Глава восьмая Царское ружье

А вечером он пил свою смородиновую настойку, но не пьянел. Его супруга, Мария Ивановна, добрая и отзывчивая, присела рядом и опустила на его плечи руку.
- Дай бог, правда - то должна восторжествовать. Должны разобраться, что Андрей Иванович не виновен...

Так и просидели почти до утра.
      Разобрались только в 1958 году, через 19 лет после расстрела....
Бешеный темп работы помогал забывать трагедию, хотя бы на время, но рана кровоточила всю жизнь.
В год расстрела отца,  Савиных получает премию Отдела здравоохранения.  Жизнь продолжалась... Приходилось идти вперёд…
 
      Митькин привез ружье перед войной. Оно потеряло царский лоск и слегка покрылось царапинами, зато отработало достойно. Савиных и его супруге привез соболиные шапки в подарок, а дочери -  шубу и варежки. Отказываться было бесполезно, поэтому Мария Ивановна хорошо накормила гостя, а Андрей Григорьевич налил несколько чарок своей настойки.
Захмелевший гость несколько раз пытался хвалить ружье, но хозяин переводил тему в другое русло.
Прощаясь, Митькин выдохнул: «Андрей, хорошее ружье. Если хозяин захочет продать, то дай знать».
      А у хозяина ружья вновь появилась головная боль.
Держать дома было опасно, тем более, что отец враг народа и брат, не дай бог обыск,  и он вспоминает об Одинцове.
       Петр Павлович, кроме своего мастерства в изготовлении нестандартного оборудования и инструментов, был ещё страстным охотником.
На следующий день после возвращения ружья,  в выходной, они собрались в Варюхино,  село,  расположенное в пятидесяти километрах от города в сторону Новосибирска. До революции, через него не только проходил Московский тракт, но и  была переправа на другой берег Томи, поэтому село процветало, не только заезжими домами, но и ремеслами, разведением лошадей, сельским хозяйством, но это было до постройки Транссиба.
       Возле села река образовала многочисленные рукава, которые были богаты рыбой, особенно щукой, окунями, ельцами, но можно было поймать и стерлядь и даже кострюков.
 А между рукавами простирались заросли черемухи, тальника, шиповника, калины, а на открытых местах росла клубника. И все эти места любили водоплавающие птицы, поэтому для охотников и рыбаков это были шикарные места.
       В эту поездку Савиных и взял царское ружье, тем более наступала осень,  и открывался сезон на уток.
Но взял он ружье с другой целью  - хотел оставить у Одинцова в его мастерских,  где  спрятать, как он считал, его было легко.
Совместная работа над экспериментальными инструментами сблизила этих двух одаренных людей, а совместная охота и рыбалка превратила их в друзей.
      Прибыв в Варюхино, они по давней традиции зашли в дом бабушки Настасьи, чтобы отведать ее знаменитых щей, тех самых,  которыми восхищался сам Чехов, останавливаясь у нее на постой почти пятьдесят лет назад, 14 мая 1890  года,  когда он ехал на Сахалин, он писал: "О, восторг! О, пресветлого дне! И в самом деле, хозяйкина дочка подает мне отличных щей с прекрасным мясом и жареной картошки с огурцом. После пана Залесского я ни разу так не обедал. После картошки разошелся и сварил себе кофе. Кутёж!» 
     Андрей Григорьевич в первый раз расспрашивал бабушку об Антоне Павловиче, но услышал немногое:
 «  Для нас он был обыкновенным постояльцем, каких много заезжало к нам. Отец распорядился накормить, а постоялец живой был,  неугомонный, даже в чугунок заглянул. А ещё все хвалил и смотрел на меня,  как на невесту смотрит жених до свадьбы, лицо приходилось прятать от его пронзительного взгляда. Тятя несколько раз зыркнул на меня, и я,  как только накормила гостей,  ушла к себе в комнату. А вот сейчас доску на дом прилепили, знать,  важный был, хотя и росточком маленький человек".
      А посоветовал к ней зайти ее сын, который как - то проводил в клинике проверку финансовой деятельности, он работал в ревизионной комиссии НКВД бухгалтером.
     Вот и сегодня, насытив желудок и отдохнув, они в три утра двинулись к дальним протокам. Охота на уток удалась, к шести утра они вместе набили около 20 уток, причем большую часть из царского ружья,  стреляя по очереди.
Петр Прокопьевич стал интересоваться ружьем, когда они сели перекусить:
-  Интересное ружье, английское, работает как часы. Где добыл Андрей такое сокровище? И почему молчал?
-  Да, какое сокровище, - попытался отмахнуться Савиных, - приобрел на севере, когда был в командировке. 
-  Не скажи,  похожее ружье я видел однажды у кузнеца Гаврилова, жена которого до революции работала у Кухтерина.  Сказывал  он мне, что ружье известной фирмы,  ему Кухтерин поручал его чистку и смазку.
-  Ну вот,  ты больше моего знаешь, - нервно засмеялся Андрей Григорьевич, - для меня это просто хорошее ружье.
-  Ты не прав, с таким ружьём лучше не высовываться, начнут выяснять - сам не рад будешь.
-  Хорошо, пусть лежит, - отмахнулся Савиных, но предложить Одинцову его на хранение,  расхотелось, тот тоже понимал опасность такого соседства...
