тряслись, и Николай Павлович будет по сравнению с ним либералишкой жалким...
-И классы?
-Это какие классы? Ах, сословия! Ну, конечно, будут. Будет сословие государственных чиновников, сословие ученых, и рабочие будут и крестьяне...Будет и аристократия своя, из которой станут выходить те, кто будет управлять государством, поставлять высших чиновников, дипломатов...
-Наследственная аристократия?
-Ну, голубчик, перестаньте притворяться дурачком и задавать мне глупейшие вопросы! Конечно, как и положено быть, элита будет производить элиту, чиновники-чиновников, инженеры-инженеров, рабочие-рабочих, крестьяне-крестьян. Дети министров рабочими не пойдут, да и профессорские дочки не станут выходить замуж за ваших колхозников. И перегородки сословные в России новой будут выше и крепче, чем в старой...
-Да он, Сергеич, не только умнейший был человек, но и пророком.
-Да, согласен. Но он не знал Учение, что и Джинны строят храмы, но высшего знания Джинны никогда не узнают. Сталин был Джинном. Строил социализм-коммунизм путем жесточайшего террора населения страны. Сталин и его банда в 1926 году отвергли Учение, которое передали ему Рерихи от Учителей человечества. Пошли своим путем строить социализм-коммунизм,-путем насилия.. А насилием ничего нельзя построить. Рухнет это строительство. И рухнуло...
«Страху на Руси хватит- это я вам точно скажу!..Ишь, Николай кровавый!... Это же сказать такое про покойного государя-человека тихого, деликатного, из которого настоящего самодержца не могло никогда быть! Вот новый наш государь-этот покажет всем, какой должна быть власть в государстве! Конечно, на первых порах-пережмет, да-да, пережмет...Потому что всех своих друзей бывших, всех своих товарищей, всех перебить должен!..А это-это как лавина: убивать будут кого надобно и кого ненадобно, в России всегда есть кого убивать. И есть кому убивать....
Очень мне было интересно в России. Отвык, знаете, от России, от русского духа. А приехал, осмотрелся и увидел, что духа этого много...Я там читал книги про большевиков, многих читал, писателей ваших читал-Пильняка, Гладкова, еще каких-то ...Правда, встречал я и таких: любой крупный хозяин возьмет в управляющие и большие деньги станет ему платить. Но на поверку-или еврей, или же старый эмигрант, служил у Круппа, у Эрисона. А русские-они, пожалуй, остались такие же, и еще много пройдет времени и много крови будет пролито, пока новый Петр из них выбьет старомосковскую дурь, лень, мягкотелость...Военные, генералы ваши-они талантливы! Это да! Не меньше, чем наполеоновские маршалы. Встречался я с Тухачевским, с Муклевичем-умные были, очень способные люди. Жаль, жаль, что их постреляли. Чтоб новых вырастить, всегда нужна новая и большая война. А война- она ведь не только героев родит, но и дерьма всяк ого достаточно. Жалко мне, что пока не увидел я в новых русских одного важного качества- чувства достоинства, что-ли. В старой России оно было...А у вас, батенька, я почуял наверху такое холуйство, какое у нас было только в уездной полиции...Но для нас, русских...должна быть настоящая монархия, не английская, не шведская, а русская, самодержавная...А вот теперешнее самодержавие будет таким, ка кого в истории никогда не было! И даст это прибыль нашему государству необыкновенную. Ну, и убытки народу тоже порядочные...Не без этого. Марков, Хвостов, союзники эти- они у меня всегда вызывали стыд и отвращение. Это, конечно, были подонки и хамы. А то, что государь им покровительствовал, так это от слабости характера и от одиночества. Одни из него сосут деньги и ордена, другие открыто презирают, третьи ненавидят и думают только, как бы его убить. А ведь и он человек, и ему хочется, чтобы хоть кто-нибудь его любил, портреты его носил. Черта оседлости, процентная норма для евреев-это все были пережитки дикости, неумения управлять. Вместо того чтобы распустить тетиву, лук все время держали согнутым. Вот он и распрямился. Я евреев почитаю людьми не менее почтенными, чем любые другие. Скорее наоборот, очень умны, способны, надежны; как администратор всегда предпочитал иметь дело с евреями. Но когда я сейчас приехал в Россию, я себя почувствовал как индус, который после долгого отсутствия вернулся в Индию. И в Индии этой роль англичан выполняли евреи. Я понимаю: естественно, они делали революцию, они и плодами ее хотят пользоваться. Но евреи не материал для создания русского государства. Вы-нация не государственная, да вы просто не понимаете самодовлеющей ценности государства! И вам в новом русском государстве снова придется уйти на старое место. Жаль мне вас, батенька, но никуда не денешься!....Да,да- будет государственный антисемитизм. И снова будет процентная норма в университетах, и снова перестанут принимать евреев в ведомство иностранных дел, в полицию, в жандармерию, выключат из государственной элиты...»
