Эдельвейс, смотрящий на Солнце

(Поэма о цветах, которыми мы одариваем любимых)


Ты знаешь, что было, что есть и что будет.
Ты сможешь зажечь в своём сердце огонь.

Не мудрость старейшин твой узел разрубит:
Она только меч, что вложили в ладонь.

Но меч лишь разрубит, но не рассудит,
Ты сердцем сражайся и меч свой не тронь!

Ты знаешь, что было. Ты знаешь, что будет.
Ты сможешь зажечь в своём сердце огонь.



Давным-давно, когда юное Солнце в первый раз появилось на небе, в холодных горах родился новый цветок – эдельвейс.

— Давай поиграем в гляделки! — предложило Солнце.

— Давай! — согласился эдельвейс.

Долго смотрели Солнце и цветок в глаза друг другу и улыбались. Целый день. Но наконец Солнце, не выдержав, скрылось за горизонтом.

Проснувшись на следующее утро, Солнце предложило эдельвейсу:

— Давай сыграем заново!

— Давай! — снова согласился цветок.

И снова смотрели Солнце и эдельвейс друг другу в глаза целый день. И снова к вечеру Солнце спряталось за горизонтом, не выдержав пристального взгляда цветка.

И с тех пор каждый день Солнце пытается переглядеть эдельвейс, но каждый раз цветок оказывается сильнее…


I


Кто знает, когда впервые появилась прекрасная традиция дарить своей возлюбленной цветы… Но, любуясь на сказочную красоту цветов и слушая, как замирает сердце, когда ты видишь глаза любимой, невольно думаешь: эта традиция появилась, когда человек впервые придумал и впервые сказал слово «люблю». До этого мужчина дарил женщине шкуру леопарда, оленью ногу, награбленные сокровища, а то и вовсе – отрубленную голову врага. Шкура шла на манто, нога превращалась в окорок, сокровища украшали одежду, а голова врага просто накалывалась на кол рядом с жилищем любимой как свидетельство храбрости её будущего повелителя.

Но цветы, которые умирают через несколько часов после того, как их сорвут… Подарок, который нужен женщине не больше, чем утренняя роса на кленовых листьях… Кто и когда придумал дарить цветы?

Это случилось очень давно. Так давно, что в памяти человечества почти ничего не сохранилось из тех времён. Мы слышим лишь предания и легенды. Но когда родились они, кем созданы – неизвестно. То ли тысячи лет назад суровым предком, то ли в прошлую среду нашим с вами современником. Но чем добрее и красивее предание, тем больше хочется в него верить.

Пусть это всего лишь легенда. И пусть на самом деле всё было совсем не так. Скажу лишь одно: я верю, что первый букет держала в руках женщина, которая действительно была достойна этого букета. Тех чувств, которых он олицетворял. Тех страданий, что перенёс дарящий.

Даря женщине цветы, мы словно надстраиваем выше памятник той неизвестной, что жила тысячелетия назад. Неизвестной, которая, не стыдясь своих чувств, шагнула навстречу. Шагнула, чтобы поскорее увидеть ответную улыбку или помочь донести тяжёлую ношу. А может быть, шагнула навстречу, чтобы облегчить страдания. Поскольку бессмысленны герои и их подвиги, и нет смысла помнить о них, если не найдётся женщина, готовая омыть герою раны.


II


Первый луч великого светила он увидел первым из своего племени. Он смотрел на прорвавшийся из-за далёких зубчатых гор солнечный свет, стараясь не жмуриться и не моргать. Лёгкий прохладный ветер слегка овевал его лицо, и ему стало так хорошо, что он вытянул руки в стороны, словно раскрыл объятия. Он поднялся на эту скалу, чтобы встретить Солнце и сказать ему то доброе благодарное слово, которое уже многие и многие годы по традиции говорит духовный лидер племени в первый день праздника летнего солнцестояния.

Эти слова нужно произносить вслух. Так учит закон предков. Но стоя сейчас на голой скале лицом к лицу с Солнцем, он чувствовал, что Солнце такое мудрое, такое сильное и такое всезнающее, что великому светилу не нужно слышать слова – оно слышит само человеческое сердце.

А его сердце сейчас не просто говорило, оно пело! И пело бесконечную песню вечной благодарности крохотного человека за тепло, свет и жизнь. А разве нужны слова, когда поёт сердце?

Нужно долго учиться тому, чтобы смотреть прямо на солнечный лик. Вся премудрость этой науки из поколения в поколение передавалась от учителей избранным ученикам. Сначала нужно научиться смотреть на Солнце сквозь закрытые веки. Потом – сквозь переплетение ресниц, лишь слегка приоткрыв глаза. Потом долго, изо дня в день, из года в год привыкать к его нестерпимо яркому свету, с каждым разом всё шире и шире раскрывая глаза. И когда ты сможешь гордо встать напротив Солнца, встретиться с ним глазами и не опустить свой честный взгляд, значит – ты обрёл способность слышать, понимать и побеждать самого себя. И теперь ты готов и должен сам продолжить свой путь к пониманию духовной природы твоего народа и окружающего твой народ природного естества.

Труден этот путь и тёмен. Ведь научиться смотреть на Солнце – это только начало на пути к совершенству. Кто из предков достиг этого совершенства – неизвестно.

Неизвестно, достиг ли его отец. Но он завещал: научись видеть Солнце не только лицом к лицу. Научись видеть его, когда его не видно совсем. Научись видеть его ночью в темноте, закрыв глаза и прикрыв их руками. Захоти его увидеть! До дрожи в руках, до боли в сердце захоти! И если засияет оно в твоём сердце, если засияет оно в полной темноте как в первый день великого праздника летнего солнцестояния – значит, ты постиг великую солнечную истину, сможешь смотреть сквозь время и пространство, понимать ветер, облака и листопад, слышать разговоры сердец, видеть чужие глаза сквозь закрытые веки и оценивать души людей по цвету небес, отражённых в их глазах. Иначе – как говорят обычные люди – обрёл мудрость. И теперь ты никогда не заплутаешь и не оступишься на своём пути, как бы труден, извилист, тёмен он ни был. Не заплутаешь сам и не дашь заблудиться своему племени. Ибо великий смысл твоего долгого учения и многих лишений, связанных с ним, лишь один: помочь людям. Простым людям. Детям твоего племени.

Дать больному веру в исцеление болезни и исцелить её. Научить, где, как и когда искать и добывать пищу. Вовремя предсказать непогоду. Искусно организовать отражение вражеского нападения. Помочь мудрым и своевременным советом в трудной житейской ситуации или разрешить спор, никого не обидев и не ожесточив.

Но пока ещё не сияет Солнце в его сердце. Ему ведь всего лишь тридцать лет.

Легко ли в таком возрасте быть вождём племени? Легко ли в таком возрасте знать, помнить и правильно применять сотни заветов, которые веками рождались мудростью предков? Легко ли подчинить своей мысли и своему слову людей намного старше тебя? Суровых старых воинов, покрытых рубцами от ран, словно морщинами. И не менее суровых старых матерей, лица которых покрыты морщинами, словно рубцами от ран. Матерей, родивших по десятку детей и уже похоронивших почти их всех. Легко ли?

Легко ли распознать болезнь и пути к победе над ней? Легко ли убедить заболевшего человека, что его воля, его жажда к жизни способны сделать больше, чем все настои трав и кореньев, чем долгие взывания жреца к духам света и тьмы? Легко ли найти такие слова, которые способны зажечь искру жизни в затуманенных от страданий глазах. Легко ли?

Легко ли примирить двух молодых горячих воинов, которые влюблены в одну и ту же красавицу? Влюблены безумно, уже вынули свои боевые топоры и готовы изрубить друг друга на куски. Легко ли? Когда ты сам едва старше их. Когда тебе всего тридцать лет, и в сердце не сияет Солнце, чтобы помочь тебе и развеять твои сомнения…


Люди его племени не боятся смерти, они боятся лишь бессилия и беспомощности. Потому издревле оставляли в лесу умирать недоношенных детей, немощных стариков, безнадёжно больных и смертельно раненых воинов, принося эту жестокую жертву своим суровым богам.

Ведь когда весь мир вокруг враждебен, когда вокруг рыскают вражеские отряды, ничто не должно сдерживать племя при необходимости быстро сняться с места и раствориться в лесах. Когда неудачна охота, когда трудно найти пропитание даже для здоровых сильных людей, не расточительно ли кормить стариков и безнадёжных больных?

