Хокулеа Путь до Таити. Гл. 9. Ворчание и разноглас

9
ВОРЧАНИЕ И РАЗНОГЛАСИЯ

Назначение Кавики и приезд Мау придали проекту большой импульс. Мы с надеждой смотрели на юбилейный 1976-ой – год нашего плавания. Но, как только после праздников на каноэ возобновились работы, наши беды вернулись, выросли и размножились.

Буквально через несколько недель Кавика сердито сказал:

- Слишком много намунаму! Слишком много хукихуки!

Эти сложные гавайские термины образованы повторением более короткого и более мягкого по значению слова.  Просто «наму» обозначает «бормотать»; произнесённое дважды, оно значит «открыто высказывать недовольство». Слово «хуки» значит «тянуть, дёргать»; повторённое дважды как «дёрнуть-дёрнуть», оно графически описывает действие по созданию трения (разногласий). Меня давно предупреждали гавайцы, что намунаму и хукихуки – больные места гавайских организаций. Тогда я отнёсся к этому с недоверием, т.к. социальные науки учат не доверять подобным стереотипам. Однако теперь я готов был принять эту народную мудрость, заключённую в негативных поговорках о трудностях совместной работы гавайцев. Недовольство и разногласия, растущие внутри Общества полинезийских плаваний, усиливались давлением извне.

Самыми невинными были советы в отношении вещей, которые мы якобы делаем неправильно, включая нарушения нами ряда табу в отношении каноэ.

- Нельзя иметь ничего жёлтого или чёрного на каноэ. Это цвета табу.
- Никаких женщин. В старые времена плавать на океанском каноэ женщинам было запрещено.
- Нельзя брать в плавание бананы. Если возьмёте, не поймаете ни одной рыбы.

И было загадкой, как эти советчики сопрягали свои утверждения о табу на цвета и женщин с теми фактами, что каноэ традиционно метились чёрным и жёлтым, а женщины должны были быть хотя бы на первом каноэ, достигшем Гавайев. Только табу на бананы имело под собой кое-какую базу. Современные местные рыболовы действительно верят, что не поймают рыбу, имея на борту бананы. И это табу представляло для нас проблему, потому что требовало от нас выбросить сотни фунтов уже заготовленных сушёных бананов, приготовленных волонтёрами в качестве базисного нашего питания во время плавания.

Многие воспринимали эти табу весьма серьёзно, и требовались длительные, трудные уговоры, чтобы не дать выбросить бананы, сохранить женщин в проекте и спасти все жёлтые спасательные круги и куртки, которые уже были куплены на случай непогоды.

Другие разговоры было не так легко обойти. Продолжали циркулировать протесты против хаоле на борту. Некоторые даже хвалились:

- Как только мы выйдем в море, выбросим всех хаоле за борт.

Возможно, они так шутили – отчасти, но Кимо не шутил, когда опять начал жаловаться на подобные угрозы. В этот раз он даже упомянул, что некто грозился взорвать каноэ. По требованию Кимо я подал заявление в полицию, в ответ на которое расследовать дело был назначен пожилой детектив-гаваец. Когда я рассказал детективу о всех мешающих нам кахунах и недавних попытках хулиганья наложить свою лапу на проект, он рассмеялся и рассказал, сколько раз ему самому угрожали кахуны и местные преступники, но пообещал, что расследует дело. Спустя несколько недель он сообщил, что прямой угрозы нет.

- Не беспокойтесь, - сказал он, - все те разговоры – это просто гавайская психологическая война. Гавайцы всегда так делают.

Слова детектива не очень-то успокоили меня, хотя он уверил, что отследил нескольких конкретных человек и велел им держаться подальше от каноэ.

К этому времени опять активизировался главный наш критик - кахуна. Кавика, верный своему миролюбивому характеру, отправился к нему и попытался уговорить перестать выступать против каноэ и начать помогать проекту.

- Мы хотим, чтобы ты перестал нас порочить. Мы хотим, чтобы ты помог нам подготовить «Хокуле'а» к путешествию на Таити, - выразил свою просьбу о сотрудничестве Кавика.

- Ты ошибаешься, - ответил кахуна, - я не против каноэ. Я хочу, чтобы оно пошло на Таити. Но каноэ грязное. Многое надо сделать, чтобы очистить его.  Мне надо молиться неделями. Потом должен состояться праздничный пир. Для пира потребуется сорок чёрных свиней…

Обнадёженный Кавика вернулся после встречи довольный тем, что кахуна больше не будет проклинать каноэ и начнёт нам помогать.

