Страшно-тревожно

Вода текла по трубам. На кухне трещал холодильник. За окном гудели деревья, поддаваясь ветру и сгибая свои пушистые ветки. Гиганты с листьями, как человек, делающий зарядку или заглядывающий в окна ради любопытства. 

Вера лежала в кровати, сумрак давно заполз в комнату, украв спокойствие и выплюнув тревожные тени на полосатую стену. Они плясали, надвигались, отчего девушка замирала, но стоило им отойти, и можно было перевести дыхание.

Вдох-выдох. Вдох-выдох.

И снова тени. А в комнате застыла, затаила дыхание жизнь. Верины глаза уперлись в одну, большую и широкоплечую тень, от которой по бокам топорщились две палки-руки. Они угрожающе шевелились, надвигались и чернели, но стоило машинам проехать мимо, а их свету заглянуть в спящие окна квартир, как все тени серели и пропадали на время, даже самые большие и страшные. Их сжирал свет, подобно тому, как солнце съедает темноту, но оно же и создавало тени от живого и неживого, гуляющих за каждым, кто осмелится ступить на планету Земля.

«А кто создает тени ночью?» — подумала Вера и привстала на кровати, упираясь только одной рукой, чтобы другой защититься. Луна ли превращает безобидное в пугающее и жестокое? Или же это искусственный свет, что создал сам человек, порождает всё новых и новых злобных существ? Вначале они, как обычно бывает, обманчивы, только малая рябь выдает их, но и ту смахивают, сгоняют ее и продолжают жить, веря в бесконечно долгий штиль. Но воды только внешне спокойны, они бурлят где-то внутри, тянут на грязное и тёмное дно всё, что находится подле них.

А может, и не хочется никому верить в зло? Вера точно не желала, но кто и о чём когда-либо спросил её? Всё в этой жизни сумбурно, словно судьбы всех людей смешали в одной миске: там счастье, удача, надежда переплелись с болью, обидой и злостью. Попробуй разбери потом, кому что принадлежит, и докажи, что не твоё это — страх и тревога.

«А чьи же они?» — раздалась в голове мысль, когда Вера опустила ноги на холодный пол, по которому дул сквозняк: «Уж точно не мои!».

Её глаза, привыкшие к темноте, видели очертания стола и стула, люстру, отблескивающую, стоит машинам проехать мимо дома, и дверь, которая была закрыта. Тишина сопела, и даже мыши спали, не прогрызая пластиковые плинтуса на потолке, а может, им так же страшно и тревожно, как Вере, и потому они замерли, забились в свою норку. Но Вера не такая, она чуть храбрее, чем затихшие питомцы стен, она чуть сильнее, чем бестелесные тени на стене, она чуть спокойнее, чем ветки, бурлящие за окном. А потому Вера встаёт, раздвигая мрак руками, отмахиваясь от страха и тревоги, и плывёт к двери. К свободе.

«А что, если она не откроется?» – беспокоится Вера и застывает возле стеклянных, но матовых окон двери.

Рука медленно опускается, пока за окном, словно против Вериной свободы, бушевала непогода: с туч падали и разбивались крупные капли, грузно отбивая такт на крыше, ветер вгрызался в деревья и, словно рвущий добычу пёс, трепал ветви в разные стороны. Слышались стоны бури, они эхом отзывались в Вериной голове, заставляли сердце колотиться, а дыхание замирать.

Глазами, полными страха, Вера смотрела в окно, но видела не его. Что-то другое, что-то более пугающее и тревожное, что сидело внутри, не давая Вере освободиться, зажить наконец спокойными и размеренными днями. Оставалось только одно – существовать, спасаться от внешних и внутренних непогод и верить, что однажды всё изменится. Навсегда. 

А пока, убирая руку с двери, Вера другой закрывалась от теней, бушующих на стене, и пятилась от них обратно в тёплую кровать, где можно переждать бурю и спастись от невзгод. Снова в безопасность. Снова в спячку.