Он тоже родился после семи лун беременности и, несмотря на то, что был сыном вождя, должен был либо умереть от голода в лесной глубине, либо быть растерзанным хищником, привлечённым его безысходным младенческим криком. Но обезумевшая мать не отдала его на заклание. Старики качали головами: слаб, не выживет, грех идти против заветов предков и тратить силы на обречённого младенца.

Но прошло всего лишь три года, и случилось невероятное. Из леса на детей, игравших на поляне перед деревней, выскочил огромный голодный волк. С громовым рычанием зверь ринулся на бросившихся врассыпную кричащих от ужаса детей. И только трёхлетний Кланнис – Жаждущий Жить, как его звали тогда, – встал на пути хищника. Лишь только волк с рёвом раскрыл пасть, чтобы схватить его за голову, как крохотный мальчишка с визгом обеими ручонками, словно клещами, намертво вцепился животному в язык.

Так и увидели их подбежавшие мужчины: выпучившего глаза и переминавшегося с лапы на лапу огромного серого людоеда и треплющего его за красный язык оглушительно верещащего мальчугана. Двенадцать стрел выпустили воины, чтобы свалить волка. И лишь после этого маленький герой разжал пальцы, чтобы утереть глаза. Домой его несли на высоко поднятых руках. Юноши его рода получали взрослые имена после первой – удачной! – самостоятельной охоты или после первого – удачного! – сражения. То есть не раньше чем в четырнадцать-шестнадцать лет, а то и будучи ещё старше. Кланнис же получил взрослое воинское имя Боудиблад – Победитель Волка – уже в три года. И с трёх лет от роду он стал вправе носить взрослую одежду, участвовать в воинских советах и учиться искусству воевать.

В пять лет он в совершенстве овладел верховой ездой, а в шесть уже решил принять участие в бою с воинственными гельветами, от которых их немногочисленное племя почти всегда терпело поражения.

Гельветы, которые многократно превосходили по численности, были настолько ошеломлены тем, что рядом с вождём, сверкая глазами, на них стрелой несётся на белоснежном коне одетый в кожаные доспехи маленький мальчик, что предпочли спешно отступить без боя. А отступив, разнесли на половину известного тогда мира весть о том, что племя южных горных рауриков способно колдовскими чарами ослабить любое войско и обратить его в бегство. На долгие годы прекратились набеги соседей. Так Боудиблад стал живым талисманом племени.

Но Боудиблад учился не только военному искусству, он неутомимо постигал и мудрость предков. Те самые заветы, законы и мудрость, что из поколения в поколение изустно передавались от учителей ученикам, от отцов сыновьям, от старших младшим. Законы, только в согласии с которыми и возможно сохранить душу и тело племени. Мудрость, рождённая тяжким опытом многих людей, только опершись на которую, и следует принимать решения.

Однако эта мудрость оказалась не абсолютной. После памятного несостоявшегося боя люди вспомнили, что Боудибладу было суждено умереть, едва родившись, и впервые задумались о ценности каждой жизни.

Они перестали бросать на произвол судьбы слабых, старых и раненых. В племени родился и укоренился новый завет: все заботятся о каждом, каждый заботится обо всех, и взаимопомощь – главная сила племени.

Мальчик вдруг понял, что мудрость предков тоже должна взрослеть со временем – так же, как взрослеет он сам, как взрослеют все люди, как взрослеют деревья на склонах гор. И что взросление это должно быть обязано не только холодному рассудительному уму, но и горячему любящему сердцу. Не только твёрдой, как скала, вере, но и сомнению, которое подобно деревьям, что прорастают в трещинах скал и своими корнями раздвигают камни.

Когда умер отец, у старейшин не было иного мнения: вождём должен стать его сын. Если кто и сумеет зажечь в себе Солнце – это Кланнис-Боудиблад. Победитель волка. Рождённый вопреки. Рождённый на благо. Рождённый во славу.


Он стоял на скале, вытянув руки в стороны, и смотрел в глаза Солнцу.

«Научи меня всегда видеть твой свет! Научи правильно верить и правильно сомневаться! Научи!..»

Солнце поднималось всё выше и сияло всё ярче. Боудиблад закрыл глаза.

Сегодня большой день. Первый день летнего солнцестояния. Начало нового года. Сегодня по древней традиции у Маголаксара – Большого Огня – соберётся всё племя. Каждый наденет новые праздничные одежды, и лица всех будут свежи от светлых улыбок. Будут танцы и песни, будет праздничный пир. Старики будут рассказывать легенды и вспоминать свою жизнь. Молодёжь будет слушать – молча, с почтением, вниманием и бесконечным интересом.

Но главное: сегодня состоится важный свадебный церемониал. Юные воины покажут своё воинское искусство, ловкость и выносливость, чтобы получить право назвать свою избранницу своей невестой. Они будут стрелять из лука, метать копья, ножи и камни, будут состязаться в беге и верховой езде. Конечно же, будет и победитель. Но чествовать в племени всех воинов будут одинаково. Потому что все одинаково готовы самоотверженно отдать жизнь за родное племя. А потом каждый воин и его возлюбленная обменяются у Большого огня свадебными подарками.

Боудиблад открыл глаза и посмотрел вниз, в долину, над которой уже поднимались дымки'. Племя готовилось к празднику. Время возвращаться в деревню. Молодой вождь последний раз с поклоном посмотрел на Солнце и стал спускаться по крутой каменистой тропе.


III


Тропа была знакомой, но коварной. Предательские качающиеся камни и россыпи мелких камней, на которых нога скользит, словно на льду. Он старался ступать осторожно и осмотрительно, придерживаясь руками за скальные выступы. Смотрел под ноги внимательно и вдумчиво. Сорваться вниз ничего не стоило.

Вдруг над головой пронзительно крикнула пустельга, и Боудиблад приостановился и поднял глаза. В небе с распростёртыми крыльями неподвижно зависла одинокая птица. К чему это соколу кричать ему вослед? Пустельга гнёзд среди скал не устраивает. Значит, её птенцам он вреда принести никак не может. Её охоте на грызунов он не мешает… Быть может, ему что-то хотят сообщить духи?! Он прижался к скале и осторожно посмотрел вокруг себя.

В расщелине прямо над головой рос эдельвейс. Цветок слегка покачивался на стебле. Это был, наверное, самый красивый цветок эдельвейса, который когда-либо видел Боудиблад. В самом центре белого крестика желтела крупная корзиночка, собрав вокруг себя правильным многоугольником всю остальную семью. Если бы не крик сокола, то он прошёл бы мимо, не заметив. А если бы и заметил, то просто полюбовался бы и пошёл дальше. Но почему крикнул сокол? Боудиблад снова посмотрел в небо. Пустельги уже не было…

Значит, неспроста был этот птичий зов!

Издревле народы, жившие у Альпийских гор, любовались цветами эдельвейса, наделяли его магическими свойствами, одухотворяли и даже обожествляли его. Посвящали ему легенды и предания. И неудивительно. Ведь на горных скалистых кручах, избитых холодными ветрами и выжженных солнцем, на которых иные растения едва вырастают на полпальца в высоту, эдельвейс способен гордо вознести свои цветы к небу. И цветы необыкновенные – белые, пушистые и тёплые на ощупь, будто живые. И каждый цветок непохож на другой, как непохожи друг на друга человеческие лица.

«Будь стойким, как эдельвейс!» — говорят в племени родители своим детям.

«Клянусь эдельвейсом, победившим Солнце!» — говорят воины.

«Научись смотреть на Солнце, как эдельвейс!» — говорил Боудибладу отец.

«Духи показали мне священный цветок эдельвейса… Но зачем?» — думал он.

Цветок покачивался на стебле от лёгкого ветра, словно кивал ему. Боудиблад смотрел на белую звёздочку, не зная, что предпринять.

«А если отнести его Аргии? Я много рассказывал ей об эдельвейсах. Но она никогда не видела их…» — вдруг подумал Боудиблад.

Но сорвать священный цветок, нанести ему вред – это святотатство. Боудиблад лишь только осторожно прикоснулся к белому листу околоцветника и одёрнул руку. Однако чем дольше смотрел он на эдельвейс, тем больше росла в нём уверенность, что духи не только сделали так, чтобы одинокий цветок вырос в этой каменной щели – они специально задержали его, Боудиблада, здесь, чтобы обратить внимание на эдельвейс, и мысль подарить цветок Аргии возникла неспроста.

