Мой учитель и друг К. М. Дюмаев

 
             После получения в 1966 году диплома о высшем образовании в Московском физико-техническом институте (МФТИ) я был направлен на работу в Научно-исследовательский институт органических полупродуктов и красителей (НИОПиК), конкретно, в только что созданное там отделение «Фотоника», целью которого была разработка специальных органических материалов для применения в оборонной промышленности. На пятом курсе института я женился и почти год проживал с женой в одной из комнат в коммунальной трёхкомнатной квартире в городе Долгопрудный. Кроме нас в квартире жили её брат, пятнадцати лет, и старенькая бабушка. Жена была беременна, и поэтому мне при распределении было крайне необходимо получить место работы с предоставлением семье отдельной квартиры.
          Поскольку заявок на выпускников МФТИ было заметно больше их численности, то всем закончившим институт была предоставлена возможность самому выбрать место работы.
              В зале собрались представители предприятий (почтовых ящиков и академических институтов) и претенденты на будущую работу.  Объявляли специализацию выпускника, и заинтересованный в той представитель поднимал руку, приглашая выпускника подойти к своему столу.       Полномочный представитель излагал условия работы и ситуацию с получением жилья. После чего можно было перейти к следующему столу. Изучив все предложения, выпускник решал, какое предложение ему принять. Интерес ко мне, как уже специалисту по лазерам, проявили шесть представителей, в том числе, из трёх московских предприятий. Но меня 
         Выпускникам, имеющим московскую прописку, можно было сразу получить ключи от квартиры, а остальным, в том числе и мне, были предложены различные варианты. Я очень удивился, что в этом действии принял участие представитель сугубо химического Института полупродуктов и красителей, расположенного и в городе Москва, и в городе Долгопрудный. Он предложил работу по моей специальности, максимальный оклад младшего научного сотрудника и предоставление, как семейному молодому специалисту, двухкомнатной квартиры в течение года. Конечно, такое предложение меня полностью устраивало, однако вызывало сомнение то, что этот химический институт имеет хоть какое-либо отношение к лазерной тематике. Поэтому я попросил, чтобы представитель НИОПиКа свозил меня ознакомиться с местом моей будущей работы. Он согласился.
         Мы сели в его старенький москвич и уже через пятнадцать минут подъехали к воротам опытного завода НИОПиКа, а ещё спустя десять минут - стояли у входа в один из лабораторных корпусов института. Поднявшись на второй этаж, мы зашли в небольшое помещение, в котором стояла, на мой взгляд убогая, маломощная лазерная установка, так не похожая на привычные лазеры, с которыми я имел дело, проходя
практику в стенах Физического института академии наук. Но это был всё-таки лазер!
        Я принял это предложение, мы заполнили соответствующие документы, и спустя неделю у меня на руках уже было полученное из Министерства химической промышленности направление   на работу в НИОПиК, в отделение «Фотоника».
Первого июля 1966 года, не «отгуляв» положенный мне отпуск, я вышел на работу в должности младшего научного сотрудника.
         Спустя примерно год, мне поручили возглавить в Фотонике одно из направлений, связанное с созданием в нашей стране лазерного оружия. Эта тематика в Фотонике стремительно расширялась и количество тем, а также занятых в них сотрудников, непрерывно росло. Не удивительно поэтому, что я, как руководитель работ, рос и в научном плане, и по должностной линии. К моменту моего знакомства в 1975 году с директором института Кириллом Михайловичем Дюмаевым, я уже был заведующим лабораторией, кандидатом физико-математических наук, автором более ста научных работ и изобретений и занимался, в научной сфере, вопросами взаимодействия мощного оптического излучения с конденсированными средами.
           К. М. Дюмаев «пришёл» директором НИОПиКа в 1967 году, на год позже меня. Конечно, как и подавляющей части сотрудников (численность института была около трёх тысяч человек) мне его удавалось увидеть только на партийных конференциях и партхозактивах или случайно, в коридоре.  Ситуация не изменилась и когда я стал заведующим лабораторией, поскольку   лабораторий в институте было более тридцати, и поэтому каждое научное направление возглавлял соответствующий заместитель директора.   
