Ленская экспедиция Кропоткина по карте на бересте
И.С. Поляков - зоолог, антрополог, этнограф, П.А. Машинский, топограф, П.С. Чистохин, читинский купец, нерчинский скотопромышленник, постоянно занимавшийся доставкою скота на Баргузинские прииски, С.К. Мельников, доверенный Ленского золотопромышленного товарищества, поручившего ему все хозяйственные работы, М.В. Рухлов, доверенный Ленского товарищества, «по мысли которого, - писал П.А. Кропоткин, - возникла эта экспедиция» и который «принимал в ней самое живое участие». В экспедиции также приняли участие два бурята из Агинской степи, приглашенные П.С. Чистохиным, которые могли бы в будущем сопровождать гурты скота из Читы в Олекму [6, с. XII, XVII, 21], С. Степанов и К. Кудрин, проводники экспедиции, эвенки Жеюготского рода Олекминского ведомства [11, с. 58] и конюхи».
Прошу обратить внимание на Рухлова, он не только принял «самое живое участие в экспедиции», но и предоставил Кропоткину берестяную географическую карту аборигенов, по которой экспедиция ориентировалась. Самое время почитать сайт «ЛЁД И ПЛАМЕНЬ: КАК АНАРХИСТ ПЁТР КРОПОТКИН ЗАРЫЛ В ЗЕМЛЮ СВОЙ ТАЛАНТ». Глава «Карта на бересте»: «9 мая 1866 года, Кропоткин выехал из Иркутска в самую главную свою экспедицию — Олёкминско-Витимскую. У неё как будто бы тоже был практический смысл: найти прямой путь из Забайкалья на витимские и олёкминские золотые прииски. Интересно, что участники Сибирской экспедиции ранее в течение нескольких лет пытались найти этот путь. Они пробовали пробираться через параллельные ряды каменных хребтов, которые каждый раз вставали перед ними как будто заново. Кропоткин предложил пойти не с юга на север, как это делали ранее, а наоборот. Но ещё более любопытно, что молодой исследователь доверился подобию карты, вырезанной одним местным жителем, тунгусом, ножом на куске бересты. По этой схеме путь лежал от Витима к устью реки Муи. Но до Витима нужно было добраться по реке Лене. Плавание заняло 24 дня. Впрочем, Кропоткину всё было в радость: он давно мечтал сделать описание Лены, а между делом ещё и исследовал берега, изучал быт местного населения. 5 июня экспедиция отправилась по вьючной тропе на Тихоно-Задонский прииск — здесь был исходный пункт маршрута, который требовалось отыскать. В районе приисков Кропоткин находил валуны и борозды в горных породах — следы мощного ледника, прошедшего и в этих местах когда-то давно. "На этот раз мы нашли путь с олёкминских приисков в Забайкалье, — вспоминал исследователь. — Три месяца мы странствовали по почти совершенно безлюдной горной стране и по болотистому плоскогорью, пока, наконец, добрались до цели наших странствований — до Читы. Найденным нами путём теперь гоняют скот с юга на прииски. Что касается до меня, то это путешествие значительно помогло мне впоследствии найти ключ к общему строению сибирских гор и плоскогорий"». И он не просто «нашёл ключ» - он, собственноручно, начертал уникальные по точности и по мастерству, карты сибирских и дальневосточных российских земель. Но, всё-таки, хотелось некоторых подробностей об этой экспедиции. Вот они: «Роль П. А. Кропоткина в развитии сибирского картографического источниковедения». А. В. Постников. Институт истории естествознания и техники РАН им. С. И. Вавилова, г. Москва, Россия. Опубликовал М. В. Константинов. Итак, «П. А. Кропоткин, безусловно, действовал в духе богатых национальных традиций полевого картографирования, требовавших исчерпывающего выявления всех возможных для картосоставления материалов. Однако среди материалов такого рода встречаются, в частности, и такие нетривиальные для того периода источники, как образцы, демонстрирующие географические и картографические навыки и картографические изображения сибирских племен. Нельзя исключить и того, что возможности привлечения таких сведений стали известны П. А. Кропоткину благодаря знакомству с опубликованными трудами и рукописными материалами его предшественников, в частности академика А. Ф. Миддендорфа, который пользовался картографическими рисунками эвенков [1]. Так или иначе, практика использования туземных географических материалов для проектирования экспедиционных работ и составления карт была сильно расширена П. А. Кропоткиным, который писал: «Когда я готовился к [Олёкминской] экспедиции, мне попалась среди другого материала, собранного на олёкминских приисках М. В. Рухловым … небольшая карта, вырезанная тунгусом ножом на куске бересты. Эта берестяная карта (она, между прочим, является отличным примером полезности геометрической способности даже для первобытного человека и могла бы поэтому заинтересовать А. Р. Уоллэса) так поразила меня своей очевидной правдоподобностью, что я вполне доверился ей и выбрал путь, обозначенный на ней, от Витима к устью большой реки Муи» [11, с. 206].
