Шелест в камышах

На то ль глаза, чтобы не видеть ими?
На то ль сердца, чтоб ими не любить?

И.А. Крылов


Пролог


Солнце садилось в воду, как брошенная на возвращение монетка. Раскалённый докрасна диск плавно погружался в тело реки на горизонте, отбрасывая на поверхность алые всполохи. Судя по всему, горизонт был очень далеко, поскольку здесь, на уединённом, тихом берегу не было слышно никаких звуков, и в особенности – того громового шипения, с которым солнце должно было опускаться в вечернюю, остывающую воду. Единственное, что достигло этого берега – вода, испарившаяся от погружения гигантского светила, что в виде тонкой плёнки тумана, простиралась теперь над землёй. Славику не доводилось видеть такого раньше. Ему было двенадцать, он сидел на бревне, что лежало на берегу, сползая с него задом практически до самого песка. И хотя двенадцать, такой возраст, относительно которого можно лишь фыркнуть: «Да что он там мог видеть вообще за эти немногие годы?!», с позиции автора, могу уверить, что многие люди проживают всю жизнь, так ни разу и не столкнувшись с тем явлением, которое сейчас наблюдал Славик. Ох уж эти взрослые! Они постоянно пытаются отвергать чудо! Объяснить его с научной точки зрения и пожать плечами: «Ничего удивительного!». И зачем только они это делают? Неужели в иные моменты им недостаточно просто созерцать и восхищаться? Неужели они становятся счастливее оттого, что умеют препарировать магию, раскладывать красоту по полочкам логики?

Что может быть странного в тумане? В самом деле, явление заурядное, хорошо знакомое не только жителям деревень, рыбакам, живущим в своих лачугах, да охотникам, ведущим отшельнический образ жизни в своих егерских домиках, но также не вызывающее никакого удивления в больших мегаполисах. Хотя, конечно, для тех, кто живёт ближе к природе, само понятие тумана куда более разнообразно, чем для городских обитателей. Они, как правило, различают только слабый туман или туман густой, вот и все их градации. Туман для них, это как облако, спустившееся на землю, иногда обволакивающее только лишь верхушки многоэтажек, а иногда опускающееся ниже, до самого асфальта. Мир начинает терять чёткость и конкретику, его очертания становятся размыты, словно город надевает тебе очки, которые тебе не подходят. Туман, как фотограф-экспериментатор, который наносит тонкий слой вазелина на объектив перед съёмкой, для получения интересных эффектов. И тогда городские романтики вздыхают, завидев в этом явлении таинственную загадочность, бросаются домой писать стишки под влиянием навеянного туманом вдохновения.

Туман, который видел Славик, был другим. Совсем другим. Он не опускался откуда-то сверху, не шёл стеной на него. Он приближался тонкой полоской, как змейка-медянка, параллельно земле. Словно огромный, невидимый нож намазывал этот туман на землю невесомым, прозрачным слоем. Настолько невесомым, что тот даже не касался земли, а спокойно покачивался в полуметре от её поверхности. Славик смотрел заворожённо на это тончайшее, колышущееся покрывало. Может, прекрасная невеста молодого бога, утомившись после торжества скинула с себя фату, перед церемонией брачной ночи?

Загипнотизированный этим зрелищем, Славик подумал – как бы этот туман не перерезал его пополам.

Он вскочил на ноги и уже стоя продолжал смотреть на приближающуюся дымку. Вскоре туман достиг его, нежно обогнул и двинулся дальше, а он так и продолжал стоять по пояс в тумане. Глядя сверху на летнюю траву, он смутно различал её очертания. Затем присел, заглянул под туман, словно под кровать. Под туманом оказалось гораздо теплее. Он накрылся туманом с головой, как одеялом. В таком тумане вполне можно было бы играть в прятки. Если бы сейчас пришли взрослые, они ни за что не нашли бы его. Он несколько раз встал и сел, забавляясь фантастичным зрелищем. Смеркалось. Решив провести под туманом ещё немного времени, он снова опустился на старый, упавший когда-то тополь, на котором сидел раньше. Перед ним лежал весьма пологий берег, хоть и песчаный, но не дотягивающий до звания пляжа, поскольку  был диким, неприрученным, неосвоенным туристами и на всём его протяжении довольно часто росли жёсткие колючки. Дальше начиналась вода, Славик видел её кромку, с ритмичными накатами, а дальше уже всё смешивалось с туманом.
Комары постепенно начинали заявлять свои права на сумерки. Одеяло тумана не спасало от них. Их стаи невыносимо звенели миллиардами своих крыльев, словно предупреждая: «Эй, дружище! Это наше время! Шёл бы отсюда подобру-поздорову. Приходи ночью, или в полдень и сиди сколько влезет». Их уколы становились слишком назойливы – пора было возвращаться в лагерь.

И тут он услышал странный, лёгкий шелест. Мягкий и нежный, словно осторожная поступь хищного зверя. Славик насторожился, медленно приподнял взъерошенную макушку и выглянул из-под тумана. Увидел шевеление в прибрежных камышах и замер. Там, в трёх метрах от берега сквозь камышовые заросли шла цапля. Их Славик видел и раньше, и не раз, но всегда они были в какой-то далёкой недосягаемости, а здесь – вот прям перед носом. Благородного серого цвета, она шла, касаясь перьями длинных листьев тростника, торчащего из воды. Цапля была словно растеряна, она смотрела себе под ноги, выискивая лягушек, но туман очевидно сбивал её с толку. Красивая, грациозная птица. Это продолжалось секунд тридцать-сорок, затем, почуяв человека, цапля повернула голову к нему и очень нехотя расправила огромные крылья. Взмахнув пару раз, издавая отчётливые громкие хлопки, она взлетела.

Славик вскочил и бегом, подгоняемый комариной ордой, помчался в лагерь.


1


Лето у Славика обычно проходило не так, как у большинства других детей.
Об этом он мог судить по осени в школе, когда все сдавали свои сочинения на тему: «Как я провёл лето». Кого-то отправляли в деревню, кого-то в детские лагеря, кто-то просто маялся всё лето в городе. С тех пор, как его бабушка по стечению обстоятельств перебралась из деревни в город, прошло уже лет семь, и за это время он ни разу не был в деревне. А лагеря он не любил. Пару раз родители пытались оформить его в подобное учреждение, но оба раза неудачно. Он сложно сходился с другими детьми, а уж всякая коллективная деятельность и вовсе была для него мучением. Ему нравилось быть одному, потому, даже во дворе собственного дома, в те времена, когда ещё модно было гулять, он никогда не участвовал в командных играх, типа футбола или хоккея. А в лагерях надо было всё делать дружно – умываться, ходить в столовую, участвовать в уборке территории и это удручало. Он же предпочитал почитать книгу, или полистать журналы, ну или хотя бы поиграть в шашки с кем-то наедине. В последний его приезд в лагерь, а было ему тогда одиннадцать, он уединился и долго возился, делая какую-то водяную ловушку на тропе, ведущей к туалету. Никто из сверстников в неё не попался. Зато попался кто-то из администрации, за что его долго отчитывали, а потом, когда родители приехали навестить его, отчитывали родителей, а Славик уговаривал забрать его домой, и его забрали. Больше его в лагеря не отправляли.

Два летних месяца Славик стандартно проводил в городе. Слонялся по раскалённым, пыльным улицам, гулял в центре, порой, на выходных ездил к бабушке (она жила на самой окраине города), и тогда они с ней ходили в лес за грибами и травой. Бабушка всегда заготавливала на зиму лекарственные травы, и Славик охотно помогал ей в этом. И такие походы не прошли даром, в свои двенадцать, там, где многие взрослые видели лишь луг с «какими-то цветами», он мог назвать большинство растений, а в придачу к этому – что от какой болезни помогает.
Эти два месяца, чем бы ни были они наполнены, проходили в ожидании августа, а вот потом начиналось….

Где-то в конце июля к ним в гости наведывалась семейная пара Юра и Света – друзья родителей. Он к ним обращался исключительно на «Вы», неизменно перед именем произнося «дядя» или «тётя». С ними приходил их сын Андрей. Хотя они со Славиком виделись совсем не часто, а в некоторые периоды их встречи и вовсе редели, Славик был уверен, что они с Андрюхой - это как раз то, что принято называть «лучшими друзьями». Была в их дружбе некая общность, понимание которой было как недоступно, так и не нужно для ребёнка. Славику было вполне достаточно той радости, что испытывал он при встрече с Андреем. А так как прочих друзей у него было не много, то эти встречи наполняли Славика если не ликованием, то уж совершенно точно – не меньше, чем приятным предвкушением интересного вечера.
Взрослые садились и долго, за чаем или вином что-то обсуждали, подсчитывали, составляли списки. Это и было началом большого путешествия. Неизменно. Из года в год. Славик не помнил, когда началась эта августовская традиция, казалось, она была всегда.

Каждый август они уезжали на Остров. На три недели. Жили на песке, в палатках около воды. И этой поездки действительно стоило ждать всё лето, хотя бы потому, что каждый раз это было словно по-новому. Ни один подобный отпуск не был похож на предыдущий, хотя и находились люди, которые непонимающе морщились: «Три недели? В палатке? Да там с ума сойдёшь от безделья!». Но Славик-то знал – как раз бездельем там и не пахло. Может, он был не прав, но для него безделье всегда было сопряжено с унынием, а когда ты занимаешься пусть и неважными на первый взгляд, вещами, но с задором и увлечением, то какое же это безделье?

Разумеется, чтобы на целых три недели отречься от цивилизации, необходимо было как следует подготовиться, потому взрослые и собирались перед поездкой, чтобы заняться своими цифрами и подсчётами. По детству Славику это было неинтересно и скучно, но глядя на родителей, как они шутили и смеялись в эти моменты, он понимал, что им это не в тягость, что для них поездка уже началась. Обычно во время таких взрослых сходок, пацаны уходили в комнату и находили себе занятие по душе.

А продумать и просчитать нужно было действительно уйму всего: количество бензина, лекарства на все возможные случаи, палатки и снаряжение, одежду, снасти, наживку, инструменты, пропитание, тактику маршрута, даже – сколько соли брать. Постепенно, с годами Славик с Андреем уже не уходили играть в комнату, а присутствовали, и порой даже участвовали в обсуждении. А однажды, когда чуть подросли, вызвались добыть яблок, чтобы сэкономить родительские деньги.
На районе был сад Юннатов. Там выращивали экспериментальные сорта. Славик частенько бывал там от школы в качестве отработки и хорошо знал, что когда урожай поспевал – его не убирали. Яблоки просто осыпались и гнили в траве. При этом сотрудникам нельзя было выносить их с территории в больших количествах, да и школьникам особо не разрешалось там поживиться. Он знал это. Но и лазейки в сад тоже знал, неоднократно туда наведывался. Сад охранялся сторожем и собакой, которая то ли в силу возраста Славика, казалась ему просто огромной, а то ли и вправду была такой. Как бы то ни было, попадаться на глаза ни одному, ни второй очень не хотелось. Им повезло тогда - они с Андреем урвали целое ведро отличных, спелых, вкусных яблок. Гордые собой оттого, что удалось, и оттого, что смогли внести свой вклад в общее дело сборов, они были похвалены взрослыми. Если разобраться по совести, то, что они сделали – было кражей, но никто не заострил на этом внимания.

Когда всё было закуплено и подготовлено, наступал момент, который не особо нравился Славику – транспортировка. Наученный прежними годами, он знал, что это такой день, когда надо непрерывно таскать кучу вещей. Сперва из квартиры в машину, потом из машины на лодку, потом из лодки по раскаленному песку на место стоянки. И если бы августовский отпуск был бы возможен без именно этого дня, он предпочёл, чтобы так и было. Но взрослые всегда говорили, что невозможно посадить дерево, не выкопав ямы, нельзя скатиться с горки, предварительно не затащив наверх санки, нельзя отправиться в поход, не завязав шнурков, потому Славик привык относиться к этому дню, как к необходимому этапу.

Остров был не слишком близко – по воде около сорока километров, а по трассе - все шестьдесят. Славик с отцом шли на лодке. Остальные – кто на машине, кто автобусом. Славик был очень горд, что у его отца был катер. Не какая-нибудь надувная, вёсельная лодка, а именно катер с двумя «Нептунами», по двадцать три лошадиных силы в каждом. Помните такую песню: «Никогда матрос не бросит бескозырку насовсем»? Эта песня была словно написана про его отца. В юности тот служил на флоте. На Черноморском! Да ещё и на подлодке! Такая романтика не могла пройти даром, и вернувшись на гражданку, женившись, отец не отрёкся от водной стихии и вскоре купил себе катер. Собственно, именно поэтому и стали возможны их поездки на Остров. Однажды, один из подвыпивших сослуживцев отца рассказал Славику, что тому на флоте приснился сон, в котором он подписал с каким-то морским божеством договор, в котором связывал свою жизнь с водой. В этом договоре он клялся, что не оставит воды, иначе быть беде. И хотя сам отец называл эту историю ересью, Славику легенда нравилась, к тому же она была сильно похожа на правду.

Без преувеличения, половину лодки при переезде занимали железные канистры с бензином. Бензина на три недели нужно было действительно много. Помимо этого, лодка забивалась прочими объёмными вещами – палатками, спальниками, одеялами, едой, и они трогались в путь. Дальше несколько часов по водному простору, навстречу неизбежным приключениям.

Хорошо, когда погода благоприятствовала, когда светило солнце и ветер не свирепствовал. Тогда они шли уверенно и свободно. Но бывало и иначе. Бывало, что от дождя приходилось накрывать лодку тентом и красться почти наощупь вдоль берегов и островов, поскольку выходить на коренную реку гружёной под завязку лодкой, было самоубийством. Сидеть всю дорогу практически в одном положении, зажатым со всех сторон различными вещами было утомительно. Порой они делали привал, приставали к какому-то удобному острову и разминались. Когда цель маршрута наконец достигалась, и они приближались к длинному песчаному берегу, Славик переполнялся возбуждённым предвкушением. Было чертовски приятно прибывать первыми. Ради этого чувства он был готов терпеть и некомфортность переезда, и все эти погрузки-выгрузки.

Дальше они опустошали лодку, вытаскивали на берег всё её содержимое, после чего неизменно купались и завтракали яйцами и варёной картошкой с котлетами. Это было время, когда они в основном молчали. Как-то само собой не говорилось. Время эмоций, время ощущений. Славик смотрел на отца, и ему казалось, что тот тоже испытывает нечто подобное.

Возвращаться на одно и тоже место, спустя год - было в этом что-то и привычное, поскольку сам берег стал уже родным, вплоть до того, что соснам можно было давать имена, но одновременно с тем, щекотало какое-то первооткрывательское чувство, ведь каждый раз они покидали уже обжитое место, с протоптанными тропинками, а за год природа полностью стирала следы их пребывания и встречала их снова совершенно дикой и необузданной, словно впервые. Но ей не удавалось обмануть мысленный взгляд. Глядя на сосновую рощу побережья, Славик ясно видел будущее расположение палаток, стола, прочих инфраструктурных элементов. Он ощущал себя Колумбом, впервые сошедшим с корабля и ступающим на неизведанную землю, которую видел в далёком сне уже обустроенной и обжитой.

После небольшой, но необходимой передышки, отец оставлял Славика одного и мчал на лодке на большую землю, в ближайшую деревню, куда должны были прибыть остальные. И тогда у Славика было как минимум пара часов на то, чтобы перетаскать выгруженные вещи с берега в рощу – место будущего лагеря, и чем быстрее он мог это выполнить, тем больше времени у него оставалось на… ничего. Эти два часа были словно красный сигнал светофора в оживлённом ритме города, когда все куда-то бегут… но вдруг – замирают, ожидая зелёного света. Этот день обычно был концентратом суеты, но это время одиночества было бесценным подарком.
Славик даже чувствовал гордость за то, что именно он удостаивался чести перетаскивать и охранять привезённые вещи. Хотя, охранять это, конечно, громко сказано. Оставь они вещи на этом безлюдном Острове посреди огромной реки и отлучись на пару часов, с огромной вероятностью, вернувшись застали бы их никем не тронутыми. И дело было даже не в безлюдности, а в некотором негласном законе чести, что действовал среди лодочников. Не тронь чужого. Не бери то, чего не оставлял. Понятия вроде бы общечеловеческие, но на воде соблюдаемые, несомненно, с большей щепетильностью и уважением, нежели на суше. Хотя, конечно, отморозки встречались и на воде….

***

Точно так всё происходило и в этом году. Шаг за шагом позади оставались знакомые, пройденные этапы, как ступени ракеты, отвалившиеся в небытие.
Отец уехал. Перетаскав всё положенное, Славик снова искупался и отправился осматривать местность. Редкие сосны радовали глаз, их смолистый запах сразу напоминал предновогоднюю пору, когда в доме уже появлялась ёлка. По эмоциям и ожиданию чуда приезд на Остров ничуть не уступал Новому году. Славику думалось, что отмечать Новый год лишь раз в году – это нелепая условность, что, по сути, любое цикличное событие – это и есть Новый год. День рождения, первое сентября, день свадьбы, который отмечают родители, приезд сюда – всё это и было Новым годом. Ведь это пройдёт и вновь случится не раньше, чем земля сделает оборот вокруг солнца в бесконечном чёрном космосе. Поэтому ёлку можно было из дома не выносить.

Песок обжигал босые ноги, но это не особенно заботило подростка, бродившего по берегу. Он доставал из памяти прошлогодние слайды того времени, когда они жили здесь, фотографии с палатками, столами, кострищем и снастями, и накладывал на реально-созерцаемую картину, в которой всё это пока отсутствовало. Возможно точно так же древние призраки возвращаются на бывшие места их обитания, ходят среди нового, выискивают приметы прошлого, в которых ещё можно заметить привычную обстановку и одновременно и узнают, и не узнают те улицы, дома и комнаты, где прошла их жизнь.
 
Не смотря на уединённость, Славик решил всё же пока глубоко в лес от вещей не уходить. Он сел на мешок с палаткой под тенью раскидистой сосны и просто смотрел на воду, на песок, подставляя лицо приятному хвойному ветерку, который не только освежал, но и выдувал из головы абсолютно все мысли, делая её совершенно пустой, и даже в какой-то степени - бесполезной. Будь на его месте какой-нибудь поэт, он наверняка бы сочинил что-то красивое и об этом береге, и о соснах, и о большой воде. Но Славик поэтом не был, для него было странно, как вообще можно писать стихи? Ведь есть такие состояния, которые и простыми словами выразить не представляется возможным, а чтобы ещё и в рифму…. Он знал, что если сфотографировать природу, которая лишает тебя дара речи, то фото никогда не отразит всей полноты представшего перед тобой великолепия. Да, фотография может выйти красивой, или даже очень красивой, но никогда она не будет такой всепоглощающей, как жизнь. И когда какой-то фото пейзаж настолько удачен, что рождает в зрителе эмоции, то следует отдавать себе отчёт, что автор, созерцавший это, надо полагать, испытал чувства многократно превосходящие чувства зрителя, и в таком состоянии он всё же смог верно настроить камеру, выбрать удачный ракурс, выждать нужный момент и нажать спуск.