- За сколько? – спросил я, зная от других поклонников этого кахуны, какие кругленькие суммы он требует за своё духовное вмешательство.

Кавика не знал, поэтому я предложил заплатить не более 500 долларов и при условии, что его молитвы будут записываться на плёнку. Таким образом мы сможем назвать это консультацией по древним религиозным практикам Гавайев и выделить сумму из образовательного гранта.

На следующей неделе Кавика снова отправился к кахуне.  Вернувшись, он уже не выглядел столь жизнерадостно.

- Знаешь, что этот мужик мне сказал? – усмехнулся он. – Он говорил и говорил, как он уже много намолился о каноэ и как всё будет хорошо, когда он кончит молиться, и о сорока чёрных свиньях, и о всей еде, требуемой для заключительного пира. А потом он сказал, что это обойдётся нам всего лишь в сто пятьдесят тысяч долларов!

Это было бы смешно, если бы не клубок проблем, которые этот человек уже создал для нас и, по всем признакам, не собирался останавливаться. Объявление Кавикой о вымогательском требовании кахуны было встречено на каноэ гробовой тишиной. Некоторые кандидаты в члены команды выглядели раздражёнными, как если бы эта история была сфабрикована, чтобы дискредитировать того, в кого они верили.

Проект буксовал. Оголтелые критики, ругающиеся кахуны, хитрецы с их угрозами – все приложили руку к созданию нездоровой обстановки, но все они питались недостатками нашей собственной организации.

Первым и главным больным местом было отсутствие единства между гавайцами и хаоле. Разрушительное противостояние делало любое самое простое дело болезненно сложным. Более всего оно ослабляло мою способность действовать решительно в делах, связанных с гавайцами, и отравляло все попытки рационального подбора команды.

Задача должна бы быть простой. На ключевые позиции люди уже были подобраны: Кавика  в качестве капитана; частично гавайец и профессиональный мореход Дэйвид Лайман как первый помощник капитана; Мау Пиайлуг как навигатор и Дэйвид Льюис как его ассистент; опытный мореход с Таити Родо Вилльямс в качестве штурмана для прохода в его родных водах; Кимо Хуго, Херб Кане, Томми Холмс и я. Всё, что нам действительно было нужно, это несколько дополнительных пар рук.

Но подбор команды стал наименее рациональной частью проекта и наиболее сросшейся с давлением идеи его гавайизации. В энтузиазме первых дней планирования мы сделали ошибку, заявив, что каноэ будут управлять двадцать четыре человека, мужчины и женщины, (плюс свиньи, собаки и курицы) – для имитации условий древнего миграционного плавания. Затем началась кампания Кане по демонстрации каноэ гавайским вотэрмэнам для набора их в команду. Это привело к образованию большого пула кандидатов, у многих из которых были свои покровители в руководстве Общества полинезийских плаваний. К этому времени Кане отдалился от проекта, но оставил нам  в наследство этот метод набора по личным просьбам и ходатайствам. Затем Кимо провел некоторые манёвры и взял ответственность за отбор кандидатов на себя. После долгих обсуждений он предложил длинный список, состоящий в большинстве из его любимчиков. У Томми, который должен был помогать Кимо в подборе команды, были сомнения по многим кандидатам списка, но в конечном итоге он подмахнул его целиком, не сделав никаких изъятий.

Моей главнейшей ошибкой в самом начале проекта было поручение другим лицам набор команды и разрешение делать это на основе умений вотэрмэна.  А сейчас я усугубил эту ошибку, по-прежнему оставаясь в тени и не настаивая на применении строгих критериев отбора по мореходным умениям и общим человеческим качествам, чтобы отсеять неподходящих кандидатов. Все эти анти-хаоле разговоры возымели действие, и я свалил ответственность на Кавику. После нескольких отборочных плаваний ему предстояло сделать окончательный выбор из слишком большой группы в двадцать шесть человек.

Если бы мы взяли кандидатов в сложные отборочные плавания, как планировали – с выходом в открытое море не менее чем на 5 дней, то слабые добровольно покинули бы проект и других неподходящих выявить было бы легче.  Но каноэ еще не было полностью готово, и в течение последующих недель все кандидаты обосновались на каноэ (большинство по выходным, некоторые безработные каждый день), чтобы песочить, красить и делать любую другую работу, но только не плавать. Эти трудовые будни отсеяли некоторых, кто посчитал, что путешествие того не стоит. Но остальные сплотились в группу, чётко ассоциируемую с каноэ.