             К.М. Дюмаев был моложавый, спортивного вида человек, с тёмными волосами, с располагающей дружелюбной улыбкой, с интеллигентным лицом. Все в институте знали, что до НИОПиКа он работал в институте Физической химии, защитил кандидатскую диссертацию и в составе советской делегации периодически уезжал на довольно большие сроки в швейцарский город Женева для участия в переговорах о запрещении химического оружия. В общем, он был очень занятой человек, поэтому меня весьма удивил его вызов к себе для доклада о состоянии дел по одной из тем, связанной с разработкой охлаждающей жидкости для боевого рубинового лазера.
              К тому времени была закончена опытно-конструкторская работа, и опытный завод начал поставлять жидкость для обеспечения войсковых испытаний лазерного изделия.
- «Так вот Вы какой, Геннадий Алексеевич Матюшин! Мне ещё несколько лет тому назад рассказывали, что Вы сумели сломать стальной, специально изготовленный на киевском заводе «Арсенал», динамометрический ключ для сборки лазерных затворов, при их герметизации».
- «Меня попросили как можно сильней затянуть обечайку затвора, ну я и нажал посильней на ключ, а тот возьми, да и сломайся», - пояснил я.
- «А мне пришлось краснеть перед нашим министром за задержку поставок затворов Арсеналу, ключ-то из Киева пришлось везти новый. А теперь того хлеще, в Военно-промышленной комиссии заявили, что за сбой поставок в армию разработанной тобой охлаждающей жидкости можно поплатиться должностью. Растёшь! Вот я и решил познакомиться с тобой. Давай, докладывай ситуацию», - произнёс он и интересом поглядел на меня.
               Я проинформировал о том, что в соответствии с графиком   нужно направлять в войска по три упаковки жидкости в неделю и по понедельникам отчитываться об этом одному из работников Военно-промышленной комиссии. Рассказал я и об организационных и технических трудностях при выполнении этого задания. Кирилл Михайлович сказал, что всё связанное с организацией поставок он берёт на себя, а вот технические вопросы - моя прерогатива. По вторникам он обязательно бывает на Долгопрудненской площадке, и я должен буду после четырёх часов вечера докладывать ему лично о ситуации с выполнением графика поставок. А если в ходе наработки жидкости возникнут какие-либо трудности, то нужно сразу же   сообщать ему по телефону  об этом.
           На этом наша встреча завершилась.
           Сначала мои доклады были краткими, но затем Кирилл Михайлович стал интересоваться и другими работами, ведущимися в моей лаборатории, и мои сообщения стали занимать всё больше и больше времени. Поставки жидкости благополучно закончились, однако наши встречи продолжались.
              Его интерес сначала вызывали фотохимические исследования, связанные с созданием жидкостных светофильтров для неодимовых лазеров, стойких к мощному широкополосному излучению ламп оптической накачки. Доклады незаметно дополнились обсуждением научной проблемы связи молекулярной структуры красителя с его светостойкостью. А затем к этому интересу присоединилась проблема разрушения оптически прозрачных полимеров в луче лазера. В результате, в открытой печати появилась серия статей с его участием, посвящённых механизму, ответственному за это явление.
         Спустя примерно два года численность моей лаборатории достигла восьмидесяти сотрудников, и та была преобразована, не без помощи Кирилла Михайловича, в отдел. А одна из ведущихся в отделе разработок закрепила наши дружеские отношения на всю дальнейшую его жизнь. Из-за режимных требований допуск к результатам той разработки был разрешён только двум сотрудниками института: директору института К.М. Дюмаеву и мне, как руководителю работы. Конечно, многим сотрудникам, в том числе и руководителям отделения «Фотоника», не нравилось такое, непонятное им, «особое» отношение директора института ко мне, но я не обращал на это внимания, поскольку именно такого отношения требовала закрытость работы.