Что-то подобное происходило и со стихами. Славик не очень любил поэзию, как таковую. Ему не нравились длинные поэмы, в которых повествовалось о приключениях, дуэлях и любви, но порой какое-то четверостишье цепляло его сильнее, чем весь остальной труд, и уже именно оно оставалось с ним надолго. Какое-то удачное стечение слов и заключённых в них мыслей вдруг пронизывало его открытием. И это непонимание, как автор смог так подобрать слова, чтобы он, Славик, читая его через сто лет после его смерти, вдруг остолбенел на мгновение, и делало поэзию для него занятием колдовским и магическим, доступным каким-то избранным, но уж точно не ему.

Так он и сидел, ни о чём не думая, пока вдалеке не раздался знакомый гул моторов. Обычно отец ездил дважды, поскольку в одну пятиместную «Казанку» не вмещались и люди, и вещи. Но в этот год дядя Юра обзавёлся замечательным приобретением – небольшой лодкой-ботиком, новенькой, ярко-синего цвета. Особая её прелесть была в том, что она разбиралась на три секции и в таком виде не занимала много места в гараже, и транспортировать её можно было вполне удобно – сложив секции друг в друга и положив на верхний багажник автомобиля. Конечно, чтобы надёжно её собрать приходилось повозиться и потратить некоторое время, поэтому для выходных она была не очень удобна, но вот на длительные три недели – самое то! В собранном виде это была вполне вместительная вёсельная шлюпка на 3-4 человека, с которой можно рыбачить недалеко от берега, чтобы не задействовать тяжёлый катер.

И сейчас этот ботик уже рвался в бой, словно желая всем продемонстрировать свою полезность – в него погрузили все вещи и привязав к «Казанке», отбуксировали к месту стоянки. Пассажиры же вполне комфортно добрались до места в салоне катера, и отцу не пришлось ездить дважды. Славке сразу приглянулась эта маленькая лодчонка, ведь теперь у них с Андрюхой появилось небольшое плав-средство, которое всегда было под рукой, а это дорогого стоило!

Когда всё было выгружено, все собрались в одном месте. Перед ними была огромная куча вещей, суетливый, трудный день и три недели жизни на Острове. Конечно же Славику хотелось сразу начинать разматывать снасти или обследовать лес, или просто тянуть ноги на пляже, но все эти удовольствия он не мог себе позволить раньше, чем будет возведён лагерь, потому он, стиснув зубы принялся за работу вместе со всеми, желая покончить с хозяйственными делами как можно скорее.
И уже вечером вся компания порядком вымотанная сидела за столом у костра. Взрослые открыли вино, отмечая начало отпуска, им же с Андреем полагался чай со сгущёнкой, и все были безмерно рады, что добрались без происшествий, что успели сделать за сегодня весь намеченный объём работ, и что этот день наконец закончился.


2


Эта глава является скорее справкой, чем полноценной частью истории. В ней содержатся сведения, которые напрямую не влияют на сюжетную линию, а лишь призваны добавить некоторые мазки к общей картине. Здесь вы найдёте частные, географические и бытовые нюансы жизни на Острове. Автор счёл необходимым её написание, в качестве декорации, реквизита, который постоянно присутствует в кадре, создаёт необходимую атмосферу, но так и остаётся не задействованным до конца фильма или спектакля. Читатель же, который спешит, для которого суть – в действии, вполне может пропустить её, и перейти сразу к следующей.

На этом месте хотелось бы сделать некоторые замечания, относительно самого Острова, чтобы у читателя не возникло заведомо неверного представления о нём. И чтобы избежать недопонимания, давайте взглянем на него сверху, с того ракурса, с которого видят его чайки, да пассажиры самолётов. До этого момента речь шла только о соснах и песке, однако таким образом можно описать лишь центральную часть Острова, да и то с одного берега, чего может оказаться вполне достаточно для этой истории, а может быть и нет. Потому давайте сразу обрисую вам общий вид, чтобы в дальнейшем уже не делать лишних географических пояснений. Итак, взлетаем.

Сверху Остров напоминал некую диковинную сказочную жар-птицу, стройную, изящно-изогнутую, с длинным шлейфом хвоста. Протяжённость его составляла порядка 8,5 километров в то время, как средняя ширина его была не более пятисот метров. Центральная часть Острова была наиболее живописна и являла глазу то сосново-песчаное великолепие, которое было описано ранее. По мере отдаления от центра к краям, лес становился смешанным, плотным, трава густела, становилась выше, в конце концов сосны исчезали совсем, уступая место непролазным дебрям кустарника и осин. Здесь, на окраинах, глаз уже не цеплялся за красоту природы, а случайно забредший сюда турист, как правило старался по возможности скорее выбраться, поскольку даже в подходящей экипировке идти здесь было неоправданно сложно. Оплетённая жесткими, колючими зарослями ежевики земля, словно не желала гостей в этих краях. Лес здесь был от души приправлен вездесущей паутиной, да сюрпризами в виде осиных, либо змеиных гнёзд. И уже на самых кончиках Острова заросли редели, превращались в луга, и затем совсем плавно перетекали в камышовые джунгли.

Остров лежал вдоль реки, как разомлевший на солнышке крокодил. Один из его длинных берегов смотрел на фарватер, он был полукруглым и ровным, слизанный языком реки, как гигантское, подтаявшее мороженое. Лишенный деревьев пляж с небольшим подъёмом выходил из воды, и через метров сорок начиналось уже совершенно ровное плато, которое было покрыто соснами – идеальное место и для длительных стоянок, и для коротких привалов. Здесь обманчивая отмель весьма резво сменялась крутым спуском вниз, поэтому нырять можно было, сделав всего несколько шагов по воде.

Берег с другой стороны Острова имел совсем иную геометрию. Неровный и рваный, он словно был откушен от большой земли, и теперь, как осиротевшее дитя, брошенное опекунами, тянулся в мольбе обратно. Этот берег был совсем пологим, совсем не таким, как противоположный. Он плавно уходил в воду, и так же плавно долгое время продолжался под водой, без неожиданных перепадов. По кромке он зарос камышом и осокой, берег был покрыт скудной, колючей растительностью, да редкими тополями, дальше шёл луг, что по весне скрывался под разливающейся водой, и уже за лугом начинался сосновый лес, что связывал оба берега. Именно здесь Славик и наблюдал удивительный туман, именно здесь и встретил цаплю в позапрошлом году. С этого берега в бинокль можно было рассмотреть деревню на большой земле, однако здесь редко можно было увидеть лодку рыбака или прогулочный катер – протока была весьма густо обжита водорослями.

Луга в августе принимали вид уже совершенно выцветший, даже осенний. Трава под беспощадным солнцем теряла сок, становилась жёлтой, словно скошенное сено, жалась к земле, а более высокие, твёрдые стебли деревенели, становились ломкими, как кости старика и возвышались над жухлым ковром. Между ветвей сухостоя пауки возводили свои сети, да отлавливали резвящуюся в несметных количествах мошкару. Славик любил приходить сюда на закате, когда ровные, правильные, как на картинках в детских книжках, узоры паутин подсвечивались лучами вечернего солнца, отчего светились, словно крошечные вольфрамовые нити в лампочках. Славик любил бывать здесь и на рассвете, в этот час раскрытые зонты паутин искажали свою безупречную форму, тяжелели и провисали под рассветной влагой, и роса собиралась на них крошечными бусинками, в каждой из которых отражался и луг, и река, и сам Славик. Миниатюрные новогодние гирлянды, сделанные с ювелирным мастерством и тщательностью. Здешний запах дурманил не хуже соснового аромата. Пахло водой и водорослями, горячим песком и сухим разнотравьем. Отчётливые, горькие нотки бессмертника и полыни придавали воздуху пряность.

Хотя до Острова ещё не дотянулись предприимчивые щупальца застройщиков, со всеми своими базами отдыха, банями, и прочими обывательскими прелестями, его нельзя было назвать совсем диким. Помимо их компании, на Острове так же, дикарями жило ещё несколько семей, но каждый в своей локации. Между лагерями сохранялось приличное расстояние, так что отдыхающие друг другу не то, что не мешали, а даже практически и не виделись, лишь изредка наведывались из-за какой-нибудь мелкой просьбы.

На круглой стороне Острова, где они жили, была ещё небольшая понтонная пристань, к которой причаливали туристические теплоходы в качестве зелёной стоянки во время круизов по большой реке. Остановки были не долгими – в районе часа, за это время беспечные пассажиры не успевали сильно намусорить, да и до их лагеря, который находился примерно в километре мало кто доходил, поэтому туристы неудобств не доставляли. Теплоходы причаливали обычно дважды в день. Утром они шли вниз по реке, а после обеда – вверх. Зная их расписание, к пристани на разночинных лодочках начинали стекаться местные деревенские, образуя небольшой стихийный базарчик с рыбой, фруктами и овощами. Получалось весьма оживлённое местечко, но и этот шум-гам не достигал их лагеря – там всегда было блаженно тихо. Как только теплоход отчаливал, торговцы разъезжались и берег снова становился умиротворённым и пустым. Кстати сказать, в этих теплоходах была своя выгода – на них легко можно было пополнить какие-то скоропортящиеся запасы, вроде хлеба. Просто прийти на корабельную кухню и обменять, например, на копчёную рыбу. То были времена, когда заборов и границ явно было меньше, а взаимоотношения – понятнее и проще. До этого открытия приходилось время от времени ездить в ближайшую деревню, но это было долго, да и бензин расходовался на лодке весьма резво.

 Вообще, на Острове вполне можно было прожить и без хлеба. Но в те времена есть без хлеба было никак нельзя. Некий общепринятый гастрономический кодекс запрещал это делать. Их хозблок представлял из себя огромную армейскую палатку, в которой хранилась и провизия, и запасные вещи, и бензин, а в случае непогоды там вполне можно было сидеть за столом всей компанией, готовить еду на газовой горелке, играть в карты или читать, и не высовывать носа в бушующий ливень. Тут была коробка с хлебом, коробка с консервами и сладостями, мешок с картошкой, прочие овощи. В углу вырыт добротный погреб, благодаря которому можно было хранить масло и прочие капризные продукты, и даже когда снаружи по песку ходить было невозможно – настолько он был раскалён, внутри погреба стенки оставались влажными и прохладными.

Под единственным, растущим в зоне их лагеря, тополем, на безопасном от леса и палаток расстоянии, сооружали кострище. Здесь готовилась вся еда, она неизменно получалась с пикантным запахом дыма. По утрам частенько на огромной сковороде обжаривался хлеб с двух сторон до хруста, затем натирался чесноком, сверху - тонкий слой майонеза и пару колечек помидора, потом соль и чёрный перец. Славику казалось, что это лучший завтрак, который можно придумать. Было кайфово хрустеть остреньким, ароматным бутербродом в утренней прохладе и запивать кофейным напитком. Тогда ещё у Славика не было понимания хороший кофе или плохой кофе. Слова «Капучино», «Латте», «Раф» были неизвестны, даже букв для них пока не придумали. Для напитка вполне подходили обжаренные корни цикория, которые кипятились в большом чайнике, а при добавлении пары ложек сгущёнки и вовсе казалось, что вкуснее не существует.

Корни цикория были далеко не единственными, из чего на Острове можно было приготовить отличный, вкусный отвар. Здесь рос шиповник и боярышник, а также яблони-дикушки и дикая слива, помимо этого – душица и чабрец, а заливные луга, с другой стороны Острова, изобиловали мелиссой.

Ну и вообще, прожить на подножном корме на Острове не составляло проблем. Порой бывало, что кто-то встанет раньше прочих. Ну, вот, не спится человеку. Умылся, размялся, чтоб без дела не сидеть, ушёл на пятнадцать минут в лес, вернулся с ведёрком маслят. Всё, завтрак (а то и обед) на всех обеспечен.

Добыть еду в этих местах было удивительно просто.

В первую очередь – рыба, как основной пункт меню. Всякая-разная, на любой вкус. Рыба вяленая, жареная, уха из рыбы, рыба в кляре, филе из рыбы, рыбные котлеты, шашлык из рыбы, копчёная рыба, рыбья икра, щучья печень. Учитывая такое разнообразие, рыба за эти три недели не успевала надоедать.

Грибов тоже местная природа давала в достатке. За ними не обязательно было куда-то специально ехать, как уже упоминалось - сосновый лес изобиловал маслятами, в лугах росли опята и шампиньоны. Но обычно после дождика они ездили на другие острова за подосиновиками, моховиками и груздями. Однажды, на таком выезде им удалось найти огромные грибы-дождевики. Славик никогда не видел таких, и если бы сам не увидел – не поверил, что такие бывают. Здоровенные шары, размером больше футбольного мяча, больше похожие на белые арбузы. Они уже были не съедобны в силу возраста, и их пришлось выкинуть, но воспоминания остались ничуть не меньше самих грибов. Грибы на столе, как и рыба, приобретали разнообразие: жареные грибы с картошкой или макаронами – Славик особенно любил это, грибы с овощами, грибной суп, грибная уха. Что не успевали съесть – сушили на зиму. Так же поступали и с рыбой.

Но так как было сложно что-либо приготовить из непойманной рыбы, то особо стоит сказать о рыбалке.

Вообще, рыбалка являлась весьма популярным занятием на Острове – это было и добычей еды, и интересным времяпровождением, потому в стороне не оставался никто. Рыбачить можно было в любое время дня и ночи, различными снастями.
Ради баловства – на удочку прямо на пляже отлично клевала вечно голодная синьга – речной аналог кильки. Небольшая беленькая рыбка, которую можно было солить или вялить, либо заморочиться и потушить из неё консервы, ну или использовать, как наживку на хищника. Она водилась у берега в изобилии, а особенно в том месте, где они обычно мыли посуду - там всегда оставались какие-то частички еды. Рыба приходила сюда, как в столовую, совершенно не боялась человека, тыкалась в ноги, как любопытный котёнок. Иногда удавалось даже схватить её голой рукой. Обычно такой ловлей занимались, когда было нечего делать, всерьёз никто к такому промыслу не относился.

Чуть дальше по берегу, в сотне метров от стоянки были островки разросшихся водорослей. Они так и называли эту локацию – «Трава». Чтобы рыбачить там, подход должен был быть посерьёзнее, но и добыча могла быть поинтереснее. Место это находилось не прямо под носом, поэтому нужно было заранее собрать всё, что могло пригодиться – удочку, наживку, прикорм, садок для улова, да и погода желательно, чтобы была не прохладной, поскольку, чтобы ловить приходилось заходить по пояс в воду и так стоять пару часов. Здесь тоже обитала мелочь, но только на поверхности, а чуть глубже, забрасывая аккуратно снасть в окошки между травой, можно было выудить жирненькую краснопёрку, или окуня. От этого сам процесс становился куда азартнее. Добычу покрупнее и тащить приятнее, и требовалась уже некоторая сноровка, чтобы не упустить, поскольку, когда ты не на берегу, или в лодке, где вытащил и она твоя, а стоишь в воде, то случайно выскользнувшая из рук рыба была безвозвратно потеряна.

С берега можно было и блеснить, и тогда появлялся шанс выудить жереха или язя – рыбу весьма костлявую, и среди прочего изобилия, годную разве что для ухи.
Помимо всего этого использовалась и «ленивая» рыбалка, которая не требовала постоянного участия рыбака, да и снасть была максимально проста – снизу камень, сверху кусок пенопласта, да поводок с крючком. Однако такая приспособа ставилась уже на глубине и рассчитана была на хищника. Вот тут и выручал синий ботик. Славик с Андреем несколько раз в день, проявляя самостоятельность, сталкивали его на воду и отправлялись проверять снасти без участия или даже напоминания взрослых. Сколько же было восторга, когда на какую-то из них попадался небольшой судачок!

Иногда, ради приключения, можно было на полдня уйти на другой берег Острова, в луга, и попытать счастья там. Но улов на той стороне, как правило был куда скуднее. Но зато – это становилось таким мини-походом с бутербродами и болотными сапогами, и скорее всего, основной целью было именно это.

Но и на этом рыболовные вариации не заканчивались. Вечерами у всей компании была традиция. После ужина, на берег выносились стулья, радиоприёмник, кружки с чаем, иногда – семечки. И донки. Снасти закидывались и все сидели в темноте, болтали, шутили, да прислушивались – не звякнет ли колокольчик на каком-то из спиннингов. Это были по-настоящему беззаботные вечера. Лёгкие и ненавязчивые. Никто не чувствовал, что обязан это делать, это было действительно дружеское времяпровождение, которое казалось даже интереснее, чем дома смотреть многосерийное, остросюжетное кино про Жеглова. Когда у кого-то звякало, все моментально поворачивали голову в темноту, светили фонариками, да с любопытством наблюдали, будет ли удача верной счастливчику до конца, удастся ли ему вытащить плоскую густеру или трепыхающегося, увесистого подлещика.

Иной раз бывало, правда совсем не часто – устраивали ночные походы с бреднем. Это не приветствовалось местным рыбнадзором, поэтому действовали в абсолютной темноте, не включая фонарей. Приходилось идти по самый нос в ночной, уже остывшей воде, и после таких походов у Славика обычно зуб на зуб не попадал, после чего они отогревались у костра горячим чаем. Ставили и сети, в которые порой попадалось что-то редкое – раки, сом или стерлядка. Славику, конечно нравилось доставать сеть из реки, потому что каждый раз это была некоторая неизвестность, лотерея, но поскольку отсутствовал сам процесс ловли, то нельзя сказать, что такая рыбалка доставляла ему удовольствие, к тому же сеть требовала ухода – её надо было всю распутать, очистить от травы, отбиваясь от комаров, и аккуратно, чтобы заново не запутать, повесить сушить. Иногда на это уходило больше часа времени, и порядком надоедало.