Мимо прожужжал пёстрый шмель, мягко опустился на цветок, недолго поползал по нему и вновь взмыл в воздух.

«Это подарок! — возликовал Боудиблад. — Духи дарят мне цветок! Спасибо, великие добрые силы!»

Он аккуратно, обеими руками сорвал цветок, приложил его ко лбу и положил к сердцу…


IV


Деревня была уже по-праздничному наряжена, всюду носились расшалившиеся дети, на кострах готовились многочисленные угощения. Мальчишки постарше тренировались в меткости у мишеней, установленных для турнира. Самих претендентов ещё не было: по традиции, они выходили к Большому Огню позже всех.

Боудиблад остановился посреди поляны, на месте, очищенном для Маголаксара – Большого Огня. В руках его был крепкий посох с заострённым наподобие копья концом. Подняв посох на обеих руках высоко над головой, он начал медленный танец, движения которого были сначала едва заметными, но постепенно становились всё отчётливей. Незанятые приготовлениями члены племени спешно собрались в широкий круг, слегка прихлопывая в такт его движениям. Танец понемногу становился быстрее и резче, толпа прихлопывала всё громче. Это был древний сложный танец, в котором каждое движение для посвящённого имело смысл. В нём была и красота природы, и радость жизни, и счастье любви, и гордость за своё племя. В круг вступили четыре воина. Они исполняли свой танец в такт его танцу и своими движениями говорили о воинской храбрости и охотничьей удаче.

Всё быстрей и быстрей становились движения мужчин, когда в круг с подчёркнуто медленными движениями одна за другой вступили восемь женщин с распущенными волосами. На фоне медленного, плавного, словно волны на озёрной глади, женского танца движения мужчин были словно языки пламени, которые становились всё жарче и всё яростней рассекали пространство.

Потянулась тихая песня, которую пели танцующие женщины. Она была словно свежий ветер, несущий аромат пряных луговых трав и запах хвои. Зрители смотрели на действо как зачарованные.

Вдруг Боудиблад вознёс над собой посох, на мгновенье задержал его и изо всех сил воткнул острым концом в землю. Мужчины-танцоры замерли в тех позах, в которых их застиг стук дерева о землю. Боудиблад распростёр руки в стороны. И – о, чудо! – от конца воткнутого в землю посоха потянулась струйка дыма.

Зрители завопили от восторга. Значит, Солнцу понравился танец. Значит, Солнцу понравилась песня, и оно зажгло посох, чтобы загорелся праздничный Большой Огонь и чтобы у них начался праздник.

Четыре танцора стали немедленно раздувать огонь. Боудиблад отступил с ритуального места. Его миссия закончилась.

Конечно, это было не чудо. Это был искусный фокус. В конце посоха было сквозное отверстие, в которое был вставлен тлеющий уголёк, и пока продолжался танец, Боудиблад вертел древком, чтобы раздуть уголёк пожарче. А когда это удалось, он остановил мужской танец огня. Но для остальных людей это было настоящим чудом.

Пусть это был обман. Но единственная цель этого обмана состояла в том, чтобы привнести в трудную жизнь людей капельку красоты и сделать их чуточку счастливее. И, уходя с поляны, Боудиблад с улыбкой смотрел на радостные лица взрослых и счастливые мордашки детей.

Женский танец продолжался уже вокруг разгоревшегося Большого Огня. Зрители расступились, и к танцующим женщинам стали одна за другой присоединяться девушки – сегодняшние невесты. Они были богато убраны украшениями из бронзы, речного жемчуга и золота. Зрители, одобрительно улыбаясь и перешёптываясь, разглядывали невест.

Девушки и правда были очень хороши. Гибкие стройные фигурки. Лица, разрумянившиеся от танца, близкого огня и пристального внимания всего племени. Отточенные движения рук и ясные светлые глаза, взгляд которых прикован к кончикам тонких, белых, почти прозрачных пальцев. Четыре девушки, четыре невесты. Четыре красавицы. Гордость племени. Одно лишь обстоятельство тревожило Боудиблада: женихов было пятеро.

Три пары были уже известны. Отцы женихов уже давно сговорились с отцами невест. Сами женихи уже давно ухаживали за избранницами. И невесты уже давно отвечали на эти ухаживания улыбками и благосклонностью.

Но за задумчивой Арамбоной – Тихой Рекой – ухаживало сразу двое юношей. Мощный красавец Вуродегет – Холодный Огонь, и отличный охотник и следопыт Арвеллан – Быстрый Олень. И если для остальных юношей сегодняшние состязания были просто показом собственной ловкости, выносливости и силы, то этим двоим предстоял серьёзный поединок, нешуточное соперничество за собственную судьбу.

Кого же из двоих парней предпочитала сама Арамбона, закон предков показывать строго-настрого запрещал. Поэтому девушка, и так по природе скромная и застенчивая, ходила, просто опустив глаза.

Именно этот поединок и придавал сегодняшнему празднику особое значение. Мужчины открыто обсуждали шансы юношей, но здраво сошлись на том, что шансы, в общем-то, равны. Вуродегет был крепче и сильнее, но Арвеллан был более ловким и более искусным стрелком.

Пятерых женихов, вышедших в новых охотничьих одеждах к Большому Огню, встретили громовым восторгом.

Кельтские племена той эпохи практически не знали мирных времён. Междоусобные войны, с одной стороны, обескровливали и ослабляли кельтов, а с другой стороны, требовали постоянной боевой готовности и высокой тренированности воинов. В некоторых племенах воинское искусство постигали даже женщины.

Пять мускулистых красавцев стояли перед племенем, уперев руки в бока, и ждали, пока стихнут восторженные и подбадривающие выкрики людей. Рядом со старейшинами поставили корзину, наполненную белыми мраморными шарами, которыми будут отмечать победителя в каждом виде соревнования. У кого окажется больше шаров, тот и будет объявлен победителем.

Соперники бросили жребий, чтобы определить порядок участия в состязании. И под оглушающий шум болельщиков соревнования начались.

Юноши стреляли из лука, метали копья, боевые топоры и дротики. Соревновались, стоя на земле и несясь вскачь верхом на лошади. Меткость юношей была поразительной, и им приходилось снова и снова бросать снаряд, чтобы выявить победителя. Совершенно уставшие парни наконец разыграли последний шар. Вуродегет с такой силой воткнул копьё в мишень, что двое воинов едва смогли выдернуть его обратно. Шумный восторг толпы был ему наградой. Спортивный праздник удался на славу. Арвеллан и Вуродегет так ожесточённо сражались друг с другом, что оставили другим воинам лишь треть шаров. Но главной цели – выяснить, кто более достоин стать мужем Арамбоны – достигнуть не удалось: вокруг ног обоих соперников мальчики-помощники выложили по десяти выигранных шаров.


V


Боудиблад сидел задумавшись. Традиции кельтских племён требовали выяснить победителя любой ценой. И согласно закону, единственным способом это сделать было свести соперников в силовом поединке, уровняв их шансы на победу. Дав обоим оружие, облачив в доспехи, благословив обоих и обоим пожелав не умереть от полученных ран. В поединке без оружия Арвеллан не имел бы никаких шансов против мощного и крупного Вуродегета. А с оружием… С оружием, пожалуй, оба имели слишком много шансов остаться калеками.

Не было в те времена более воинственного и беспощадного к врагам этноса в Европе, чем кельты. Объединившись, кельтские племена запросто могли бы захватить полмира. Но именно их воинственность не позволяла установить между племенами не то что прочные воинские союзы, но даже надёжные перемирия. И потому каждое кельтское племя воевало с соседями. Все раурики – с гельветами. Южные раурики – с северными. Южные долинные раурики – с южными горными. И не было конца этой междоусобной резне. Но междоусобица внутри одного племени – это уже было чересчур.

Боудиблад не в силах был изменить природу межплеменных отношений кельтов. Но он мог сохранить родственные отношения внутри своего родного племени. Мог не позволить двум замечательным воинам изрубить друг друга. Мог не позволить своему племени разделиться на два кровожадных лагеря, жаждущих победы своего любимца. Мог. Поэтому должен был добиться этого! Вот только легко ли это сделать, когда тебе всего тридцать лет?