В ходе Олёкминско-Витимской экспедиции и при составлении ее итоговой карты П. А. Кропоткин неоднократно прибегал к географическим сведениям, почерпнутым у местного населения. Причем, на основании опыта их использования, он сформулировал четкие практические рекомендации по привлечению таких данных, для составления географических карт, Так, в «Отчете об Олёкминско-Витимской экспедиции» Кропоткин следующим образом характеризует географические навыки тунгусов (эвенков) и возможности их использования: «Замечу, кстати, насколько можно полагаться на определения ими расстояний, если только понимать их способ выражения расстояний, которые выражаются, как известно, в днях хода (почему всегда бывает нужно допросить – какого хода, предложить тунгусу известное расстояние и спросить его, сколько тут было бы хода, если бы дорога была такая же, как по речке, длину которой требуется определить, и т. д.)
Особенно высоко оценивал Кропоткин представленную ему М. В. Рухловым небольшую карту, «составленную по расспросам у тунгуса Павла Романова Максимова, изображавшую путь, которого следует держаться, чтобы пройти через Мую на Бомбуйко. Эта карточка не могла не внушить к себе доверия: тунгус, по-видимому, очень хорошо знавший места, подробно обозначил, по каким рекам и ручьям следует идти до Муи, обозначил даже взаимные расстояния. Сумма этих расстояний очень близко сходилась с тем, что гласили наши карты, и разница была так ничтожна, что невольно заставляла верить карточке» [6, с. 27]. В целом ни до П. А. Кропоткина, ни после него, географические навыки и картографические изображения, бытовавшие у сибирских племен, не подвергались столь детальному анализу и не использовались в качестве материала для составления карт так широко и успешно».
То есть – «цивилизация белых людей», переоценивает свою исключительность. Задолго до прихода казаков в Сибирь, тунгусы чертили примитивные, но очень точные карты, понятные любому местному жителю, по которым можно было определить не только рельеф местности, но и время в пути до достижения нужного географического объекта. Сейчас, до этого дошли и российские источники – Интернет вам скажет время, за которое вы можете доехать от одного населённого пункта до другого. А эвенки, что в переводе на русский означает «идущие поперёк хребтов», с незапамятных времён, уже владели передовыми технологиями! Вы представляете, насколько сильнО абстрактное мышление у этого народа!? Они могли себе представить огромную по площади территорию, в сильно уменьшенном масштабе, и нацарапать её ножом на бересте, уточнив время в пути! Похоже, что из русских научных светил, первый, опытом тунгусов-эвенков, воспользовался в своих чертежах Ремезов. Он, смог нанести на бумагу местность, лишь в конце семнадцатого века. Притом, его чертежи не сильно отличаются от тунгусских - там нет ни параллелей, ни меридианов. К тому же у него не соблюдаются пропорции. А тунгусы были более точны – если знаешь, сколько дней ехать на лошади, до точки назначения, то пропорции и масштаб не важны. Важно направление движения и легко заметные ориентиры, нанесённые на бересту. И тогда, в пункт назначения, ты прибудешь согласно расписанию.
Свидетельство о публикации №225042400534