Забавные истории про меня и моих друзей

Дорогие читатели! Маленькие рассказики, которые лежат здесь сейчас перед вами, мечтая быть прочитанными - это такое незатейливое попурри, сложенное из занятных легких сюжетиков; и их вроде бы и не объединяет ничто. Кроме разве лишь того, что всё это - реальные истории, которые произошли когда-то либо со мной, либо с моими друзьями. Или знакомыми. Или незнакомыми. Или не со мной.
Или не реальные. Или не произошли.
Большинство из них вы уже слышали в форме устных рассказов - может, от самих моих друзей, а может лично от меня.
Или я вообще всё это выдумал сам?
Да и важно ли это? Лишь бы было интересно и смешно. Или несмешно. Или печально.
Или не было…
Итак, давайте начинать.

О ПОЛЬЗЕ И ВРЕДЕ ХОРОШЕГО ВОСПИТАНИЯ

…Один мой друг всегда очень легко сходился с женщинами. Не будучи «киногероем», даже напротив, обладая вполне обычной внешностью (да еще и приправленной ранней лысинкой) он, сколько помню, прямо магнитом притягивал толпы дам.
Как у это него получалось - и по сей день получается - не могу постичь. Может, причиной тому его искренняя доброжелательность вкупе с умом и хорошими манерами.
А может - довлатовская «недвусмысленность намерений».
При этом он никакой не донжуан и не ищет однодневных связей. Но непоседливость и любознательность, в сочетании с «дистанционной» профессией и способностями к языкам, гонят его из одной страны в другую; и в каждой он сразу же сходится с девушкой; как правило, местной уроженкой.
Нет, никогда с несколькими сразу! Только серьёзные отношения, переходящие в совместный быт и дружбу с родными.
Знакомство с родителями барышни влечет за собой уикенд, а часто и не один, на их вилле/ранчо/ферме/фазенде/финке/поместьи/хуторе/социальной квартире/ночлежке/трейлере/скамейке на вокзале, и т.д. Отмечу: статус и доход будущих родственников моего друга совершенно не волнуют, он сам человек небедный. Ему важны добропорядочность и теплота отношений.
И вот всё хорошо, и уже дружба семьями, и со стороны кажется: ну наконец, парень определился, остепенился, скоро и детишки пойдут… как вдруг хлоп! а девушки-то и нету.
И спустя неделю уже есть другая - нередко в противоположном конце Европы, а то и мира.
Вот здесь и наступает самое интересное.
Заканчивая отношения, наш старомодный приятель всякий раз пишет прощальное письмо… нет, не девушке.
А её родителям.
Содержание письма примерно такое: дорогие господин и госпожа Икс! (Пьер и Мари, Джон и Джил, Джузеппе и Николетта, Сара и Ребекка…)
К сожалению мы с Дороти/Франческой/Эльжбетой/Аннегрет/Изабель/Ли (нужное подчеркнуть) решили расстаться.
Но это неважно! А важно то, как я был счастлив с вами познакомиться! Вы - замечательная семья, и это огромная честь для меня общаться с такими прекрасными людьми.
Я желаю вам мира и добра, и если это возможно, хочу предложить вам свою дружбу; вопреки тому прискорбному факту, что наш союз с Мариэттой/Зиглиндой/Брониславой/Корделией/Беатриче/Туонг Нган - распался.
Преданный вам навеки
ваш друг
Ловелас Воспитанный.

О ГРЕКАХ, РЕКАХ, РАКАХ И СИЛЕ МОЛИТВЫ

Другой мой друг, скажем, Давид, решил жениться. Причём не абы как, а сочетаться настоящим еврейским браком. Под хупой, как положено.
Нет, религиозным Давид себя никоим образом не считает, но уважение к иудейской традиции ему еще в советском детстве привил его папа Исаак - известный в своем городе сионист-подпольщик, знаток Писания и энтузиаст изучения иврита.
Религиозный брак в Израиле - дело непростое, небыстрое и недешёвое. (Впрочем, говорят, что брак это еще цветочки в сравнении с разводом.)
Как известно, израильский раввинат склонен подвергать сомнению любые документы, происходящие из СССР. Поэтому зачастую невестам и женихам, чтобы подтвердить, что они - настоящие евреи, а не какие-нибудь подделки, необходимо привести в раввинат свидетелей. Идеальный вариант - это родственник, желательно прямой: говорящая на идиш бабушка или прабабушка, по возможности еще не в маразме.