Племя с напряжением ждало решения Боудиблада, каким же оружием должны сразиться воины. А он всё сидел и думал:

«Не научился ты видеть Солнце в своём сердце. Ты слишком молод… Сколько ещё предстоит пройти дорог твоему духу, чтобы обрести мудрость? Сколько? Неужели же должна пролиться кровь? Подумать только! Кровь ради любви?! Кровь братьев по крови… Безумный, недобрый закон!»

Он поднял голову и посмотрел на людей, терпеливо ждущих его решения.

Сотни смотрящих глаз. Напряжённое ожидание суровых людей. Воинов, их жён и детей. Подчёркнуто спокойный взгляд двух соперников, привыкших прямо смотреть в глаза опасности. Его молчание затянулось. Он это чувствовал, пока обводил взором своё племя.

И вдруг он увидел и почувствовал ещё один взгляд. Тревожный, умоляющий взгляд Арамбоны, несчастной невесты, во имя которой должна была пролиться кровь, – и словно Солнце засияло внутри. Застучало сердце, отдавшись громом в висках, и он ощутил на груди прикосновение сорванного цветка.

«Спасибо тебе, Солнце! Спасибо, сокол! Спасибо тебе, серебристый цветок!»

Он резко встал и подошёл к Большому Огню.

— Сложите всё своё оружие у моих ног! — приказал он обоим соперникам.

Толпа выдохнула. Юноши повиновались. Старейшины недоумённо смотрели на происходящее.

— Отныне и навсегда пусть никто из нашего племени не поднимет руки на своего брата, и да пусть никогда споры не разрешаются силой, а лишь миром и добром. Согласно обычаю предков, вы должны преподнести своей избраннице подарок. Собственный Праздник Летнего Солнцестояния бывает в жизни девушек только лишь один раз. Вот и принесите ей сорванный в горах цветок священного эдельвейса. Сейчас полдень. Вернитесь сюда оба, каждый со своим цветком. Пусть цветы эдельвейса и станут тем оружием, что рассудит ваш спор.

Толпа молчала. Старейшины переглядывались. Это было внове. Совсем не по обычаю… Молодой вождь именем священного эдельвейса отменил жестокий поединок. Однако, пусть эдельвейс священен, но всё-таки это цветок. И что же? Цветы, по сути дела, сорная трава – в качестве подарка? Что задумал вождь? Народ, в предвкушении необыкновенных событий, не отрывая глаз, смотрел на Боудиблада.

— Подайте друг другу руки! — приказал он воинам.

Арвеллан и Вуродегет хмуро стояли один напротив другого, опустив руки.

— Пусть споры разрешаются лишь миром и добром! — повторил Боудиблад.

Среди старейшин поднялся старик Уэллутерн – Хитрый Лис:

— Клянусь своей седой головой! Вы слышали, люди? Молодой вождь прав! Пусть споры в племени разрешаются лишь миром и добром! Давайте все подадим друг другу руки и поклянёмся в верности этим словам!

Толпа пришла в движение, послышался смех, люди пожимали руки друг другу и улыбались.

— Вуродегет! Арвеллан! Дети! — с укоризной сказал Уэллутерн.

Юноши несколько мгновений смотрели друг другу в глаза, потом сблизились и с улыбкой обнялись. Толпа восторженно зашумела. Ещё бы! Ведь только что, на их глазах, при их непосредственном участии в племени родился новый завет, которому, быть может, суждено жить долгие века!

— Теперь идите в разные стороны. И пусть вам обоим сопутствует удача! — сказал Боудиблад юношам.

Был полдень. Солнце поднялось в самую вышину. Все люди племени стояли и смотрели, как подчёркнуто неторопливо расходятся в разные стороны от деревни Арвеллан и Вуродегет.

Боудиблад тихо зашёл в свой дом, закрыл глаза и прикрыл их руками. Ему показалось, что Солнце продолжает сверкать. Хотя… Может быть, это просто потому, что он зашёл в тёмную комнату с залитой солнечным светом улицы?..


VI


Арвеллан бодро шагал по тропе, которая понемногу поднималась меж лесистых горных отрогов. Это была хорошо знакомая ему охотничья тропа. Она вела вдоль холодного горного ручья, время от времени переходя с одного берега на другой. Вдалеке вырисовывались скальные глыбы, среди которых, возможно, он и найдёт своё счастье.

Он не мог объяснить себе возникшую в нём уверенность, что его счастье в то же время станет счастьем и для Арамбоны. Девушка строго следовала заветам предков и не делала никаких знаков ни одному из соперников – ни жеста, ни взгляда, ни слова подругам и родным. Но, быть может, не только у мудрых в сердце светит Солнце, но и в сердца простых людей проникают откуда ни возьмись неведомые солнечные лучи, пробуждая надежду и вызывая любовь. И в его сердце живёт и трепещет тёплый, а временами и обжигающий лучик. Откуда он? Чей он? Арамбона – Тихая Река, не твой ли? Отзовись!

Арвеллан остановился и наклонился над тихо журчавшим ручейком. Он глядел на хрустальные переплетения водяных струй, и ему стало мерещиться, что он видит её лицо. То ли немножко грустное, то ли немного весёлое. Нет, скорее всего, грустное. Значит, ему нужно поторопиться. Нельзя ей грустить. Она должна радоваться. У неё такая чудесная улыбка! Он перепрыгнул через ручей и быстрым шагом пошёл дальше.

Тропа поднималась всё выше и становилась всё круче. Совсем скоро она закончится, и придётся подниматься уже без тропы, по крутому склону. Эдельвейсы растут высоко, и тут уж как повезёт. Можно наткнуться на них сразу, а можно и вовсе не увидеть. Арвеллан мысленно обратился к добрым духам и прикоснулся к бронзовой гривне* на своей шее. Важно не только найти цветы, но и найти их поскорее, нужно поскорее их достать, чтобы поскорее вернуться в деревню.

----------
* Гри'вна – здесь: серебряное, золотое, бронзовое или железное шейное украшение в виде обруча.
----------

Эдельвейс… Удивительное растение! Сразу назвать его красивым, пожалуй, трудно. В нём нет очаровательного изящества розы или благородной красоты лилии, но стоит лишь немного присмотреться к нему, и сразу увидишь, насколько нежны эти пушистые цветы, насколько удивительно правильными звёздочками сверкают они белизной своих околоцветников на фоне черных скал.

Чтобы жить среди холодных камней, эдельвейс, словно горностай, обернулся белой плотной шубкой, которая и греет его, и спасает от жгучего горного солнца. А в центре каждого цветка – несколько плотно прижавшихся друг к другу нежных жёлтых корзиночек, словно семья крохотных существ нежится в общем сгустке любви и доброго тепла.

Но добраться до этих цветов иногда действительно очень непросто. Растущие высоко в горах, в недоступных ущельях или на вершинах отвесных скал, они словно посмеиваются над людьми, издали кивая им своими серебряными звёздами.
Арвеллан внимательно осмотрел отвесную скалу слева от тропы. Она была очень крутой, практически отвесной, высотой где-то саженей в десять, с редкими трещинами. Но что это?! Цветы! Он ясно видел на верхушке скалы покачивающиеся серебристые звёздочки на фоне тёмных камней! Цветы! Он радостно засмеялся. И всё-таки совсем недолго он их искал. Что это? Судьба дарит ему победу? Да, стена очень крутая, но можно попробовать осторожно взобраться: есть какая-никакая опора для ног и рук. Или всё-таки пройти ещё дальше? Нет, важно поскорее вернуться в деревню!

Арвеллан поблагодарил духов, снял с себя всю одежду, чтобы ничего не мешало и, не мешкая, стал осторожно подниматься по стене. Он полз, стараясь, чтобы в любой момент времени была опора на три точки: пока искал, за что зацепиться одной руке, другая рука цепко держалась за трещину, а ноги опирались на крохотные колючие уступы. Потом искал новую опору для одной из ног. Потом искал подходящую трещину для другой руки. И опять, и снова… С каждым разом поднимаясь на две-три ладони выше, Арвеллан уже мог различить отдельные корзиночки соцветий эдельвейса…

Он замер… Ему показалось, что трещина под правой рукой немного поддалась…

«Спокойно, нужно проверить!» — сказал он сам себе.