Я посчитал это хорошим знаком, пока не понял, что при покровительстве Кимо эти кандидаты стали называть себя командой.  И на основании предыдущих плаваний на «Хокуле'а», плюс нынешний трудовой вклад, они начали претендовать на большее знание каноэ, чем Кавика, я или любой из нас, кого они насмешливо называли «лидеры». Затем, прежде чем мы с Кавикой успели понять, что происходит, Кимо и Томми заключили сделку, по которой все кандидаты примут участие в плавании – половина на пути до Таити, другая половина обратно на Гавайи. Я не должен был уступать. Но во избежание войны я сдался.

Моё влияние на проект быстро испарялось. И дело было не только в Кимо и его любимчиках или давлении извне. У меня начались проблемы и с моими коллегами по совету директоров, служителем которого я был согласно уставу ОПП.

- Вы своим комитетом не сможете построить каноэ, - предупредил нас один яхтсмен в самом начале проекта.

Но мы доказали, что он ошибался.  По одиночке ни один из нас не смог бы спустить «Хокуле'а» на воду, уж точно не освоил бы проект такого размера. Кане, Томми и я отлично работали вместе по продвижению проекта в жизнь, в то время как другие члены совета директоров проделали важную работу по сбору средств и управлению народившимся проектом. Но наша сила сейчас, когда на первый план выступила проблема разделения ответственностей, обращалась в наш недостаток.

После несчастного случая с затоплением я работал над проектом с восхода до глубокой ночи, за исключением тех дней, когда мне надо было преподавать в университете или посещать заседания в Центре «Запад-Восток». С первых дней проекта ответственность за разные аспекты была возложена на комитеты, возглавляемые одним из членов совета директоров. Я отвечал за комитет по науке и пытался координировать другие комитеты, чтобы всё шло согласно расписанию. В лучшем случае это значило время от времени созваниваться с председателями комитетов. В худшем, когда работа стопорилась, мне приходилось подталкивать главу комитета или выполнять работу самому. Некоторые из руководителей, не имеющие свободного времени для выполнения задачи, не возражали против моего вмешательства. Другие же напротив – ревниво охраняли свою территорию, сопротивляясь самым малым предложениям.



Потом я подхватил вирусную пневмонию, свалившую меня в постель на полмесяца. Моё отсутствие в доке позволило тем главам комитетов и другим членам совета директоров ОПП, которые вечно сердились на строгий контроль за дизайном каноэ, попробовать себя в «усовершенствовании» «Хокуле'». Когда я наконец поправился и смог навестить каноэ, которое стояло в доке для чистки, покраски и перевязки бимсов, то обнаружил, что они велели судостроителю и его рабочим к каждому корпусу прикрепить плавниковый киль – для лучшего хода против ветра.

- Не может быть европейского плавникового киля у полинезийского каноэ.
- Слишком много начальников вокруг! Всё – я пасс!

Таков вкратце был мой разговор с судостроителем. Я сочувствовал ему, но плавниковый киль рушил экспериментальный дизайн и должен быть убран. Большинство команды желали, чтобы киль остался. Все разговоры о лавировке и трудностях движения против пассатов заставили их вцепиться в этот киль как в необходимое средство для совершения успешного плавания на Таити. И аргумент, что древние полинезийцы не использовали плавниковый киль на своих каноэ, не имел на них никакого воздействия. Некоторые даже восприняли его как оскорбление:

- Наши предки должны были иметь плавниковый киль. Они не были тупицами!

Киль сняли, но одно цеплялось за другое. Херб Кане, который после инцидента с затоплением взял отпуск и занялся собственной работой, сейчас снова стал появляться на каноэ. Когда Херб подсмотрел, как команда под руководством Мау крепила бимсы к корпусам, он резко воспротивился. Вместо гавайского метода скрещивания веревок при обхвате балки Мау использовал микронезийский прямой метод «вверх-вниз». Кане ухватился за эту разницу, объявил микронезийский метод опасным и потребовал собрания комитета для решения этого вопроса. И хотя я победил в вопросе киля, тут я потерпел поражение. Большинство выступило на стороне Кане.

Мау однозначно считал, что смена способа крепежа сумасшествие, не говоря о личном оскорблении, но возражать не стал. Не так повела себя команда. Несмотря на то, что мы с Кавикой добились компромисса, по которому вся уже проделанная работа не будет переделываться, они всё жаловались и жаловались, какую большую работу они уже проделали и как много усилий потребует её переделывание. В их жалобах была правда, но зашли они слишком далеко.