-Пока, Сергеич, они у власти. Везде они.
-Ты прав. Продолжаю.
«Но когда создается национальное государство, когда нужно повести за собой народ-нужен лозунг всем понятный, всем ясный-ну вот как ваш этот знаменитый: «Грабь награбленное!» В цивилизованной Германии малокультурный и малоцивилизованный Гитлер пришел к власти, сказа: «Германия-для немцев!» И –пожалуйста-от цивилизованной, интеллигентной, философской Германии пух только полетел, одни рожки и ножки остались! И у нас выкинут этот лозунг: «Россия-для русских!» Неминуемо, неизбежно!...Вот вы, небось, с ужасом смотрите на меня-старого циника!..А какой же я циник? Я просто старый и разумный человек...
Однажды в Ливадии разговорился с Петром Аркадьевичем Столыпиным-государя долго ждали на пристани. Очень был умный человек и знал, что хочет делать, - для государственного человека это почти самое главное! Но был он попорчен-как будто его моль поела!-своим губернаторским прошлым. Узок был, батенька. Н а Россию смотрел как на губернаторство-только большое. А это совсем, совсем другое дело! И опять же был связан со своей средой. Земельный вопрос решал по-куриному, тихонько- как будто у императорской России века впереди. А впереди-то не века, а несколько лет. Пошел бы на принудительное отчуждение за большой выкуп земли у помещиков да и отдал мужикам-и сто-двести лет Россия никакой бы революции не знала и не боялась! У Ллойда Джорджа хватило же ума и решимости...А почему? Своей земли не было, у родичей ее не было, смотрел вперед и думал о пользе государства, а не сословия. А наши дворяне, да и капиталисты-прохлопали они Россию из-за собственной жадности да глупости! Хорошо еще большевики нашлись, а не то-конец был бы русскому государству!..
-Так «Цусима» все же не баталером написана, а писателем...
-Что?! А вы этот роман читали? Я прочел, с интересом прочел. Не писателем он написан, а баталером! Как он был, Новиков, баталером, так баталером и остался, и роман его интересен только тем, что из него можно понять, как баталер смотрит на великие события да судьбы человеческие...Как дурак смотрит! Я с ним долго разговаривал, водку с ним пил. Пообтерся, свет посмотрел, в писатели ваши вышел, богатым стал, известным. А в глазах страх да этакая суетливость угодническая.. Вы меня, старого, извините, батенька,- но у всех вас в глазах: страх да угодничество. У последнего английского матроса не встретите такого...
А Джунковского вы знали?
-Владимира Федоровича? Ну, как же! Самый был красивый свитский генерал! И к тому же вроде свояк государю...Открыто жил с великой княгиней Елизаветой Федоровной-сестрой государыни. Стал ее любовником еще при жизни ее мужа-великого князя Сергея Александровича, а потом, когда его Каляев бомбой-того...-и вовсе перестал стесняться. И, знаете, их никто-даже при дворе! –никто не осуждал. Этот царский дядя был совершенно редкостной скотиной! Хам, педераст.. жил с дворцовыми гренадерами, бил по щекам полицейских.. Государь покойный Александр Александрович очень любил своих братьев, но этого презирал и стыдился просто...Хотел его сослать подальше, в Ташкент, но там уже жил один проворовавшийся родственничек, да и неудобно-родной брат русского императора! Из Петербурга все же выставил- послала в Москву генерал-губернатором. А для приличия женили...Принимает жандармскую службу, становится во главе, ну как гепеу вашего, и вдруг узнает, что какой-то депутат Государственной думы у них тайным агентом работает...И, представляете себе, звонит председателю Думы Родзянко и говорит ему, что вот дескать, Михаил Федорович , один мой тайный агент из охранки пробрался к вам в Думу депутатом...Так неудобно это знаете, какой ни на есть, а парламент. Вызовите этого субчика и скажите, чтобы этак тихо и благородно подал в отставку. Да. А этот агент был у большевиков чуть ли не первым человеком! Представляете, как взвыло охранное отделение!
