Освободитель

«Освободитель»

(Военный антироман. Исповедальная проза)

Моя рука дрожит, когда я беру карандаш. Сегодня я напишу правду. Всю. Без прикрас и военной риторики. Просто потому, что не могу молчать.

Часть первая: Довоенное время
Глава 1: Провинциальное детство
Наш городок был таким маленьким, что даже не был обозначен точкой на карте. Серые улицы, типовые пятиэтажки, заводские трубы на горизонте. Здесь каждый знал друг друга, а судьбы людей были предсказуемы, как расписание местного автобуса.

Мать работала в районной поликлинике медсестрой. Отец — на металлургическом заводе, возвращался домой пахнущий металлом и самогоном.  Обычная российская семья рабочих, где достаток измерялся не деньгами, а стабильностью.

С детства я слышал разговоры мужчин во дворе. Истории бывалых солдат, которые служили в армии. Для них служба была чем-то большим, чем просто обязанность. Это была особая романтика, особый мир, куда, по их словам, каждый хотел попасть.

Глава 2: Взросление
В школе я был обычным парнем. Не отличник, но и не двоечник. Средний балл, средние оценки, средние амбиции. Единственное, что выделяло меня — способность слушать. Действительно слушать, а не просто слышать.

Каждый второй пацан мечтал стать военным. Не из-за романтики или героизма. Просто потому, что армия была единственным социальным лифтом для парней из рабочих семей.
Мой дед воевал в Великую Отечественную. И на все расспросы рассказать о войне, он всегда отвечал одно и то же: Прочти книгу Воспоминания о войне Николая Никулина. Если после прочтения будут вопросы, может быть, отвечу.

Часть вторая: Призыв
Глава 3: Прощание
В феврале 22 началась война, у нас её называли СВО. Мы пошли освобождать братский народ от фашистов.
Дома об этом говорили мало. Мать тихо плакала, когда думала, что я не вижу. Отец молчал, изредка бросая многозначительные взгляды. Только бабушка, казалось, была спокойна.

Всё правильно мы делаем, фашистов надо убивать в их логове. Дед не добил в 45, мы добьём в 22.

Тебе, внучек, выпала великая честь уничтожить фашистскую нечисть, — повторяла она. — Юноша должен пройти через испытания, чтобы стать настоящим мужчиной.

Я пошёл добровольцем, я буду беспощаден к нацикам, которые одурманили наших соседей, наш братский народ. К тому же можно неплохо заработать.

Накануне отправки Люся, моя жена, прижималась ко мне так крепко, будто пыталась удержать в этом мгновении все наши воспоминания, страхи, надежды и любовь. Она не плакала — хуже, она была абсолютно неподвижна, дрожали только руки.
Вернёшься? — спросила она.
Обязательно, — я был уверен в своих словах.

Глава 4: Военкомат
Призывной пункт вонял дешёвым кофе, потом и безразличием. Длинные коридоры, выцветшие плакаты с советскими лозунгами, которые казались реликтами другой эпохи. Молодые парни и взрослые мужчины сидели, опустив головы — это мобики-чмобики. Большая часть будущих воинов была пьяна.

Медицинская комиссия была быстрой и формальной. Врачи смотрели на нас как на партию товара — годен, годен, годен. Я прошёл все осмотры без проблем. Крепкое телосложение, хорошее зрение, ни одной хронической болезни.

Военком, жирный мужик с выцветшими погонами подполковника и такими же выцветшими глазами, смотрел на нас не как на людей, а как на мясо. Годен, — сказал он, не меняясь в лице. Моя судьба была решена одним словом.

Глава 5: Первые дни службы
Учебный лагерь был похож на завод по производству солдат. Безэмоциональные инструкторы, монотонные команды, бесконечные физические нагрузки, мат, унижение. Нас методично превращали из живых людей в послушный механизм.

Сержант с позывным Гном, человек со шрамом вместо лица, говорил: Забудьте всё, что знали раньше. Здесь вы — часть системы. Здесь вы — оружие.

И мы становились оружием. С каждым днём всё меньше человеческого оставалось в наших глазах, в наших движениях, в наших мыслях.

Глава 6: Психологическая подготовка
Нас учили не просто стрелять. Нас учили убивать. Причём убивать без эмоций, без раздумий, без сожалений. Инструкторы показывали фильмы —зверства «нацистов». Нас рвало, но через месяц мы спокойно жевали сухпаёк под крики с экрана., рассказывали леденящие кровь истории, которые должны были убить в нас жалость и человечность.

Враг не человек, — повторяли они. — Враг — это насекомое. Насекомое должно быть  уничтожено. Нас превращали в идеальный инструмент государственной машины.
Я смотрел на лица моих сослуживцев. Кто-то верил безоговорочно. Кто-то сомневался, но скрывал это. А кто-то, как и я, чувствовал непреодолимую жажду убивать.

Часть третья: Линия фронта
Глава 7: Первое боевое крещение
Реальность войны не имеет ничего общего с теми картинками, которые нам рисовали в учебке. Война — это не героические атаки, не громкие победные марши. Война — это грязь, кровь, страх и ежеминутное ожидание смерти.

Наш батальон перебрасывали в Пахмут. Местность была незнакомой, враждебной. Каждый камень, каждый поворот дороги таил невидимую угрозу. Мины, снайперы, внезапные обстрелы — всё было реальностью каждой секунды.

Первый обстрел застал нас врасплох. Несмотря на все тренировки, ничто не может подготовить к прилёту трёх топоров. Оглушающий свист, удары о броню, крики раненых, кишки убитых.