Но самая, пожалуй, главная, ключевая рыбалка была в другом. Рыбалка, для которой нужно было пересечь коренную реку на катере, уплыть к дальнему берегу, где другие, более мелкие острова и протоки, где водился крупный хищник, где можно было урвать щуку килограммов на восемь-девять, вступить с ней в схватку и либо выйти из неё победителем, либо грустно вздохнуть: «Сошла…». Это тебе не синьгу ловить с берега, где только успевай закидывать удочку и вытаскивать мелкую рыбёшку. Такая рыбалка уже больше напоминала охоту, потому что надо было и найти хищника, и не упустить. Это только непосвященному может показаться, что в такой рыбалке всего два действия – забросил и крути. Нет, надо глядя на воду, знать, где трава, а где притопленные коряги, где дно плоское, а где начинается яма. И знать это нужно без всяких хитрых приборов, опираясь лишь на наблюдения, память и прошлый опыт. Да и забросить порой нужно очень метко и в нужное место, ну а крутить – это уже отдельная наука.

Любой рыбак, ходивший на хищника вам скажет, что необходим зоркий глаз и слух, чтобы выследить щуку, и интуитивное понимание – как, с какой скоростью, на какой глубине вести блесну, чтобы заинтересовать потенциальную добычу, в какую погоду есть шанс, а когда ехать совершенно бессмысленно. Это появляется лишь с годами, с тысячами забросов, с десятками оторванных блёсен, с сотнями сошедших воооот таких щук!

Рыбак смотрит на воду, подмечает направление её волнения, прислушивается к ветру, поднимает взгляд в небо и может точно предсказать, какая погода случится через два часа и как изменится ветер. Рыбак – это и охотник, и синоптик, и эхолот. Пальцы его с годами становятся грубыми от лески и совершенно невосприимчивы к холодной воде. Он видит, что происходит внизу, там, где городской обыватель видит лишь воду. Он знает, что вода изменчива и обманчива, он подмечает её настроение, его сложно обвести вокруг пальца мнимым спокойствием. Рыбак мало болтает. Он сосредоточенно принимает сигналы от лески, чувствует её вибрацию, она рассказывает ему о том, что происходит сейчас там, на глубине, куда человеческий взгляд не может проникнуть. Он понимает её язык, словно дешифрует разведданные. Пока дилетант просто забрасывает и крутит, рыбак уже может многое рассказать о том, что происходит внизу под их лодкой, словно сам Нептун поделился с ним своими секретами.

На такую рыбалку обычно ездили вдвоём или втроём, чтобы не перегружать лодку и не мешать друг другу при ловле. Стандартно одним из них всегда был отец, как хозяин катера, к тому же – самый опытный из всех, остальные решали между собой, договариваясь, кто едет в этот раз, а кто в следующий. Женщины, как правило, уступали это право мужчинам и подросткам, оставаясь в лагере, хотя иногда в охоточку, ездили и они. Редко удавалось, чтобы Славик с Андреем ездили на такую рыбалку вместе – обычно брали кого-то одного.

Пацанам приходилось составлять график, кто и когда едет, потому что не было такого, что кому-то из них не хотелось попытать счастья на такой вылазке. Это происходило не из вредности, или привилегий взрослых, просто таковы были особенности рыбалки с лодки на большой воде. Чтобы выловить хищника – нужна сноровка и тактика. Ведь мало того, чтобы щука схватила блесну, её ещё надо умело подвести к лодке, чтобы не сошла, и самое сложное – затащить потом в лодку. На такую рыбалку не ездили без сачка. Когда один тащит, а другой орудует сачком – шансы на успех возрастали.

Бывало, что Славик ездил с отцом вдвоём, и всегда чувствовал большую ответственность, когда среди молчания и тихого плеска воды за бортом, отец вдруг спокойно, но чётко и громко говорил одно единственное слово: «Сачок!». И тогда уже успех зависел не только от отца, но и от него, Славика, поскольку неумелые, нерешительные его действия с сачком могли перечеркнуть все усилия отца. Услышав такой сигнал, он моментально бросал спиннинг, хватал сачок, опускал его в воду и ждал, напряженно всматриваюсь в воду, туда, куда уходила дёргающаяся и виляющая леска отцовской снасти. Он уже знал азы, что сачок не должен быть ни в коем случае сухим, но и не должен быть полностью погружён в воду в ожидании. Что подсечь нужно резко и точно, одним движением, чтобы не испугать рыбу, чтобы не дать ей шанса на сход, что накинуть сачок нужно обязательно с головы, иначе хищник обязательно постарается ускользнуть. В случае неудачи, мог быть ещё шанс, но каждый последующий снижал вероятность успеха. Иногда рыба уходила под лодку, и тогда вытащить её было особенно сложно. Целая наука, которую Славик только-только постигал.

Но больше, чем орудовать сачком, Славику, разумеется нравилось, когда кричать «Сачок!» приходилось ему самому. Чувствовать силу рыбы, иной раз, с трудом справляясь с вращением катушки, ощущать, как виляет леска, как пытается освободиться хищник там, под водой. Отец управлялся с сачком куда ловчее, и подсекал рыбу без осечек.

На такой рыбалке порой удавалось выудить одну-две щуки, иной раз везло, и они привозили больше пяти голов, а иногда возвращались ни с чем. Обычно отправлялись туда после обеда, ближе к вечеру и если позволяла погода, а возвращались уже после захода солнца, по сумеркам.

Пожалуй, мы достигли достаточного минимума. Поскольку информация, изложенная выше не претендует на звание «исчерпывающей», и уж подавно, таковой не является, на этом можно закончить данную главу, иначе существует опасность, что читатель, предусмотрительно её перешагнувший, окажется слишком далеко впереди и придёт к концу книги раньше, чем сам автор, чего допустить никак невозможно.


3


- А ты никогда не думал, что бывают такие фразы, которые на слуху, но если о них задуматься, то они начинают казаться странными? – Спросил Славик.

- Хм…. Например? – Не понял Андрей.

- Ну, например, когда говорят: «До боли знакомо». Ведь это неправда, хотя и звучит очень привычно. Ведь не бывает, чтобы ты что-то знакомое увидел и тебе больно стало от этого… Или вот: «Безумно приятно», «До смерти охота».

Они сидели на берегу, под соснами, за столом, пока их матери обсуждали, что готовить к ужину. Для тех, кто легко вспыхивает на тему сексизма, поясню. Вообще не было такого, чтобы готовили исключительно женщины. Обычно составлялся график дежурств, поэтому возможность побыть поваром была у всех, даже у них - Славика с Андреем, правда, конечно, в силу возраста, в щадящем режиме. В основном их привлекали больше для каких-то сопутствующих дел - натаскать дров, почистить картошку, обработать рыбу. На самом деле таких занятий тоже находилось не мало. Отец говорил, что дрова должны быть в лагере всегда, и в достатке, чтобы не возникало ситуации, когда пора готовить еду, а дров нет. Поэтому приходилось следить и вовремя пополнять запасы. Иной раз, конечно, идти за дровами было лениво, но что поделать - это была их зона ответственности. Они с Андреем уходили в лес и возвращались с несколькими сосновыми брёвнами, которые мало было принести, их ещё нужно было напилить, наколоть до подходящего размера и сложить в поленницу. После чего накрыть полиэтиленом на случай дождя. Так же иной раз притаскивали какой-нибудь массивный, коряжистый пень, который не подходил для готовки, но использовался для сжигания во время вечерних посиделок у костра. Нормального пня могло хватить на несколько таких вечеров.

Отец с дядей Юрой совсем недавно уехали на рыбалку, оставив пацанов с матерями в лагере. Вода была неспокойной, но они решили попытать удачу - уж сколько раз было, что в ветреную погоду улов оказывался знатным. Солнце постепенно шло к закату, но до сумерек было ещё достаточно долго, однако небо не сулило, что погода скоро нормализуется. Подёрнутое белёсой дымкой - оно казалось запылённым, как старая мебель.

Ветер, поначалу неуверенный и робкий, постепенно становился крепче и пронзительнее. Как школьник-отличник, уставший от вечных нападок и пошедший в тренажерный зал, теперь расправлял плечи и шагал уже уверенно и твердо.
По реке прошёл последний большой вечерний теплоход. На фоне тёмной воды и тусклого неба его массивный, белый корпус выглядел ярким, светящимся пятном, словно последний луч солнца, он медленно проследовал по фарватеру и, уменьшаясь, растаял за поворотом. Поздние теплоходы уже не заходили на стоянку на Остров. Ночью они ходили крайне редко, но зато это было особо красивое зрелище - со светящимися окнами кают теплоход рассекал ночь. В основном же, после захода солнца ходили лишь грузовые баржи, да и те нечасто.

- Ребята, организуйте костёр, пора уже что-нибудь приготовить. - сообщила тётя Света.

Разведение костра тоже входило в обязанности мальчиков. Эту функцию приходилось выполнять по насколько раз на дню, но зато за это время был приобретён устойчивый навык, и процесс не вызывал сложностей не только в сухую погоду, но и после дождя, а также и во время дождя.

Ветер крепчал. Рябь на воде сменилась волнением, которое лишь усиливалось. Постепенно волны становились рельефнее и глубже, появлялись барашки - тревожный сигнал опасности для всех лодочников. За мужиков, уехавших на рыбалку беспокойства пока не было - они уже давно добрались на противоположную сторону реки. Река в этом месте была шириной около полутора километров, и маленькой лодки на таком расстоянии было не разглядеть, но зная, что там вполне можно было укрыться за островами от ветра, опасений в лагере не возникало, ну разве что относительно обратной дороги. Пересечь Большую реку во время шторма могло быть весьма опасным занятием, но Славик был уверен в отце. Уж сколько раз доводилось ему находиться на борту, когда волнение было настолько сильным, что лодка, порой опускаясь в водяные ямы полностью скрывалась из вида. Отец отлично управлялся с катером даже в шторм. Тут видимо, сказывалась его служба на флоте и долгий стаж вождения катера, а может быть, всё дело было в том самом подписанном с морским богом, договоре. Лавируя между волнами, то прибавляя, то сбрасывая газ, он всегда приводил лодку к берегу, хотя иной раз и приходилось натерпеться немалого страха. Отец был рассудительным человеком и обращался со стихией аккуратно - на рожон не лез, в опасные переезды без нужды не пускался, берясь за штурвал был всегда трезв. С водой он не шутил, не бросал ей вызов, и Славика учил тому же.
На ужин решено было обжарить баклажаны, и намешать майонез с чесноком, в качестве соуса. Костёр был разведён, и мальчишки снова были предоставлены сами себе. Сперва они предусмотрительно затащили ботик повыше на берег, поскольку разыгравшаяся вода могла запросто слизать его. Волны с ритмичным шумом, рыча накатывали на берег. Потом вернулись к столу. Андрей притащил бинокль, и теперь смотрел вдаль, пытаясь разглядеть, что происходит на другой стороне реки.

- Не видно там мужиков? - Поинтересовалась мать.

- Пока не вижу. Наверное, за островом рыбачат, - отозвался Андрей.

- Слушайте, как же они обратно поплывут? Волна такая разгулялась! - Сказала тётя Света, нарезая баклажаны длинными ломтиками.

- Справятся! - уверил её Славик. Он пытался из толстой ветки выстругать ножом фигурку зайца.

- С таким ветром всей вечерней рыбалке кирдык. Фиг забросишь с берега. - Сказал Андрей, не отрываясь от бинокля.

- Это точно, - согласился Слава. - И сети не поставишь. Но не пропадём же! Будем конфеты есть!

- Одни сладости на уме! - Несколько строго сказала мать. - Куда банка сгущёнки делась, не подскажете молодые люди?

Славик глянул на Андрея, тот не отрывал глаз от окуляров, и словно занимался чем-то очень важным, от чего отвлекаться не хотелось, протянул:

- Мы не брали... Это, наверное, лисы...

- Лисы, значит! - мать поставила руки в бок, большая деревянная ложка в её кулаке выглядела угрожающе. - Вячеслав, а ты что скажешь? Тоже считаешь, что лисы?

Это она подсмотрела у бати. Тот всегда использовал имя "Вячеслав" для серьёзных и неприятных разговоров. Такое обращение сразу настраивало его на какой-то виновный лад. Конечно же, взрослым было не жаль банки сгущёнки, но, во-первых, родителям не нравилась сама ложь, а во-вторых, с детства его приучали к порядку и закономерности. Хотя лисы на Острове, действительно были. Они часто приходили и издалека рассматривали стоянку. По ночам, когда все спали, смелели и могли знатно похозяйничать в лагере в поисках еды – утащить рыбу, или что-то другое, несъеденное и не убранное на ночь. Иной раз, если тихо засидеться на берегу, можно было увидеть горящие точки их любопытных, хитрых глаз, то мельтешащие, то настороженно застывающие на месте. Но уж, чтобы лисы таскали сгущёнку в закрытой банке, это Андрей, конечно, лишканул.

Славик вздохнул.

- Да нет, не лисы. Мы просто сделали стратегический запас, на случай, когда поедем на дальняк. — Это была правда.

Андрей оторвался от бинокля и взглянул на Славика, как на предателя. Тот пожал плечами, мол - а чего оставалось?

- То есть вы её не съели?

- Пока нет... - проворчал Андрей.

- Ладно, оставьте себе. Не жалко же. Спросили бы, вам бы дали. Зачем было тихушничать? - Ответила тётя Света.

- Ну так как-то поинтереснее..., - склонив покрасневшую физиономию к фигурке зайца, которая больше походила на индейца, оправдался Вячеслав.

Ну, хорошо, хоть про тушняк не спросили. А раз не спросили, то и отвечать, вроде как не надо.

Заметно похолодало. Погода становилась всё неуютнее.

- Пожалуй, оденусь пойду. - Сказал Славик и отправился в палатку.

Женщины возились у костра, предусмотрительно прикрытого с подветренной стороны тонким, закопчённым, изогнутым листом железа, им было не холодно. Славик натянул штаны, олимпийку и взял с собой старенькую куртку на случай, если ещё похолодает. Песок тоже уже стал холодным и казался влажным, потому он принёс и кроссовки, намереваясь обуться за столом и вернуться к своему занятию.
Прошло ещё какое-то время, ветер продолжал усиливаться, солнце садилось за сосны, отчего на берег протянулись их гигантские, нелепо-длинные тени, что ползли к воде, будто желая напиться. Славик сидел и размышлял о том, чем занять себя вечером, раз рыбалка сегодня не светила. Можно было почитать (он всегда привозил с собой пару книжек), поиграть в карты или ещё во что-то, а можно и просто потянуть ноги у костра, глядя на огонь.

Пока он представлял, что из всего этого ему наиболее предпочтительно, Андрей вдруг в чувствах воскликнул:

- Вот, дурак! Что ж он делает-то!

Славик обернулся и увидел, что тот по-прежнему смотрит в бинокль, но уже не от нечего делать, а действительно напряжённо рассматривая что-то в дали. Их матери тоже оторвались от костра и теперь удивлённо смотрели на Андрея, явно не ожидая от него такой грубой эмоциональности. Все смотрели на него в ожидании объяснений. Андрей наконец оторвался от бинокля, и растерянно оглядел присутствующих. Указал рукой куда-то на воду, и сбивчиво попытался объяснить:

- Там… в общем, какой-то мужик на лодке… У него то ли мотор заглох… не знаю в общем. Его там мотает на коренной, а он возится… встаёт… того и гляди перевернётся.

Все направили взгляды на темнеющую реку, и действительно, на воде что-то было. Далёкое и невнятное, очевидно, что лодка, но что на ней происходило, разобрать было невозможно. Андрей протянул Славику бинокль, тот схватил и принялся выискивать среди высоких волн судно. Увидел, и сердце его заскакало, словно бегущий заяц. Там, на воде беспомощно барахталась лодка. Её раскачивало, как скорлупку. В ней человек ковырялся с мотором, пытаясь завести.  Славик узнал в нём сотрудника пристани. Вечно пьяный, худой с коричневой от загара кожей, без одного переднего зуба. Он часто видел его на дебаркадере – тот принимал канаты с теплоходов и помогал крепить суда при швартовке. Он был всегда навеселе, подшучивал над туристами, да отправлял комплименты, сходящим по трапу, девушкам. В силу не особо презентабельного вида, однако, ответной реакции не получал, но это его не смущало и не останавливало, он продолжал сыпать шутками. Теперь, судя по всему, рабочий день его был закончен, и он пытался добраться куда-то. Он и сейчас был пьян – это было видно по его размашистым, неловким движениям, даже с такого расстояния. Не чувствуя опасности, а может – игнорируя её, он периодически вставал, чтобы дёрнуть мотор. В такие моменты, он был особо уязвим, балансируя на ходящей ходуном посудине. Волны захлёстывали борта, и как он до сих пор не свалился, или не перевернул лодку – оставалось загадкой. Было достаточно одного неудачного стечения обстоятельств, одного удара в нужный момент, чтобы случилось несчастье. Вокруг него, словно голодные акулы, ходили волны.

- Там реально беда. Человек терпит бедствие… - Сказал Славик и мозг начал перебирать варианты.

Мать подошла, взяла бинокль, посмотрела:

- Вот же… Такой пьяный отправился куда-то…

Посмотрела и тётя Света:

- Может, запустит сейчас и всё обойдётся?

Но на лицах у всех появилось беспокойство. Единственный его шанс на спасение был в том, что двигатель вдруг оживёт, зарычит и лодка продолжит свой путь, потому что без движения на такой волне спастись было невозможно, будь ты хоть трижды сотрудник дебаркадера.

- Вот бы можно было нашим сообщить, чтобы сматывали удочки и ехали в лагерь – как раз подцепили бы его на обратном пути. – Пространно сказал Андрей, будто от того, что просто надо было что-то сказать.

Бинокль ходил из рук в руки и в глазах всех присутствующих читалась и тревога, и бессилие, и надежда, что всё в конце концов обойдётся. А если нет? Если человек во время очередного рывка окажется за бортом, если прямо вот так и утонет на их глазах, а они продолжат бессильно смотреть в бинокль на это? В следующий раз, когда оптика дошла до Славика, он выбежал с ней на берег и осмотрел пристань. Никого. Ни единой привязанной лодки, а значит просить там помощи – бесполезно.

- Надо бежать в соседний лагерь, может они помогут? – Крикнула мать сверху.
Славик с Андреем помчались со всех ног по мокрому песку. Медлить было никак нельзя, ситуация была непредсказуема. А в голове стучало только: «Пусть заведётся, пусть заведётся…». Добежав до соседей, запыхавшиеся они влетели в лагерь, растревожив собаку, та залилась лаем.

- Вы чего? – вышедший из-под навеса мужик, сперва строго, а потом, узнав пацанов, уже более мягко спросил: - Что стряслось?