Исаак был просто создан для такого свидетельства.
Во-первых, идиш - его родной язык.
Во-вторых, он знаток Торы, изучал Каббалу и Мишну. У него прекрасная память и ему ничего не стоит ненавязчиво процитировать какой-нибудь малоизвестный мидраш.
В третьих Исаак пенсионер, ему скучно, и не с кем поспорить о рабби Акиве. Дети всё время заняты, а старички за шахматными столиками в парке не знают даже, чем отличается Рамбам от Рамбана; о чем с такими говорить…
Поэтому свою миссию Исаак воспринял с огромным воодушевлением.
Он прибыл точно в назначенный час. Он говорил на идиш, говорил на иврите. Цитировал, трактовал. Он цвёл и был счастлив.
Тем более, что отнеслись к нему седобородые старцы со всем почтением.
Но в какой-то момент внезапно дали ему подсечку каверзным вопросом:
-Реб Исаак, а что с первой женой вашего сына Давида?
Исаак замялся.
-Ну, это было давно. Это не считается. Светский брак, сами понимаете. Они давно развелись.
-Как это светский?
-Ну-у… Советский союз… массовый атеизм.
-Погодите-погодите. То есть вы, такой серьезный человек, такой уважаемый еврей, трепетно сохранявший нашу традицию в галуте… и вы допустили?! Как же вы допустили, чтобы ваш сын… старший?
-Д-да…
-Чтобы ваш старший сын сочетался… «светским браком», как какой-нибудь язычник, как грек?!

Исааку было неудобно и неприятно. Вся радость вдруг резко схлынула. Он чувствовал, что одновременно краснеет и бледнеет, как некогда его студенты в универе, когда он - в бытность свою проректором - «резал» их на госэкзамене.

-Ну ладно, - пришел на помощь главный из «старцев». - Может, хотя бы про себя, мысленно… вот когда вы стояли там, рядом с сыном в этом… ЗАГСе? Так это называется?
Исаак с надеждой кивнул.
-Так вот, может быть вы хоть про себя, в душ;, всё-таки произнесли: «Барух Ата, Адонай…»?

Всё вернулось! Радость вернулась! Исаак воспрял духом настолько, что от возбуждения начал говорить громче и напористее, нежели это уместно в стенах такого строгого учреждения.
-Х-ха!!! Про себя-то? Ой, гевалт! Ну конечно!! Как же вы могли сомневаться? Конечно, мысленно я произнёс…
-Ага… ну что же. Тогда это считается религиозным бракосочетанием.
Исаак осёкся.
-А значит - «гет» нужно получать. Официальный раввинатский развод с бывшей женой.

«Бам-м-м…» - ударил в уши невидимый тамтам.

…На следующий же день Давид улетел с красавицей невестой на Кипр.
Оформлять у греков светский брак.

