Об истории епитимии и ее значении

                Всякий, считающий себя православным, слышал это слово и имеет общее представление о нем. Принято считать и в миру, и в клире, что епитимия – это церковное наказание, которое батюшка выписывает, аки штраф по итогам исповеди. Далее такого профанного представления, мышление большинства не простирается. На самом деле, это один из самых неисследованных вопросов церковного быта, поскольку сведения о епитимийной дисциплине Русской Православной Церкви крайне скудны и противоречивы. Я предлагаю разобраться в этом  вопросе хотя бы для того, чтобы понимать, что такое епитимия на самом деле, и как относится к действиям священника в Таинстве Покаяния. Популярный, но весьма далекий от Православия портал «Азбука веры» дает ей такое определение: «Епитимия; (эпитимия, епитимья;) (от греч. – наказание) – церковное наказание за грехи, средство искупления грехов; духовно-воспитательная мера, направленная на исправление человека, средство помощи кающемуся в борьбе с грехом. Епитимия в некоторых текстах также называется удовлетворением, каноном». Как всегда, – пустословие с набором бессмысленных изречений. Ранее я уже говорил, что подобные сайты и порталы публикуют информацию от людей, совершенно далеких от Православия и его догматики. Они не понимают, что пишут, для чего и, что написанное означает или какие последствия может за собой повлечь. Поэтому рекомендую в богопознании к подобным источникам не обращаться. Кратко разберем это определение.
                Церковное наказание за грехи. Это не совсем корректное определение, поскольку достоверный перевод с греческого звучит так: «епитимия – наказание по закону». И если руководствоваться этим, то смысл епитимии существенно меняется, поскольку из понятия духовного она превращается в юридическое, к душе никакого отношения не имеющая. Более вменяемый портал «Православная энциклопедия» вещает: «Епитимия; – церковное наказание (прещение), налагаемое на мирян. Главная цель Е. состоит не в возмездии верующим за преступные деяния или ограждении их от таковых (хотя, и такая цель преследуется наложением Е.), а в исцелении болезненных состояний души грешников. В правилах св. отцов покаяние рассматривается как "врачевание" (Вас. Вел. 3; Григ. Нис. 8; Трул. 102)». Скрепя сердцем, можно условно принять такое определение, и то с большой осторожностью, поскольку в нем заложены взаимоисключающие вещи. Если епитимия – наказание, то как оно может состоять «не в возмездии за преступные деяния»? Закон потому и закон, что наказывает преступников. И если есть наказание, то отметается исцеление, поскольку зло не врачуется, а карается. И если дошло до наказания, то исправление – опоздало. Содом и Гоморра были наказаны, а не уврачеваны.
                Если епитимию рассматривать с юридической точки зрения, то любое наказание по закону (неважно светскому или церковному) призвано не исправить и исцелить, а пресечь и устрашить. В том и состоит неотвратимость наказания, чтобы всякий преступник получил по заслугам, знал это и боялся этого. Страх разделить участь приговоренного, всегда был сильным сдерживающим фактором. Если  рассматривать епитимию в свете Православного богословия, то она является увещеванием с одной стороны и изглаживаем греха – с другой, то есть предостережением о недопустимости греха и восстановлением нарушенного злом через совершение блага.  Таким образом, весы правосудия Божьего сохраняют равновесие. При любом подходе епитимия – не врачующая душу сила, а форма проявления этой силы, поскольку грех исцеляет не наказание, а благодать Духа. Далее на голубом глазу «Азбука веры» утверждает, что епитимия это: «духовно-воспитательная мера, направленная на исправление человека, средство помощи кающемуся в борьбе с грехом». Однако исправить человека невозможно никакими духовно-воспитательными средствами, потому что исправление души – исключительно во власти Бога и зависит от устремления кающегося. В противном случае, у нас уже в I  в. не осталось бы ни одного грешника. Все бы исправились при помощи духовного наказания.  И здесь опять сплошное противоречие: если епитимия – средство исправления, то как оно одновременно может быть средством помощи кающемуся. Если грешник кается, то он уже исправился. Покаяние, как я уже говорил, это глубоко сакральный акт взаимоотношения человека и Бога, в котором присутствие любой третьей силы исключается. Если согрешивший уже обратился к Богу, то помощь со стороны ему не нужна, а если не обратился, то ему никто и ничего кроме Бога не поможет. В противном случае, одними увещеваниями и проповедями можно было всех привести к покаянию и исправлению, чего мы никак не наблюдаем.  Это всего лишь маленький, но наглядный пример того, насколько опасно доверяться профанным порталом на православную тему. Пишут кто угодно, о чем угодно и как угодно, не вдумываясь в суть написанного.