            По сравнению с Кириллом Михайловичем я был относительно молодым руководителем, и поэтому контакт с ним и возможность наблюдать за принимаемыми им решениями в сложной ситуации, а также умелое взаимодействие его с сотрудниками института, были для меня хорошей школой и примером умелого руководства большим коллективом людей, а также правильного взаимодействия с вышестоящими органами.
Одним из первоочередных направлений его деятельности было решение накопившихся проблем с улучшением жилищных условий для сотрудников института, а также увеличение рабочих площадей для обеспечения проведения работ по тематике Фотоники. Он сумел получить Постановление о строительстве трёх многоэтажных жилых домов в городе Долгопрудный, долевом участии в возведении дома в Москве, а также двух новых производственных корпусов. Само по себе, даже добиться этого было не просто, не считая отдельной проблемы привлечения надёжных строителей, способных выполнить громадный объём работ в сжатые сроки. В то время это была очень сложная задача, как и обеспечение непрерывного финансирования строительства.
Можно только вообразить себе, сколько труда, нервов и организаторских способностей нужно было вложить, чтобы всё построить в назначенные сроки, и это, не считая текущей директорской работы.
                Вопрос введения в срок жилья касался непосредственно и меня, как молодого семейного специалиста, распределённого в НИОПиК с получением отдельной квартиры. И вдруг стало известно, что по указанию директора пять квартир «идущего» под сдачу дома в Москве   обменены на такие же двухкомнатные квартиры в строящемся Министерством внутренних дел доме в городе Долгопрудный, который находился в стадии строительства. Конечно, это вызвало негодование сотрудников, включая и меня: Москва — это явно не Долгопрудный, да и дом должен был быть достроенным ещё через год. Довольно странный обмен… И что же за ним стояло?
 В одну из встреч с К.М. Дюмаевым я задал этот вопрос. «Всё просто – пришли пять специалистов-физиков после МФТИ, спрос на которых в Москве был очень высок.  Велика вероятность, что, получив московскую квартиру, они найдут работу по специальности в оборонных предприятиях или в институтах Академии наук. В НИОПиК все они пришли за жильём и не считали, что можно успешно сделать карьеру в науке в институте химического профиля Министерства химической промышленности (МХП). А вот вероятность такого развития событий для проживающих в Долгопрудном явно меньше. Вот и обменял» - объяснил Дюмаев. «И правильно сделал, - подумалось мне, - ведь я тогда этот вариант тоже рассматривал». В общем, я понял, что прежде, чем окончательно принять даже, казалось бы, очевидное решение, нужно прежде всего подумать о его последствиях, выбрать оптимальный вариант и не ошибиться». Так же как, в соответствии с его советом, прежде чем идти к вышестоящему начальнику необходимо хорошо обдумать, что и как ты ему будешь говорить, и чётко понимать, чего хочешь добиться.
                Так получилось, что мне было необходимо срочно запустить стенд для испытаний взрывоопасных жидкостей в системах охлаждения лазера. Я сам начертил и рассчитал безопасный вариант этого стенда, принял его после изготовления в мастерских и смонтировал в лаборатории. Прежде чем его запустить, по правилам техники безопасности, нужно было согласовать документацию и инструкцию по его эксплуатации в нескольких институтских инстанциях. Время подпирало, я был уверен в своих расчётах, и чтобы не сорвать основной план-график опытно-конструкторской работы, принял решение лично провести стендовые испытания взрывоопасных жидкостей, без официального разрешения, при условии отсутствия сотрудников в помещении.  Нужные испытания были проведены в срок, а я получил не благодарность, а выговор за нарушение правил техники безопасности.
               При очередной встрече с К. М. Дюмаевым я не мог сдержать своего недовольства таким поворотом дела. Кирилл Михайлович это заметил и с улыбкой произнёс: «Приказы и решения вышестоящего начальства нужно уметь правильно понимать и воспринимать. Вы нарушили технику безопасности? Нарушили. Наказать Вас, как директор, я должен? Должен. Вот я Вам и объявил выговор. Но обратите внимание на то, что выговор объявлен по секретной части, и поэтому в личное дело и в трудовую книжку не может быть занесён, ознакомится с ним может только узкий круг сотрудников. В приказе нет требования демонтировать стенд, а значит, тот становится узаконенным. Понятно?». – «Понятно!», - с облегчением ответил я.