Да, эта история с Малиновским мне была известна даже больше и лучше, чем Рощаковскому. Охранке выпала редкостная удача-ее сотрудник стал членом Центрального Комитета большевиков, Одним из главнейших лидеров партии, ближайшим помощником Ленина, депутатом Думы... Его парламентская неприкосновенность была как нельзя на руку охранке: можно было брать всех большевиков вокруг Малиновского, а самого провокатора не трогать. И вот все это рушиться из-за странных, старомодных воззрений шефа жандармов...А потом решает покончить с Распутиным-он только-только прибрал к рукам Вырубову, а через нее и царицу...приказал запросто без особых церемоний схапать Распутина да и выслать по месту прежнего жительства-в Сибирь. Ну и скандальчик получился в столице! По приказу государя Джунковского тут же уволили, выслали его в Крым...
Однажды мы компанией пошли на прогулку в горы у залива Ласпи....заблудились самым банальным образом....вышли на какую-то тропинку... пришли к небольшому куску земли... На краю бахчи стояла небольшая хатка... Высокий старик, подвязывающий виноградные лозы, обернулся...Он нам обрадовался...Он предложил нам помыть руки, сесть за большой стол под окнами дома и с казал, что его сестра нас покормит...
-Как Ваше имя и отчество?-спросил я его.
-Владимир Федорович,
-А по фамилии как?-дополнила меня Вера.
-Джунковский.
-Вы случайно не были московским генерал-губернатором?-мгновенно спросил я.
Старик посмотрел на меня спокойно, внимательно, почти улыбаясь.-Ну, если вы, молодой человек, столь осведомлены, то должны знать, что я им был, действительно, почти случайно...
Революцию он встретил на фронте....прибывший туда комиссар Временного правительства предложил ему уйти в отставку. Джунковский уехал в Крым, где у него было небольшое имение...Когда в рыму были белогвардейцы-категорически отказался от какого бы то ни было участия в «белом движении» и ни разу не выехал из своего имения.. При Советской власти-безропотно переехал из барского дома в сторожку и спокойно наблюдал, как в имении хозяйничают его бывшие работник и. Никто Джунковского не трогал, даже Землячка, когда была секретарем Крымского РКП/б/ - и та обошла его своим вниманием. Он никому нужен не был...Когда Советская власть в Крыму укрепилась, нанялся смотрителем маяка на краю залива Ласпи... Джунковский поселился со своей сестрой-фрейлиной государыни-в этом домике и жил в нем благополучно до первой чистки. В 1924 году Джунковского «вычистили» с его работы как бывшего царского сановника. Тогда он решил стать крестьянином. Арендовал кусок заброшенной земли, привел его в порядок, разбил огород и бахчу, восстановил одичавший виноградник...»
-Кошмар, Сергеич! У меня слов нет. Кто же пришли у нас к власти?
-Бесы.
-Но почему?
-Я над этим долго думал. Читая в журнале «Дальний Восток» повесть Михаила Вострикова «Кто вы, Иван Барков?» пришла неожиданно формула из Учения «Живой Этики» о тактике Адверза.
«Мы часто употребляем тактику адверза., чтобы разбудить человеческое сознание. Приходится обращать действия до абсурда., иначе спящие не могут проснуться. Невозможно показывать положение вещей в естественном течении. И «Народ бедствует для восхождения». И еще. «Именно огнем и мечем очищается планета. Ак же иначе проснется сознание? Стремление человечества тонет в земных вожделениях». «Именно, на Земле должно утвердиться огненное очищение». «Ведь атмосфера, окружающая планету, насыщена воплями несовершенства. Ведь ауры человечества настолько физически и духовно заражены, что лишь огненное очищение может дать спасение». «Каждое отступничество от великих законов дает тяжкие последствия. Творчество Космоса определяет иную судьбу жизни, потому искупление неизбежно, ибо очищение огненное дает новое направление течению кармы. Истинно, человечество должно готовиться к огненному очищению...» В 18-19-м и в 20 веках русские отклонились от Бога, то есть от Космических Законов. Как отклонялись, я и прочитаю тебе в следующий раз повесть из журнала «Дальний Восток». Все. Надо перекусывать и топать домой.
Фото-путешественник, член Российского Союза писателей Владимир Маратканов
Свидетельство о публикации №225042400318