                Итак, что же такое епитимия и какова ее цель. Если кратко, то ее назначение  –  разбудить совесть грешника, раскрыть перед ним грех, чтобы он обратился с покаянием и привлек к себе милость Господа, сглаживающую любое зло; ибо, как учат отцы, –  нет греха выше милосердия Божьего. Епитимия только обозначает нарушение заповеди, обличает грех, а исправляет его и врачует душу покаянное обращение к Богу, без которого помощь исцеляющей благодати Духа невозможна. Другими словами, исправляет зло человек сам, если добровольно припадет к Источнику всякого блага. Епитимия – это врач, который указывает на болезнь и дает рекомендации по лечению, а выпить микстуру или вылить в унитаз зависит от больного. Такое определение епитимии можно дать в самой общей и доступной форме. На самом деле – это одна из великих тайн Домостроительства, относящаяся к умозрительному богословию, и далее я распространяться не буду.
                Чтобы двигаться дальше, нам необходимо понять, каким образом и главное, – в какой форме епитимийное законодательство пришло на Русь вместе с Православием. И тут нам предстоит тяжкий труд, поскольку аналы Древнерусской церковной истории по этому вопросу весьма и весьма скудны. Наиболее полное представление о понимании русским духовенством церковного наказания дает древнейший памятник епитимийной письменности XII в. «Вопрошанiя Кирика». Он ляжет в основу нашего исследования. Несколько слов о его авторе.  Сам Кирик – духовник Новгородской епархии времен святителя Нифонта Архиепископа Новгородского (ум.1156 г.). Забегая вперед, скажу, что вплоть до начала Синодального периода в Церкви, особенно Северной Руси, сохранялась традиция, в силу которой священник одновременно являлся и духовником. Дело в том, что, принимая исповедь, белый поп или "белец", как он обозначается в письменности того времени, автоматически становился духовным отцом исповедующегося, а тот его духовным чадом, даже, если эта была случайная или разовая исповедь. Поэтому у одного православного могло быть по несколько духовников, о чем свидетельствует дошедшие до нас челобитные и духовные грамоты. Кроме того, приходской настоятель считался духовным отцом всего прихода, собирая вокруг себя единую покаянную семью. Поэтому исповедь у других священников не приветствовалась и считалась изменой своему главе. Хотя, церковного запрета выбирать духовника не было. Этот небольшой экскурс в историю позволит нам более точнее понять развитие епитимийной дисциплины в нашей Церкви.
                Кирик был дитем своего времени и его вопросы касались, в большинстве своем, литургийной практики и церковного быта. Необходимо отметить, что на тот момент отсутствовала система покаянной дисциплины и понятия епитимии у каждого попа было свое. Не знакомые с учением святых отцов, касающихся духовной стороны христианства, священники Древней Церкви видели его суть в обрядовой чистоте и строгой церковной дисциплине. Выдающийся русский церковный историк профессор МДА С.И. Смирнов писал в 1913 году: «Учение  об епитимии, проводимое в Вопрошании [Кирика], значительно расходилось с обычным взглядом на нее Восточной Церкви. Это средство духовного врачевания здесь считается актом юридическим, совершенно внешним». У Кирика было свое понимание христианской нравственности, основу которой он видел  в  физической чистоте человека, понимаемой буквально. Он считал, что: «На нашу грешную землю явилась святая Церковь и принесла с собой святыню таинств, храма и всех предметов богослужебного употребления. А между тем человек нечист и может осквернить святыню; источник его нечистоты в плоти. Отсюда у Кирика возникает две задачи: первая – сохранить от человеческой скверны христианскую святыню, то есть помочь человеку избежать греха; и вторая – получить прощение за грех, если он произошел», – замечает профессор Смирнов. Поэтому все его вопросы к владыке Нифонту сводились к детальной регламентации поведения христианина в церкви и быту. Он ставил своей задачей выработать некий дисциплинарный устав или кодекс, строго наказывающий за любое бытовое отклонение от нормы, оскверняющее, по его мнению, святыню. По мнению Кирика нечистота человека: «проистекает из двух источников – из похоти и из употребления пищи», – как пишет С. Смирнов. Понимание нечистоты у Кирика порой выходило за рамки здравого смысла. Например, он считал, что в спальне супругов нельзя держать иконы, Евангелие и крест, ибо они оскверняются брачным ложем; если женщина рожала, то дом подлежат тщательному мытью и очищению молитвами, и в него можно было заходить только на третий день; если роженица умирала после разрешения, и просила причастить Святых Тайн, то ее надлежало вынести для причастия на покрывале в другой дом. Кирик на полном серьезе вопрошал Нифонта: если попадья пришила латку на портках попа из своего старого платья, то может ли поп в тех портках служить? Что касается семейных отношений, то, как пишет Смирнов, в Вопрошаниях Кирика: «так много нецензурных подробностей, что Калайдович [издатель], издавая сократил памятник». Русский историк справедливо замечает, что подобное мировоззрение ставит Кирика на точку зрения Ветхого Завета, то есть уподобляет «иудейскому служению». Еще раньше другой ученый специалист по церковному праву Н. А. Заозерский (1851 -1919), порицая латинские епитимийные правила,  замечает, что: «По своей форме они могут быть приравнены…к нашим знаменитым вопрошанием Кирика, да и по содержанию едва ли лучше». При дальнейшем рассмотрении, этот взгляд будет иметь для нас важное значение. Исследуя феномен Вопрошаний, С.И. Смирнов пишет: «Мировоззрение этого простого грамотея выросло на очень распространенной тогда  (XIIв.) епитимийной письменности отчасти апокрифического характера, заимствованной нами из Греции и Болгарии».      
                Здесь необходимо пояснить, что вопреки сложившемуся мнению, большую часть духовенства и церковной литературы мы получили не от Византии, а из Болгарии и Южно-Русских земель. Достаточно вспомнить Кирилла и Мефодия. Поэтому религиозные взгляды и церковные книги часто содержали не учение Вселенской Церкви и святых отцов, а личное мнение переводчиков, переписчиков и самочинных богословов, то есть были апокрифами. Соответственно, сложившаяся позже покаянная дисциплина во многом отражала именно эти взгляды. Нужно отметить, что все попытки владыки Нифонта исправить воззрения Кирика успеха не принесли, и его идеи о ритуальной чистоте и мелочной регламентации быта прочно закрепились не только в сознании русского народа, но и в церковной литературе. Как я уже сказал, Кирик пользовался весьма сомнительными источниками канонического права, которые церковная власть в лице архиепископа Нифонта просто не успела изъять. Со временем, Вопрошания так полюбились духовенству и мирянам, что они: «помещаются в Кормчие, в покаянные номоканоны, и заметно влияют на каноническую письменность древней Руси, главным образом покаянной», – делает вывод С.И. Смирнов. Поэтому большая их часть легла в основу Новгородской Кормчей Книги  1282 года, и переизданных в 1650 и 1653 гг., Иосифовской и Никоновской Кормчих. Эти памятники представляли собой сборник законов светских и церковных правил, регламентирующих жизнь христианина. Оттуда идеи Кирика перебрались в нашу Церковь, где благоденствуют и по сей день.