               И я всегда старался этому следовать.
Мне было интересно наблюдать, как К. М. Дюмаев взаимодействует с коллективом и отдельными сотрудниками института, хотя и случалось это далеко не часто. Так, на одном из партхозактивов (собрание коллектива, на котором директор отчитывался о проделанной работе за год и формулировал задачи, стоящие перед институтом на следующий год) группой сотрудников был поднят вопрос, что он подолгу не бывает в институте, а назначенный им заместитель, исполняющий обязанности директора, не хочет решать многие  вопросы, затрагивающие  интересы сразу нескольких заместителей директора, что мешает эффективной работе института. «В Женеву я ездил не развлекаться, а выполнять поручение партии и правительства. Там решался вопрос, касающийся всего человечества. А что касается института, то всё можно обсудить и, если понадобится, исправить», - произнёс спокойным голосом К. М. Дюмаев. И вопрос оказался исчерпанным.
             «Надо же! Стоит вовремя заговорить о «высоких» материях, как большинство людей забывают насущные проблемы, - отметил я про себя – Молодец директор!».
           В связи со спецификой ведущихся в моём отделе работ отсек, где находились несколько лабораторий, был отделён от остальных помещений института металлической дверью с установленным цифровым замком. Конечно, это не могло не вызвать любопытства и породило интерес со стороны сотрудников Фотоники. И погасить это мне никак не удавалось, поскольку найти подходящую «правдоподобную легенду» оказалось достаточно сложно.
Как в то время было положено, отдел участвовал в общественно-политических мероприятиях, таких как: социалистическое соревнование, движение за коммунистический труд и тому подобные вещи. При подведении итогов какого-то из таковых ко мне в кабинет зашли профорг и парторг отделения с требованием разрешить им осмотреть помещения лабораторий за металлической дверью, с тем чтобы убедиться в правильности поданных ими сведений по соревнованию между подразделениями Фотоники. Естественно, что я им в этом отказал. Тогда они пошли к директору с жалобой на меня. Мне было даже интересно, как он объяснит им сложившуюся ситуацию с дверью. Всё оказалось очень просто: К.М. Дюмаев им посочувствовал и сказал, что дверь-то поставил Матюшин сам, вот вы и договаривайтесь с ним, чтобы он её убрал, а вот устранять из-за этого целый коллектив сотрудников отдела от участия в соревновании будет неправильным. 
              Ну, а ко мне они с этим больше не подходили, всё «списав» на моё самоуправство и близость к директору. Интерес к двери пропал, и разговоры о ней прекратились. Хорошую легенду озвучил К. М.Дюмаев! Правда, за мой счёт, но я был доволен.
                Следует отметить, что он никогда не повышал голос в разговоре с подчинёнными, умел без особого напряжения направить разговор в нужное русло, всегда был доброжелательным, даже в тяжёлых ситуациях. Мне было интересно обсуждать с ним, как с широко мыслящим учёным, полученные экспериментальные данные, или апробировать на нём свои теоретические «измышления».  К. М. Дюмаев был прекрасным собеседником, очень эрудированным человеком и умелым рассказчиком.  С ним можно было разговаривать на любые темы. Чтобы ни случилось, К. М. Дюмаев никогда не «ломал людей «через колено», и в то же время был жёстким руководителем, умевшим добиваться поставленной цели.  Подавляющее большинство сотрудников института с уважением относились к нему, как и человеку, и директору.
Тем не менее, в руководстве Фотоники зрело недовольство директором, и усиливалось желание выйти из НИОПиКа, чтобы стать самостоятельным институтом. Несмотря на то, что мне часто приходилось контактировать с заместителем директора по тематике Фотоники и с заведующими отделов, меня с этой идеей не знакомили, по-видимому, полагая, что я сообщу об этом директору.