За ним вышли и другие. Несколько мужчин с женщинами, из-за которых выглядывали переполошённые дети.

- Там… Человек на воде… - только и смог выдохнуть Славка, а Андрей уже коротко описал обстановку и необходимость помощи.

- Блин, парни, не получится ничего. Мы тут решили мотор перебрать, да вот, не управились – оставили до завтра. Не на ходу. Извиняйте. – С этими словами он махнул рукой в сторону небольшого стола, к которому сбоку был прикреплён двигатель, а рядом на полиэтилене лежали запчасти и инструменты.

Не говоря больше ни слова, пацаны помчались обратно. Женщины уже не стояли у костра, а встревоженно сидели за столом, поочерёдно смотря в бинокль на воду.

- Что там? – издалека крикнул Славик.

- Да всё то же, – отозвалась Тётя Света, - ковыряется, пытается завестись.
Подбежав, Славка выхватил бинокль. Ситуация в самом деле, не изменилась, кроме того, что лодку уже значительно снесло течением, и продолжало нести дальше, всё ближе к фарватеру.

- Ребят, ну остаётся только надеяться и молиться, - попыталась успокоить мать.
Действительно – вариантов было не много, и все они зависели от случая. Либо его мотор вдруг оживёт, во что, лично Славик мало верил, поскольку ясно видел, что бьющиеся о корму волны безнадёжно заливали систему двигателя, с которого был снят защитный колпак. Ждать, что свеча зажигания способна дать искру в таких условиях – бессмысленно. Это было понятно даже ему, далёкому от всяких моторных железок, Славику. Либо, что более вероятно, их отцы скоро должны уже поехать обратно, и либо увидят несчастного, либо приедут сюда и им обязательно всё расскажут, и они отправятся на спасение. Оставалось надеяться, что за это время не произойдёт ничего дурного, однако неспокойное предчувствие не позволяло расслабиться и просто ждать. Каждая минута могла дорого стоить. Потянуло сгоревшими баклажанами, тётя Света метнулась и убрала сковороды с огня. Теперь ужин мало кого уже заботил.

Колючие ветви сосен трепал такой же колючий ветер, поднимавший в воздух горсти сухого песка. Иногда его порывы обжигали щёки, как плетью. Все всматривались в сгущающиеся сумерки, туда, где уже недоступно для невооруженного глаза беспечный, маленький человек, вдребезги пьяный, безрассудно понадеявшийся на свою посудину, посчитавшим себя вдруг обуздавшим все стихии земли, теперь беспомощной щепкой болтался на волнах посередине большой реки.

- Ой! Ой! Он упал! Упал в воду! – внезапно вскрикнула мать, у которой в руках в тот момент был бинокль.

Славик тут же бросился, взял бинокль, и пытаясь что-то высмотреть, слушал пояснения матери:

- Он встал, чтобы мотор дёрнуть. Раз, второй не получилось. А потом, качнуло… да он и сам-то еле на ногах стоит… и он в воду полетел…

Он слышал, как запричитала тётя Света, как ахнула сестра, как шумно засопел Андрей. Славик выискивал лодку в бинокль. Вот она. А вот и он, неловко барахтается рядом, держась рукой за борт. Вот озирается, открывает рот – кричит в пустоту. Ищет спасения. Откуда ему взяться? Спасению-то. В такую погоду, да ещё поздним вечером, встретить лодку – неслыханная удача. Вот пытается подтянуться, залезть в свою посуду. И словно предвосхищая события, словно заглядывая вперёд и на какое-то время получив способность видеть, что произойдёт в следующую секунду, Славик отчётливо, прежде чем увидеть, уже знал, что случится. Человек подтянулся на борту, лодка, в свою очередь наклонилась к нему, и следуя очевидному продолжению – стала лёгкой добычей волны и зачерпнула бортом воду. Залезть не вышло. Человек, объятый паникой и алкоголем, даже не понял, что произошло и продолжил попытки. Лодка, хлебнувшая уже воды, стала значительно ниже, а значит и доступнее для стихии.

- Так нельзя, нельзя же… - процедил Славик сквозь зубы.

Он знал, знал и Андрей, знали все, даже его младшая сестра знала, что нельзя залезать в пустую лодку через борт. Однако, все они были здесь на берегу, и им было легче думать об этом, чем барахтающемуся в воде бедолаге. Он, наверняка десятилетиями жил на реке, и тоже знал об этом, но что творилось в тот момент в его голове, узнать было совершенно невозможно.

- Что там, что там? – засуетились вокруг Славика.

- Лодка тонет... Ещё немного и… всё… - пролепетал тот в ответ.

И в самом деле, после ещё пары безуспешных попыток, борта лодки начерпали уже столько воды, что когда она уйдёт под воду – было уже вопросом времени.
Славик бросил бинокль.

- Андрюх, надо плыть. – Совсем как-то сухо, но решительно сказал он, совсем, как отец, когда говорил: «Сачок!».

- Да-да! – с жаром поддержал тот, - Поплыли! – Это прозвучало так, словно он собирался сказать то же самое.

Они вскочили и бросились на берег к синему ботику, который только недавно выволокли на песок. И прежде, чем, взрослые смогли опомниться – уже сталкивали его в воду.

- Ребята, не дурите! Куда собрались? Это самоубийство же! – кричала мать Андрея устремившись за ними, и Славкина мама тоже бросилась им в след:

- Нет, не смейте! Вы не сможете ничего сделать! Вернитесь сейчас же!

Спорить было некогда. Матерей можно было понять, но предпринимать попытку нужно было незамедлительно. Это заняло считанные секунды – и принятие решения, и осуществление задуманного. Уже с воды, взявшись за вёсла, Славик крикнул на берег:

- Не теряйте нас из виду! Батя приедет – пусть едет за нами!

Изо всех сил налегая на вёсла, Славик примерно наметил направление, где он в последний раз видел лодку, Андрей, расположившись на носу, всматривался в волны, пытаясь рассмотреть место беды. Конечно, с такого расстояния ничего пока было не видно, но они примерно знали, куда плыть. Туда и держали курс. Куда-то примерно чуть дальше фарватера и правее. Так себе ориентировка, но другой пока не было.

- А ведь это и правда, наверное, бесполезно… - Крикнул Андрей, перебивая ветер.

– Нам его не найти.

- Наверное, да… - отозвался Славик, не бросая вёсел.

Через какое-то время они поменялись. Куда они плыли, на что надеялись, к чему приплывут, ни Славик, ни Андрей не знали и не могли знать. Сумеют ли доплыть, пока он ещё жив? Сможет ли он продержаться? Сумеют ли найти его в сумерках? Реально ли это вообще? Не пострадают ли сами? Все эти вопросы возникли уже позже, когда они были в пути. Затея вдруг показалась действительно глупой, и безнадёжной, и непростой, и опасной. Сперва у берега волна была вполне сносной, но чем дальше они уходили, тем глубже становились ямы, тем агрессивнее становились удары о борт. И Славика посетила мысль, а чем, собственно, они отличаются от того человека в воде? Они тоже бросились наперерез реке в непогоду, а лодка их была и меньше, и слабее, чем его. Их поступок так же опрометчив и безрассуден, и с ними не было мудрого взрослого, который мог бы в нужную минуту подсказать, как поступить, лишь два импульсивных четырнадцатилетних подростка, а значит, вполне вероятно, что их могла ждать та же участь? Был ли в этом хоть какой-то смысл? Но и ответ почему-то пришёл так же внезапно, как и вопрос. Смысл был.

Когда он начинал думать о всей этой ситуации, то ему становилось страшно. А когда только действовал, сжимая вёсла, стараясь избежать бортовой волны, то страх уходил, и оставался лишь захватывающий азарт. Но всё равно время от времени, мозг упрямо задавал эту неразлучную пару – вопрос и ответ, которые шли бок о бок. Мысли эти мало успокаивали, и Славик не стал озвучивать Андрею своих сомнений и выводов, тем более что наверняка, в его голове происходило что-то похожее.  Потом Андрей сменил его, и уже Славик всматривался в сумрак, пытаясь не сбиться с курса, высматривая на дальнем берегу ориентиры. Волнение реки проникло и внутрь. Раскачивало уверенность, кренило стремление, как старую мачту. Иной раз от набегающей волны захватывало дух и сердце сжималось, как на каруселях, которые он терпеть не мог.

До места бедствия на глаз было порядка полутора километров. По расчётам по такой погоде, но зато по течению, они могли достичь его минут за тридцать. Это если повезёт приплыть сразу в нужную точку, в противном случае пришлось бы кружить в поисках, а это было совершенно непредсказуемо по времени. Подхлёстывала мысль, что от их действий, от их сил напрямую зависит жизнь другого человека. Зависит не в каком-то образном, метафоричном смысле, а в самом, что ни на есть реальном. Настоящая жизнь! Живого человека! Но, однако эта же мысль была и топором палача, ведь, не сумей они, получается, что и вина за смерть тоже ляжет на них. За самую настоящую смерть. Беспечно столкнув ботик в воду, сами того не осознавая, они подписали контракт с совестью, взвалили на себя ответственность, которая вполне могла оказаться им не по зубам. Они стремглав покинули зрительный зал и выперлись на сцену, стали непосредственными участниками пьесы с неизвестным концом, и теперь от них тоже зависел исход этой истории. Славику подумалось – как там сейчас их матери? Ведь волнуются, нервничают, глядя в бинокль, как их дети борются с волнами, сестрёнка, может, плачет. Очень хотелось, чтобы они верили в то, что у них всё получится, что у пьесы будет счастливый финал. Ведь когда на берегу кто-то верит в тебя, то и сил у тебя становится больше. А порой достаточно лишь верить, что кто-то верит в тебя.

Он увидел их, когда в очередной раз пришла его очередь грести. Они уже были в полукилометре от берега, когда женщины выбежали на пляж, махали им руками, что-то крича. Конечно, услышать, что именно было невозможно – ветер моментально подхватывал их крики и разбрасывал по побережью. Что они хотят? Чтобы вернулись? Но поворачивать ребята не собирались. Может быть, они завидели катер отца? Рассуждать об этом не было времени. Руки зудели от напряжения, и надо было постоянно смотреть по сторонам, лавируя среди холмов воды. Он даже не придал какого-то особого значению этому, просто отметил их небольшие фигурки на удаляющемся берегу. Очередная волна опасно ударила в борт, и Славка едва не выпустил весла. Коротко обернулся на друга – удержался ли? Не упал? Тот, вцепившись в нос лодки, как кот, словно и не замечал качки, аккуратно приподнимаясь, пружиня на ногах, высматривая вдали горе-лодочника. «Молодец! - подумал Славик, - вот это я понимаю, друг. Не отговаривал, не сомневался».
Наверное, будь у них в тот момент, когда они рванули сталкивать лодку, хотя бы пара минут на раздумья, возможно, рациональные доводы взяли бы верх, и они остались бы на берегу, пусть напряжёнными, но всё же – зрителями. Но то был импульс. Какой-то глупый, животный импульс. Славик ещё раз бросил взгляд на суетящиеся в тающем дне далёкие фигуры. «Вот вернёмся, тогда и выясним, чего они хотели…» - решил для себя он.

***

- Они нас не слышат. – Удручённо, со слезами на глазах признала тётя Света. – Они может и не смотрят даже в нашу сторону…. Вот ведь несчастье!

Мать предприняла последнюю попытку. Уже сорванным голосом, она прокричала вслед удаляющейся лодке:

- Слава! Баржа! Баржа идёт!

Сестренка, действительно, плакала.

***

Отец аккуратно сматывал снасть. Здесь между дальними островами было тихо, и только беснующиеся верхушки осин сообщали о шторме на большой воде. Улов, как и ожидалось, был неплохим – три щуки и небольшой судачок. Причём одна из щук – килограмма на полтора, а остальные две – вполне солидные особи не меньше пяти кило каждая.

- Юр, давай двигать. Темно почти. Да и волна там похоже, нешуточная.

Дядя Юра согласно кивнул, вытаскивая из воды блесну.

- Попробовал вот эту – модную, - сказал он, поднимая снасть, - да что-то бестолковая какая-то. Ни разу не взяла. А ловчую свою оборвал, - добавил он с досадой.

- Тут не предугадаешь. – Спокойно ответил отец. – Иной раз купишь в магазине – аж сияет вся, и пёрышки яркие накрутят, и бусины, и гремелки какие-то, а сколько не кидай – не берёт. Хоть тресни! А иной раз – ручку от ложки спилишь, крючок приладишь и рыба на неё идёт, как дурная. А бывает – наоборот….

- Рыба, у неё тоже настроение разное бывает, - подтвердил дядя Юра. – Давай я перекурю и поедем.

- Кури. Я пока якорь подниму.

Дядя Юра закурил. Отец вытащил из воды садок. Взвесил в руке:

- Слушай, ну прям отлично. Не зря прокатались.

Дядя Юра снова довольно покивал, слегка щурясь от горького дыма.

- Да… А вот блесну жалко. Ловчая была, из любимых.

- Ну наживёшь ещё, сколько их тут на дне блёсен этих по корягам оставлено… - Сказал отец, кладя садок с рыбой в кормовой отсек, предварительно затянув горлышко, и накрыв сверху брезентовым пологом. Затем достал из бардачка мыльницу и тщательно отмыл руки.

- Это точно… - Протянул дядя Юра.

Отец не спеша поднял поочерёдно оба мотора, очистил винты от водорослей.

- Я думаю завтра, если погода позволит – на ботике выйти и на кольцо встать с кормушкой, на леща. Здесь на коренной, должен хороший лещ водиться. – сообщил Юра, докуривая.

- А у тебя снасти есть?

- Да. Всё привёз с собой. Да я в общем-то каждый год их вожу, а что-то никак не опробую.

- Я по детству только на кольцо удил, с отцом ещё. Но знаешь, как-то не прикипел к такой ловле. А вот спиннинг покидать – это моё. – Ответил отец.

Дядя Юра затушил в воде окурок и положил его в пустую сигаретную пачку.

- Поехали. А то, заждались, поди. Да и поужинать пора бы.

- Поехали, - согласился отец.

- Ты иди сразу за руль, а я моторы дёрну.

Двигатели завелись легко – с нескольких рывков. Лодка на тихом ходу начала движение по протокам. Темнота не была помехой – и отец и дядя Юра отлично знали дорогу и ориентировались по силуэтам леса на фоне не успевшего ещё окончательно потемнеть неба. Единственную опасность представляли островки водорослей, которые не так-то легко было заметить на тёмной воде, но их расположение тоже было уже изучено за многократные поездки. Потому в протоках они не спешили – ювелирно объезжая траву. Обогнув остров, они столкнулись с настоящей шквальной непогодой, о которой могли только догадываться, рыбача в затишье.
 
- Ох ты ж, - выдохнул дядя Юра.

- Да, разыгралось, - спокойно ответил отец.

- Как насчёт по сто грамм в лагере? – Улыбнулся Юра.

- С горячим-то ужином! Милое дело! – согласился отец, поджал губы и надавил на рычаг газа.

***

Славик всё так же ожесточённо налегал на вёсла. Несмотря на то, что они с Андреем менялись, чтобы экономить силы, интенсивность была столь высока, что в руках накапливалось напряжение, не успевающее полностью остыть во время их чередования. Они уже достигли фарватера, большая часть пути была позади, и шансы разглядеть потерпевшего уже не равнялись нулю. Уж лодку-то точно должно быть видно… если конечно… она всё ещё была на поверхности.

- Не видать? – Крикнул Славик через плечо Андрею.

- Ни фига! - Отозвался тот. – У меня в глазах уже мельтешит всё, да и темнота эта…

- Давай меняться! – предложил Славик.

- Давай! У тебя хоть руки отдохнут, у меня – глаза! – Крикнул в ответ Андрей.
Ребята были насквозь мокрые от летящих в лодку брызг. В обуви неприятно хлюпало. Пропитанная водой вечерняя одежда, как чешуя облепляла тело. Должно было быть холодно. Но холодно не было. Нервы и физические усилия грели не хуже тёплой ванны. Славик посмотрел на дно лодки – там плескалась вода. Он оценил масштабы бедствия – терпимо. «Надо смотрящему параллельно отчерпывать воду, тогда дотянем» - подумалось ему. Андрей перебрался с носа на центральную лавку, где сидел Славик, чтобы перехватить вёсла, а Славка после этого должен был рокироваться на нос.

И в тот момент, когда они оказались рядом, как-то так вышло, что они одновременно посмотрели в одну сторону – вдаль, вверх по реке. И тут же мир словно остановился. Замер, как фотография. Стал статичным и тихим, как каменная статуя в заброшенном пионерском лагере. Исчезли звуки надрывающегося ветра, исчезли толчки волн, брызги уже не летели в лодку, не пропитывали их одежду, растаяло напряжение в руках, растворились сомнения и чувства, и лодку уже не качало. Как подброшенный мячик летит вверх, и потом начинает движение в обратную сторону. Но в этом кажущемся непрерывном полёте, есть точка, доля секунды, когда мяч останавливается. На самом верху, прежде чем начать падать, он застывает на месте. Так же и мир в эту секунду. Это был миг, когда мозг вдруг отказался воспринимать происходящее. Всего лишь миг. Ничего похожего на то, чтобы «вся жизнь пронеслась перед глазами», но «секунда, показавшаяся вечностью» – это в самую точку.

- Бляяя… - услышал Славик над самым ухом оторопевший голос Андрея.

Если эту сцену взялся бы изобразить художник, наверняка вышло бы красиво, жутко и впечатляюще, до мурашек. Почти ночное, но на горизонте ещё розоватое небо, непроницаемая чернь воды, контур леса на дальнем берегу, хаотичные, крупные мазки волн, с белеющими, вспененными шапками, огромная река, без начала и конца. Чуть левее центра композиции гигантская гора, возвышающаяся над водой, как воспрявший от спячки Титан – почти не видимый на фоне ночи, но тем более величественный и устрашающий, с небольшими слепыми фонарями невидящих глаз. Массивная, грузовая баржа. Она движется, как и положено Титану – не разбирая дороги, не глядя под ноги, как История. И прямо на её пути – единственное цветное и относительно светлое пятно, почти незаметное на фоне общего мрака – маленький, беспомощный ботик.

Ни Славик, ни Андрей не замечали её до этого момента, они были без оглядки увлечены погоней за смертью, чтобы попытаться отобрать у неё добычу. Их нервы, глаза и мышцы не могли вместить больше информации, их сознание смотрело через трубу в определённом направлении.  Баржа появилась бесшумно, словно внезапно материализовалась, или поднялась из воды в опасной близости, подобно инопланетному пришельцу из фантастической книги Уэллса. Эта махина двигалась прямо на них.

