Жернова необъявленной войны. Церковь

     - Иди обедать, Сёма, я что, должна тебе по сто раз это повторять? На кухне тоже есть телевизор, можешь здесь смотреть. Только себе аппетит портить - смотреть сейчас этот телевизор. – позвала Семёна жена с кухни. Семён надел тапочки, выключил телевизор в комнате, встал с дивана и пошёл на кухню.
     Войдя на кухню, он прошёл к своему любимому креслу у обеденного стола возле окна. Он любил сидеть в этом кресле. Сидя в нём, он мог кушать, смотреть телевизор, разговаривать с женой, поглядывать в окно на проходящих по улице соседей. Чаще всего он совмещал всё это.
     Говорить не хотелось. Когда проживаешь с человеком всю жизнь вместе, то многое понимается и без слов. А после похорон сына они словно замкнулись с женой, каждый в своей скорлупе. Стали ещё меньше разговаривать.
     Семён сел в кресло, взял ложку и зачерпнул суп. По телевизору очередная накрашенная кукла бодро вещала о победах на всех фронтах, об активной помощи Украине со всех сторон. А также о жалости европейцев к украинцам и поддержке беженцев с Украины.
     "Пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву. " – подумал Семён. - "А что до поддержки беглецов, то все "патриоты" сейчас в высоких кабинетах и за границей. И все призывают воевать оставшихся. Тьфу".
     - Ты чего расплевался, старый? На улицу иди плеваться. Да и остынь немного там.
     - Извини, Вера, смотришь на эту прекрасную жизнь по телевизору и плеваться охота. Там одна жизнь, а у нас с тобой другая, не телевизионная. -  проговорил Семён и снова зачерпнул суп. Донести до рта ложку он не успел. Зазвонил телефон. Он положил ложку обратно в тарелку и достал из кармана телефон. Глянул на дисплей. Звонил сват. Жена сына уехала обратно к своим родителям. Внучка семи лет тоже с матерью живёт. Может поэтому и жизнь стала серой и тоскливой у них с Верой. Чувство ненужности в душе поселилось. Но Семён не осуждал сноху. Молодая она ещё, чтобы себя хоронить. Семён включил телефон и поднёс к уху.
     - Здорово, сват. Как дела у вас там? – услышал он голос свата.
     - Здорово, Михаил. Да всё по-старому. Не молодеем мы почему-то. Ты просто так звонишь или по делам?
     - Да как сказать. Наверно больше по делам. Новость тут плохую хочу донести. К вам завтра западенцы собрались приехать. Церковь отбирать решили и свою там сделать. Вот такая вот плохая новость. У них кастеты будут и палки возможно. Времена, твою мать, настали. Свою строить не хотят, хотят чужую отобрать. Господи, когда же этот дурдом закончится?
     - Не нужно было давать этому дурдому начинаться. А то, крепки мы задним умом. Моя хата с краю. Вот и дохатаскрайничались. Ладно, спасибо за эту весть. А откуда знаешь, что она точная?
     - Я тебя ни разу не обманул. Мне человек один сказал, а ему я верю. Вот тебе сообщил, что ты там на рожон не лез. Приедут отбитые на всю голову. Эти за гривну любому шею свернут. Ладно, пока. – Связь закончилась.
     - Кто звонил? – спросила Вера, всматриваясь в его лицо. – Вести плохие пришли?
     - Да хорошего в них мало. Завтра собираются церковь нашу отбирать. Приедут громилы. Это же проще, чем на фронте с россиянами воевать. Старики и бабы же не стреляют в ответ. Здесь они сильнее будут. – Семён снова взял в руки ложку и снова зачерпнул суп. Мысли были далеко. Он несколько ложек супа отправил в рот машинально.
     - Ты чего задумался то? Почему без хлеба ешь? Тебе то какая разница, чья эта церковь будет, наша или этих? Можно подумать, что сильно верующий ты стал под старость. Смолоду неверующий был и в церковь то поди ни разу не заходил.
     - Был я в ней раз десять за свою жизнь, это так. Обряды там не справлял, кроме крещения сына и отпевания своих родителей, и твоих, кстати, тоже. Но вот наши родители ходили чаще, а деды-прадеды этой верой жили. И вдруг придут такие вот, и захотят свою церковь сделать в нашей. Нет, не построить свою, места то всем хватит, а отобрать чужую.
     - И что делать надумал? Сила солому ломит. А у нас здесь либо малолетки, либо старики вроде нас. Может все спокойно дожить хотят свою жизнь. – проговорила Вера.
     - Именно что спокойно. Нас не трогают и ладно. – Семён бросил ложку в тарелку, встал, чуть не опрокинув тарелку и пошёл к выходу.
     - Ты куда побежал? Поешь нормально, потом уж и иди. – крикнула вслед Вера.
     - В горло не лезет. Не голоден значит. – Семён накинул безрукавку и вышел во двор.