ПРО ГОЛОДНЫХ СТУДЕНТОВ

…Жили-были А. и Б. Оба - мои друзья.
Нет, они не сидели на трубЭ, а были они студентами. Очень-очень бедными. То есть, совсем бедными. И родители их были тоже очень бедны - потому что эмигранты.
Но всё же положение А. было чуть-чуть лучше, чем у Б., потому что в его кармане лежала, точно некий страховой полис, кредитка на имя его отца (папа имел не самую лучшую, но хотя бы постоянную работу), с его же разрешением пользоваться ею в самых-самых крайних случаях.
Впрочем, А. был очень сознательным сыном и очень рациональным бедняком, и никогда эту карту из кармана не доставал… покуда не…
Однако, пойдём по порядку.
Приближался конец семестра в университете, и вот, прекрасным майским вечером, Профессор объявил студентам, что они все вместе идут праздновать в ресторан.
Практичный А. заблаговременно пообедал - и поужинал - одновременно, дома в общаге. Чтобы запахи прекрасных блюд в ресторане не ввергали его в соблазн и в расход.
К сожалению, это не помогло. Когда вся академическая компания расселась за крепким деревянным столом, и богатые, благополучные соученики принялись наперебой заказывать стейки, шницеля и гуляши, А. понял, что пропал.
И нервно нащупал в кармане заветную карточку.
Его друг Б.пил крохотными глоточками пиво - единственную свою кружку за вечер.
-Слушай, старик, - сказал А. -Разреши мне тебя пригласить. Не привлекая внимания. Давай закажем что-нибудь простенькое, я заплачу папиной картой.
-Спасибо, дорогой, но я не голоден.
-Да ладно, чувак! Ну чего нам-то друг перед другом прикидываться. Оба мы нищие. Сегодня я могу тебя угостить, а завтра ты сможешь угостить меня. Ну, какие между нами счёты?
-Но я правда не хочу есть, - отвечал Б. со скопческим выражением лица, продолжая цедить своё пиво.
-Пацан, ну не морочь голову. Все жрут, как купцы, а ты один сидишь! Словно сирота…
-Да хули ты пристал?! Сказал же - не голоден! Отлюбись от меня!
А. вздохнул и… заказал себе самое дешевое блюдо, какое нашёл в меню. Им оказалась крестьянская яичница с тремя видами колбасы и сосисок, шпеком и зеленью - на тарелке величиной с мельничное колесо.
Он сделал последний заход:
-Слышь, друг… помоги! Я не ожидал, что порция такая огромная. Давай пополам?
В ответ Б. встал и молча пересел на другой конец стола, откуда и наблюдал голодными ненавидящими глазами, как А. поглощал свой омлет. К слову: вкусный до самого смачного умопомрачения.
…А в конце вечера А. достал из кармана заветную карточку и подозвал официанта….
И тут оказалось, что Профессор уже расплатился за всех. Пригласил всех своих студентов на ужин.
Собственно, так принято. Это нормально.
Просто А. и Б. этого не знали…

UNE HISTOIRE D‘AMOUR

А вот история несложившейся любви.
Есть у меня одна знакомая… давайте для примера назовём её Ирина; немного полненькая, но исключительно приятная во всех смыслах дама в раннем пенсионном возрасте, интеллигентная до мозга костей, и при этом, как бы сказать… не чуждая жизненных радостей.
Нет, это не значит, что Ирина легкомысленна. Просто, будучи уже очень давно в разводе, она охотно встречается с подходящими ей по возрасту и статусу кавалерами - но только с интеллигентными до самого костного мозга.
И вот, однажды, солнечным июньским днём, когда Ирина, презрев страх облучения витамином Д, мирно и без задней мысли загорала на тель-авивском пляже Фришман - на неё внезапно «запал» некий старичок. Точнее - пожилой джентльмен. Еще точнее - месье.
Незнакомец принялся так мягко и настойчиво добиваться её дружбы, что Ирина «растаяла».
Да и как было не растаять. Француз. Настоящий. Профессор Сорбонны. Крепко за семьдесят, но сухощавый и подтянутый.
Эрудит, энциклопедист, эстет, эзотерик, элита; эллинист, экзистенциальный эклектик и эксперт по эсперанто; элегантная эспаньолка, эспрессо, эфемерно-элегический эротизм.
Правда, профессор оказался, на беду, женатым. Это, конечно, большая драма.  Но… жена-то его где-то там, вдали, в дивном городе Париже… а от пляжного флирта с разговорами о прекрасном еще никому ничего ужасного никогда не сделалось. Поэтому совесть Ирины была чиста.
Зато разговоры… о мон дьё… сплошь Модильяни, Милан Кундера, Ингмар Бергман, генуэзские церкви и музыка раннего барокко. Всё, как она любила.
…А поздней ночью профессор прислал Ирине свой xй.
То есть, разумеется, фотографию. По вотсаппу. Притом - в самом что ни на есть готовом к работе виде.
О пютан… Если вы не знали до сих пор, что такое - разочарование… во всём самом лучшем и светлом; и утрата надежды, и веры в людей, и в чистую любовь - то вот это было именно оно.
Бергман и Кундера хрипели от возмущения.
Модильяни осунулся еще сильнее.
А нервный Тарковский, до которого в умных разговорах добраться просто не успели, в бессильном гневе кусал свои и так не слишком пышные усы.
Мораль сей басни: пляж - не место для xйни. Прикрывайте свой срам и свой целлюлит! Витамин Д хорош, но риски высоки и неоправданны.
Берегите себя.
«Солнце ещё очень высоко.»