Когда раньше Славик смотрел на баржи с берега, они казались ему очень медлительными и неповоротливыми. Да, они выглядели крупнее теплоходов, но в силу своей неторопливости и невзрачности были всегда менее интересны. Иной раз проходил не один час, прежде чем появившаяся из-за поворота реки баржа преодолеет видимый участок и скроется из вида. Но сейчас, глядя снизу-вверх на это доисторическое животное, было ясно, что медлительность на расстоянии всегда обманчива. Безэмоционально и равнодушно, словно многоквартирный дом, судно стремительно приближалось. Размеренно и неуклонно, без какой-либо возможности остановиться. И так же, как самый миролюбивый, травоядный динозавр, эта баржа не собиралась сожрать их. Она попросту их не заметит и растопчет, как муравья.
Миг оцепенения прошёл, как и любой другой миг.

В руки вернулась усталость, а в сердце – страх. Одежда вновь стала мокрой и ночь наполнилась ветром. И так же, как тогда, на берегу они не раздумывали, что делать. Подчиняясь некоему наитию, не сговариваясь ни о чём Андрей вцепился обеими руками в правое весло, а Славик в левое. Налегли. Вёсла предупреждающе затрещали. Лодка нырнула носом в волну, но ещё один рывок вёсел вернул её на гребень. Сейчас уже было не до осторожности, хотя опасность бортового удара никуда не делась, но казалась, блёкла перед большей опасностью. Нужно было любыми силами покинуть траекторию движения баржи, и желательно на некоторое, хотя бы минимально-безопасное расстояние. Они гребли, как ужаленные, сплёвывая воду. Работали синхронно, словно между ними был установлен некий механизм, делающий их движения зеркально-симметричными. Смерть уже не казалась предполагаемой. Она двигалась прямо на них чёрной тушей. И сейчас от их действий зависела уже не чья-то, а их собственная жизнь. И если раньше казалось, что они прилагали все усилия, сосредотачивали все чувства и эмоции, то сейчас это оказалось ложью. У организма ещё были резервные ресурсы, которые сейчас пускались в ход.  Именно в этот момент не осталось никаких других мыслей, кроме как выжить. Никаких прочих чувств. Только бы суметь пролезть в замочную скважину бытия, и выйти уже с той стороны, в мире, где снова будут и чувства, и эмоции, и шансы на спасение чужого человека.

Вообще, если беспристрастно смотреть со стороны - это продолжалось не долго. Возможно, примерно столько же, сколько читатель потратил на чтение этого эпизода. Но для них, проживающих каждую отдельную секунду, время тянулось прилипшей к подошве жвачкой. Они чуть не лопнули от натуги, но смогли сдвинуться с курса, и баржа пробрела мимо. Как и предполагалось – никто с судна их не заметил. Никто не выбежал на палубу и не попытался помочь, не объявил тревоги, не бросил им канат, не остановился. Баржа прошла мимо, оставив за бортом качающийся на волнах ботик. Славик смотрел, как нависает над ними её чёрное тело. Она была совсем рядом. Не настолько, чтобы коснуться рукой, но если бросить камень, то он бы глухо ударился о её корпус. Огромные борта, с ржавыми подтёками, устремлялись в самое небо, так, что было видно только их. Один её якорь, висящий в носовой части, и тот поражал воображение своими размерами и был в несколько раз больше их лодчонки. Судно прокряхтело мимо них, и с такого расстояния уже было слышно громкое, недовольное ворчание её моторного отсека. Их лишь откинуло, пару раз крутанув носовой волной, но ребята не бросили вёсел и выровняли бот.

- Пронесло… - выдохнул Славик.

Андрей лишь закрыл глаза и несколько раз покивал головой. И если бы кто-то спросил – что они чувствовали в тот момент, и один и второй в один голос бы ответили:

- Ничего….

***

Осознав, что на берегу больше делать нечего, и кричать бессмысленно, женщины вернулись в лагерь, к тому же обзор с пригорка был куда обширнее. Им ничего другого не оставалось, кроме как наблюдать за происходящим, что было сложнее с каждой темнеющей минутой, да ждать мужей. Ну и надеяться, конечно. Мать Славика накапала себе каких-то сердечных капель и выпила пару таблеток Но-шпы. Тётя Света ограничилась сердечным. Отсюда, с берега было совершенно непонятно, находится ли баржа с ботиком на одной линии, или же ребята в относительной безопасности. Они просто смотрели, как приближается огромная гора к синему, незначительному штриху, и с замиранием сердца считали секунды. Время для них тоже текло медленно. Даже очень медленно. Сейчас уже даже в бинокль было не разобрать, что творится в самой лодке, лишь неясные её очертания поднимались и опускались на сатанеющих волнах. Расстояние сокращалось, и вместе с ним сокращалось сердце, всё чаще и чаще, быстрее и быстрее.

- Я не могу на это смотреть, - дрожащим голосом произнесла мама Славика.
Тётя Света обняла её, всхлипывающую, сидящую на деревянной, сделанной в первый день приезда, лавке.

- Они обязательно справятся! – То ли действительно веря в свои слова, а то ли чисто для поддержки сказала Света. – А мы их ещё за сгущёнку отчитали! Вот вернутся, пусть хоть всю забирают…

Её глаза тоже были на мокром месте, она старалась держать себя в руках, но порой и из неё вырывались всхлипы и причитания.

Сестра сидела ни жива, ни мертва, с опухшими, испуганными глазами. Она уже не плакала, лишь с тревогой смотрела на отчаявшихся взрослых. Она понимала, что им страшно, и от этого становилось страшно и ей самой, потому что если взрослый боится, то и ребёнок неизбежно боится тоже.

Когда баржа достигла ботика, заслонив его своим телом, повисла неизвестность. Стало очевидно лишь одно. Один из вероятных исходов, в котором мальчики ещё не успели достичь фарватера, лопнул, как надувной шарик. Оставалось лишь два – либо они успели проскочить, либо не успели. И на каждый из этих вариантов приходилась пугающая цифра вероятности в пятьдесят процентов.

Они нервно и суетливо смотрели в темноту, когда баржа уже миновала то место, где они видели лодку в последний раз. Но сколько попеременно не вглядывались в окуляры, ничего не могли рассмотреть. И когда отчаяние и безнадёга внутри уже подкатывали истерикой к горлу, когда уже готова была рухнуть стена, сдерживающая панические слёзы, вместо этого вдруг пришло облегчение.

- Они живы, живы! Я их вижу! – С ликованием воскликнула сестра и указала рукой на реку.

Вдали раздался шум приближающегося катера.

***

Мужики пересекли реку не то, чтобы легко, но без особых приключений. Не смотря на разгулявшуюся непогоду, они шли уверенно, маневрируя между глубокими колеями волн. Уворачиваясь от бортовых, они пару раз нырнули носом в реку, отчего через стекло их накрыло словно ливнем, холодной водой. Хотя днём было весьма жарко, налетевшие ветра дули на реку, словно на блюдечко с чаем, отчего к ночи она была уже совершенно остывшей. Несколько раз, подскочив на одной волне, они жёстко опускались на соседнюю, и в такие моменты отец скрипел зубами и морщился, поскольку знал, что подобные удары могут разбить даже клёпаную, алюминиевую лодку. В основном же он успевал сбросить газ в таких ситуациях и удара не происходило – лодка мягко погружалась дном в волну, как в пуховую перину. После этого снова газ, снова сброс, опять и опять – и так всю дорогу.

Поперёк их направления шла баржа. Пришлось немного сменить курс и обогнуть её с кормы – привычное дело, даже скорее жёсткое правило – не пересекать реку перед большими судами. Обходя её сзади, и глядя вслед удаляющейся громадине, отец вдруг подумал: «Хорошо, что пацанов сегодня не взяли. Для них, конечно, это романтика – так по волнам попрыгать, но всё же…». Но всё же ему была куда спокойнее вести лодку по такой погоде, когда в ней не было детей.

Всю дорогу шли молча. И уже приближаясь к берегу, дядя Юра сказал:

- Эх, ну и потрясло. Весь зад отбил.

Отец только улыбнулся:

- Эх ты, моряк! Считай доехали, можно выдохнуть.

- Смотри-ка – встречают нас как радостно! – Приподнялся Юра.

Было видно, как несколько фигур с берега интенсивно машут им фонарями.

- Соскучились, наверное. – Засмеялся отец, - А может, наоборот, сейчас получим на орехи, за то, что поволноваться заставили. И ужин, наверное, совсем остыл уже.

- Ну припозднились, согласен. – Сказал дядя Юра, протирая мокрые очки, - Но у нас есть веское оправдание. – Он махнул рукой в сторону кормы, где под брезентом лежала затихшая уже рыба.

Отец вдруг нахмурился:

- Кричат вроде что-то.

Юра полностью выпрямился и всмотрелся в берег.

- Ничего не пойму. А где ботик?

***

- Слав, я что-то вижу! – крикнул Андрей, трогая его за плечо.

Славик обернулся, но естественно, не смог ничего сходу рассмотреть, хотя и проследил взглядом по направлению протянутой руки.

- Не вижу. Что там?

- Не уверен, что именно. Но что-то есть. – быстро проговорил Андрей.

- Ну это – не лодка?

- Точно не лодка. Что-то небольшое. Непонятно пока, мелькает в волнах. Темно, блин.

Славик развернулся сильнее, не отпуская вёсел и всмотрелся ещё раз. Безрезультатно.

- Далеко?

- Да не очень. Метров сто, наверное.

- Ну давай посмотрим. Командуй тогда. – сказал Слава и налёг на вёсла.

- В целом правильно идём, чуть правее возьми только. – Скорректировал Андрей.

Через несколько минут, обернувшись в очередной раз, Славик тоже увидел что-то мелькнувшее на волнах невдалеке. Это что-то было гораздо меньше, чем лодка, но больше головы держащегося на воде человека.

- Я тоже увидел. – Сообщил он Андрею. – Странное что-то.

- Ага.

Это не было похоже на человека, а казалось каким-то объёмным предметом, типа пустой пластиковой канистры, которую могло унести ветром с берега, либо с другого судна. Но так как других ориентиров в поле зрения не наблюдалось, они держали путь именно туда. Вообще на реке часто случались находки. Неоднократно, путешествуя на катере им удавалось выловить, например, арбуз. Уж как они попадали в реку, было загадкой, но это всегда был сюрприз и обед или ужин приобретали праздничный оттенок. Попадались детские игрушки, мячи, спасательные круги, какие-то снасти на больших пенопластовых поплавках, которые когда-то были сорваны ветром и теперь бесхозно путешествовали по реке. А уж сколько всякого добра уходило на дно, об этом и предположить было затруднительно. Поэтому, было вполне вероятно, что предмет, пусть и габаритный – это кем-то потерянная, или выброшенная вещь.

- Пусть это будет он. – процедил сквозь зубы Андрей.

- И пусть он будет живой, - добавил Славик.

Они приближались, и волны скрывали странный объект всё реже, он теперь уже был почти постоянно виден, но по-прежнему оставался загадкой. Вдруг предмет начал менять форму, от него что-то светлое протянулось вверх, сперва замерло, и потом закачалось в разные стороны. Почти тут же ветер донёс до них невнятные звуки, похожие на хрипение. На воде было по-прежнему шумно от ветра и волн, но шум этот стал уже привычным фоновым гулом и когда в него добавились какие-то неожиданные призвуки, пацаны сразу услышали это.

- Это он! – возликовал Андрей. – Он рукой машет! Видит нас!

И потом крикнул со всей мочи в направлении человека:

- Видим тебя! Идём на помощь! Держись!

Андрей снова подсел к Славику и взялся за весло. Тот не мог прийти в себя от восторга – неужели они правда смогли? Неужели нашли его? Неужели вся эта затея не стала холостым выстрелом, а имела действительный смысл? И смысл – он стоит в начале пути или в конце? Или это два разных смысла? И какой из них важнее – тот, что толкает к действию, или тот, что подводит итог? Славику показалось логичным считать, что у каждого действия – два смысла. Смысл открывающий дверь, и смысл – закрывающий. И когда исход дела можно спрогнозировать, то смыслы эти совпадают. А когда кидаешься в неизвестность – то вполне могут оказаться разными, и то, что имело смысл в начале пути, могло стать совершенно бессмысленным в конце. Какие-то бесполезные, но весёлые мысли вдруг закружились в его голове, и наблюдая за ними, он не мог сдержать улыбку. Коктейль из радости за человека и гордости за них с Андреем пьянил, хотя руки уже отнимались. Ему вдруг представилось, как встретят их на берегу, вспомнилось, как совсем недавно он не знал, чем занять этот вечер, и как однажды на перемене в школе съездил задиравшему его Головину в глаз, как разбил сосулькой стекло в столовой, и как потом всю вину списали на двоечников, а он пришёл к завучу и признался, и ничего ему за это не было. Много мыслей, пёстрых, не связанных. Только об обратной дороге не возникло ни одной.

- Сейчас вытащим его, и посадим на вёсла – пусть гребёт. – Отдуваясь пробубнил Андрей.

И лишь, когда подошли совсем близко, картина стала ясна. И картина эта мгновенно рассказала ребятам о том, что произошло. Хотя сами они свидетелями не были, но разматывая клубок от увиденного, могли с лёгкостью воспроизвести всю историю.
Над водой возвышалась голова человека. Голова эта, с прилипшими ко лбу волосами, круглыми и бешеными то ли от страха, то и от алкоголя глазами смотрела в их сторону. Рот то поднимался над поверхностью, то погружался, отчего постоянно сплёвывал воду, а губы беспрерывно и крупно дрожали. Одной рукой он продолжал им махать, хотя и было очевидно, что его заметили. Он не прекращал своего занятия, словно, не веря в реальность происходящего, и пытаясь убедиться, что всё происходит на самом деле. Второй рукой он держался за непонятный, треугольный, вытянутый предмет, который и спасал его до этого момента. Этим предметом оказался плоский нос его лодки. Сама же она, как и следовало ожидать, нахлебавшись воды от его попыток забраться, стала для волн лёгкой добычей и им уже не составило труда потопить её. Она, увлекаемая довольно тяжёлым мотором пошла на дно, но воздух в носовом отсеке помешал утонуть ей окончательно, сработав, как надувной жилет. И теперь этот нос его плоскодонки торчал из воды, подобно верхушке айсберга, в то время, как остальное её тело безжизненно болталось внизу, под водой, вертикально, как повешенный каторжник, раскачиваемый течением, словно ветром.

- Бля, пацаны… - услышали они его негромкий, охрипший голос.

Эту фразу он повторял бесконечное число раз, и это звучало до смешного нелепо. Складывалось впечатление, что недавно ему явился бог и сообщил, что весь смысл его жизни – сказать одну-единственную фразу двум ангелам, что придут спасти его, и вот теперь он усердно исполнял его волю.

Славик передал весло Андрею и пересел на корму, готовясь втащить бедолагу в лодку. Однако, стоило им приблизиться на расстояние вытянутой руки, и Андрей ещё не успел развернуться кормой, как тот вцепился пальцами в борт, как зубами, и предпринял судорожную попытку залезть. Ботик опасно накренился. Славик с испуга отвесил подзатыльник несчастному и прокричал.

- Ты чего творишь! Свою лодку уже потопил! Хочешь и нас теперь угробить!? Ещё раз так сделаешь, я тебе веслом перехвачу!

Человек словно немного пришёл в себя от звонкой оплеухи и замер, умоляюще глядя на Славика снизу.

- С кормы залезай! Помогу.

Тот, не разжимая пальцев, послушно перебирая руками по борту добрался до кормы. Славик подал ему руку, и стал тащить. Он был тяжёлым в намокшей одежде. Андрей на короткое время оставил вёсла и помог Славику. Когда наконец, удалось втащить его в лодку, тот растёкся по днищу.

- Бля, пацаны… - прохрипел он.

Подростки осмотрели улов. Знакомый работник дебаркадера выглядел жалко, как мокрая мышь. Он был босиком, в штанах и футболке. Другой одежды на нем не было. Обхватив руками плечи, он непрерывно трясся от холода, время от времени по его телу пробегала волна передёргивания. Он смотрел в одну точку, и губы его беззвучно двигались, словно в молитве. Весь его вид говорил, что он побывал на зубах смерти, и теперь пока толком не осознаёт – удалось ли ускользнуть, или он по-прежнему там. Сажать его за вёсла в таком состоянии было и бессмысленно, и бесчеловечно. Мальчики переглянулись и одновременно вздохнули.

- Ну что ж. Пора назад. – Сказал Славка, разминая деревянные руки.

- Э-э-э, пацаны, - Встрепенулся вдруг спасённый, - погодите!

Те вопросительно уставились на него.

- Лодку… Её надо привязать… С собой взять… Нельзя тут бросить…

- Ты с ума сошёл? – запротестовал Андрей. – Как мы её возьмём? Она под водой же целиком! Это как якорь бросить и грести с ним. Мы не потянем!

- Бля, пацаны, полюбому надо. Мне брат голову оторвёт, если оставлю. Его лодка…. Там мотор….

- И думать нечего, не возьмём, - отрезал Славик.

- Бля, пацаны, нельзя так…. Надо попробовать хотя бы… Я для вас потом что хотите сделаю… Будьте людьми, пацаны.

Славик с Андреем снова переглянулись. Им показалось, что всё происходит как-то неправильно, как не должно происходить в подобных обстоятельствах.

- Мы жизнь тебе спасли! Понимаешь – жизнь! Что ты за лодку свою хватаешься? Нас течняком уже снесло хрен знает куда! Не доберёмся мы с ней.

- Да что мне жизнь, если меня брат потом пристрелит? Вы его не знаете! Если выбирать, я лучше здесь, сам потону. Бля буду, пацаны, если не возьмёте лодку, я за борт прыгну. Не берите грех на душу!

Славик устало смотрел на Андрея:

- Что думаешь?

- Затея бестолковая, хотя попробовать, конечно, можно. – ответил он.

Славик вздохнул:

- Давайте пробовать…

Они снова вернулись и кое-как выудили болтающийся в воде кусок веревки, идущий от носа утонувшей лодки, к которой по-видимому раньше крепился якорь. Привязали к корме.

- Бля, пацаны! От души! – С жаром благодарности, насколько позволяли дрожащие губы, пролепетал спасённый лодочник. И тут же внезапно вскочил:

- Давайте, я помогу, говорите, что делать!