Он оперся на правую руку немного сильнее… Так и есть! Глыба, за которую он сейчас держится правой рукой, словно огромная рыбья чешуя на теле скалы – так и норовит оторваться. Срочно нужно искать новую опору! Арвеллан осмотрел скалу. Нет, правой рукой никуда уже не дотянуться: проклятая «чешуя» мешает. И это притом, что ноги держатся слишком слабо на едва заметных уступах. «Спокойно!» — повторил он. Нужно сейчас отступить, спуститься чуть ниже и найти другой путь, чуть в стороне.

Только он осторожно посмотрел вниз, чтобы различить подходящие уступы для ног, как «чешуя» оторвалась и с хрустом заскользила по стене вниз, сильно ударив по пальцам правой ноги и сорвав её со стены. Арвеллан вскрикнул от боли, но сумел задержаться на скале, повиснув на левой руке и кое-как опираясь на левую ногу. Глыба с грохотом упала внизу.

Постепенно придя в себя, он попытался нащупать опору для правой руки, но «чешуя» оставила после себя лишь гладкую поверхность.

«Нужно спускаться…» — подумал юноша и попытался опереться на правую ногу, но только лишь застонал от боли. Было похоже, что «чешуя» сломала пальцы на ноге.

«Ну что ж, дело плохо, но не безнадёжно…» — стиснув зубы и чувствуя, как по лицу текут холодные капли, подумал он.

Пока работают две руки, можно и посопротивляться. А правой ногой пробовать опираться не на пальцы, а на пятку.

Но опереться на пятку не получилось: не было подходящего уступа. Арвеллан решил просунуть пальцы правой руки в трещину, за которую держался, и затем более уверенно нащупать опору для ноги, а то и вовсе попробовать на одних руках передвинуться куда-нибудь левее. Только он подтянулся, чтобы запустить в трещину и вторую руку, как вспотевшие от волнения и боли пальцы выскользнули из щели. Сдирая кожу с ног и рук, он всё быстрее заскользил вниз по стене, ударился ногами о небольшой карниз и рухнул спиной на каменную осыпь…


VII


— Идёт! Идёт!! Идёт!!! — вскричала толпа.

Боудиблад вышел из дома. В сумерках стала заметна приближающаяся фигура Вуродегета. Он шёл так же подчёркнуто неторопливо, как и уходил. К нему подбежали друзья, подняли и понесли на плечах к Большому Огню. Когда его поставили на ноги, все увидели, что в руках он держит цветок эдельвейса.

— Слава победителю! — кричали люди. — Слава жениху Арамбоны!

Боудиблад поднял руку и дождался, пока люди угомонятся.

— Не спешите! Я не говорил, что победителем обязательно станет тот, кто первым принесёт цветок. Честный спор может быть окончен только тогда, когда у Большого Огня встретятся оба соперника. Дождёмся Арвеллана, прежде чем объявить победителя. Поддерживайте Большой Огонь до утра. Если к утру Арвеллан не вернётся, отправьте людей на поиски! — твёрдо сказал он, повернулся и медленно зашагал от Большого Огня.

Люди провожали Боудиблада удивлёнными взглядами. А молодой вождь недоумевал, почему до сих пор нет ловкого и быстрого Арвеллана, видел перед собой довольное лицо Вуродегета и пытался отогнать мысль, что победа эта свершилась благодаря торжеству зла и коварства.

Сгущались сумерки, наступала ночь, а Праздник Летнего Солнцестояния впервые в истории племени так и остался незаконченным.


VIII


Очнулся Арвеллан в темноте. Только яркая луна поднималась над горизонтом. Оранжевой полосой небо перечертила падающая звезда.

Жив…

Юноша собрал силы, чтобы попробовать встать. Тупая боль охватила всё тело. Закачалась в глазах луна. Было больно дышать, во рту он ощутил вкус крови. Он лёг на камни снова. Как ни болело, как ни было разбито его тело, куда мучительнее для него была пришедшая в голову мысль: он не достал цветка. И уже достать не сможет. И Арамбона теперь будет женой Вуродегета… Всё!.. Всё!..

Немало он чувствовал боли за свою недлинную жизнь: падал с лошади, получал рубящие удары в бою. Случалось и срываться со скал. Но муки, сравнимой с этой – осознанием безнадёжной потери возлюбленной – не ощущал раньше никогда. Словно грудь разрывалась от ледяного вихря внутри…

Идти обратно в деревню? Умереть здесь? Или податься к другому племени?

К другому племени, пожалуй, он может и не выйти. Во-первых, хватит ли сил? А во-вторых, у него нет с собой никакого оружия, значит, придётся перебиваться растительной пищей. А при таких увечьях сырые коренья и ягоды не только сил не прибавят, а, скорее, даже отнимут!

Если идти обратно, то это значит – пережить свой позор. Удастся ли вылечить все раны – неизвестно, но свою воинскую гордость он уже не обретёт никогда. Станет пахарем. Или будет пасти стада. Это он-то, Арвеллан, Быстрый Олень, гордость своего отца. И ещё. Не станет ли нестерпимой, смертельной мукой видеть радостное лицо Вуродегета и печальное личико Арамбоны рядом с ним?!

Арвеллан зарычал от отчаяния и снова попробовал приподняться. Теперь кое-как получилось. Голова сильно кружилась. Он ощутил тошноту. Дрожащей рукой ощупал онемевший затылок. Волосы были насквозь мокрые от крови.

«А с чего это ты вдруг взял, что Арамбона ждёт именно тебя?» — спросил он себя.

Вдруг она уже сейчас с радостью держит в своих руках эдельвейс, принесённый Вуродегетом, и с нетерпением ждёт завтрашнего дня, чтобы отпраздновать долгожданную свадьбу? Арвеллан застонал и снова лёг на камни. Тогда лучше умереть здесь. А как? Он усмехнулся про себя. Чтобы разбиться насмерть, ему нужно снова вскарабкаться на стену. Чтобы зарезать себя – нет ножа. Разве утопиться в ручье?

Он почувствовал, что сильно хочет пить. Ручей шумел поблизости, и Арвеллан, перевернувшись на живот, пополз к нему. По пути он наткнулся на сброшенную одежду и обувь, сгрёб всё в комок и потащил с собой. Он дополз до ручья, напился и несколько раз окунул голову в ледяную воду. Стало как будто легче.

Стало легче, и в душу прокрались предательские человеческие чувства. Ему вдруг сильно захотелось увидеть Арамбону. Пусть даже чужую. Ведь он сжился с мыслью об этой девушке настолько, что уже не сможет не думать о ней. Не сможет быть человеком, если хотя бы… хотя бы в мечтах она…

Он должен прийти к ней, посмотреть в её глаза. Попрощаться с ней. И если не хватит сил жить без неё, то погибнуть в яростной схватке с врагами, защищая племя, в котором она будет чужой женой…

Стал ощущаться вечерний холод, и Арвеллан решил попробовать одеться. С трудом, через головокружение и тошноту, но всё-таки получилось. Обуться оказалось сложнее. Пальцы на правой ноге сильно распухли, болели и не влезали в жёсткий кожаный сапог. Помогла охотничья смекалка, и он, словно, хищник, стал жевать и рвать носок сапога зубами. Главное, чтобы пальцы просунуть наружу, тогда можно будет кое-как идти. Ему показалось, что прошло едва ли не полночи, пока он прогрыз в сапоге достаточную дыру.

Ну, теперь можно собрать остатки сил и идти. Ну что, воин, покажи, на что ты способен! Покажи вопреки всему! Сам себе докажи, что ты воин, а не пастух! Приди и скажи: прости, Арамбона, я не смог достать эдельвейс для тебя. Но я очень этого хотел и очень старался. Пожми руку победителю и пусть он останется тебе другом. Ты – воин, и потому своё поражение должен встретить с таким же мужеством, как и свою будущую скорую смерть!

Он спускался по ручью очень осторожно. Стонал от боли, отчаянно хромал, но упорно шёл. Луна отлично освещала путь, тропа была хорошо знакома. Он иногда останавливался и недолго дремал, лёжа на животе.

Под утро юноша забылся крепким сном, а когда проснулся, почувствовал сильный пряный запах луговых трав. Уже было совсем светло.

Арвеллан пошевелился. На него градом упала роса. Тело словно налилось свинцом и ответило такой болью, что он чуть не вскрикнул. Но надо было идти, и Арвеллан, превозмогая боль и дурноту, встал сначала на четвереньки, а потом, пошатываясь, и на ноги. Перед ним лежал широкий, весь покрытый ирисами луг, над которым лилось живительное свиристение жаворонков и раздавались бодрящие крики летавших черными молниями стрижей.