О ЛЮБВИ К ВИНУ

…А вот вам и другая знакомая - можно сказать, друг семьи - она живет постоянно в одной из европейских столиц, но обожает регулярно наведываться в Израиль.
Эта дама - эстет. Сибарит и гурман. Любитель(ница) всего вкусного и изысканного.
Эффектная, яркая особа с зычным голосом и уверенными манерами.
Ну, и с некоторым оттенком снисходительного превосходства по отношению к нам, провинциалам.
Так вот, однажды эта самая леди приехала к нам в гости. С визитом. Зашла в дом, втащила багаж.
И сказала, улыбнувшись:
-Вы, ребята, не думайте: я не забыла, что вы - ценители хороших вин.
Я ответно и понимающе заулыбался, благодарно предвкушая появление из недр парочки бутылок бордо, или кьянти, или риохи.
-Вот, это вам мой подарок.
Наша гостья извлекла из чемодана небольшую разноцветную жестяную табличку, которую можно вешать на стену.
Такими часто декорируют недорогие винные бары.
На табличке были изображены этикетки известных сортов вина.
Па-баммм!!
…Кажется, она (табличка) до сих пор жива: где-то валяется в чулане. Поленились выбросить. Наша знакомая, впрочем, тоже в благополучнейшем здравии.
Ну и дай ей бог всего самого светлого; а также белого, красного, розового и игристого.

ОБ ОДИНОЧЕСТВЕ

И еще история про друга из Европы. Это мой очень близкий друг - давайте для удобства назовём его Алексом.
Сегодня, когда Алекс устроен, благопоучен, окружён любящими его людьми, и не то, чтобы богат, но крепко стоит на ногах - можно уже вспомнить эпизод из мрачноватой поры его жизни; тогда дела его были не вполне хороши.
Итак, однажды моего друга Алекса постиг полный крах. Фиаско по всем статьям.
Бизнес, который он пытался развивать, лопнул с оглушительным треском. Долги исчислялись душераздирающей суммой.
Одновременно с этим он развёлся с женой, снял мансарду на чердаке, где и жил теперь один одинешенек, и подал заявку на пособие по безработице.
Дом и «БМВ» отошли бывшей супруге. Накопления ушли на покрытие задолженностей по банкротству. Работы не предвиделось. Денег не хватало вообще ни на что.
Покупка пачки сигарет грозила уничтожить недельный бюджет.
Будущего видно не было. Перспектива терялась в тумане мрачной повседневности. Люди были отвратительны, чужды и вызывали чувство гадливости.
…Однако же, при всей чудовищной бедности, Алексу была необходима машина. У них там, в Европе, автомобиль по-прежнему не роскошь, а средство передвижения.
Поэтому он приобрёл старенькую, но еще живую «Тойоту» за… 550 евро.
Покупке предшествовал такой диалог с продавцом подержанных машин.
Пройдошливый продавец: Какая мощность тебя интересует?
Алекс(флегматично): Да всё равно.
Продавец: А цвет?
Алекс(так же флегматично): Да всё равно.
Продавец: А марка?
Алекс: Да всё равно.
Продавец: Особые пожелания?
Алекс: Да никаких. Чтоб подешевле - и ездила.
Продавец: Так-с. Я всё понял. А сколько дверей тебе нужно чтобы было у твоей машины?
Алекс(равнодушно): Одна…

…Это всё, что вы хотели узнать об одиночестве, но боялись спросить.