                Вопрошания возникли не на пустом месте и отражали положение Древней Церкви в эпоху ее становления. Еще прочны были в народе языческие представления и верования. «Народ только что оставил "звериный обычай" жизни. Он веровал языческим божествам (Роду и роженицам), шумно справлял языческие праздники (туры, лодыги, колядницы) и обращался к волхвам», – замечает профессор. Добавлю, что и свальный грех не считался среди них чем-то предосудительным. Поэтому, как пишет выдающийся ученый: «Странно было бы ожидать от низшего церковного деятеля этого исторического момента возвышенного этического мировоззрения». Другими словами, свою задачу Кирик видел в выработке строгих дисциплинарных норм под контролем и руководством Церкви. Отсюда и его мелочные вопросы по самым бытовым моментам церковной жизни. Соответственно, всякое нарушение церковной дисциплины в понимании Кирика подлежало епитимийному наказанию. В качестве преемственности и живучести его взглядов можно привести следующее. Кирик проповедовал половое воздержание в Великий Пост и считал, что допускать к причастию можно только тех, кто не осквернил себя плотским сожительством. Этот «иудейский подход» категорически осуждался архиепископом Нифонтом, который говорил: «А вы, попове будучи, оже восхощете служити, коли чи на много дний отлучаетеся от попадий своих?». Тем не менее, кириковское понимание поста  можно увидеть и сегодня в проповедях нашего духовенства. Так что, мировоззрение грамотея-попа пережило богословие святителя Нифонта, который, кстати, был высоко образованным человеком своего времени, прекрасно знавшим обычаи и традиции Восточной Церкви и учение святых отцов. Он постоянно пытался обратить внимание своего горе-попа не на внешнюю, обрядовую сторону Православия, а на нравственную, духовную. Но, увы не преуспел в этом.  Поэтому Вопрошания перешли во всевозможные «Исповедальные опросники», некоторые из которых, иначе как порнографией и назвать нельзя. Идеология Кирика так прочно вошла в церковный быт, что уже в 1913 году, то есть совсем недалеко от нашего времени, профессор Смирнов был вынужден признать: «И теперь в нашем народе, по крайне мере, там, где еще сильна церковная дисциплина, можно отыскать не мало обычаев и предрассудков, воспитанных и привитых духовными отцами древней Руси, начиная с самой глубокой древности…и в пище и в половых отношениях народ поступает так, как наставлял Кирик…в половой сфере у народа не забыт до сих пор календарь, врученный Кириком и разработанный его последователями. Воздерживаются в посты и святые ночи под праздники из опасения, что зачатое дитя будет вором, разбойником или больным». Вот в таких исторических условиях закладывались основы современной епитимийной дисциплины Русской Православной Церкви.
                Теперь необходимо выяснить, какие же виды епитимии дошли до нас из глубокой древности. Выбор у древних отцов был невелик: отлучение от причастия на определенный срок, наложение поста или пищевых и плотских ограничений, совершение определенного количества земных поклонов или молитв. В зависимости от обстоятельств, духовник мог вменить в обязанность изгладить грех каким-либо добрым делом. Самым суровым считалось отлучение от причастия. И здесь наш Кирик оказался верен себе. Он придумал систему, по которой епитимия заменялась обеднями. Так, например, 10 литургий шли в зачет 4 месяцев епитимийного наказания, 20 за 8 месяцев, а 30 за целый год. Понятно, что это никакого отношения к духовному врачеванию не имело, зато существенно влияло на бюджет священника. Именно поэтому, как считает С. Смирнов, такая сомнительная практика прочно вошла в церковный быт. Но: «Нифонт высказался решительно против этого обычая, рассуждая, что в этом случае было бы легко спастись людям знатным и богатым, которые могли заказать сколько угодно литургий и жить в свое удовольствии», – пишет профессор МДА. Нужно заметить, что в той или иной форме наследие Кирика перешло и в наши дни, но несколько в другой форме. Сегодня может и не так часто встречаются заказные литургии, но щедрые пожертвования, порой от неправедного прибытка, вовсе не редкость в нашей Церкви. Внес приличную сумму в церковную казну, и можешь спать спокойно. Все это напоминает католическую ересь об индульгенциях, то есть покупку отпущения грехов за деньги.