Эта нелепая выходка снова чуть не привела к беде. И без того шаткая на волне лодка чуть не перевернулась. Андрей с гневом рванул его за футболку вниз, та затрещала.

- Ну-ка сел! - Гаркнул на него Славик. - Ещё раз встанешь, отправишься за борт, вместе с лодкой, как и хотел!

- Всё, всё, пацаны, я понял. – Он смиренно сел на корме. И запричитал: бля, пацаны…. Если б не вы… никто ж не приехал… баржа… мимо прошла… ну… они же… видели… стопудово видели… но… мимо… а вы… вообще… откуда взялись… да ещё и на вёслах… поллитровка там ещё осталась… в лодке… под сланью…

Было похоже, что он уснул и бредит. Дрожащими руками, словно в забытьи он обшарил карманы штанов и достал пачку сигарет, открыл, размочалив размокшую крышку, потянул за фильтр, но смог вытащить только его – сигареты превратились в месиво. Вставил в рот, да так и замер.

Ребята гребли, но чувствовали, что не сдвигаются с места. Точнее, они двигались, но по течению, в противоположную лагерю сторону. Утопленная лодка, привязанная к корме, работала как подводный парус. Славик пытался сориентироваться, но в темноте уже не мог. Их очевидно сильно снесло, но насколько сильно – оставалось загадкой. Работая вёслами и одновременно осознавая тщетность их усилий, и Славик и Андрей понимали – цель недостижима. Они итак уже были на пределе сил, измотанные непогодой и нагрузкой, даже пройти обратный путь в тех же условиях представлялось сомнительным, а если учесть, что неимоверно увеличился вес, и неизвестно насколько – расстояние, то шансы не радовали. А ветер и течение несли их всё дальше и дальше от конечной цели. Выбора не оставалось – надо было срезать привязанную лодку. Стоило признать - они попробовали, но потерпели неудачу, и теперь необходимо было чем-то жертвовать, чтобы увеличить шансы добраться до дома.

И когда Славик уже готов был достать из кармана складной нож, тот самый, которым вырезал совсем недавно зайца, перебраться на корму и избавиться от балласта, он вдруг увидел над водой три маленьких, тусклых, еле заметных светлячка. Они образовывали ровный треугольник. Сверху – белый, и в нижних вершинах – красный и зелёный. Это были бортовые огни отцовского катера. Над ними, над этими разноцветными огоньками, в разные стороны шарил более яркий огонь – это дядя Юра светил фонарём вокруг лодки, выискивая подростков. Славик толкнул Андрея локтем и когда тот обернулся на него, молча кивнул в их сторону. Андрей, устало выдохнул:

- Ура…

Потом они, не вставая, начали махать руками и что-то кричать, совсем как потерпевший, когда заметил их. Они продолжали это делать до тех пор, пока луч не остановился на них, не зафиксировался. Катер прибавил газу в их сторону. Увидев неожиданное спасение, лодочник тоже махал руками и хрипел, хотя и выходило вяло. Моторное судно наконец приблизилось, и сбросив ход, пришвартовалось. Отцы со строгой радостью смотрели на сыновей. Сыновья смотрели на отцов с радостью облегчения.

- Ну вы даёте, ребят. – Только и сказал отец. – Глупость, конечно, сделали, но… всё равно молодцы!

Потом помогли всем перебраться в катер и привязали к корме опустевший ботик.

- Там не всё так просто. – Сказал Славик, - там ещё одна лодка, её лучше отдельно привязать. Одна веревка не выдержит обе.

- Ещё лодка? - С удивлением сказал дядя Юра и посветив фонарём, ничего не увидел. – В каком смысле?

- Ну она там, под водой в общем.

И отец, и Юра были немало удивлены:

- Ничего себе! И вы собирались с таким грузом коренную пересекать? Да вас в Астрахань скорее бы принесло, чем вы на вёслах её бы до берега дотащили.

- Да мы уж поняли, - ответил Андрей. – Хотели резать уже, а тут вы как раз.

- Бля, пацаны… - вставил своё слово лодочник. – Лодку надо забрать… нельзя оставить.

- Да заберём мы твою лодку, успокойся! – Сердито ответил ему отец.
После некоторых манипуляций обе лодки были закреплены прочными верёвками к корме катера.

- Так, дружище, - сказал дядя Юра лодочнику, строго глядя на него поверх очков, - ты там аккуратнее на корме, смотри рыбу нам не подави!

- Шеф, всё, всё. Будет сделано, - ответил тот и послушно поджал ноги.

- Ладно, помчали. – Скомандовал отец. - Сейчас главное реку пересечь с таким грузом. Доберемся до берега, а там придётся всех высадить, пройдётесь, а я уже тогда налегке её к дебаркадеру отбуксирую. Снесло вас прилично – на пару километров.

На обратном пути, когда Славиком овладело блаженное спокойствие, и мышечное напряжение начало отступать, он вдруг понял, что промёрз. Переодеться пока было не во что, даже накинуть на плечи ничего сухого не нашлось. Андрюха тоже стучал зубами, как и сидящий на корме бедолага. Но терпеть оставалось совсем немного. Когда конец пути уже становится виден, как бы ты не устал, это всегда наполняет новыми силами, новым терпением.

- Славк, мы человека спасли. – Пихнул его локтем Андрей.

- Угу… - буркнул Слава. – А как думаешь… с баржи правда видели?

- Да вряд ли. Наверняка бы среагировали тогда. Ну или каких-нибудь спасателей по рации вызвали. Думаю, что не видели.

- А помнишь, как мы в бинокль на него смотрели, и говорили: «Дурак», «Нельзя так…»?

- Конечно.

- Интересно, если за нами кто-то вот так же наблюдал, сколько с его точки зрения мы сами глупостей наделали?

- Это каких это?

- Ну, например, баржу не заметили. Лодку привязали к себе затонувшую. Блин, да мы даже фонаря с собой не взяли.

- Верно. Но с берега рассуждать всегда легче.

- Это точно. Да и вообще рассуждать легче, - Славик пошевелил кистью. – Руки совсем не слушаются.

- Такая же фигня, - Согласился Андрей.

Даже двухмоторный катер, гружёный пятью людьми в салоне и с привязанными сзади лодками справлялся с трудом, потому они двигались не особо быстро, почти как та грузовая баржа, но в итоге достигли спасительного берега.

- Ветер стихает что ли? Тут кажется совсем тихо. – Заметил Андрей.

- Нет, не стихает, просто направление поменял, теперь дует из-за Острова, поэтому так и кажется, - ответил ему Дядя Юра.

- Давайте ботик тоже отвяжем. – Предложил Славик. – Андрюха с дядей Юрой и… - он запнулся. Познакомиться со спасённым до сих пор возможности не представилось. – В общем, они втроём по берегу, ты лодку отвезёшь к пристани, а я на ботике на вёслах дойду. Чего ты будешь две лодки таскать? И тяжелее, да и неудобно.

- А ты догребёшь? – Усомнился отец. – Расстояние до лагеря приличное. Километра два точно. Да и против течения.

- Я не спеша вдоль берега. Тут уже бояться нечего, вода совсем тихая.

- Ну смотри сам.

Так и поступили. Когда пеших высадили, Андрей повернулся и устало махнул Славику рукой. Тот тоже махнул, и компания не спеша зашагала по ночному песку. Отцовский катер зарычал и вскоре тоже скрылся за кулисой ночи. Славик остался один в слегка покачивающейся лодке, наедине с водой и ветром, который уже не рвал и не представлял опасности. В общем-то он именно этого и хотел – побыть сейчас в одиночестве. Он знал, что в лагере по возвращению начнутся всяческие расспросы, и куча эмоций, может даже слёзы, а ему не хотелось совершенно этой радостной суеты, да и рассказывать не хотелось. Пусть Андрей примет этот удар на себя. Пусть расскажет во всех красках, как всё было, пусть выслушает, как волновались за них на берегу, а уж он, Славик, потихоньку доберётся, когда всё поуляжется. А сейчас эта условная тишина, в которой, конечно, были и шум ветра, и плеск воды, и далёкое ухание совы, была самым дорогим подарком после напряжённых часов. Он не спешил. Посидел немного, закрыв глаза, у берега. А когда, наконец, решительно взялся за вёсла – то вдруг отдёрнул руки. Осмотрел. Ладони были покрыты волдырями мозолей. Он стянул рукава олимпийки, и снова взялся. Стало очевидно легче.

Грёб не спеша, наклоняясь вперёд, погружая вёсла в воду, и потом отклоняясь назад, отталкивал лодку. Так основная нагрузка приходилась на мышцы спины. И отец, и дядя Юра на протяжении всех этих лет учили их с Андреем правильно грести. Новичок всегда гребёт руками, отчего они довольно быстро выходят из строя. Они ни за что не проделали бы такой путь таким методом. Поэтому можно было смело сказать, что прошлые уроки не прошли даром.

Здесь вдоль берега до него доносился смолистый запах хвои. Так пахло спокойствие. Окрестность была незнакомой. Похоже, Славик с Андреем никогда не забредали так далеко, а если и забредали, то достаточно давно.

Славик работал вёслами автоматически. Мысли его были совсем далеко. Ему вспомнилось, как с неделю назад, мужики с самого утра уехали на затяжную рыбалку. Они хотели исследовать какие-то новые места. Ребята тоже просились, но их не взяли, потому что провести на открытом солнце, не сходя с лодки часов восемь – это и утомительно, и скучно. Но предложили альтернативу – взять с собой этот ботик, удочки, червей, и высадить ребят в небольших протоках, где и рыбалка была отличной, и в любой момент, как наскучит можно было ткнуться в берег, и побродить, размяться, перекусить, да и просто – подремать в тени. А на обратном пути – забрать их домой. Предложение было романтичным. Остаться в дальних заводях, исследовать их, быть предоставленными сами себе почти весь день – что ещё нужно пацанам? Взяли с собой обед, снасти и поехали. Там было действительно здорово. Никаких лодок, рыбаков, туристов. Берега – буйно заросшие дикой растительностью не особо располагали для семейного отдыха и разбивки лагерей, а вот чтобы остановиться на полчасика – самое оно. К тому же, как объяснил отец – это была закрытая, заповедная территория, куда был запрещён въезд на моторе, и никакая рыбалка, кроме поплавочной удочки не разрешалась. Там можно было даже не грести – вода сама несла их лёгким течением, словно совершая экскурсию: «Посмотрите направо, на куст боярышника. Смотрите какой он! Где-нибудь в городе, или на дачах вы разве встретите такое огнедышаще-бордовое чудо? А слева упавшая в воду осина. Её корни не выдержали, и она упала. Но падала она медленно – три года, склоняясь всё ниже и ниже. Её падение было настолько плавным, что оно даже не потревожило воды. Да и сама она не сразу поняла, что произошло, и какое-то время ещё продолжала выпускать свои листья под водой. Старый налим быстро облюбовал себе укрытие между её ветвей. А посмотрите, как горит кровохлёбка, кажется – надави на её шишечку, и она лопнет, как пакетик с краской. А вот прямо за вами, за кормой стайка любопытных краснопёрок, они не знают, что такое сети и безоговорочно доверяют каждому червю, которого встречают в воде…». Река много что могла рассказать, и это завораживало. А потом протока сильно сузилась, и путь им преградила стена камыша. Течение уткнуло их в зелень, и лодка остановилась. Сначала показалось, что всё, тупик, что на этом заканчивается этот речной отросток. Но в таком случае, за камышом виднелся бы лес, как справа и слева от них. Но леса не было, только синеющее небо. Они попробовали протолкнуться через камыш, но дно лодки зашуршало по песку и судно застряло на отмели. Ребята не сдались. Они вылезли, завернули штаны по колено и босиком начали проталкивать ботик. Камыш был густо оплетён паутиной, она неприятно лезла в лицо. Пройдя метров тридцать по песчаной отмели, практически неся на руках лодочку через заросли, они вдруг вышли с той стороны камыша. И перед ними развернулось огромное, идеально-круглое, как блюдце, озеро. И то нереальное чувство восторга, то восхищение, с которым они осматривали находку, где если и ступала нога человека, то крайне редко, сейчас и вспомнилось Славику, когда он грёб вдоль ночного побережья в сторону лагеря.

Когда спустя час он, наконец, пристал к берегу и вылез из лодки, ноги его отказывались верить в твёрдую почву, казалось, что песок колышется, как огромный, натянутый батут. Какое-то время он пытался удержать равновесие. Потом к нему подбежали взрослые, затащили лодку на берег. Андрей, закутанный в какие-то одеяла, сидел у костра. Славик опустился рядом.

***

Утром они с Андреем наведались к пристани. С вечера было много разговоров, которые Славик практически не слышал, беседы текли сквозь него. Он был пуст, и пустота была настолько гладкой, что ничего не задерживалось внутри. Отец рассказал, как пригнал затопленную лодку к пристани, как его встретил в корабельной сторожке, какой-то подвыпивший, но адекватный мужик, как пришёл в ужас, увидев затопленную лодку, а пассажира не увидел. Отец успокоил его, сказав, что с тем всё в порядке, он идёт по берегу, и скоро будет. Затем рассказал, как всё произошло. Тот остолбенело слушал. Они привязали лодку к пристани, и отец отправился в лагерь. Прощаясь и благодаря, сотрудник дебаркадера попросил, чтобы назавтра пацаны заглянули к нему, чтобы он лично смог сказать им: «Спасибо» и пожать руки.

И вот теперь они шли по солнечному берегу. Спина и руки болели настолько, что вызывало сомнение, что в ближайшие пару дней они смогут даже забросить спиннинг. От заготовки дров их освободили, как, впрочем, и от других физических обязанностей. Теплоходов ещё не было, но базар уже собирался, и как ласточка, предвещающая весну, это предвещало скорый приход судна. Они прошли среди торговцев – многие из них были уже им знакомы, как и их товары, кто-то даже приветственно кивал им.

Ребята поднялись по деревянному трапу и направились к будке. Небольшая постройка, в которой вполне можно было жить человеку, без особых претензий на комфорт, уже порядочно разогрелась утренним солнцем. А вот внутри…. Внутри, после свежего соснового воздуха стояла непроходимая вонь и духота. И Славик, и Андрей были весьма непритязательны, легко ночевали в палатке, даже во время дождя, могли без проблем спать в лодке. У Славки даже был опыт ночёвки в лодке, не пришвартованной к берегу. Но тут… Слежавшийся запах рыбы, пота и носков, прелой обуви и алкоголя. Всё это накапливалось месяцами, и было таким концентрированно-плотным, что, казалось, убери эту сторожку, а запах продержится ещё пару недель, об него будет разбиваться и ветер, и волны, а в дождливую погоду капли будут просто стекать по этому запаху, вырисовывая контуры бывшего здесь жилища. Внутри помещение было разделено небольшой перегородкой, отделяющей прихожку от спального места на две кровати, которое так же являлось и кухней, и местом отдыха, и всем остальным. Ребята невольно поморщились.

- Кто там? – Грубо крикнули из-за перегородки.

Вслед за голосом в проёме показалась недовольная голова.

- Чего надо? – Нахмурясь, кивнула она. И потом, видимо, сообразив, кто пришёл, расплылась в улыбке: - А-а-а… Вы те парни, которые вчера братуху спасли?

- Ну, типа того…

В проёме появился рослый человек, и махнул им рукой, чтобы заходили.

- Давайте, давайте, проходите, не стойте, - дружелюбно сказал он.

У него была своя особенность – улыбаясь, он выглядел вполне располагающим, но стоило ему слегка сдвинуть брови, как вид его становился угрожающим, и рядом с ним находиться было не комфортно.

- Садитесь-ка, - пригласил он их. – Олег, - он протянул руку.

Славик с Андреем по очереди пожали, представившись.

- Ну что, пацаны, рассказывайте, что как было-то? От брата его историю я услышал, и батя чей-то из вас тоже вкратце рассказал. Хочу от вас тоже это послушать.

Пришлось рассказать. Без особых деталей, в общих чертах, подростки поведали о вчерашнем приключении.

- Ну… это чудо какое-то! Спасибо, пацаны, от себя говорю и от братухи.
- С ним порядок? – Спросил Андрей.

- Норма. Вчера стакан замахнул и вырубился, а сегодня его в деревню отправили – пусть в себя приходит. Ну, главное, что живой. Благодаря вам. Чем вас угостить-то. Рыбу будете?

Мальчишки одновременно замотали головами.

- Да мы только что поели.

- Ну смотрите…

Олег достал бутылку, налил в стакан прозрачной жидкости половину. Из другой бутылки долил доверху. Жидкость в стакане моментально стала мутной, а потом начала вновь обретать прозрачность.

- Мне бы очень хотелось, чтобы вы со мной за брата выпили. У него вчера словно ещё один День рождения случился. Теперь можно дважды в год отмечать, - Олег широко улыбнулся. – Но вы решайте сами, настаивать не буду.

- Не, я откажусь. Главное – жив человек, и все довольны. – Сказал Славик.

- Я тоже пас. Это мы в лагерь на рогах придём с такой дозы. – Поддержал Андрей.
Олег выпил половину, и занюхал каким-то невнятным куском со стола.

- Пацаны, ну чем отблагодарить вас? Говорите.

Андрюха пожал плечами:

- Да, не надо ничего, мы ж не ради этого. Ну может, когда-то и нам помощь какая понадобится, может и ты выручишь.

- Базара нет! – Закивал тот. – Это полюбому! Что надо вдруг будет – только скажите!

Он внезапно замолчал, словно обдумывая пришедшую мысль.

- Кстати, о базаре. Вы ж здесь, на Острове стоите, уже недели полторы наверное?

- Да, уже не первый год сюда ездим. – Вступил в разговор Славик. – Как в начале августа приезжаем, так и до конца.

- Рыбачите, наверное?

- Ну это само собой. Как тут без рыбалки?

- Отлично! А что, если я вам на базаре место выделю? Козырное, зуб даю. Наверняка ж не знаете, куда рыбу девать. А тут – накоптил, и сбагрил сразу. Деньга ж не помешает? Тут в иной день можно нормально урвать. Туристы, они до этой романтики голодные. Это мы, островные, можем вчерашнюю рыбу килограммами за борт скидывать, а они готовы деньги платить. Крышевать вас лично буду, а сборов с вас никаких. Торгуйте в своё удовольствие. Что скажете?

Парни задумались.

- Да мы что-то не думали никогда об этом….

- А зря… подумайте теперь. В обиду не дам, гарантирую. А будут у кого вопросы – отправляйте к Олегу, и всё разрулим.

- Мы прикинем, надо ж ещё с родителями посоветоваться… - Протянул Славик.