— Прости, Арамбона, я не смог достать эдельвейс для тебя, — прошептал Арвеллан. — Но я принесу тебе тысячу ирисов с этого луга…

Он стал срывать фиолетовые цветы. Иногда ему становилось совсем плохо, и он падал, а придя в себя, снова собирал рассыпанные ирисы, прижимая их к груди. И снова исступлённо рвал и рвал цветы.

— Он здесь! — услышал Арвеллан далёкий крик.

Обернувшись, сквозь пелену в глазах он увидел бегущих к нему от ручья воинов.

— Арвеллан, мы тебя потеряли. Что случилось?.. — ещё издали на бегу спросил Артолин – Каменный Локоть, но осёкся, подбежав ближе.

Ошеломлённые, стояли воины вокруг Арвеллана, прижимавшего к себе кипу сорванных ирисов.

— Друзья, нужно срочно делать носилки! — сказал Артолин.

— Ничего, я попробую дойти сам… — с улыбкой пробормотал Арвеллан.

Двое воинов побежали к роще за жердями, остальные сняли с себя кожаные куртки и нагрудники и стали ремнями и шнурками связывать их в одно полотно.

— Что ты стоишь? — спросил Артолин Арвеллана. — Ложись, не трать понапрасну силы. Дай сюда цветы.

Воины, осторожно придерживая за плечи и живот, опустили его лицом вниз на полотнище и положили рядом цветы, недоумевая, зачем они Арвеллану понадобились. Больше никто ничего не сказал ему, а он ничего не стал спрашивать…


IX


Толпа зашумела на улице.

— Бежит кто-то!

— Это Артолин!

— Почему он один?!

— Мы нашли его! Он жив! — раздался крик Артолина. — Он упал со скалы и сильно разбился.

Боудиблад вышел из дому. На поляну к Большому Огню сбегалось всё племя. На лицах людей застыла озабоченность. Не так бы заканчиваться Празднику Солнца. Несколько парней побежали навстречу несущим Арвеллана воинам, чтобы сменить их. Понемногу наступила тишина. Люди ждали.

Когда носилки и окружавшие их воины показались вдали, все увидели, что Арвеллан сделал жест и остановил несущих его друзей, потом медленно поднялся и, пошатываясь, встал на ноги. Затем поднял какую-то кипу с носилок и, сильно хромая, пошёл к деревне. Процессия приближалась медленно, и только треск горевших в Большом Огне дров разрывал тишину.

Долго шёл Арвеллан к деревне. Так долго, что ему показалось, будто путь этот был дольше, чем ночной спуск по ледяному ручью. Он вглядывался в лица людей и пытался найти ту, ради которой так хотелось жить. Он шёл к Огню, люди расступались, и рядом были плечи друзей, готовых в любой момент подхватить его на руки, если ему изменят силы.

Арамбона стояла у Большого Огня. Арвеллан разглядел – на её лице не было радости… Духи, как же вы жестоки!..

Арвеллан шагнул к Вуродегету:

— Ты победил достойно, брат!

Вуродегет помолчал и негромко ответил:

— Я победил… Но и ты не проиграл, брат.

Арвеллан повернулся к Большому Огню.

— Прости, Арамбона, я не смог достать эдельвейс для тебя… — хрипло проговорил он сухими губами и водопадом высыпал ирисы к её ногам.

Арамбона сделала шаг ему навстречу, и все увидели, что она сжимает в одной руке корпию, а в другой – держит маленький кувшин, в котором обычно хранили бальзамы и снадобья. Намочив корпию и поставив кувшин на землю, она стала осторожно смачивать запёкшиеся раны на его руках, плечах, голове…

Это было неожиданно, и люди молча смотрели на происходящее. Наверное, можно было расценить поступок Арамбоны как выражение внимания к Арвеллану, одному из соперников. Это было против закона, но остановить девушку, оказывающую помощь раненому, было бы бесчеловечно. И тоже против закона.

— И всё-таки пора объявить победителя, вождь! — вполголоса сказал Боудибладу старик Уэллутерн.

«Пора!» — подумал Боудиблад и заговорил:

— В поединке сошлись два лучших воина племени. Ни один не уступил в честной, открытой борьбе. Я послал их за цветами эдельвейса, и они оба отдали все силы, чтобы вернуться победителями.

Он сделал паузу и продолжил:

— Будьте стойкими, как эдельвейс – так с детства говорят нам родители. Будьте честными и искренними, как эдельвейс – так говорим мы своим детям. Научитесь смотреть на Солнце, как эдельвейс – так говорят нам старики. Пусть Солнце засияет в твоём сердце – так говорил мне отец. Мы от самого рождения и до самой смерти помним эти заветы. Мы храним себя в стойкости, честности и искренности, чтобы сберечь дух нашего народа. Мы смотрим на Солнце и учимся у него теплу, свету и великой мудрости. Я спрашивал у отца, сияет ли Солнце у него в душе. Но он лишь смеялся в ответ. Я спрашивал у стариков, видят ли они в себе солнечное сияние. Но они в ответ лишь молчали. Я спрашивал у самого Солнца, у кого из людей оно сияет в сердце. Но ответа так и не получил… Я не знаю, есть ли на земле люди, которые могут видеть солнечный свет в собственной душе. Не знаю. Но я верю, что никому никогда не увидеть сияние собственного Солнца, не взрастив эдельвейс в собственной душе!

— Вуродегет! — обратился он к юноше. — Ты смог вернуться здоровым и невредимым. И ты вернулся с эдельвейсом. Скажи всем, для чего ты сорвал его, воин?

— Чтобы победить, вождь! — тряхнул тёмными волосами Вуродегет.

— Арвеллан! — Боудиблад повернулся к сопернику. — Тебе не удалось принести эдельвейс. Ты изранен и измучен. Но ты нашёл в себе силы собрать все эти цветы. Зачем ты это сделал, воин?

Арвеллан ответил не сразу. Он стоял, с трудом сохраняя равновесие.

— Я хотел… — хрипло начал он.

— Говори громче, воин! — крикнул Боудиблад. — Пусть тебя слышит само Солнце!

Арвеллан прижал руку к груди и громко сказал:

— Я хотел принести эдельвейс, чтобы поздравить Арамбону с её праздником. Ты ведь сам сказал, вождь, что собственный Праздник Летнего Солнцестояния бывает в жизни девушек только один раз! А эти цветы… Конечно, они не заменят священного эдельвейса, но… я подумал: пусть хоть они будут в подарок от меня.

Арвеллан тяжело задышал. Арамбона подхватила его и удержала.

Боудиблад повернулся к народу.

— Слушайте меня, люди! — воскликнул он. — Слушайте и думайте! А ты, Арвеллан, потерпи ещё немного. Я сказал, что не знаю, есть ли на земле люди, которые могут видеть солнечный свет в собственном сердце. Я сказал, что верю: никому никогда не увидеть сияние собственного Солнца, не взрастив эдельвейс в собственной душе. Но слушайте меня люди: вырастить свой собственный эдельвейс в одиночку никому не под силу. Потому что никому не дано этого сделать лишь ради самого себя. Один воин в поисках своего эдельвейса думал о собственной победе, другой – о том, чтобы порадовать девушку. Теперь говорите, кто же более достоин её руки?!

Народ зашевелился, послышались голоса:

— Арвеллан!

— Но Вуродегет принёс цветок первым!

— Арвеллан более достоин!

Боудиблад взмахом руки заставил всех замолчать.

— Я слышу ваши голоса, братья. Я слышу, что каждый из вас готов отдать свой голос за одного из соперников. Иные голоса звучат громко, другие тише. Я слышу вас, братья мои… Вот только почему не слышно наших жён и сёстер? Разве им нечего сказать, когда речь идёт о любви?! И почему вы совсем не слышите го'лоса той, судьбу которой мы решаем сейчас? Почему для вас молчит Арамбона?! Лишь потому, что древний закон велит нашим женщинам молчать? Но я слышу тебя, девушка! Я слышу её, братья мои! Она говорит, и говорит очень громко! Неужели вы не слышите? Видимо, для вас её голос заглушает ветхий закон? Тогда пусть лучше молчит закон!