                Современное церковное право знает следующие виды епитимии: Великое отлучение – грешник отлучается от церковного общения пожизненно, и его причащение возможно только при смерти; Малое отлучение – лишение Чаши на длительный срок, вплоть до десятка лет. Кроме того, повсеместно практикуются: усиленные пост, молитва, регулярное чтение Библии, отказ от каких-либо видов удовольствий, милостыня, а также поклоны перед святыми образами. Как мы видим, значимого отличия от церковного наказания XII столетия нет. Однако есть существенная разница между верующими древней Руси и современной России. Но при этом, что самое интересное, этический облик духовенства времен князя Изяслава Мстилавича (1090-1154) и нашего священства не особо отличается. Церковь  еще периода Стоглавого Собора 1551 года:  «требовала от духовника учительности, запрещал невеждам браться за трудное дело духовничества, а верующих наставляла не исповедоваться "попови немудру"», – о чем пишет в своей работе С. И. Смирнов. Поэтому Церковь требовала от священства постоянного духовного самообразования и совершенствования, без чего иерейское служение считалось невозможным. Русский переписчик толкований Вальсамона и Зонара XVII столетия свидетельствует об этом так: «колико нужда в научение священных и во исправление исповедающихся и потребна же имети ю духовником, сказует в книзе Номоканон, собранном в святей горе Афон, богодухновенными отцы глаголющеи: яко не имеяй сих книг, не поставляется епископ или иерей, паче же духовник». А другой памятник покаянной письменности – Сборник церковных актов XVII в. из библиотеки графа Уварова, предписывает священнику иметь у себя не менее 15 святоотеческих книг от толкования Зонара до Номоканона Иоанна Постника. Внимание Церкви к духовному образованию священства было вызвано поголовной безграмотностью попов и их нежеланием учиться, что приводило к искажению сути епитимии и не врачевало душу, а причиняло еще больший вред. Все это мы можем наблюдать и в наши дни. Образовательный  курс современного высшего духовного учебного заведения не дает будущему ставленнику необходимых богословских знаний, выпуская церковнослужителей, ориентированных на обрядовую сторону богослужения, то есть специалистов в области «кадила и кропила», как метко подметил один из наших архиереев. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на епитимии ими налагаемые. Как правило, это: земные поклоны, чтение Писания, сугубые молитвы, пост, воздержание. Как все это может способствовать исцелению души и врачевание греховных ран известно только батюшкам и Господу Богу. И если в Древней Русской Церкви подобные прещения приводили к изменению сознания грешника, то в современных условиях это превратилось в пустую формальность: есть грех – значит должна быть епитимия. Причем, неважно какая и на что направленная. Таким образом Таинство Покаяния из духовного-нравственного средства исцеления греха превращается во внешний юридический акт церковного права. Другими словами, преобладает не врачевание, а наказание. Выше я упомянул о принципиальной разнице между верующими древней Руси и нашими современникам, что исключает шаблонное применения епитимийного законодательства. Сейчас хочу остановиться на этом подробнее.   
                Христиане нашей Церкви первых веков относились к вере с детской непосредственностью и отличались сыновьей преданностью своим духовным отцам. Покаянная семья того времени была сильной монолитной частью общества, особенно в Северной Руси. Авторитет духовника был весьма высок и непререкаем. Налагаемые им прещения, носили безусловный характер и не подлежали отмене даже правящим архиереем. Этот обычай пришел еще с Византии. Патерик VII в., повествует об одном иноке, который за оплошность, допущенную при выгуле скота, получил от духовника епитимию не вкушать хлеба, пока не восстановит порушенный скотом забор. Старец наказание наложил и внезапно помер. Встал вопрос о снятии прещения. Ни один из священников или епископов отменить епитимью духовного отца не решился. Дело дошло до Константинопольского Патриарха Сергия (565-638), который только развел руками. Пришлось собирать Поместный собор, но и он оказался бессильным. И несчастному иноку ничего не оставалось, как забыть про хлеб до конца дней. При таком отношении к Церкви и ее учению, духовному отцу как главе семьи, налагаемые епитимии действительно врачевали душу, поскольку возбуждали в грешнике любовь сына к отцу, то есть высшую формы страха Божьего. Именно страх Божий или благодать Духа врачевали душевные раны. Исполняя поклоны или молитвы, совершая пост и бдения, кающийся держал в уме почтение к духовнику и страх перед Богом за непослушание. Не вычитывание акафистов и поклоны с постом  врачевали грех, а любовь к Богу и духовному отцу. А нужно заметить, что епитимии духовных отцов древней Руси были весьма суровы. Так, например, преподобный Пафнутий Боровский (1399-1477), наказывал своих духовных чад, среди которых были бояре и князья запретом от года до 15 лет. Этот запрет подразумевал: отлучение от причастия, положение земных поклонов - утром 250, днем 100, вечером 50. Ежедневное вычитывание двух кафизм в будние дни и два канона с часами по субботам и воскресениям. Сухоядение в понедельник, среду и пятницу и посильная милостыня. Причем, в зависимости от статуса и достатка духовного сына преподобный мог и конкретную сумму обозначить, и чем выше было положение виновного, тем большую он был обязан подать милостыню.