- Базара – ноль. Надумаете – приходите. Предложение в силе! – Олег снова протянул руку. – И за лодку, кстати, пацаны, отдельное спасибо! Надо же… другие бы не взяли.

- Да мы тоже не хотели брать. И бросили бы наверняка, если б отец не появился. Так что – это его заслуга. – Признался Славик.

- Да как бы то ни было – хорошие вы люди!

Ребята встали.

- Пойдём мы.

- Давайте. – Олег посмотрел на часы. – Мне тоже скоро теплоход принимать.

Этот случай стал главным событием того отпуска. Разговоры о нём ещё долгое время поднимались, и эту историю часто рассказывали, когда в их стоянку заезжали знакомые им лодочники со своими семьями. Иногда – на часок, иногда на выходные. Славик не знал их всех. Кто-то уже примелькался, чьи-то лица, наоборот, казались Славке совершенно незнакомыми. Иной раз, обычно это случалось в выходные, в их лагере собиралась весьма шумная компания. И всем им родители рассказывали о недавнем происшествии, и приезжие с удовольствием слушали, и неизбежно хвалили поступок ребят. Пацанам, конечно было приятно, когда их называли то героями, то молодцами, то просто уважительно смотрели в их сторону. А однажды, женщина по имени Антонина, человек смиренный и набожный высказала собственный вывод относительно этого случая, что заставило Славика в дальнейшем частенько думать о её словах. Она тогда сказала:

- Не иначе, Бог его спас.

-  Да при чём тут Бог? – Несколько возмутилась мать. – Пацаны жизнью рисковали, а ты говоришь – Бог! Да если бы не они, был бы он жив сейчас? Если б они не отправились за ним, спас бы его Бог?

Но Антонина ответила ровно и доброжелательно.

- Я ни в коем случае, не принижаю их заслуг. Но… кто в тот момент Андрею бинокль в руки вложил?

- Ну… кто… - вопрос показался матери странным. – Так вышло просто...

- Ну, хорошо, пусть будет «так вышло»… - улыбнулась Антонина.


4


- А что если и бабушка, и волк – это на самом деле одно лицо?

- Типа оборотень? Вполне вероятно. Живёт на отшибе, за лесом. Её боятся, потому отдельно и поселили…

- И замок ещё этот, странный. Дёрни за веревочку, дверь и откроется… Получается, он только снаружи открывался.

- Стало быть, бабку, там заперли от греха подальше…

- И еду ей носили.

- Сходится…

- И никто её не ел, это она сама в тот момент обратилась, когда внучка внезапно пришла.

- Только непонятно, почему её отправили к бабке, когда та обратиться была должна. Там же полнолуние, все дела, чёткий график.

- Так её отправили же раньше. Она с дороги свернула, потому что цветы собирала, может заблудилась. Вот и задержалась, и пришла не вовремя. А про то, что волка встретила – это она выдумала, чтобы не ругали.

- И бабушка, наверное, только-только начала в волка превращаться, поэтому внучка поначалу и не заподозрила ничего.

- А когда заподозрила, про зубы заговорила, было поздно. Бабка сожрала внучку.

- Это получается, что волк тоже был женщиной?

- Получается так….


***


Спустя год они снова приехали сюда. За долгое время семейные традиции промяли уверенную колею. И хотя все организационные посиделки начинались со слов отца: «Ну что, в этом году едем на острова?», это больше походило на какой-то обязательный ритуал, чем на действительный вопрос.

Остров ничуть не изменился, и казалось, ждал их. Место их стоянки пустовало.

- А если бы мы приехали, а здесь уже занято? – Спросил как-то за столом Славик.

– Мы ж не пришли бы, не сказали, что это наше место, сворачивайте лагерь?

- Ну встали бы на другое место. Река ж большая… - ответил отец.

Славик ещё тогда подумал, что здорово прирос именно к этому месту. К расположению сосен, к этому тополю, к побережью, к тропам в лесу. Наверное, было бы грустно приехать и увидеть эту локацию занятой. Но, с другой стороны, привыкнуть к какому-то новому месту тоже ведь можно…. Река же, действительно, большая. На новом месте пришлось бы всё начинать заново. Привычные дела обрели бы несколько другой ракурс, изменились бы маршруты, в какой-то степени – быт. Была, наверное, и в этом какая-то романтика чего-то нового, но Славику хотелось бы приезжать именно сюда, пока это возможно и устраивает.

Хотя Остров за прошедший год не претерпел изменений, а вот Славик – весьма. Теперь в его голове были сплошные девочки. Год назад, они тоже были там, в его голове, но происходило это как-то ненавязчиво, спокойно. Теперь же, влюбиться, увлечься мыслями о ком-то стало до невыносимости легко. Объектов было полно – в техникуме, во дворе, да и просто на улицах, в транспорте. Иной раз он просто мог уставиться на кого-то и подолгу не сводить глаз, впитывая незнакомый, но прекрасный образ, скользил глазами, рассматривая в мельчайших подробностях лицо, фигуру и волосы, пока объект не покидал поле зрения.

Как тогда, в автобусе…. Он сидел на скрипучем, пыльном сиденье, а напротив него небольшая компания постарше, лет двадцати. И солнце в какие-то моменты простреливало окна транспорта под таким углом, что напрочь просвечивало блузу одной из девушек. Она не носила бюстгальтер, во всяком случае – не в эту поездку. Славик совершенно безотчётно, как привязанный, смотрел на её грудь, которая была совсем рядом. Обыкновенный анатомический изгиб настолько приковал его внимание, что он уже не мог посмотреть куда-то в другую сторону, каким бы бестактным и бессовестным не выглядел в тот момент. Похоже, взгляд его не остался незамеченным, девочки зашушукались, а парни издали смешок, но что ему было до этого. Разоблачив его, она не прикрылась не отвернулась, а продолжила беспечно демонстрировать ему грудь, которая лишила его дара речи. Они вскоре вышли. Славик попытался вспомнить её лицо, но не смог. Лишь образ её полукруглых грудей, просвечивающих под тканью блузки, надолго остался с ним. И даже спустя годы, он с лёгкостью мог залезть в потайную комнату памяти, выудить оттуда этот образ и полюбоваться им столь же ясно, как тогда, в пыльном, душном автобусе.
И как назло, родители в этот год уговорили ещё одних своих друзей поехать с ними. Семейную пару с девочкой-подростком. Те долго сомневались, но в итоге, очарованные восторженными рассказами, согласились. Правда не на весь срок, а лишь на недельку, для пробы. С Танькой Славик был знаком пару лет. Она нравилась ему, что было в принципе, не сложно. Но и Андрею она нравилась тоже. Хотя ни тот, ни другой на какой-то особый успех не рассчитывали, в первый же день на Острове они заключили джентльменское соглашение о том, что никто никому не мешает, палок в колёса не вставляет, а в случае успеха одного из них (ну, вдруг!), их отношения никаким образом не испортятся, и они обязательно останутся друзьями. Договорились и руки пожали.

Вскоре, однако, стало ясно, что шансы у обоих невелики. Таньке не нравилось на Острове. Всю неделю она ходила с недовольным лицом, считая дни до отъезда в город. Славик тогда не понимал – как это здесь может быть «не в кайф», тем более тому, кто впервые здесь оказался. В его представлении, хорошее оно всегда должно быть хорошим и для всех. Ну как, например, сложно найти человека, для которого мороженое было бы отвратительным. Но Танька… Танька сломала его представление о мире, когда, сойдя с катера, фыркнула:

- Фу, тут какие-то колючки в песке попадаются….

Славик не понял, как среди всего этого великолепия можно было смотреть на колючку в песке. И почему она сказала о колючке, а про всё остальное, огромное, которое впечатляет и будоражит, не сказала? Но Танька была красивая (по его мнению, да и по её собственному, скорее всего - тоже), поэтому он перевёл всё в шутку и сам глупо улыбнулся. А дальше – ей не нравилось всё. В еде попадался песок, и она пахла костром, вечерами холодно, а днём слишком жарко, сама река какая-то не сильно прозрачная, в катере трясёт, комары не дают житья, нечем, совершенно нечем заняться, в дождь, даже сидя под навесом одежда становится влажной, а если уйти в палатку, то там слишком душно. А когда узнала, что питьевую воду зачерпывают прямо из реки, предварительно отплыв от берега туда, где почище, потом её кипятят и остужают, то закатила глаза и вообще была готова отказаться от еды, но довольно быстро аннулировала свой ультиматум. Через пару-тройку дней подобных претензий Славик поостыл. Андрей, похоже, тоже. Они несколько раз поднимали эту тему в личных беседах, и пришли к единому выводу, что без Таньки на Острове было веселее и спокойнее. К тому же с прошлого года у них было дополнительное увлечение, даже работа – торговля на базаре. Когда позволял улов, а такое происходило практически всегда, зная расписание теплоходов, ребята так рассчитывали время, чтобы накоптить рыбу к самому прибытию. Поэтому, когда туристы спускались с трапа, их ждала золотистая, горячая рыбка, которая раскупалась всегда в первую очередь, поскольку не шла ни в какое сравнение со вчерашней, подогретой рыбой других продавцов. Пару раз к ним возникали какие-то претензии от базарных завсегдатаев, но Олег, как и обещал, быстро решал эти вопросы. На осень уже накапливалась некоторая сумма.
Из их семьи только отцу Таньки такой отпуск пришёлся по вкусу. Он излучал восторг, и с удовольствием брался за любое занятие – будь то заготовка дров, ковыряние в моторе, или рыбалка. Ему всё было в новинку, и он словно открывал для себя недоступный ранее мир.

К рыбалке Танька вообще не притрагивалась, разве что в тех случаях, когда кто-то всё сделает, даст ей в руки удочку, и потом скажет, когда тянуть. Сама рыба у неё вызывала приступы брезгливости, а чтобы брать в руки червя для наживки – об этом вообще не могло быть и речи. Поэтому большую часть времени она проводила в лагере, грызла семечки, и ждала дня, когда это мучение закончится. Иногда ребятам, правда удавалось вытащить её, чтобы поиграть в мяч, или бадминтон, и вот тогда, в азарте игры она менялась. Словно возвращалась в недавнее детство, с неё слетала вся надменность, разрумяненная, она смеялась и визжала, и никакие колючки в песке её не беспокоили. И тогда мальчики снова влюблялись в неё. Но когда игра заканчивалась, она вспоминала, что ей пятнадцать, снова надевала на себя маску «Когда всё это кончится?», и уходила в лагерь.

- Вот смотрю я на них: на Таньку и отца её, - сказал как-то Андрей, - и это как будто две копилки. В одну падают все положительные моменты, а в другую все минусы Острова.

- Танька-копилка. Смешно звучит… - Улыбнулся Славик.

И это было в самую точку. На самом деле, никто не идеализировал Остров, не относился к нему, как к некоему раю, где рыба сама придёт к тебе в руки уже почищенная, а медоносная пчела принесёт урожай своих сот в золотых ведёрках, где беззаботно и безопасно. Но как-то уже может, по привычке, негативные моменты растворялись в моментах позитивных. Тут порой тоже было не сладко – например неделю мог идти дождь, а штормило порою так, что никто не рисковал столкнуть лодку. Пару раз случался ветер такой силы, что переворачивал вытащенный на песок ботик. Или идущий плотной стеной ливень, который проникал везде – в палатки и под навес, даже дрова под плёнкой после него были сырые. Если постоять под таким дождём, то крупные капли больно жгли кожу, после этого тело горело, как от особого массажа. Славику нравилось купаться в такую погоду. Иной раз штормом набивало к берегу цветущую воду, отчего всё побережье казалось огромным кипящим котлом с зелёным зельем. После таких выходок природы, зайдя по щиколотку в воду, выходил из неё в тёмно-зеленых носках. Но это всё было преходяще и временно, и в этом и заключалось очарование жизни на природе.

Но самый, наверное, нетерпимый минус для Таньки заключался в насекомых. Соседство с ними было невыносимым для неё. И это можно было понять. Для неподготовленной девочки-подростка, прожившей всю жизнь в городе, насекомые стали целым испытанием. Что и говорить, разнокалиберный их арсенал впечатлял. Начиная от безвредных комаров, проявлявших себя только на закате, от всяческой мошкары, до лютых шершней – все были против неё. Осы не давали житья, чуть от стола запахнет съестным. По сумеркам, по песку начинали шнырять двухвостки. Муравьи старались жить с людьми дружно, но и они напрягали. На воде – водомерки. В песке – медведки (Этих даже Славик не переносил). Гусеницы, огромные стрекозы, слепни, богомолы. Пауки-крестовики, выплетающие красивые узоры паутин, в лугах ещё встречались крупные жёлто-чёрные полосатые пауки, названия которых никто не знал. Ну и живущие в песчаных норах тарантулы, как отдельная статья страха. Последние практически никак себя не проявляли, Таньке так и не посчастливилось увидеть хотя бы одного из них, но сам факт, что они где-то есть, сидят в своих норах и замышляют злодейства, пугал особенно.

А вот по вечерам Танька с удовольствием соглашалась на небольшие прогулки вдоль берега. Когда спадала жара, и ночная прохлада только-только начинала остужать воздух, делая температуру комфортной, они прогуливались по побережью. Иногда все вместе. А когда кто-то из пацанов уезжал с мужиками на рыбалку, то только со Славиком, или с Андреем. Но и в такие моменты какого-то душевного, располагающего разговора не получалось. Нравился ли кто-то из них ей, или нет, или мысли её были где-то далеко и с кем-то третьим – этого ребята так и не узнали. Лишь однажды, возвращаясь с вечерней прогулки, она вдруг взяла Славку за руку. Прикосновение было неожиданным и волнующим. Щёки Славика вспыхнули.

- Совсем тебе здесь не нравится? – Спросил он.

- Совсем. – Вздохнула она.

- Почему? Что плохого?

- Да… всё. – Танька замедлила шаг. – Неуютно тут и скучно. Спать в палатке жёстко и неудобно. Ни душа тебе нормального, ничего. Ну и вообще: проводить отпуск с родителями – отстой. Не знаю уже куда себя деть. Да и у вас, если честно, шутки какие-то странные. Мне совсем не смешно. Но скоро домой. Это радует.

- Понятно… - только и нашёл, что ответить Славик. – Я буду скучать по тебе.

- Блин, ребят, извините, - сказала Танька, словно обращаясь и к нему, и к отсутствующему Андрею, - но вот это вот всё, природа эта, дебильная – это совсем не моё.

Но руку его она не отпустила, так и шла до самого лагеря.

- А пойдём сегодня в луга, закат посмотрим? Вдруг тебе понравится. – С надеждой предложил он, и сжал её ладонь покрепче.

- Ну… пойдём, - она равнодушно пожала плечами.

Славке вдруг подумалось, что надо оформить всё красиво. Уж закат же точно должен понравиться! Ведь не может быть такого, чтобы садящееся солнце, а уж особенно там, в лугах, не задело какие-то внутренние потребности в прекрасном. Он взял с собой магнитофон на батарейках и несколько кассет. В основном это была популярная музыка, хитовые медляки рок-команд, да новая кассета, которую привёз Андрей, охарактеризовав группу, как «прикольную». Славик доверял его вкусу, почти все записи, что доставал Андрей, ему нравились.

Они пришли в луга и расположились на старом бревне, что лежало вдоль берега. Славику вспомнилось, как всего два года назад, будучи тогда совсем ребёнком, он игрался здесь, на этом самом месте с удивительным туманом, да как видел цаплю в нескольких метрах от себя, бредущую через камыш. Он рассказал эту историю Таньке, но какой-либо реакции не получил. Солнце уже начало спускаться. В корнях бревна Славик приладил магнитофон, чтобы тот не упал в песок.

- А это долго? – Спросила она.

- Что долго? – Не понял Славик.

- Ну смотреть на закат долго надо?

- Ну как пойдёт… - растерянно ответил он.

Слава нажал на пуск. Завертелась плёнка. Сперва ничего не было слышно, и он уж было решил, что на этой стороне кассеты ничего не записано. А потом, очень плавно, словно издалека, начал вырисовываться звук. Он нарастал одной длинной нотой, а когда стал ближе, появились другие, они слились в неспешную, неторопливую мелодию. Звук был обволакивающим, очень долгим, очень красивым. Потом на фоне него возникла другая партия, более острая и пронзительная, но такая же чарующая и тёплая. Музыка развивалась, то становясь интенсивнее и напористее, то притихая, чтобы потом обрушиться с новой силой. Но на всём своём протяжении, не теряла ощущения волшебства, неспешности, загадки. Славке показалось, что раньше он не слышал подобного.

Татьяну не впечатлила ни музыка, ни закат. Она попросила проводить её до лагеря. С некоторым разочарованием Славик так и поступил. Таньку отвёл, а сам вернулся. Солнце ещё не село, лишь приближалось к горизонту. Он перемотал на начало и включил заново. Удивительно, но музыка очень подходила для того, чтобы смотреть на закат, словно была написана специально для этого и одобрена солнцем, как официальный саундтрек. Славка так проникся всем этим, что вдруг заметил, что глаза его наполнились слезами от неясного чувства. Это не было радостью, спокойствием или чем-то другим, чему он знал название. Словно сочетание музыки и заката проникло в него и коснулось сердца напрямую, без посредничества знакомых эмоций. Славик не пытался подобрать слова, просто впитывал мир. Ему не думалось ни о Таньке, ни об Андрее, ни о родителях. Он словно слился с временем, и чувствовал, как живёт. Когда солнце совсем село, он продолжил сидеть в сумерках, а потом и вовсе, пока не стемнело, пока не зажглись узоры созвездий, пока не сели батарейки в магнитофоне.

Он возвращался через ночной сосновый лес, окрылённый каким-то новым опытом, каким-то открытием. Возможно, случись у них вдруг с Танькой что-нибудь, он возвращался бы в подобном состоянии. Но этого было уже не проверить, а вот новое чувство, рождённое музыкой и закатом, долгое время ещё мурчало внутри. Он словно заново познакомился с музыкой и ему хотелось поделиться с миром своим открытием. Но рассказывать об этом было бессмысленно, а притащить кого-то смотреть на закат и включить кассету – эта идея уже показала свою несостоятельность. Смотреть на закат было интересно не всем. Потому он ни с кем не поделился. Так и носил это в себе на протяжении всей дальнейшей жизни.

Это был Pink Floyd – «Wish you were here» 73-го года.


***
 

А потом они выловили эту злосчастную банку.