     Немного побродил по двору, машинально осматривая его, чтобы ещё сделать, чтобы руки занять. А вот голову занять было нечем. Там только мысль про церковь и засела. Немного успокоившись, он вышел за ворота. Улица была пустынной. Семён медленно прошёл вдоль палисадника у дома.
     Открылась калитка в соседних воротах. Вышел сосед, Иван, примерно его годов. Иван подошёл к лавочке возле своего дома, сел и достал сигареты. Повернув голову в сторону Семёна, Иван окликнул его:
     - Здорово, сосед, иди покурим, про жизнь потолкуем. Или занят чем?
     - Здорово. Да ничем не занят. Так, хожу, мысли в голове гоняю. – Семён подошёл к лавке и сел. Иван протянул ему пачку сигарет. Семён отрицательно покачал головой.
     - Бросил. Сердце шалить начало.
     - Одобряю, а я вот насмелиться всё не могу. Пару дней не покурю, а потом словно с цепи срываюсь. Курю ещё больше. Что смурной вид имеешь, или случилось что?
     - Да вот узнал я, что церковь нашу решили западенцы отобрать и в свою превратить.
     - Ну и что? Такая же христианская и будет. Не мечеть же или синагогу сделают. Да и какая тебе печаль, ты же неверующий? Или верующим стал на старости лет?
     - Да что вы заладили то все, какая мне печаль. Может и есть мне печаль, только вот пока понять могу, а высказать не могу, чтобы всем понятно было. Ну неправильно вот это всё. Нельзя так делать. Не по-людски это будет.
     - А что мы можем? Вон видел я по интернету, как пробовали защищать свою церковь люди, и что? Надавали по шеям и разогнали народ. И попов, кого посадили, кого вообще выгнали. Смириться нужно и ждать. Вот зараза, газ в зажигалке кончился, - Иван попробовал несколько раз чиркнуть кремнем в зажигалке. Без толку.
     - Держи спички. – Семён достал из кармана коробок спичек и протянул Ивану.
     - Спасибо, а на кой тебе спички, если курить бросил? – Иван чиркнул спичкой по коробку, прикурил от вспыхнувшего пламени и резко помотал рукой, гася пламя.
     - В зубах мясо застрявшее ковырять. Тебе то хорошо, вытащил протезы, промыл под водой и обратно в рот засунул, а тут больше половины зубов ещё осталось, и каждый норовит запас на чёрный день сделать. Вот и выковыриваю я спичкой эти запасы. – пошутил беззлобно Семён.
     - Чего ждать то, Иван? Когда за последним придут? А что у нас осталось то, кроме самой жизни? Что ещё должны у нас забрать, чтобы у нас внутри закипело? Вон, уже веру в Бога нашего решили отнять, а мы молчим. И кто? Ты же сам рассказывал в школе, что твоего деда бандеровцы на воротах повесили, за то, что просто был учителем математики. Математики. Чем бандеровцам математика то помешала?
     Моего дядьку в 1947 году бандеровцы убили просто за то, что русский. Вина его в том, что после демобилизации зашёл в деревню, где были бандеровцы. А теперь потомки этих бандеровцев страну кровью залили, а мы молчим. Наши сыновья за что воевали с россиянами? Твой без ног вернулся, мой в гробу. За что они воевали, я хочу спросить тебя?
     - За Украину, за Родину свою, - огрызнулся Иван.
     - За ту Родину, которая запретила им их родной русский язык, русские школы, сейчас нашу веру запрещают? Мы что, совсем дураки, что за это воюем? Что за бред, что я в своей стране считаюсь изгоем. Мои предки русские, мы на этой земле более двухсот лет живём. На кладбище моих предков полно лежит, и защищали они эту свою землю. А теперь приедут эти бандеровцы и скажут, что это не моя оказывается земля, а их.
     - Да ладно тебе. Мало ли дурацких законов в нашей стране, которые не будут исполняться. Может закончится война, прогоним россиян и эти дурацкие законы отменят.
     - Может да, может и нет. Вот только я смотрю, что эти дурацкие законы всегда много желающих исполнять находится. Да так рьяно они их исполняют. Их бы силы да на мирные дела направить. Ан нет. Все норовят не работать, а указывать другим и проверять.
     - Ну и что ты предлагаешь, Семён? Слов то много наговорили, а толку то? Что, погавкали, как собаки, да разошлись, да? – Иван затянулся и выдохнул дым.
     - Пока ещё мы просто гавкаем, да кабы дальше выть не пришлось нам. Думаю, что церковь нашу нужно отстоять. Не знаю, что из этого получится, но что-то подобное нужно делать. Иначе, лично мне стыдно будет на кладбище к родным ходить. - сказал Семён и замолчал. Иван докурил сигарету, загасил, наклонившись, о землю, выпрямился и вздохнул тяжело.