Глава 8: Механизм убийства
Мой первый выстрел в человека был как первый глоток спиртного — горький, обжигающий. Передо мной стоял дядька лет пятидесяти. Не солдат. Простой местный житель. Он был без оружия. Просто стоял, глядя на меня усталыми, безразличными глазами.

Приказ есть приказ, — убеждал я себя.

Выстрел прозвучал глухо. Будто кто-то оборвал невидимую струну в пространстве между мной и этим человеком.
После первого убийства что-то ломается внутри. Но постепенно, с каждым выстрелом, становишься всё более механическим, всё более бесчувственным.

Глава 9: Письма домой
Каждый вечер я писал жене. Мои сообщения были полны казённых фраз: "Служу Отечеству", "Защищаю рубежи". Каждое слово было ложью.
Я не рассказывал, как мы сжигаем деревни. Как отбираем последнее у тех, кто и так потерял всё. Как убиваем не солдат, а мирных людей. Стариков. Детей.
Война — это не героизм. Война — это математика смерти, где каждый выстрел — это вычитание из нашей человечности.

Глава 10: Ночные кошмары
Были ночи, когда сон становился невыносимым. Лица убитых, глаза женщин и детей. Их взгляд — немой укор. Их молчание — громче любых криков.

Сослуживцы быстро привыкали. Они становились циничными. Для них убийство превращалось в рутину, в механическое действие, не более осмысленное, чем чистка оружия.
А я не мог. Каждый выстрел отзывался болью где-то глубоко внутри.

Часть четвёртая: Точка невозврата
Глава 11: День, который изменил всё
Был обычный день войны. Такой же, как сотни предыдущих. Выгоревшие поля, разрушенные дома, мёртвая тишина. Наш батальон входил в очередное село, которое даже на карте было едва заметно.

Сначала я увидел дым. Потом — руины. Несколько полуразрушенных домов, обгоревшие заборы. И женщину.
Она стояла на коленях посреди того, что когда-то было её домом. В руках — окровавленная тряпичная кукла. Её взгляд был пустым, будто она уже не здесь, не в этом мире.

Глава 12: Материнская боль
Рядом с женщиной лежало тело девочки. Совсем маленькой. Может, лет пяти-шести. Её синие глаза были открыты и абсолютно неподвижны.

Я смотрел и не мог пошевелиться. Она не плакала, не кричала. Она просто склонилась над телом, молча гладила окровавленные волосы своей дочери. В её глазах было столько боли, что мир вокруг казался чёрно-белым.

Внезапно я подумал о своём сыне. О том, что он мог бы быть на месте этой девочки. Что если бы кто-то точно так же хладнокровно убил его?
Что превращает человека в убийцу? Приказ? Страх? Или равнодушие?

Глава 13: Внутренний монолог
Ночью, когда все спали, я писал. Не жене. Себе. Исповедь, которую, возможно, никто никогда не прочтёт.

«Мы не освободители. Мы мясники»
Прости меня. Прости за всё, что я сделал.
К кому я обращался? Не знаю. Может быть, к Богу.
Каждое слово — как удар ножа: в себя, в систему, в ту машину насилия, частью которой я стал.

Война — это не линия фронта. Война — это линия, которую каждый человек проводит внутри себя. Между тем, кем он был, и кем стал. Между памятью и забвением. Между болью и равнодушием.

Глава 14: Перелом
Я больше не мог притворяться, быть винтиком в этой бесчеловечной машине. Каждый выстрел, каждое уничтоженное село — это не защита Родины. Это преступление.

Сослуживцы смотрели на меня с непониманием. Для них я стал предателем. Для меня они были убийцами.
Решение настигло меня внезапно.

Завтра всё изменится.

Часть пятая: Искупление
Глава 15: Решение
Последняя ночь была тихой. Слишком тихой. Казалось, даже воздух напряжённо ждал чего-то.
Я раскладывал по карманам свои вещи.
Каждый предмет — словно частица прошлой жизни. Мобильник, фотография жены и сына, записная книжка, исписанная мелким почерком.
Мой выбор был окончательным. Я больше не могу быть частью этой машины смерти.

Глава 16: Последнее письмо
Сын, если ты читаешь это, знай: я не герой. Я — всего лишь человек, который слишком поздно понял цену своих действий.
Война забирает не только жизни. Война крадёт душу.
Я не могу продолжать. Не могу быть орудием чужой воли. Каждый выстрел — это не только смерть другого. Это умирание части меня самого.

Глава 17: Момент истины
План был предельно простым. Дезертирство — единственный способ сохранить остатки человечности.
Риск огромен. Военный трибунал, расстрел. Если повезёт — тюрьма. Позор семье.
Но продолжать убивать значило бы окончательно потерять себя.

Глава 18: Побег
Ночь была тёмной и беззвучной. Редкие звёзды еле мерцали над выжженной землёй.
Я шёл, зная, что каждый шаг может стать последним.
Война — это преступления, которые мы совершали под видом защиты.
Впереди — неизвестность. Но она была лучше, чем болото лжи и насилия, в котором я тонул.

Эпилог: За чертой
Я сижу в чужом окопе.
Дезертирство не для меня.
Автомат и записная книжка лежат передо мной.
"Я вас люблю. Простите." — это я жене и сыну.
Война продолжается. Но не для меня.
В последний раз я смотрю на окровавленную землю, на звёздное небо. В последний раз слышу тишину, которая громче любых криков.
И делаю свой выбор.

Раздаётся одиночный выстрел.

КОНЕЦ