ПОССОРИЛСЯ С ЖЕНОЙ (почти по Чехову)

А еще один мой друг - постоянно ссорился с женой. С одной стороны - вроде бы и любил он её до умопомрачения, до костного хруста… а с другой - порой так ненавидел, что, кажись, вот-вот и убил бы. Кабы ни был бы убеждённым толстовцем и непротивленцем насилию злом.
Чтоб не запутаться, давайте назовем этих ребят - Адам и Ада.
И вот, как-то вечером Адам с Адой опять поскандалили. Дым над полем их битвы стоял оголтелым коромыслом: крики, визг, хлопки дверей, звон бьющейся посуды. Страх и ужас затравленных соседей.
Нервный Адам, как был, в трусах и босиком, выскочил на улицу. На сонную ночную улицу стандартного израильского городка.
Убежал он для того, чтобы не вломить своей любимой Аде с широкого плечевого замаха… ведь не может же он причинить боль любимому существу. Хотя бесило его это существо неимоверно.
Но! Наш Адам, как уже говорилось - потомственный противник насилия, направленного против личности.
Иное дело - вандализм в отношении неодушевленных предметов. Это - пожалуйста. Это сколько хотите.
Он выбежал из подъезда, прихватив по дороге железный ломик. Строители забыли…
Первым на глаза ему попался сверкающий серебристый джип «Мерседес». Адам замахнулся, мечтая разбить в крошево лобовое стекло…
…Но в последний миг затормозил. А вдруг это - не тачара какого-нибудь тупого нувориша и ворюги, как он было подумал, а машина… допустим, уважаемого ученого, или писателя, или скрипача? Может, он десять лет на нее копил? Мечтал о ней?
Адам, скрипя зубами, побежал дальше, сжимая в руке чугунную «фомку».
Маленький новенький красненький «Ситроэн».
Замах!..
Стоп. А если это папа подарил дочке на окончание университета? И она любит эту машинку, как родную кошку? Выйдет утром - и… такая травма?
Нет, нет! Бежим дальше.
Старенький кривой тендер. Работяга, который возит в магазин огурцы…
Мини-вэн. Многодетная мамаша… чем она виновата, что Ада такая тварь?
Адам бежал и бежал, и ярость его не остывала, а лишь пуще накалялась.
Так и добежал он до места, где была припаркована его собственная машина.
Теперь он никому ничего не должен. Ни перед кем не в отчете. Это - его личный вандализм.
Удар! Звон разбитого стекла. Ещё удар! Снова звон! Удар - хруст покарёженного железа. Ещё! И ещё! Вот тебе! Вот тебе, гадина!
…Он расхерачил свой автомобиль в хлам, в лоскуты. В металлолом. В труху. Не оставил на бедняге живого места.
Ахххх! Какое злое удовольствие! Какая месть судьбе!
Но!  Он не тронул никого из посторонних людей, и ничего из их личных вещей.
Адам - молодец! Адам - человек!

…А с Адой они через год всё равно расстались.
Но это уже другой сюжет…

ДЕВЯТЬ РЕВОЛЮЦИЙ

И, наконец, последний эпизод - про меня самого.
Это очень старая и в меру дурацкая история. Даже и не знаю, что она здесь делает.
Начнем по порядку.

…Уже в пять лет я ненавидел Ленина. Да-да. Именно его. Владимира Ильича. Трудно сказать, когда точно я его возненавидел. Но к пяти годам это отношение моё к Ленину сформировалось и закрепилось вполне.
Я спрашивал взрослых: «Почему везде висят его портреты? А почему не мои?»
Да, конечно, потешный детский инфантилизм и эгоцентризм, можно похихикать, но… заметьте, как я уже тогда интуитивно различал и отторгал советскую фальшь.
Дома у нас слушали «Свободу» и «Бибиси», все всё прекрасно знали, читали «Архипелаг» и «Окаянные дни». Оплакивали убитого большевиками Гумилёва.
Дед (мамин отчим) тот вообще был на четверть диссидентом, да к тому же наполовину немцем и наполовину евреем. Страшная, к слову сказать, смесь.
Как это было у Довлатова? «Мои простые родители всё знали, а Эренбург нет.»
Вот и мои родители всё понимали, а я унаследовал у них это понимание.