Теперь стало очевидным, что действительная проблема заключается в вопросе контроля каноэ. Кимо со своими последователями, большинство которых регулярно работало на каноэ, был счастлив использовать эту путаницу с крепежом и килем как свидетельство некомпетентности лидеров проекта и необходимости взять контроль в руки команды.

Ошибка с назначением Кимо на такую важную роль стала сейчас особенно очевидной. Возможно, он стал бы хорошим членом команды, но у него не было ни мореходных умений, ни силы характера для той роли, в которой он оказался. Его позиция была незавидной; ряд злоумышленников увидел в нём ту точку опоры, нажав на которую они могли повернуть проект в свою сторону. К тому же Кимо преследовал какие-то свои цели, жалуясь на публике, что пока команда делает всю работу, «лидеры» не делают ничего или только отдают приказы.

Кимо великолепно разыгрывал сцены перед камерами. Позднее некоторые зрители, увидев его в документальном фильме судящим «лидеров», интересовались, не является ли он профессиональным актёром. И отчасти они были правы. Кимо немного снимался в телевизионных фильмах и легко принимал нужную позу. Возможно, это качество, плюс его сложение штангиста и хороший внешний вид объясняют, почему Херб Кане отобрал его для проекта. Используя Кимо как модель, Кане смотрел на него глазами художника и видел идеал молодого гавайца – символ возрождения гавайского мореходства.

Следуя идеям Кане, документалисты из «Нэшионал Джиографик» сразу выбрали Кимо ключевой фигурой, вокруг которой структурировались съёмки. Они показывали зрительской аудитории возрождение гавайцев как полинезийских мореходов через приключения Кимо. Их камеры и диктофоны всегда были рядом с ним, что распирало его эго и подталкивало на дальнейшее привлечение внимания публики к его умозаключениям.

- Чую «Эмми», - так, по слухам, предрёк продюсер Дэйл Белл за несколько недель до этого. Фильм снимался для широкой аудитории телезрителей, и он надеялся на получение главной в этой области премии «Эмми».

Я не осознал тогда всего значения этой реплики. Теперь я понял. Кане настроил документалистов на культурный аспект проекта. И теперь, когда я пытался переориентировать Белла на центральную задачу – мореходство и неинструментальная навигация, он повёл себя по-хозяйски свысока. Очевидно, он видел главным в проекте попытку гавайцев сделать его своей собственностью. Белл посчитал, что ставка на споры и конфронтацию как главный материал для драмы этнического возрождения принесёт фильму больший успех у критиков, чем простая хроника путешествия.

Белл вёл себя более этаким возбуждённым кинорежиссёром «новой волны», чем продюсером документального кино. Его любовь к режиссуре зашла слишком далеко - он громко отдавал приказы своей команде, где стоять и что снимать. Мои коллеги-антропологи, делая документалистику, стремились заснять то, что происходит, а не то, что хочется увидеть.  Главное тут правило – избежать всяческого вмешательства в происходящее. Было совершенно очевидно, что Дэйл Белл не разделял эту точку зрения. Похоже, он постоянно пытался поставить людей там и так, как это виделось ему.

Этот «документальный» метод выглядел вполне безобидным поначалу, когда он усадил меня перед камерами, чтобы я показывал на карте маршрут путешествия или обсуждал распечатку ходовых качеств каноэ со студентом в компьютерном центре университета, где я никогда не бывал раньше. Но с ростом наших проблем росло и возбуждение Белла; он смаковал конфликт и не постеснялся организовать конфронтацию в наиболее драматических декорациях – на руинах древнего гавайского храма. До меня также дошли жалобы, что Белл разыскивал гавайских радикалов для интервью и задавал им провокационные вопросы о правах гавайцев и проекте. К тому же пришла информация, что Белл заявил:

- Мне неважно, если каноэ затопится через 50 миль. У меня уже есть моя история.

Когда же я попробовал удержать документалистов в определённых рамках, Белл и два его босса (один из «Нэшионал Джиографик», второй с телеканала публичного вещания WQED, который и производил фильм) отреагировали смесью обиды за недоверие к ним и сладкими уверениями в их лояльности, дескать, у них и мысли не было вмешиваться в проект и т.п.

Я, конечно, не поверил заверениям и испытывал желание  попросить кинематографистов выйти из проекта. Но мы уже были слишком завязаны на «Нэшионал Джиографик», а перспектива добавить к нашим проблемам еще и борьбу с этим гигантом совсем не радовала.