              О том, что произошло, я знаю со слов одного, близко знакомого мне, чиновника из нашего министерства.
           К.М. Дюмаев в свой очередной отпуск отправился отдохнуть вместе с семьёй в Болгарию. Руководители Фотоники решили воспользоваться сложившейся ситуацией и подписать у министра приказ о выделении Фотоники в самостоятельный институт. По-видимому, взаимоотношения у Дюмаева с чиновниками были далеко неоднозначными, поскольку «заговорщики» сумели получить нужные для этого документа визы во всех подразделениях министерства. Подготовленный приказ принесли в канцелярию министра для подписи. Помощник министра, который должен был представить его на подпись министру, был в хороших отношениях с К. М. Дюмаевым - быстро понял всю ситуацию в институте и ему позвонил. На следующее утро К. М. Дюмаев был уже в приёмной министра Химической промышленности Л. А. Костандова, и до того, как тому должны были передать документы на подпись. К. М. Дюмаев попросил министра срочно принять его по этому вопросу, и был принят. О чём они говорили, никто не знает, однако приказ министр не подписал, и вопрос был закрыт!
           Все сотрудники Фотоники, да и не только они, ожидали ответных мер со стороны К. М. Дюмаева по отношению к руководству отделения, но он сделал вид, что ничего особенного не произошло. Первое время всё оставалось без изменений и часть сотрудников решила, что бездействие директора свидетельствует о его «слабости» как руководителя. Фотоника открыто «раскололась» на тех, кто считал, что нужно превратиться в отдельный институт, и тех, которые полагали, что без химических мощностей опытного завода будущего у Фотоники нет. К последним, естественно, относился и я, поскольку разработанные отделом жидкости для охлаждения лазеров уже выпускались заводом.
         Дискуссии были «нешуточными», будоражили людей и мешали стабильной работе.
Спустя примерно полгода руководство Фотоники сменилось без шума и ажиотажа: один из вдохновителей этой идеи спокойно ушёл на пенсию, второй - ушёл с должности заместителя директора по состоянию здоровья, а руководители общественных организаций покинули свои посты во время очередных выборов. Инцидент был полностью исчерпан и больше не повторялся.
Мне было интересно узнать, чем руководствовался Кирилл Михайлович, спустив это дело на «тормозах», не показав сразу же, кто в институте директор.  В ответ он улыбнулся, а затем, сделавшись серьёзным, сказал, что никогда не надо принимать решение, пока не «остынешь» до нормального эмоционального состояния, а само решение не должно будоражить и возмущать большую часть людей. Всё должно быть понятно и прилично.  Мысль его мне понравилась, и я взял её на вооружение.
Наши с ним взаимоотношения становились всё более и более дружескими. Несколько раз, когда мы после работы слишком долго задерживались, обсуждая какую-нибудь проблему, Кирилл Михайлович отпускал водителя, сам садился за руль персональной «Волги» и ехал домой в Москву, по дороге предварительно подвозя меня   к подъезду моего дома. Пару раз он приглашал к себе в квартиру, чтобы показать современный музыкальный центр, купленный за рубежом, и послушать песни в исполнении знаменитых певцов-эмигрантов: А. Н. Вертинского, Б. С. Рубашкина, А. Н. Баяновой и других, о которых я только слышал, но никого из них не слушал.  Песни, особенно романсы, мне понравились.  После недолгой беседы о музыке, композиторах и певцах, а также по вопросам, которые задавал К.М. Дюмаев, я понял, что его познания в этих областях были заметно глубже и обширнее моих. Меня это не расстроило, его, кстати, тоже, но разговоров на эту тему у нас больше не было, хотя при втором моём визите, в основном, снова слушали понравившихся певцов.
                При встречах мы никогда не обсуждали характеры, положения и личные дела сотрудников, а только их действия, связанные с темами, ведущимися в отделе. Одним словом, работа и наука – только они были основным предметом наших бесед!