       Рыбалка шла отменно, сначала шел хороший окунь грамм на триста - четыреста, а потом подошла и щука,  и стали они ловить на живца приличных щук, однако быстро поняли, что рыбы уже многовато - надо думать о ее сохранении.
Кое- как дотащили всю добычу до дома Настасьи, а там уже занялись засолкой и вечером выехали в город.
       Во время дороги Савиных вспомнил Гаврилова, ведь  в студентах он был нахлебником  у кузнеца. Он вспомнил этого жилистого сурового человека, редкое слово которого звучало приказом. А ещё вспомнил, как тот неистово молился перед обедом. К студентам же относился уважительно,   осознавая важность их профессии, скорее из- за недопонимания наук.
" Интересно, как он сейчас живёт при нынешней власти?" - стала волновать его мысль.
И он спросил Одинцова.
Тот рассказал, что кузнец хороший мастер, но есть у него изъян - любит ипподром, пропадая в выходные дни там, и делая  ставки на лошадей. 
-  Если выигрывает, то добряк добряком, детям - конфеты, друзьям – самогон,  а если проиграет, так  жену может побить почём зря.  А ещё, его  дочь, что училась со мной, рассказывала, что он каждый день молится, чтобы советская власть сгинула, но это между нами...
-  Конечно, - уверил Савиных и добавил, - о ружье тоже не стоит кому- либо говорить.
-  Это правильно, я уже забыл,  - Петр Прокопьевич улыбнулся и хлопнул Савиных по спине, - а стреляет отлично!
      А Савиных решил зайти к кузнецу, все же обязан ему простоем в студенческие годы, тем более кормил Гаврилов очень даже хорошо.
      И вот он у своего благодетеля. Там его ждала неожиданность - кузнец валялся в постели, а вокруг хлопотала жена, на лице которой под глазом желтизна выдавала недавний синяк. Гаврилов, не только проиграл почти месячную зарплату на своем любимом гнедом, но хорошо напился с любителями ставок, избил жену, а на следующий день слег.
Отравление оказалось сильное, и Андрей Григорьевич госпитализировал больного в свою клинику,  сам же следил за лечением.
Вечером перед выпиской они разговорились в кабинете. Гаврилов разоткровенничался так, что Савиных было несколько неуютно.
-  Я  до сих пор с уважением отношусь к Кухтерину, и он меня ценил и уважал. Однажды мы с ним даже поспорили на лошадей,  и он проиграл мне, заплатил сто рублей без всяких вопросов. Но самое интересное, что когда я пришел утром к нему за деньгами, то приказчик не пускал меня:
-  Иди ради бога, отсюда, не до тебя. У нас несчастье. Хозяин после ипподрома встречался со студентами и совершил в нетрезвом виде большую ошибку, подписал им вексель на десять тысяч рублей! 
-  Куда такую сумму? – потрясенно спрашиваю,  а он меня почти вытолкал. Только на следующий день получил свои деньги. 
-  Интересно, и куда потратил купец  такую огромную  сумму? - удивился Андрей Григорьевич.
     Позже выяснилось, что один из богатых людей Томска выучился в Гатчине на летчика, заехал в Париж, купил там планер и доставил его в наш город.
Но у этого богатея была невеста, которая поставила условие: либо она будет женой, либо он будет летать ( разбивался - то каждый третий).
Так он и стал ее мужем, а планер поставил в Буфф-сад.
А студенты технологического института организовали аэродинамическое общество или кружок, вот и решили планер выкупить и упросили Кухтерина, навешали ему «лапшу на уши».  Утром он проснулся, послал приказчика аннулировать вексель, но не успел - деньги улетели  и планер тоже.  Именно этот самолёт стал практическим пособием для студентов, среди которых был самый выдающийся конструктор вертолетов Камов. И он помог и Милю стать конструктором вертолетов.
А помог по одной причине, они оба были земляками из славного города Иркутска и учились в одной гимназии, где учителем был один из отцов этих будущих конструкторов России.
-  А что за английское ружье было у Кухтерина? - неожиданно поинтересовался Савиных.
-  Это  было немецкое ружье фирмы Браунинг, там были шикарные рисунки мастера Раша. Он дорожил им.
-  И где оно?
-  А бог его знает, спроси нынешнюю власть, реквизировали, наверное.
И Савиных решился:
-  Мне надо бы одно ружье подобное на хранение пристроить. Можно у вас?
 - Заморское?
-  Ну да, обещал сохранить, а место нужно надёжное 
-  Я могу спрятать, у меня много есть хороших мест.
-  В городе?
-  Не волнуйтесь, спрячу так, что никто и не подумает. Главное, чтобы не помереть самому.
-  Насчёт этого, не волнуйтесь,  сам следить за вашим здоровьем буду!
И примите мою благодарность, да и за все прошлое!
-  Ну, мы уже с вами квиты. Договорились. Жду вашу вещицу.
        Доставка ружья чуть не обернулась трагедией. Андрей Григорьевич решил увезти его на мотоцикле, поместив его в мешке за спиной. Мешок служил рюкзаком. В уголки мешка он положил маленькие картошки, сверху обвязал их веревкой, обеими концами связал горловину мешка, получив подобие ремней, с помощью которых и получился рюкзак.