     Семён повернул голову в сторону и увидел двух женщин, медленно приближающихся к ним. В руках у женщин были сумки, видимо ходили за покупками в магазин. Женщины подошли и поздоровались. Мужчины поздоровались в ответ.
     - Далеко ли ходили, бабоньки? Какие новости, что вкусного в магазин завезли? – спросил их Иван.
     - Да всё по-старому, Иван, какие сейчас новости. Война идёт, вот и вся новость. – проговорила одна, Мария, перекладывая сумку в другую руку. – И в магазине всё по-старому.
     - А я в церковь ходила, помолиться за сына решила. А на обратном пути в магазин зашла, да Марию вот встретила. Вот идём, разговариваем. А вы что, решили на солнышке погреться? – вступила в разговор другая, Катерина.
     - Вовремя сходила в церковь, Катерина, вовремя. Как угадала. Кто знает, когда ещё получится. - сказал Семён.
     - Ты чего это городишь, Семён, или пьян? Да ты вроде не из пьющих. Ну-ка подвинься, я сяду. Ноги устали очень. – Катерина села на освободившееся место и поставила у ног сумку. – Похоже, что у тебя новостей полно. Рассказывай все.
     - Да одна у меня новость только, но плохая. – начал разговор Семён. – Позвонили мне недавно. Собираются к нам эти, что в кастрюльках скакали в Киеве, чтобы нашу церковь закрыть, а свою в ней открыть. Считают, что именно их вера самая правильная.
     - Как это закрыть? А куда мы будем ходить молиться? – Спросила Мария, и тоже села на скамейку, но уже со стороны Ивана.
     - А куда хотите. Можете в этой новой церкви молиться, можете новую строить, если вам власти разрешат, можете хоть колесу молиться. Так власти в Киеве решили. – Сердито сказал Иван, обращаясь в никуда.
     - Получается, что и до нас черёд дошёл. Видела я, что творят они в иных местах, у внука по телефону смотрела. Думала, что пронесёт. Не пронесло получается. Ну и что делать будем, мужики? Что, молча сидеть да семечки лузгать? – спросила Катерина.
     - Семён предлагает завтра встать на защиту нашей церкви, не дать её грабить и свои порядки там устанавливать этим бандеровцам. Кто ж кроме нас то будет это делать то? – проговорил Иван.
     -Да, предлагаю. Предлагаю всем миром отстаивать. Время пришло не у Бога что-то просить, а самого его защищать и храм его тоже. Иначе проклянут нас родственники с того света. Предлагаю вот нам, четверым, всех поставить в известность, что удумали сотворить здесь, да уговорить их церковь нашу всем вместе и отстоять. Вместе то мы сила, хоть и староваты.
     Но не во все дворы заходить нужно, иначе донесут. А только в те дворы заходить, где хозяева не за бандеровцев, эти долбанутые у нас здесь тоже есть. Ну что, может кто лучше придумает? – Семён встал и вопросительно взглянул на сидящих на скамейке.
     - А чего гадать то, начнём с малого. Вот мы с Катериной сейчас сумки донесём домой и вроде по гостям пойдём. Сколько сможем, обойдём. Они тоже кому расскажут, вот и всё село будет знать. Да и вы здесь не рассиживайтесь, "подстрекатели". Вы тоже по дворам походите, среди мужиков поговорите, нечего всё на нас, баб, взваливать. Идём, Катя, – Мария встала и взяла сумку в руку. Катерина тоже поднялась с лавки.
     - Ну вот и славно. А я пойду, с той стороны улицы начну, - сказал Семён. Затем повернулся к Ивану с улыбкой.  – Ты мне спички то верни, Иван, мне их не жалко, но в кармане убывает.