Боудиблад подошёл к Арамбоне, забрал у неё корпию и поднял над головой. Другой рукой он взял её за руку и громко сказал народу:

— Немногие из людей могут смотреть прямо на Солнце. Но никто не может смотреть на него долго. Солнце сильнее любого человека! Но эдельвейс сильнее Солнца. Он смотрит светилу прямо в глаза, и Солнце, не выдержав этого взгляда, каждый день заходит на западе. Эдельвейс сильнее Солнца и всех людей! Но любовь женщины сильнее всего! Она сильнее Солнца, потому что, засверкав однажды, уже не прячет свой лик за горизонтом! Она сильнее эдельвейса, потому что даже лютый зимний холод беспомощен перед ней! Только настоящая любовь никогда ни перед чем не опускает глаз! Арамбона, отбросив стыд и не боясь осуждения, шагнула, чтобы помочь юноше. В сражении между двумя лучшими воинами победила ты, девушка!

На поляне наступила полная тишина. Все молчали, поражённые словами вождя.

— Повернись ко мне, воин! — сказал Боудиблад Арвеллану. — И протяни мне свою ладонь!

Арвеллан повиновался. Боудиблад вложил в чёрную от засохшей крови ладонь воина маленькую белую руку девушки.

— Не бальзам вылечит воина, а любовь! Лечит не тот, кто лечит, а лишь тот, кто любит и заботится!

Он бросил корпию в Большой Огонь. Промасленная корпия вспыхнула и снопом искр вознеслась к небу. Боудиблад на мгновение накрыл руки влюблённых своей ладонью, тотчас же убрал её и отступил на несколько шагов. И все увидели, что на соединённых ладонях лежит большой серебристый, удивительно красивый крестик эдельвейса!

Люди изумлённо смотрели на новое чудо. Священный эдельвейс сам благословил их союз…

В полной тишине было слышно только потрескивание Большого Огня. Ошеломлённый Арвеллан без сил опустился на землю. Упала на колени и Арамбона.

Боудиблад снова заговорил:

— Мы доверяем нашим женщинам вынашивать и вскармливать наших сыновей. И верим, что они вырастят хороших воинов. Мы доверяем нашим женщинам лечить наши раны и поить нас мёдом. И верим, что они поставят нас на ноги. Наши жёны умеют держать оружие и сражаются плечом к плечу с нами. Мы верим, что они, будучи рядом, сделают всё, чтобы отразить занесённый над нами меч врага. Но если мы верим в доблесть и отвагу наших женщин, то почему же мы не доверяем женскому слову и не слушаем их, когда решаем их судьбы? Говорите же вслух о своих чувствах! Тихо или громко, но говорите! И вы, мужчины – воины, пахари и пастухи. И вы, женщины – наши подруги, жёны и матери наших детей. Говорите и слушайте друг друга! Ведь тот, кто не говорит – тот подобен немому. А тот, кто не слушает – подобен глухому. Только способен ли взрастить эдельвейс в душе тот, кто оглох сердцем? Нет! Пусть отныне и навсегда уйдёт из нас глухота! Пусть отныне и навсегда уйдёт в прошлое обычай отдавать девушку победителю, словно нарядную сандалию! Пусть станет святым обычаем выбор жениха и невесты по любви! Пусть теплеют ваши взгляды, когда вы смотрите на тех, кто вам дорог! Дарите друг другу улыбки, прикосновения и ласковые слова! И дарите цветы тем, кого вы любите!

Люди смотрели на вождя молча, не отрывая глаз.

— Что же вы стоите?! — с улыбкой воскликнул Боудиблад. — Дарите цветы тем, кого вы любите! Прямо сейчас дарите! На поляне достаточно цветов!

Народ понемногу зашевелился, смущённо и нерешительно. Поднялся старик Уэллутерн, развёл руками и сказал:

— Клянусь своей седой головой, наш молодой вождь прав и на этот раз. Клянусь своей седой головой!

Он, шутливо кряхтя, наклонился к земле, сорвал несколько маленьких полевых цветов и подошёл к своей жене, сидевшей на циновке среди уважаемых женщин племени.

— Спасибо тебе, жена! За то, что ты всю жизнь со мной, что родила мне прекрасных детей, за тепло твоих рук. Спасибо!

Он опустился перед ней на колени и протянул ей букетик. Пожилая женщина прижала руки к груди, и глаза её заблестели. Она, не отрываясь, смотрела на мужа, словно увидела в нём что-то новое, совсем необыкновенное. Потом привстала на колени, взяла цветы и вся потянулась к мужу. Старики обнялись.

Восторгу людей не было границ. Женщины и мужчины, мальчики и девочки срывали цветы и дарили друг другу с улыбками, сверкая глазами и нисколько не стесняясь.

Зазвучал смех. Юноши и девушки завели хороводы. Мужья смотрели на своих жён, удивляясь тому, насколько они похорошели всего лишь за те мгновения, пока говорил вождь. Жены радовались новому огню в глазах мужей.

Боудиблад же, не теряя времени, подвёл одиноко стоявшего Вуродегета к ритуальному столбу, поднял руку и стал ждать, пока восторженные люди немного успокоятся.

— Тише! — раздались голоса. — Тише! Вождь говорить будет!

Боудиблад снял с себя богато убранный пояс с мечом, повязал его воину, вскинул руки и крикнул:

— Славьте победителя турнира! Славьте лучшего воина племени! Славьте лучшего из лучших! Громче славьте!

И снова шумный восторг людей был ему ответом.


X


Боудиблад шёл по тропе в священную дубовую рощу. Народ его племени пировал у Большого Огня, продолжая праздновать столь необычно прошедший День Солнца. Всё закончилось благополучно. Сегодня его племя стало ещё более сплочённым, чем оно было вчера. А ведь могло случиться и иначе, если бы он слепо пошёл по пути, очерченному заветами предков.

Да, закон строго-настрого запрещал девушке выражать словом, жестом или иным способом, кого же из воинов, спорящих за её руку, предпочитала она сама. Но твёрдой каменной скалой должен быть человек, чтобы совсем никак не выразить свою любовь.

Разве можно заставить свои ресницы не дрогнуть, когда глаза видят любимого человека? Разве можно заставить сердце не стучать громче, когда любимый человек проходит мимо? Разве можно заставить кровь не бежать быстрее, проявившись румянцем на щеках, когда волнуешься и переживаешь за любимого человека?

То, что интуитивно чувствовал в Арамбоне сам Арвеллан, то, что даже не подозревали остальные соплеменники, ему, Боудибладу, умевшему смотреть на Солнце, всё виделось так ясно и понятно, словно девушка сама рассказала ему о своей любви к юноше.

Её едва дрогнувшие ресницы он видел так ясно, словно это деревья качались в ураганном ветре. Её румянец был для него, как маковое поле в день цветения. А стук её сердца оглушал его, как грохот горного обвала. Он знал всё задолго до того, как Арамбона с плачущим навзрыд сердцем сделала шаг навстречу потерянному для неё Арвеллану.

Разве можно решать судьбу человека, не спросив его самого? Разве можно заставить девушку выйти замуж за того, кому просто повезло победить? Пусть духи подарили победу Вуродегету. Но те же духи чудесным образом подарили ему, Боудибладу, цветок эдельвейса, словно дав право решить самому трудный спор, слушая голос и песню собственного сердца. Вуродегет недолго был расстроен, будучи оглушённым славой и почестями и сжимая рукой золочёный княжеский меч.

Пусть победитель получает украшенное золотом оружие, а тот, кого любят, пусть получает любовь!

Он снова обманул людей. Он снова нарушил закон предков, снова устроил фокус, отдав свой эдельвейс любящим друг друга детям. Но всё же – прав ли он?


XI


В полумраке комнаты Арамбона в своём белом платье была словно белое облако.

— Теперь всё будет хорошо. Совсем скоро ты выздоровеешь и станешь на ноги, — мягким голосом говорила она. — Я вылечу тебя. Буду омывать твои раны росой с луговых трав и берёзовых листьев. Буду смачивать их душистым гвоздичным маслом. Буду кормить тебя овсяными проростками и поить парным молоком. Буду петь тебе ласковые песни и рассказывать красивые легенды. Буду делать, как меня научил Анссула. И ты быстро поправишься.

Он поднял руку и погладил её по нежной щеке.

— Что это? Слёзы? Ты плачешь?

— Нет. Это… Это от радости, что ты… что мы вместе.