       Он туда и водрузил свою ценность.
    Было летнее июньское утро.  Светило яркое солнышко, на небе ни облачка. В садике, у дома инвалидов, это угол улиц  Кирова и Киевской, там сидели старушки, с любопытством поглядывая на ворота военного госпиталя, где во дворе на больших оборотах работал другой мотоцикл. Через несколько минут он  выехал из ворот. На нем восседал статный военный, облаченный во все кожаное: куртка,  сапоги,  на руках черные краги, на глазах защитные очки, кожаная фуражка с пятиконечной звездой. Это был начальник военного госпиталя, полковник Ю.А. Александрович.
      Пустынная улица, чарующее утро, ощущение скорости создавали прекрасное настроение.

Не сбавляя скорости,  мотоциклист пересекает улицы Тверскую, Красноармейскую, Вершинина. Неожиданно навстречу полковнику на большой скорости  вылетел Савиных на мотоцикле. Встреча друзей и единственных в городе владельцев мотоциклов была настолько неожиданной, что ни один из них не смог правильно среагировать.
       Удар со скрежетом и треском! Красивый с иголочки мотоцикл " Красный Октябрь" полковника Александровича, описав параболу,  врезается в забор профессора Мыша В. М.
Мотоцикл же Савиных отлетел в тополиную аллею и воткнулся в кусты боярышника. Первым пришел в себя Андрей Григорьевич, болела спина, приложился приклад ружья.
Но он бросился к другу, который лежал с неестественно согнутой рукой.  На их счастье вскоре показались извозчики и увезли обоих в клинику.
    А ружье бесхозное лежало в кабинете клиники и дожидалось, когда Савиных закончит операцию на предплечье полковника.
       Только после обеда оно появилось у Гаврилы Степановича Гаврилова.


      Так ружье с 1938 года по 1948 год спряталось в кузнице, что находилась в районе нынешней улицы Учебной, обеспечивая Савиных относительное спокойствие.
Брата арестовали в 1938 году,  а  А. Г. Савиных без защиты присуждают звание профессора. Разносторонние интересы требуют концентрации и полной самоотдачи, что всегда сопутствуют успеху.

      А война потребовала ещё и дополнительных сил. Томск оказался большим госпиталем, а Савиных стал главным координатором приема и лечения раненых.
Надо отметить, что  советская медицина во многом благодаря великому врачу
и организатору, как Н.Н.Бурденко, смогла поставить рекорд по возвращению раненых в строй, почти 70 процентов вернулись на фронт, когда медицина Вермахта ставила под ружье только 50 процентов. Немалую роль в это достижение внёс и Савиных Андрей Григорьевич в небольшом городе Томске.
      В 1942 году за ним приехал воронок прямо на работу. Двое  товарищей из НКВД пригласили его в машину.
Савиных пришлось отложить операцию и с каменным лицом сесть между молчаливыми спутниками.
      Но подъехали к одному из корпусов политехнического института, во двор, где жили семьи профессоров. Вошли в квартиру, возле которой стояли двое охранников.
      Ему показали молодого человека, который был  явно не русского происхождения, лежащего на кровати. 
На столе в вазе лежали большие красные яблоки и апельсины, что поразило Андрея Григорьевича.
А на входе в мусорном ведре лежала пустая банка,  похожая на банку черной икры довоенного времени.
-  Что с вами?  - участливо спросил Андрей Григорьевич.
-  Горло болит,  - хрипло произнес парень.


Савиных осмотрел, ничего серьезного не обнаружил, простая ангина, начальная стадия. Выписал порошки, прописал полоскание.
-  Спасибо доктор, - вежливо поблагодарил Серго Берия.
     Так Савиных познакомился с самым важным эвакуированным человеком из центральной части России. Мать и сына Берии охраняли и обслуживали около 100 
человек, так нужных на фронте, а за сыном приезжала машина, хотя пешком до главного корпуса было ровно 50 метров.
-  Вы должны обязательно вылечить нашего пациента и чем быстрее, тем лучше, - приказной тон  не понравился врачу, но он не знал фамилию пациента,  только понимал важность особы, однако сказал:
-  Ничего страшного нет. Простая ангина. Любой бы терапевт  справился.-  А у меня…, - он хотел сказать,- "сложные операции раненым".
Но его резко одернул старший офицер:
-  Теперь ваша обязанность поставить молодого человека на ноги, остальное потом.
        Савиных всю дорогу молчал, он вспомнил поступок Боткина, когда тот не поехал на дом к Распутину, хотя его просила императрица,  и усмехнулся про себя:
"Та власть была мягче, может, поэтому и рухнула."