     Семён уже затемно домой пришёл. Прошёл на кухню. Вера сидела в его кресле и смотрела сериал по телевизору. Она внимательно посмотрела на вошедшего Семёна.
     - Что, весь день бегал где-то, высунув язык, а есть домой пришёл? Никто так и не накормил тебя, бедолагу? Мог бы и письмецо жене написать, да в почтовый ящик опустить. Тогда бы я хоть знала, где ты находишься. А то ушёл во двор и пропал на весь день. И телефон с собой не взял. А я-то, дура, звоню ему, а он недоступен. Садись ужинать, недоступный ты наш. – сердито проговорила Вера, вставая с кресла и пересаживаясь на стул.
     Семён сел за стол и стал с аппетитом поедать ужин. Он давно уже не ел с таким аппетитом, всё лишь бы нутро набить. Хотя Вера была хорошей хозяйкой и поварихой отменной. Он ел торопливо. Вера с улыбкой смотрела на него.
     - Смотри не подавись. Ты словно наш кобель Шарик ешь, торопишься. Словно боишься, что миску с едой отберут. Ну, рассказывай, что там да как. – она подпёрла щеку рукой, уперев локоть в столешницу. Семён доел и, вытерев губы рукой, взглянул на жену.
     - Чего рассказывать то? Вроде как надумали мы всем миром церковь нашу отстоять, но не знаю, что из этого получится. Все как-то в раздумьях насчёт этого. Вроде бы и согласны, и вроде бы страшно супротив власти идти. У всех же есть жабры, за которые при особой нужде и в тюрьму можно уволочь. Вот и снова получается – моя хата с краю, ничего не вижу, ничего не знаю. Посмотрим, что завтра утром будет.
     - Ну а ты что надумал, Сёма? -  Вера пристально взглянула ему в глаза.
     - Я надумал идти к церкви. Ну не смогу я иначе жить. Тошно мне будет, если эти приедут и будут грабить, а я буду молча смотреть на всё это. Вот так я надумал, Вера.
     - Ну тогда и я с тобой пойду. Уже двое нас там будет. Всю жизнь вместе прожили, значит и туда вместе пойдём.
     - Может лучше тебе дома остаться, Вера? Там ведь не ярмарка с каруселями намечается. Мало ли что. Кто там будет разбирать, баба или мужик перед тобой в горячке то? Всякое может случиться.
     - Поэтому и буду я с тобой рядом. Всё, иди спать, я посуду пока сполосну.


     Утром Семён оделся как обычно, вышел на кухню. Жена уже приготовила завтрак. Семён сел в любимое им кресло и приступил к еде. Напротив него сидела жена и тоже завтракала, поглядывая временами на Семёна. Молча позавтракав, Семён встал из-за стола. Вера внимательно осмотрела Семёна.
     - Что, не нравлюсь? Чего уставилась, словно привидение увидела? – спросил Семён.
     - Ты бы переоделся в чистое и нарядное, Семён, чай не в магазин за хлебом идём, а к храму Божьему. Стыдно то не будет пред людьми там, а?
     - Да как бы нам с тобой одним там не пришлось стоять, у всех же хата с краю. Тьфу.
     - Ты когда прекратишь плеваться в доме? Может ещё и в храме будешь плевать? Затрещину получишь от меня, вот честное слово. – в сердцах бросила Вера. – Иди переоденься, я пока посуду сполосну и на столе приберу.
     - Извини, Вера. – Семён пошёл одевать праздничный костюм, который надевал на свадьбе сына. Не было больше случая его надеть, да вот и пришла пора. Семён надел костюм и посмотрел на себя в зеркало. Всё вроде нормально.
     - Ты уснул там, или что? Я на улице подожду, закрывай дом и выходи. – донёсся до него голос жены из сеней.


     Возле ворот церкви был только батюшка, да звонарь Мишка.
     - Мы похоже только одни и пришли. – грустно сказал Семён. – А ну-ка, Мишка, звони в колокола. Может совесть разбудим чью, может ещё сохранилась она у кого-то ещё. Может и дозвонимся до души человеческой.
     - А как звонить то, Семён Иваныч, как? - спросил Мишка.
     - Звони в набат, словно на драку с врагом народ созываешь или словно пожар большой. Чтобы до совести иных людей достучаться. Чтобы душу проняло. Чтобы никто потом даже не заикнулся, что не слышал звон. Понял? Вот так и звони.
       Тревожный набатный звон повис в воздухе. Семён напряжённо вглядывался в улицы посёлка. Церковь стояла на пригорке, поэтому всё видно было далеко. Пустынны были улицы. Словно и не жил здесь никто.
     И вдруг словно вода плотину прорвала. Начал выходить народ из своих домов. То там калитка открывалась, то там. И выходили, кто поодиночке, кто семьями. Да все наряженные, словно на праздник какой шли. Семёну стало даже жарко. Он расстегнул пуговицу на рубашке дрожащими руками, шумно вдохнул утренний воздух.
     - Ничего. Мы ещё посмотрим, чья возьмёт. Ничего. Душу то не все ещё продали. Есть ещё в нас душа, Господи.


5 апреля 2025г.