— Я обязательно поправлюсь! Совсем скоро поправлюсь! Потому что тебе нельзя грустить! Ты должна радоваться! У тебя ведь такая чудесная улыбка…

Он ощутил прикосновение чего-то мягкого к ладони.

— А это что?

— Наш чудесный эдельвейс, которым соединил нас Анссула. А ирисы, что ты собрал для меня, он велел связать лентой и поставить в самый большой кувшин. Анссула сказал, что они уснут, но, засыпая, унесут с собой все наши тревоги. Ведь каждый цветок ты срывал, печалясь обо мне…

— Где он?

— Он ушёл. Наверное, к Аргии.

— Удивительный он человек.

— Знаешь, Арвеллан, мне иногда кажется, что он не просто человек, а очень добрый волшебник. Он знает, что было. Знает, что будет. А может, он дух?! Добрый дух?

— Может быть… Но, наверное, всё-таки человек. Ведь духи никогда не сомневаются! А Анссула долго думал, как сделать, чтобы мы не бились за тебя с Вуродегетом. И потом – дух не пошёл бы к Аргии…

— Правда! Дух не пошёл бы к Аргии. Значит, у него человеческое сердце. И в его сердце есть то, что зовёт его к ней…


XII


Боудиблад остановился у небольшого холмика среди дубов священной рощи.

— Здравствуй, Аргия! Представляешь – духи подарили мне цветок эдельвейса! Я думал принести его тебе, но отдал на счастье другим. Пусть радуются жизни! Знаешь, теперь в нашем племени юноши своим возлюбленным будут дарить цветы. Люди навсегда запомнят, как тот мальчик, превозмогая боль, собирал ирисы в поле, чтобы попрощаться со своей любовью. Попрощаться, чтобы потом – я знаю! – залечив раны, намеренно безрассудно погибнуть в первом же бою. Нет! Ничто не должно быть безрассудным под Солнцем. И пусть каждому пламени безрассудства сопутствует своё море мудрости, чтобы вовремя погасить пожарище. Одной лишь любви можно простить её безрассудство. Вот и пусть влюблённые поднимаются высоко в горы каждый за своим эдельвейсом и за своим счастьем. Пусть дарят цветы, встречая любовь, питая её и прощаясь с ней! И пусть вечно живёт этот завет! И пусть в любви всё вершит только сама любовь!.. Знаешь, я так часто нарушаю законы предков, что иногда мне становится страшно. Страшно и в то же время легко. Но прав ли я? Аргия, скажи! Прав?..

Боудиблад и догадываться не мог, что люди уже давно дали ему новое имя, которым называли его за глаза между собой. Анссула – Наше Солнце. Он не дух, он человек, ведь человек – это тот, у кого есть человеческое сердце. А человеческое сердце – это сердце, которое умеет болеть. А когда человеческое сердце болит, в нём может родиться Солнце. А родилось ли в твоём сердце Солнце или что-то иное – людям виднее.

Он положил к кургану сорванные по пути сюда скромные лесные цветы. Уж сколько времени прошло, а он всё приходит и приходит сюда, пока не в силах забыть свою Аргию – Серебринку, – которая погибла как воин, с оружием в руках, не успев дожить до своего праздника летнего солнцестояния.

«Нельзя долго скорбеть по ушедшим, грех!» — говорит закон предков.

А он всё приходит, раз за разом совершая этот грех. Может быть, потому, что она для него вовсе не умерла, а просто живёт где-то очень далеко. За горами, где заходит Солнце. И одновременно – совсем рядом, вот тут, где стучит сердце и где прохладной звёздочкой недавно лежал эдельвейс.

«Я – вместилище всех знаний, которым меня учили мои учителя, — думал про себя Боудиблад. — Главный завет, который мы берегли в веках – хранить заветы предков. Но если бы мой отец слепо следовал им, меня бы не было на свете. А не было бы меня – погибло бы и наше племя в неравной схватке с гельветами. Даже горы иногда меняют свой облик. И заветы предков не должны быть незыблемыми. Мудрость наших отцов – это плодородные луга, на которых нужно самим выращивать свои стада. Что оставить после себя – ещё более обширные луга или, быть может, просто более сочную траву на них – подскажут разум и сердце. Я ещё слишком молод, но судьба именно мне доверила повести наше племя за собой. И я уже понял, что мудрость предков становится мудростью не тогда, когда слепо веришь в её справедливость, а тогда и лишь только тогда, когда в этой справедливости захочешь усомниться. Но прав ли я?.. Если бы увидеть, как Солнце сияет во мне! Тогда бы я знал, что прав…»

Он снова стоял на вершине той скалы, с которой вчера встречал Солнце. Сегодня он поднялся, чтобы его проводить. Солнце опускалось всё ниже и ниже, и Боудиблад смотрел на багровый диск, не моргая. Он с улыбкой думал, что когда Солнце заходит на западе, на него умеет смотреть любой человек на Земле. Любой! Если только захочет посмотреть.

— Спасибо тебе, Солнце!

Разве нужны слова, когда поёт сердце?

Нужны!

Слова нужны людям! Тем, кто умеет слушать. Таких не так и много. И тем, кто умеет говорить сам. А таких ещё меньше.

— Прав ли я, великое светило, ответь!

Но безмолвное Солнце всё опускалось за горизонт. Осталось совсем немного, и солнечный диск окончательно скрылся за далёкими горами.

Боудиблад закрыл глаза и прикрыл их ладонями. И снова ему показалось, что Солнце продолжает светиться в нём. А если не Солнце, то что?

Скажите, люди, умеющие слушать и говорить?

Если не Солнце, то что?

Что?

Что?



***

Ты сможешь побеждать сам себя,
смотреть сквозь пространство, сквозь время, сквозь годы,
понять облака, понять листопад,
понять шум дождя, понять свежий ветер.
Услышишь разговоры сердец,
увидишь глаза сквозь закрытые веки,
ты сможешь оценивать души людей
по цвету небес, отражённых в глазах!

Ты сможешь! Ты сможешь понять,
где ложь и где зло, где добро и где правда,
в этом каменном мире что есть любовь
и есть ли любовь в этом мире холодном.
Остывшее сердце лишь верит глазами,
лишь верит ушами, чужими словами.
Ты, прежде чем верить, учись сомневаться,
лишь верь беззаветно: любовь всё же есть!

Что мудрость, в которой любовь не живёт,
в которой нет жизни, нет света, нет правды?
Умея любить, умей ненавидеть!
Но не смей ненавидеть, не зная любви!
Мудра ли та мудрость, которая зла?
Ведь проклято зло, что уродует чувства,
и прокляты чувства, которые лживы,
и проклята ложь, что рядится в любовь!

***

Смотрю
          в ручьи
                и в струях ледяных
Твои
          глаза
                вдруг вижу я.
Шумит
          листва
                деревьев вековых,
Но только нежный твой
          голосок
                вдруг будто слышу я.

Кого же ты любишь,
          и кто всех дороже
Закон заставляет скрывать,
Но сердце знает,
          свой взгляд отчего же
На меня ты не смеешь поднять.

Чтоб вправе
          быть
                назвать тебя женой,
Соперника
          должен
                я сразить.
Закон
          велит
                ему дать смертный бой
И братской кровью
          меч свой
                обагрить.

Но мудрый вождь
          запретил нам сражаться
И миром решить спор помог,
Обоим велев
          отыскать постараться
Для тебя эдельвейса цветок.

Растёт
          в горах
                священный эдельвейс.
Сокрытый
          властью
                тайных сил.
Лишь к духам,
          что
                насквозь мир видят весь,
Воззвать могу, чтоб путь
          до него
                простым и скорым был.

Но вдруг оступлюсь,
          на гранитное ложе
С отвесных сорвусь серых скал,
Пусть даже останусь в живых,
          значит, все же
Навеки тебя потерял!

Останусь
          жив –
                вернусь пожать плечо
Сопернику
          крепко
                в тишине.
С победою
          поздравлю
                горячо,
И пусть он навсегда
          остаётся
                другом мне.

Я воин, поэтому
          буду готовым
Исполнить свой долг пред собой,
Погибнув в сраженье
          за племя, в котором
Ты будешь чужою женой!

Тебе ж
          скажу:
                «Прости меня, прости!
Один
          эдельвейс
                не смог найти…
Лишь тысячу
          ирисов
                луговых
Рассыпать
          смог
                у ног твоих…»


----------
2012-2014