             Правда, на одной из встреч Кирилл Михайлович неожиданно дал поручение, касающееся не только меня, но и других сотрудников института. В это время в Долгопрудном было завершено строительство первого многоквартирного дома, принадлежащего полностью НИОПиКу, который шёл под заселение. Я написал заявление на улучшение своих жилищных условий, поскольку проживал с женой и двумя детьми (должен был родиться и третий ребёнок) в двухкомнатной квартире «хрущёвской» пятиэтажки, принадлежавшей Министерству внутренних дел. Пять квартир в этом доме К.М. Дюмаевым в своё время были обменены на пять квартир в доме НИОПиКа в Москве и поэтому при выезде из них сотрудников института квартиры отходили МВД СССР. 
Когда я вошёл в кабинет Кирилла Михайловича, он держал в руках моё заявление об улучшения жилищных условий. Пригласив сесть, он сказал, что в институте огромная очередь на получение жилья и его не поймут, если мне будет предоставлена трёхкомнатная квартира, даже из директорского фонда, с потерей двухкомнатных квартир в доме МВД. «Поэтому, ты получишь от НИОПиКа доверенность на право вести переговоры с руководством МВД по поводу этих квартир и постарайся получить согласие министерства на вторичное заселение их сотрудниками нашего института» -сказал он. Ну что же, директор поручил – надо выполнять!
             Вспомнив совет Кирилла Михайловича, я тщательно обдумал, что и в каком порядке я буду говорить на встрече с руководством МВД, и только после этого позвонил на «Петровку, 38» и договорился о встрече. В общем, нужный документ я получил.
             Дюмаев довольно спокойно отнёсся к моему «достижению», хотя по глазам было видно, что он мною доволен, как радуется учитель успехам своего ученика.
             В 1980 году Кирилл Михайлович покинул пост директора НИОПиКа в связи с назначением заместителем председателя Государственного комитета по науке и технике СССР (ГКНТ), однако наши с ним отношения остались неизменными. Виделись мы, конечно, реже, но регулярно. Обычно обсуждали вопросы лазерной стойкости оптических полимеров и пути её увеличения, а также ситуацию в институте, связанную с моей тематикой.            
 Директором НИОПиКа был назначен, «с подачи» К. М. Дюмаева один из заведующих отделом Фотоники, который при нём не касался жидкостной тематики и вроде бы лояльно относился ко мне. Однако, став директором, он категорически воспротивился назначению меня на должность руководителя Фотоники, мотивируя перед министерством тем, что я со своими связями в оборонных сферах могу добиться  превращения  отделения в самостоятельный институт и переподчинения его Министерству оборонной промышленности. Министр решил пойти на уступку только что назначенному директору НИОПиКа, и моё назначение не состоялось.
            Это я воспринял спокойно, поскольку был занят защитой докторской диссертации.
                Новому директору явно не нравилась ситуация, когда я по работе напрямую общаюсь с сотрудниками Военно-промышленной комиссии, офицерами Главного ракетно-артиллерийского управления Министерства обороны, директорами и главными конструкторами лазерных изделий, в которых использовалось жидкостное охлаждение.  То-есть я был вхож в организации и предприятия, куда ему даже попасть было невозможно. Кроме обиженного самолюбия он, по-видимому, опасался, что вопреки его желанию меня   всё-таки назначат руководителем Фотоники со всеми вытекающими для него, как директора, последствиями. Поэтому, исподволь, этот «новоиспечённый директор» начал усложнять мне жизнь, при этом убеждая К.М. Дюмаева, что он меня очень ценит и что все его преобразования не затронут моего статуса.
                Я не буду перечислять все его действия против меня, а только отмечу, что ему даже удалось заставить меня пройти рассмотрение моей докторской диссертации на двух, разных по составу, учёных советах: Фотоники и общеинститутском, с привлечением специалистов других предприятий.  Однако, несмотря на его старания, оба совета диссертацию одобрили.