                А что мы имеем в наши дни? Покаянной семьи нет и в помине; духовенство в большинстве своем - высоко эрудированное, но богословски безграмотное; страх Божий остался только в книжках, которые в качестве епитимии повелевают читать батюшки; духовник – должность, а не призвание свыше; духовный отец не имеет ничего общего  с главой покаянной семьи; авторитет священства еще ниже, чем в древней Руси. Чтобы не быть голословным приведу такой пример. Московский князь Василий II Темный (1415-1462) выбрал себе в духовники и поставил игуменом Троице-Сергиевого монастыря преподобного Мартимиана Белозерского (ум.1483). Случилось так, что один из любимых бояр Василия переметнулся на сторону Тверского князя. Темному этот слуга был очень дорог, и он попросил Мартимиана, как своего духовного отца, помочь в возвращении беглеца, обещая последнему честь и богатство. При содействии святого боярин, вернулся к князю, и сразу же был взят под стражу. Этот бесчестный поступок так возмутил преподобного, что он отправился в Москву и объявил Василию Темному о своей "великой печали", лишил князя и его княжение Божьего благословения, попутно наложив суровую епитимью. Это так подействовало на "Господаря всея земли Русской", что он не только освободил боярина и воздал ему должную честь, но вместе с приближенными отправился к Маритимиану просить прощения. Преподобный  принял покаяние "блудного сына" и вернул князю свое благословение. После этого, как пишут историки, Василий Темный стал еще больше любить и уважать своего духовного отца. Можно ли подобный пример власти духовника и его почитание духовным чадом встретить в наши дни?  Сейчас это выглядит как благочестивая сказка, а не реальность православного быта.
                Помимо этого, наши верующие мало что смыслят в духовной жизни и их некому научить. Более того, многие сами себе становятся и духовниками, и учителями, начитавшись богословской литературы, как Кирик апокрифических покаянных свитков. В таких условиях использование в качестве епитимии поклонов или чтение Евангелие, превращается не в духовное врачевание, а в богохульство и профанацию. Формально юридический подход к епитимии вытесняет Духа и душевые раны остаются не уврачеванными. Возникает вопрос: что, отменить епитимию за ненадобностью? Я к этому не призываю, а лишь хочу заметить, что каждый священник должен соотносить наказание с душевным состоянием кающегося и давать то лекарство для души, которое может исцелить, а не погубить. Для этого нужен опыт и служение Слову в Истине, то есть иметь призвание на священство от Бога. Но таковых отцов – единицы на всю нашу Русскую Православную Церковь Московского Патриархата. Поэтому мне представляется, что подлинная епитимия в этих условиях должна заключаться не в использовании Священного Писания, аки бича непокорных в руках иерея, а в пробуждении совести и в исцелении обратным. Например, согрешил блудом – не сиди в интернете и не смотри ТВ, а лучше читай добрые книжки, как «Житие Святых», например, ибо страдания мучеников хорошо очищают душу; украл – сотвори милостыню; обругал кого-то – помолись за него Богу и подай записку о здравии; убил – помоги умирающему или тяжело больному и так далее. Не нужно принуждать священнической властью вычитывать акафисты, Псалтирь или Евангелие, равно как набивать шишки земными поклонами или изматывать себя постом. Это не врачевание, а бессмыслица, не меняющая природу греха, и главное, – отношение грешника к содеянному. Вычитала, например, раба Божия, по наущению батюшки, Евангелие от Матфея и думает, что от греха исцелилась. На самом деле  все это далеко от спасения и Бога отстоит.
                В заключении необходимо сказать следующее. Епитимийные нормы являются неотъемлемой частью духовной жизни Церкви и Таинства Покаяния. Правильное отношение к ним мирян и духовенства, способствует врачеванию души и возвращают на путь Христов. Поэтому главная суть епитимии заключается не в наложении запретов или принуждении к определенным действиям, а в назидании и пробуждении нравственности. Уроки епитимийного врачевания, как средства спасения, мы находим в наследии святых отцов и памятниках покаянной письменности. Упомянутый мною профессор С.И. Смирнов замечает: «Преподобный Нил Сорский искал в книгах разрешение своих вопросов аскетического делания, а простой грамотей требовал от книг указаний церковно-дисциплинарного характера…в поучениях и посланиях древних пастырей слово "учить" в отношении духовника к детям нередко заменялось словом "наказывать", то есть наставлять, приказывать». Может в этом следует искать духовный смысл епитимии – в наставлении, а не в наказании. Понимание епитимии как средства духовного врачевания важно и для духовенства, и для мирян, чтобы одни им не злоупотребляли, а другие видели в нем благо исцеляющее душу в сем мире полном страстей и похотей.