Постой, не уходи

В вихре несбыточных надежд незаметно один за другим мелькают скоротечные года, умирает горячее лето, cкукоживается, облетает и сжимается в заплаканный комок грустная осень, зима — застывшая неизбежность, сама настойчивая и убедительная смерть.
Но в центре мира — вечная молодость и вечная весна, соком юности налитая грудь, секрет сумасшедших, влюбленных, одержимых и умалишенных!
Акварель весны без всяких причин, доказательств, аргументов, возражений и голословных утверждений, наполненная очаровательной оптимистичной ненадежностью, необязательностью и непостоянством, океан вдохновения, залитый солнцем, желто-оранжево-золотистая буря цветов, оттенков, сумасшествий, безумств, безрассудств, крошечный кусочек бессмертия.
Она преувеличивает, лжесвидетельствует и вводит в заблуждение, не раздумывая раздает расточительные заверения и обещания, не будучи уверенной, что сможет их выполнить.
И ей наплевать на мои сомнения, необоснованные надежды, несбывшиеся мечты, на мой возраст, на мои желания, на каждый мой вдох и прочерк, она не вернет мне все то трепетное, ослепительное, не поддающееся описанию, что я на этой дороге растерял.
 
«Шримад-Бхагаватам», книга 5, глава 5
Плоть ненасытна, потворствуя телесным желаниям, человек становится рабом своего тела.
Безумен тот, для которого плотские удовольствия — смысл жизни.
Словно одержимый, он бросается в омут суетных забот и ради плотских удовольствий идет на многие злодеяния.
Глупцы всеми способами пытаются продлить жизнь плоти, не понимая, что она источник их страданий, что душа обретает плоть за порочное стремление обладать.
Тело, какими бы достоинствами оно ни обладало, не награда за добродетели, но кара за прегрешения.
Тело умирает каждое мгновение, потому доставлять удовольствие телу — все одно что ублажать мертвеца.
 
Где-то в другой плоскости, за горизонтом фиксируемых событий, в иной системе координат, за границами унылого восприятия бытия всегда продолжается юная весна, в неисчерпаемом поднебесье порхают беспечные легкомысленные облака, проклевываются смолистые почки, распускаются полевые цветы, суетливые лесные птички вьют уютные гнезда в кронах деревьев и улыбчивое солнце напевает нескончаемую мелодию любви, озаряя своим трепетным сиянием сонмы отчаянных глаз.
В ней нет растерянности, подозрительности и необратимости потерь, но она уходит так быстро, так неожиданно, так стремительно, так безнадежно, что не успеваешь ей крикнуть вслед: «Постой, не уходи, я с тобой, не оставляй меня одного в этом механическом мире расчетов, схем, уравнений, формул, деталей, перемножений, цифровых комбинаций, обязанностей и обязательств, где все взвешенно, продуманно, просчитано, запланировано и на всё поставлена соответствующая цена!»
Кажется, что она еще здесь, совсем рядом, за цветочной ширмой, за хрупкой полупрозрачной перегородкой нелогичности, робкий оранжевый кусочек круглосуточного счастья, ветер, нежно ласкающий щеки, вкус земляники на сладких губах, желтое солнце плавится в алый закат, миллионы ярких звездочек, рассыпанных по бархатному полотну бездонного небосвода, влюбленные безрассудные глаза юности.
Но она ушла, не оглянувшись на меня, а я не верю, я опаздываю, я безнадежно отстаю, я не успеваю, я бегу по ее тающим следам, но нахожу сгорбленную прагматичную старость, полную сарказма, болезней, разочарований, претензий, противоречий, страхов и непрощенных обид.
Я крошечный незаметный пузырек на поверхности реки времени, постепенно увядающий, истончающийся, съеживающийся, усыхающий и исчезающий в утробе бесчувственного причинного океана.
Мир, еще вчера в полной мере принадлежащий мне, начинает саркастически смотреть на меня уже издалека, из другой плоскости восприятия.
Пропущенный рассвет, тень мертвой юности моей, унылое осеннее небо, лабиринт ошибок, недосказанных слов и потерь, авитаминоз, артрит, гипертония, бессонница, запоры, антидепрессанты, трещины моего сердца, посреди ваших грандиозных побед и космических достижений нет места для меня.
 