            Получив диплом доктора наук на руки, я решил уйти из НИОПиКа и найти другую подходящую должность, но не ниже заведующего отделом или лабораторией.
Конечно, я собрал факты, свидетельствующие о притеснениях меня в институте, изложил их Кириллу Михайловичу, сказал, что ищу подходящую работу и попросил у него помощи.
                Затем о своём уходе из НИОПиКа и о поисках работы я сообщил при личных встречах директору Института общей физики Академии наук СССР, лауреату Нобелевской премии, академику А, М. Прохорову и академику Н.С. Ениколопову и стал ждать. Спустя немного времени А.М. Прохоров предложил мне работу заведующего одним из подразделений института, а Н. С. Ениколопов – стать заместителем директора полимерного института, который вот-вот должен был быть создан. Предложение А.М, Прохорова было заманчивым, но не лежало в сфере моих интересов, а у Н. С. Ениколопова нужно было ждать неопределённое время, пока не появится новый институт, что меня явно не устраивало.
           При очередной встрече с Кириллом Михайловичем Дюмаевым он сказал, что Министерство медицинской промышленности ищет человека на пост директора Всесоюзного НИИ медицинских полимеров. По оплате труда он относится к третьей категории (НИОПиК - ко второй) и… не без внутренних проблем. Однако, если я согласен, то он готов предложить мою кандидатуру Министерству.  Конечно, я понимал, что зарплата у меня, даже с учётом докторской надбавки, будет меньше, чем в оборонных отраслях промышленности, но зато у меня, как у директора, появится возможность реализовать свои идеи на практике. И я дал согласие.
Через Министерство медицинской промышленности моя кандидатура была представлена в соответствующий отдел Центрального комитета коммунистической партии Советского Союза и получила одобрение.
              Так я стал директором научно-исследовательского института медицинской направленности.
              «Надо же, я двадцать лет участвовал в создании боевого оружия и вот теперь займусь хорошим делом - разработкой изделий и материалов для людей. Ведь это же просто здорово!», - промелькнуло у меня в голове, когда меня представляли коллективу института.
                Спустя примерно полгода в институт перешли из НИОПиКа, даже с потерей размеров заработной платы, четверо основных сотрудников, в том числе, В.С. Нечитайло и А.П. Маслюков, занимавшихся лазеропрочными полимерами для офтальмологии. Теперь на обсуждение вопросов взаимодействия лазерного излучения с прозрачными полимерами к К.М. Дюмаеву мы стали  ездить втроём. Часто случалось, что полученные экспериментальные данные и результаты их обсуждения ложились в основу научных статей с коллективным авторством, которые выходили как в наших журналах, так и в зарубежных. У нас сложилась традиция встречаться  в день его рождения и дарить ему созданные с нашим непосредственным участием изделия, такие, как: трубка, через которую можно пить любую биологически загрязнённую воду, различные виды гониолинз для лазерных операций в офтальмологии, первый в стране планшет (плашка) для иммуноферментного анализа и ряд других медицинских изделий.   
                После своеобразного семинара он обычно угощал нас чаем с сушками, который приносила буфетчица. Как-то за таким чаепитием он произнёс: «Чтобы добиться успехов в науке надо не только любить свою работу, но и любить свой институт. Тогда всё получится». «Интересная мысль, - отметил я про себя, - что-то в ней есть! Надо её запомнить».
Поскольку наше министерство находилось в трех шагах от здания, в котором располагался ГКНТ, а моё директорское удостоверение позволяло проходить туда без выписывания пропуска, то видеться с Кириллом Михайловичем мы стали чаще. Обычно обменивались информацией: обсуждали последние решения и постановления партии и правительства, положение дел в отрасли и просто делились новостями в научной сфере.
                Я очень благодарен Кириллу Михайловичу за помощь в выработке стратегии поведения и порядка действий   при оформлении решения Правительства о переводе института на вторую категорию оплаты труда. Для этого   нужно было согласовать или получить визу во множестве инстанций и заведений, включая Министерство финансов. Не простая была задача!