В сущности, ведь всем в нашей жизни мы обязаны родителям. Мы получаем от них язык, традиции, культуру.
Мы перенимаем их шуточки, анекдоты. Речевые интонации, мимику, пластику и, увы, даже дурные привычки.
Мы наследуем за ними их заблуждения и ошибки.  Мы адаптируем их политические убеждения.
Родители влияют - и очень сильно - на наши литературные, музыкальные, художественные и гастрономические вкусы.

Воспитание, которое я получил, было совершенно антисоветским.
Дед ненавидел Юлиана Семёнова, Андропова, Кобзона, скульптора Мухину, и уж совсем непонятно почему - прекрасного русского композитора Родиона Щедрина. (Деду казалось, что Родион Константинович - тоже часть ненавистного ему советского истеблишмента).
При этом дед рассказывал нам всем истории про Европу, которую никогда в глаза не видел, но слышал про неё от своей мамы - урожденной немки из Гамбурга.
Бабка ловила по ночам «голоса», ездила в загранпоездки от Союза журналистов в разные диковинные страны типа Мексики и Филлипин, и считала себя оппозиционеркой.
Папа лично перекопировал на бабкиной пишущей машинке «Собачье сердце», чтобы научиться  печатать и в дальнейшем посвятить себя драматургии.
Только мы с мамой были относительно нормальными людьми… до известной степени.
Короче, та еще была компашка - моя семья…

В школе я сперва много лет старался быть самим собой: артистичным и эффектным, таким, чтобы взрослые восхищались, мальчики завидовали, а девочки млели.
После того, как мне несколько раз от души навтыкали «дюлей» по мордасам и по шеям, присовокупляя «чё, самый умный, блять?», я на много лет ушёл в идеологическое и эмоциональное подполье - практически до появления Горюхиной.

…Но прежде, чем говорить о ней, нужно ввести в повествование Тамару Серафимовну, учительницу литературы в средних и старших классах.
К литературе Тамара Серафимовна имела такое же отношение, какое имеет к ней составитель телефонного справочника города Нефтеюганска. А к педагогике - как капо в концлагере Берген-Бельзен.
Много лет я терпел её тупое присутствие на уроках литературы, и старался не выделяться ничем. Чтоб маме не приходилось объясняться.
Слушал весь бред, который несла Тамара Серафимовна про «Петрушу». По какой-то непонятной причине именно так, по-свойски (Петруша!) она звала главного героя «Капитанской дочки» Петра Гринёва; будто бы это лично ей он подарил заячий тулупчик. А ещё про Пушкина и декабристов, про Лермонтова и кабардинцев, и всё это не считая княжны Мери, Мцыри, Муму, семьи Мармеладовых, князя Мышкина и множественных книжных Маш.
Но… настал и мой звёздный час: в начале нашего восьмого класса Тамара Серафимовна наконец-то заболела. Да ещё не насморком, а чем-то весьма основательным: заболела аж на целую четверть.
Заменять её прислали профессора Горюхину из пединститута.
Горюхина была в нашем городе этакой литературно-педагогической звездой.
И вот как-то так - я уж и не помню, как именно это произошло - мы с ней друг друга вычислили, опознали, обнюхали, и, счастливо виляя хвостами, слились в дружеском литературном экстазе, радостно потявкивая.
Она - обнаружила мальчика с явными литературными способностями, и притом нонконформиста, артиста, понтёжника и фрондёра, от чего пришла в полнейший восторг.
Я - узнал, что «училка» не всегда означает «идиотка». Что можно быть умной, чуткой, понимающей, и давать ученику свободу.
Мы с Горюхиной провели вместе фантастическую четверть. Я - ко всеобщему изумлению - превратился из двоечника с задней парты в звезду класса и «нового Аксёнова».
Она - придумывала мне какие-то нестандартные задания, по которым я писал ей ночами напролёт свободные эссе длиной с «Набережную неисцелимых», и был при этом совершенно счастлив, словно это пишется не для ненавистной школы, а лично для меня. Впрочем, так оно и было.