«Шримад-Бхагаватам», книга 7, глава 10, стихи 20–21
Попав в бренный мир, душа оказывается во власти Твоей внешней, вещественной природы.
Рабами наваждения становятся все: и великий творец Брахма, и малое насекомое.
Всё во внешнем мире — плод воображения, действие, место действия, время действия, причина действия, плод действия и даже сам действующий — величина относительная.
Безусловно, настоящий, незыблемый — Тот, относительно Кого все кажется действующим, это Ты, о Безграничный.
Всё существует относительно Тебя, и даже постигший безотносительную истину.
С помощью Своей внешней природы, возбужденной силой времени, Ты создаешь мысленные тела живых существ.
Мысли о вожделенных предметах опутывают душу и наперед определяют образ ее действия в мнимой, преходящей действительности, состоящей из шестнадцати стихий.
И нет иного способа освободиться из этого рабства ума, кроме как найти прибежище у Твоих стоп.
О Нерожденный, не предавшись Тебе, невозможно остановить колесо рождения и смерти.
 
И распахнутое небо, и бездонная звездная пропасть над головой, и лунный свет, заполняющий серебристым сиянием все вокруг, и бриллиантовые россыпи мерцающих созвездий, небрежно наклеенных на темно-фиолетовый небосвод безмерности, и полыхающая молодость, и любовь, и бегство из плена времени, и сиреневый блюз малиновых рассветов, и ее прерывистое дыхание, и вкус ее спелых губ, и запах ее тела, и все куда-то ушло так быстро, что не успел крикнуть ему в след: «Постой, не уходи, я не смогу жить без тебя!»
Неожиданно эта полыхающая молодость, эти бессонные ночи, это звездное небо непроизвольно стали моим потерянным прошлым, мой устойчивый и радостный мир погрузился в черное и белое, других цветов в нем уже нет!
А за моим окном своей обособленной жизнью живет ночной город, и стрелки часов осыпаются вспыхивающими секундами, и смеется в фиолетовом небе печальная луна, и вплетаются холмистые нити дорог, и жемчужные ожерелья бессонных ночей, и одиночные камеры снов, и стены из осеннего дождя, и в сердце моем скомканная пустота, и счастье, выпавшее из моих рук, и пульсирующие звезды более не зажигают небеса!
Да, все уже ушло, растворилось в неудержимом временном потоке, но я безуспешно ищу его следы, робкий кусочек потерянного счастья, застрявшего в нагромождениях моей памяти.
Уходит лето в образе лучащейся юности, в колоде Раздающего я всего лишь червонная десятка, не козырная.
Откуда я иду, куда и зачем?
Променял свою мечту на деньги, на стабильность, на практичность, на обеспеченность, на коммунальное счастье, безвозвратно теряя в этих неподатливых механических ориентирах светящийся островок моей безмятежности, беззаботности, безрассудства и юношеской любви.
В бездонном небе, высоко над моей головой парило мое личное счастье, оно сделало несколько кульминационных кругов надо мной, грустно улыбнулось, махнуло мне на прощанье рукой и улетело в то прекрасное место, куда улетают все вещи и предметы, которые оставляют маленькие мальчики и девочки, когда превращаются во взрослых расчетливых мужчин и предусмотрительных женщин.
 
«Шримад-Бхагаватам», книга 7, глава 9
Счастье в бренном мире что мираж в пустыне.
Смертные заботятся о бренном, погибающем теле как о средстве, инструменте для удовольствий, но оно больше напоминает вместилище нечистот, сомнений и болезней.
И даже ученые мужи, властители умов, призывают смертных искать подлинное счастье там, где его нет и быть не может, в области чувственных ощущений, где все зыбко и мимолетно.
Счастлив не тот, кто сделался рабом своих чувств, но тот, кто отверг их гнет.