               С началом «перестройки», между нами, часто возникали дискуссии, так как взгляды на происходящее реформирование экономики и возможные последствия для промышленности и науки у нас не всегда совпадали. Но во всех случаях при недостижении нами консенсуса по какому-нибудь вопросу, мы никогда не спорили и продолжали обсуждение в сугубо доброжелательной форме. Наши личные позиции по любому вопросу были открытыми и честными.
                К концу же «перестройки» характер встреч значительно изменился: больше о науке практически не говорили. В.С. Нечитайло уехал работать и жить зарубеж, А.П. Маслюков ушёл из института. А мне стало не до науки, да и Кирилл Михайлович больше не был склонен обсуждать со мной решения правительства, критиковать власти и ситуацию в экономике. Разговоры стали какими-то нейтральными и в основном об искусстве.
                В конце его деятельности на посту заместителя председателя ГКНТ ему была предоставлена новая удобная двухкомнатная квартира в Северном Бутово, буквально в нескольких автобусных остановках от моего места жительства в Ясенево.
                В конце 1991 года, с приходом к власти Б.Н. Ельцина, ГКНТ был расформирован, а К.М. Дюмаев на год стал заместителем министра по науке, технике, высшей школе и технической политике Российской федерации. После этого события мы с ним не встречались, поддерживая контакты только по телефону.
В 1993году он вышел на пенсию.
            Силы и здоровье позволили ему довольно долго работать Главным научным сотрудником отдела фотохимии Всероссийского научно-исследовательского института лекарственных и ароматических растений, расположенного там же, в Северном Бутово. Я тоже после выхода на пенсию около трёх лет работал заместителем директора по науке в НИОПиКе).
                Наши встречи с Кириллом Михайловичем возобновились сначала у него на работе, затем он стал приглашать меня с женой к себе домой. Мы подружились семьями. Теперь уже разговоры велись на все интересующие нас темы. Конечно же, мы делились впечатлениями о посещении различных стран. Было интересно и весело! 
Эти семейные встречи продолжались более десяти лет, пока у него в 2009 году не умерла жена Татьяна, и он остался практически одиноким. Двое их сыновей переехали жить и работать в США и не посещали родину. Переехать на жительство к ним в Америку он не хотел, только периодически и ненадолго посещая их. Остальное время, почти до самой смерти, Кирилл Михайлович продолжал жить активной жизнью, стараясь найти себе занятия по душе. Обычно раз в неделю он приезжал к нам в гости, чтобы поговорить со мной на волнующие всех темы, включая ситуацию в науке. Как Кирилл Михайлович   признавался, он всегда, прежде чем встретиться со мной, заранее продумывал, что будет говорить и на какую тему, тем самым подчеркнув важность для него наших встреч.
                Где-то в 2007 году я начал писать книжную трилогию «Человек из глубинки», которая была опубликована в печати в 2011 году. В 2012 году меня приняли в Союз писателей России, чем я очень удивил К.М. Дюмаева. Он сказал, что видит и видел во мне учёного, умелого организатора, но уж никак не писателя. Я в ответ посоветовал ему тоже попробовать написать что-то типа мемуаров или воспоминаний, поскольку он прожил интересную жизнь, и в его памяти есть, что рассказывать будущим читателям. Он с энтузиазмом отнёсся к моему предложению и приступил к писательской работе.
            Спустя несколько месяцев Кирилл Михайлович познакомил меня с пятью или шестью страницами текста, который явно не претендовал на литературное произведение. «Вот и всё, что удалось мне из себя выжать, в писатели я не гожусь и теперь понимаю, насколько сложно им быть!  Для этого нужно иметь дар, которого у меня нет, а у тебя – есть» - произнёс он и улыбнулся виноватой улыбкой. Его отношение ко мне изменилось, и я явно вырос в его глазах.   
              Его не стало в 2018 году. Я потерял Учителя и задушевного Друга, но он живёт и будет жить в моей памяти, пока я сам жив.
               
                18. 04. 2025год.