…А затем вернулась Тамара Серафимовна.
Её возвращение сразу же ознаменовалось сценой, которую я не забуду никогда, настолько она была смешна и гениальна.
Расслабившись на горюхинской вольнице, я написал Тамаре Семафоровне (как мы ее звали) сочинение «на свободную тему»; по одной из своих любимых книг.
(Нет, это не стендап. И не анекдот. Потому что нарочно такого не придумаешь.)
Короче… Тамара Серафимовна принялась убеждать меня, что НЕТ такого романа «Белая Гвардия»…
Да-да, вы не ослышались. Именно - нет. Не то, чтобы это был, допустим, плохой роман. Неталантливый, неправильный, идеологически неверный…
А в смысле, что его вообще - НЕТ. Не существует.
Она, Тамара Серафимовна, его не читала - а следовательно, и другим не надо; его нет.

…А на экзаменационном сочинении при окончании восьмого класса я с испугу девять раз подряд написал с большой буквы слово «Революция».
Это был с моей стороны чистейший коллаборационизм. Пресмыкание. Подмигивание.
Если бы я мог связать масштаб шрифта с моим истинным отношением к перевороту 1917 года, то никто вообще не разглядел бы начальную букву «р».
Но я не хотел, чтобы у родителей были проблемы.
Да и у меня тоже. Мне нужно было закончить свои отношения с советской школой и сбежать от неё в музыкальное училище.
Поэтому я был готов на любое соглашательство.
И, чтобы подчеркнуть свою лояльность умирающему советскому режиму, (на дворе был 1987 год. Сахарова еще не выпустили из Горького. «Крутой маршрут» и «Остров Крым» еще не напечатали. Но ветер перемен уже мутил умы…) я написал название большевитского путча с большой буквы: Революция. Я это сам придумал, чтобы сделать приятное им и Тамаре Серафимовне. 
И повторил это девять раз.
За что и был наказан. Конформизм он вообще наказуем.
Оказалось, что идеология идеологией, а орфография своим порядком.
И «революция» пишется запросто, без чинов. Кто ж мог ждать такой подлянки от советской власти?
Тамара Серафимовна засчитала мне это как девять (!) ошибок, и влепила за сочинение двойку.
…Нелегко было моему папе доказать завучу и директору, что девять одинаковых ошибок - это не девять ошибок, а одна. Повторённая девять раз. (Тогда еще не знали слов «копи-пэйст»).
И к тому же - ошибка, продиктованная огромным уважением к… Революции. (Всем встать!!) Святая святых.
…Одним словом, отмазали меня. С трудом. Схлопотал я по литературе свою честную тройку (хорошо, что бедная Горюхина этого не узнала) и полетел прочь от советской школы белым лебедем с чёрной отметиной.
(Забавно, что по математике, в которой я всегда был ни бум-бум, я получил пять… ловко и удачно списал. Парадокс…)
А потом времена поменялись.

На первом курсе музучилища комсорг отделения Настя Опанасенко спрашивала: «Ну, ты собираешься вступать в комсомол? А чего ждешь?»
А на четвертом: «Ну, ты уже вышел из комсомола? Все наши вышли, а ты чего ждёшь?»
И очень удивлялась, когда я говорил, что выходить я не собираюсь - оттого что я в её трипперный комсомол никогда и не вступал.

…А дальше - я уехал из этой загадочной страны и ни разу не возвращался в свой родной город, о чем нимало не сожалею; и больше - к счастью - не имею никакого отношения к тому, что там происходит. Знаю, что маятник качнулся обратно. Комсомол снова на коне, а Революция теперь-то уж точно с самой большой буквы. И с каждым годом эта Буква всё растёт.
Знаю, что Горюхина несколько лет назад умерла - вовремя! Окруженная любящими учениками, в почтенном возрасте.
А вот Тамара Серафимовна бессмертна.
Как бессмертен идиотизм, ленинизм, лагерный дух надзирательства и вечная мерзлота. Особенно в тех краях.
Но всё это теперь уже где-то далеко. Мир ушёл вперёд, и он полон других, гораздо более острых и интересных проблем и ощущений.
А от прошлого остались лишь анекдоты. Или, если деликатнее - воспоминания.
…Ну а в какой-то момент и мы сами превратимся в чьи-то воспоминания - например, наших детей.
И дай бог, чтобы они - воспоминания наших детей о нас - были приятными…