Уже на обратном пути с вечерней рыбалки, пересекая реку, кто-то заметил что-то блестящее в воде. Погода была ясная и что-то непонятное на поверхности бросало яркие блики. Это был последний Танькин вечер на Острове. На следующий день они планировали собрать вещи, и отец должен был отвезти их в деревню, откуда на автобусе они вернутся в такой желанный Татьяной город. В этот вечер её отец в последний раз отправился на дальнюю рыбалку. И хотя у него пока получалось не очень, кое какую базовую технику заброса спиннинга и ведения рыбы он уже успел освоить, и за прошедшую неделю ему даже пару раз повезло выудить несколько щучек, чему был безмерно горд, фотографировался с трофеем, и освещал улыбкой лагерь, что компенсировалось угрюмо-капризным настроем его дочери.
 
Предмет привлёк внимание, и им даже пришлось сделать небольшой крюк, чтобы не отказывать себе в любопытстве. На волнах покачивалась консервная банка. Точнее, это была очень большая консервная банка. Запечатанная, новенькая, блестящая, размером больше виниловой пластинки и довольно увесистая, как оказалось, когда её подцепили сачком и подняли на борт.

Дядя Юра деловито осмотрел находку и с видом знатока произнёс:

- Ребят, в ней может быть что угодно. На теплоходах такие используются для сохранности. Им же кучу людей приходится кормить, вот потому и консервируют для дальних туристических маршрутов в такие большие ёмкости. Это может быть и какие-нибудь персики консервированные, или тушёнка, а может даже – красная или чёрная икра. Давайте заберём и на берегу откроем.

Отец засомневался:

- Да даже если в ней и было что дельное – неизвестно сколько в воде пробыла, может уже испортилось всё.

- Ну если там фрукты, то им ничего не будет, - настаивал Юра. – Посмотрим...
Катер причалил к берегу и вместе с рыбой отец выгрузил на берег и эту здоровенную банку.

Пацаны обычно первыми выходили на берег, им всегда был любопытен улов.

- А это что? – Спросил Славик, указывая на банку.

- Мы не знаем. Выловили в воде. Юрка говорит – может быть персики консервированные. А по факту-то – что угодно. – Ответил отец, возясь в катере, готовя его к ночёвке.

- Тут мужики клад нашли! Сейчас открывать будем! – Крикнул в лагерь Андрей.

Все находящиеся там, постепенно стали стягиваться на берег. Ещё бы! Клад ведь. Славкина мама и сестра, тётя Света, мать Таньки. Позже и сама Танька пришла. В этот вечер она была особенно хороша. Перед этим ей нагрели воды, и она намыла голову, каким-то ароматным шампунем, ведь завтра в город, надо было соответствовать. Нанесла макияж, отчего её и без того милое лицо стало выразительнее и притягательнее, чем прежде. На ней был мягкий, светлый спортивный костюм из ворсистой ткани, вроде бархата. Раньше она его не надевала, поскольку на Острове логичнее было надевать что-то более практичное и тёмное, но, видимо, в последний вечер решила щегольнуть. Даже настроение её было не таким угрюмым, как обычно. Порой она улыбалась. И глядя на неё такую, Славику становилось грустно, что она завтра уезжает. Да, с ней было не просто, но без неё… Без неё Остров становился привычным, хотя и не терял своего прежнего очарования. Он поймал себя на мысли, что ему будет не хватать вот этой романтики, этой хмурой девочки в их лагере. И хотя никакого интереса ни к природе, ни к ним Танька не проявляла (ну кроме того случая, когда они со Славкой шли за руку), она казалась ему красивой, и этого было вполне достаточно.

- Фу… Тоже мне, клад… Я думала там правда что-то. А это банка какая-то просто! – Ожидаемо надувшись сказала она.

- Вот, мы сейчас откроем, и узнаем – просто или не просто! – Дядя Юра твёрдо защищал находку, будто подписал контракт быть её адвокатом до конца.

- Батя сказал, там персики! – уверенно и невозмутимо сообщил Андрей.
Все собрались вокруг банки. Любопытство никого не оставило в стороне. И только отец как изначально отнёсся скептично, так и сейчас не проявлял никакого интереса, продолжая наводить порядок в лодке.

- Ты пойдёшь смотреть? – Крикнул дядя Юра.

- Не, открывайте без меня. Потом посмотрю, как откроете. – Отмахнулся отец.
Банку положили на корму ботика. Дядя Юра достал нож.

- А можно я открою? – Внезапно для всех спросила Танька. Похоже, приятное ощущение тайны увлекло и её.

- Да можно, конечно. А ты… сможешь? – Засомневался дядя Юра.
Та только цокнула языком.

- Уж банку-то открыть точно смогу. Не безрукая же!

Юра отдал ей нож и уступил место.

Танька поставила нож на крышку и начала слабо и неумело стучать по рукоятке, пытаясь пробить жесть. Хотя удары её были совсем ласковыми, но зато нож – острым, и вскоре в крышке банки появилась вмятина.

- Отлично! – поддержал её дядя Юра. – Ещё немного и получится.

Она стукнула ещё пару раз и жесть, наконец поддалась, самым кончиком нож погрузился внутрь.

В тот же миг, словно газировка из сифона, из отверстия в крышке ударила со свистом буро-коричневая струя. Мощная и целенаправленная. И целилась она прямиком в Таньку. Тошнотно-вонючая жижа смачно окатила её намытые волосы, намарафеченное лицо, её плюшевый светлый костюм. Отвратительный запах тухлой, перебродившей уже в единую массу селёдки заставил всех отшатнуться. А дядя Юра невозмутимо поправил очки:

- Да… Это не персики.

На секунду повисло всеобщее молчание. И Славик понимал, что по всем джентльменским традициям, он должен был отвернуться, или метнуться за полотенцем, ну или сделать что угодно, но только не то, что он сделал. Они переглянулись с Андреем. Славик видел, как тот сжал губы, сдерживаясь, но глаза его наполнялись слезами. В следующий миг, они уже не могли держать это в себе и раскатисто заржали. До слёз и от души, и не было ничего, что могло бы остановить или успокоить их….

Таньку, конечно, было жалко, но смех был таким безотчётным и неконтролируемым, что сопротивляться ему не было никакой возможности. Впоследствии, Славик себя неоднократно упрекал за эту выходку. Он предпочёл бы вообще никогда не становиться свидетелем данного инцидента. Он много размышлял, что чувствовала Танька в тот момент, и ему было сложно это представить, и он понимал, что и он и Андрей виноваты перед ней за тот хохот. Вот взрослые – они же как-то смогли сдержаться.

- Ненавижу вас… - сквозь зубы сказала Таня. Её тушь безнадёжно размазалась от жижи и слёз. – Всех вас ненавижу!

Она бросила нож и убежала в лагерь. Отмыть с себя такую вонь – задачка предстояла не из лёгких. За ней побежала её мама. Больше в тот вечер Таньку они не видели.

- Ну, мальчики, разве можно так? – Строго сказала тётя Света, но было видно, что и она изо всех сил сдерживает улыбку.


***


Утром Славик проснулся от какого-то весёлого галдежа и шума. Мозг сразу же принялся искать ответы, потому неприятное вечернее событие не сразу вспомнилось. Он высунул заспанную голову из брезентухи и осмотрел обстановку. На берегу на один катер было больше, а значит к ним нагрянули внезапные, ранние гости. Славик знал эту пару ещё с детства. Высокий, крупный мужчина, который был действительно большим - под два метра ростом, с широченными плечами. Он всегда пребывал в приподнятом настроении и напоминал старшего помощника Лома из мультфильма про капитана Врунгеля. Разговаривал он зычно и громко, поэтому мгновенно заполнял собой всё свободное пространство. Было сложно представить, чтобы он когда-либо в жизни говорил шёпотом. Он что-то рассказывал, спрашивал, отвешивал шутки. Родители Славика, а также и дядя Юра с тётей Светой сидели с ним за столом и потчевали гостей кофе.

- О! Кудрявый проснулся! – Заметил он голову Славика. – Давай вылезай оттуда! Пойдём, на лыжах тебя покатаю!

Это было самое чудесное предложение с утра из всех возможных.

- Здрассте! – Улыбнулся Слава, выползая из палатки.

Водные лыжи были для него не в новинку. За прошлые годы он успел немного их освоить, и уже неплохо держался на воде. И такой шанс упускать было нельзя. Он бегом отправился чистить зубы, а потом вместо умывания занырнул в прохладную воду. Река моментально сняла утреннюю сонливость. Пока проделывал эти процедуры, прочий лагерь тоже зашевелился. Таньки было не видно.

- Я готов! – крикнул он из воды.

Первая попытка дала осечку, а вот со второй ему удалось встать на лыжи. Спокойная вода, ветер в лицо и приятное утреннее солнце практически выветрили из него память о вчерашнем вечернем происшествии. Он мчал по волнам, отклонившись назад, попеременно отпуская одну руку и маша собравшейся на берегу компании. Впереди всех был Андрей, он нетерпеливо ждал своей очереди, стоя по колено в воде. «Как быстро все проснулись!» - подумалось Славику, заходя на очередной поворот.

Потом остальные тоже катались. У кого опыта совсем не было, высказывали недоумение относительно того, как вообще можно удержаться на поверхности – им никак не удавалось тронуться с воды. Они пытались, падали и смеялись, как дети. Когда все желающие перепробовали свои силы, Славик с Андреем уже катались вдвоём, попеременно.

В один из своих заездов Слава увидел Татьяну. Та вышла ко всем на берег, и мыла в воде подошвы кроссовок, готовясь к скорому отъезду в город. Ему нужно было следить за волной от катера, чтобы не быть застигнутым врасплох, не зарыться в неё лыжей, потому на берег он бросал лишь недолгие взгляды. И вдруг ему показалось, что она уже не моет обувь, а распрямилась и наблюдает за ним в своём оранжевом маленьком купальнике. За эту неделю не было недостатка в созерцании её в подобном виде, но он всё равно так и не насмотрелся. Ему нравилось видеть её худенькое, ладное тело, прикрытое небольшими рыжими лоскутками, мурашки на руках после купания, стройные, юные ножки в каплях воды. Порой он был готов зависнуть взглядом на её груди или плавках, как тогда, в автобусе, и вполне правдоподобно мог дорисовать в голове скрытое под её одеждой. Но он вовремя отдёргивал взгляд, не давая поводов заподозрить себя в бессовестном разглядывании. Хотя взрослым, наверняка всё было понятно. Они не подавали вида, не поднимали эту тему, не посмеивались, но здесь не нужно было провидцем, чтобы сложить все составляющие. Два парня пятнадцати лет, симпатичная девочка того же возраста. Что ещё нужно, чтобы каждый развернул свой павлиний хвост? Можно даже было не наблюдать за ними, и так всё было очевидно.

Он постарался выглядеть максимально беззаботно. Отпускал руку, но уже не махал ей, а просто свешивал её вниз, словно так было удобнее. На поворотах поворачивал лыжи и поднимал фонтан брызг. По его мнению, с берега он смотрелся эффектно и очень круто. Но это имело смысл только в том случае, если она смотрит. Потому он иногда бросал взгляды на песок, и ему казалось, что она правда смотрит. Поняв, что катер повернул к берегу, он выдохнул с облегчением – руки уже слабели. Оставалось сделать финальный трюк – вовремя отпустить верёвку, несколько метров проехать по воде без катера, и плавно доехать до самого берега. Тут нужно было рассчитать, чтобы не бросить верёвку слишком рано, и тогда пришлось бы плыть, но и не поздно, чтобы не вылететь на песок и не оказаться в глупой ситуации, что так не подходила бы его пафосному заезду.

В поле его зрения попал обширный островок водорослей, невдалеке от берега. Его посетила мысль, что можно под финал придать своей поездке ещё больше шарма. Если повернуть достаточно резко, то можно было поднять в воздух залп травы, как салют для Таньки. «Должно получиться красиво» - подумал он.

И ведь у него была возможность вырулить и обогнуть водоросли. Он запросто мог проехать мимо, но, гонимый этой блистательной идеей, направил лыжи прямо на траву.

В этой мысленной картине своего триумфального трюка, он напрочь проигнорировал одну деталь – снизу широкие водные лыжи были не такими гладкими, как сверху, а имели киль – продольную, выпирающую пластину, для устойчивости на воде. И когда он нёсся на огромной скорости навстречу этим водорослям, ликующее его ожидание только предвкушало: «Совсем скоро! Вот! Сейчас! И…!».

А дальше всё пошло не по плану. Киль столкнулся с плотной шапкой водорослей, и лыжи просто остановились в самом начале травы, а Славик под действием интенсивной инерции вылетел из них в воздух. В полёте он не мог осознать произошедшего, не понимал, что случилось, но совершенно отчётливо было одно – это фиаско. Благо, что он успел отпустить верёвку. Его нелепо кувыркало в воздухе, как брошенную мышь, перед глазами всё кружилось и мельтешило. И через метров пять такого полёта, он приземлился в самый центр, в самую гущу водорослей. Но хоть здесь его план частично удался - он поднял в воздух такой фонтан воды и травы, какой поднял бы, наверное, брошенный в то же место браконьерский динамит.

Оказавшись под водой, Славик не сразу смог сориентироваться. Он влетел сюда кубарем и теперь, окутанный крепкими стеблями травы, он какое-то время не мог сообразить, где верх, где низ, право или лево. Он замер и это помогло определиться с нужным направлением. Он начал продираться к поверхности. Но сделать это было не так-то просто. Он совершал толчки ногами, и руками отталкивался в сторону поверхности, но чувствовал, как сверху на него давит тяжёлый пласт водорослей, стебли которых были туго спутаны, и не желали расступиться на его пути. Приложив массу сил, он добрался до поверхности, и приподнял головой огромный сноп травы.

Потом ему рассказывали, что несколько секунд на берегу волновались за него, созерцая полёт, и потом отсутствие всякого движения, но, когда из воды поднялась эта шапка, все принялись хлопать и хохотать. Говорили, что Славик напоминал в тот момент сказочного водяного, поднимающегося из своего болота. А сам он чувствовал себя никчёмным котёнком, которого накрыли ковром. Расшвыряв водоросли и наконец освободясь, он подобрал лыжи и поплыл к берегу, толкая их перед собой. С пляжа слышался весёлый смех. «Над Танькой вы вчера, значит, не смеялись», проворчал он про себя. Он видел, как она поднимается от воды в лагерь. Глядя ей в спину, он точно знал, что она улыбается. «Ну пусть так и будет» - решил он.
Позже, улучив момент, когда никого не было, Славик подсел к ней за столом. Танька не подняла на него взгляда.

- Слушай, извини за вчерашнее…. – Сбивчиво начал он. – Жаль, что так вышло. Я правда не хотел тебя обидеть.

Она посмотрела на него, протянула руку и вытащила запутавшийся в его волосах стебель речной травы. Но ничего не сказала. Так и не разговаривала ни с ним, ни с Андреем до самого отъезда, до того момента, как все вещи были загружены, как отец завёл катер, и они начали удаляться. Пацаны стояли на берегу и махали руками на прощание.

- Блин, даже грустно как-то… - озвучил Славик свои эмоции.

- Угу… - Согласился Андрей.

Впереди было ещё много времени, но эта неделя безвозвратно закончилась. Неделя, наполненная такой несуразной, но зато такой искренней, застенчивой и юной романтикой.


5


В последний раз Славик оказался здесь, когда ему исполнилось восемнадцать. С волосами до плеч. С девушкой Катей. Они встречались уже почти год, а знакомы были гораздо дольше. Катя была темноволосой и яркой, но в то же время – простой и компанейской, не боялась работы и охотно помогала в делах, в которых могла помочь, чем и сыскала себе всеобщее расположение. Но Славику она нравилась за другое. Была в ней какая-то нотка авантюрности и непредсказуемости. С ней всегда было интересно. И она всегда излучала секс. Кто знает, может, для стороннего наблюдателя так и не казалось, но Славик видел её именно такой. Год, проведённый вместе был наполнен целым калейдоскопом событий – забавных и не очень, но доходчиво демонстрирующих, что это – его человек. На фоне предыдущих неудач, Катя выглядела находкой. Все прочие, кто случался до неё, так или иначе не уживались со Славиком, или он не уживался с ними. Он не знал, как будет дальше, не строил никаких планов, что, мол это на всю жизнь. Ему было с ней комфортно и насыщенно, ему это нравилось, и ему этого хватало. А проживут ли они всю жизнь, или, может, расстанутся через месяц – это был вопрос из какого-то туманного будущего, не имевший никакого отношения к текущему моменту. Они жили в собственной палатке, которая хоть и была небольшой, но зато – их личная, и вполне сходила на роль шалаша.

Андрей тоже времени зря не терял, и приехал с симпатичной блондинкой.
На протяжении всех этих лет Остров словно наблюдал за их взрослением, словно растил их. Они приезжали сюда ещё совсем детьми, а вот теперь – молодые, взрослые люди. Пусть не во всём и не вполне опытные, но прошедшие свои пробы и ошибки, пытающиеся выстраивать отношения.

Славик не замечал собственного взросления. Этот процесс был постоянно с ним, ежедневно роняя по песчинке в нижнюю ёмкость часов. Сестра, казалось, тоже совсем не взрослела. А вот взросление других, с кем виделся раз в год, было весьма заметным. Те гости, что приезжали на Остров ранее с детьми, теперь привозили с собой вполне сформировавшихся и вытянувшихся ребят и девчонок. Наверное, так же чувствовал себя и Остров, встречая их каждый новый август. И иной раз Славик не мог поверить, что вот эта девушка, смотреть на которую одно удовольствия, пару лет назад казалась совсем ребёнком, с детскими играми, суждениями и интересами. И он неизбежно влюблялся. Всякий раз. И иногда что-то даже выходило, правда непродолжительное и поверхностное, но однозначно – романтичное и приятно будоражащее. Зачастую же разъезжались простыми друзьями.
В тот, последний год, они с Андреем значительно меньше уделяли времени друг другу, в основном посвящая его своим дамам, стараясь сделать этот отпуск для них интересным и незабываемым. Часто проводили вечера все вместе. Но это было совсем не то же самое, как провести его вдвоём, за мальчишечьими разговорами. Славку это не напрягало, в этой условно-самостоятельной жизни была своя прелесть. Столько всего надо было успеть показать девушкам, столько того, что мальчишкам казалось уже вполне обычным, вызывало в девчонках нескрываемый восторг. И этого было немало, отчего беспечная жизнь на Острове становилась весьма плотной и насыщенной. К тому же девчонки с охотой принимали участие в различных вылазках и проявляли неподдельный интерес к новому, для них миру. Их хотелось удивлять, и они охотно удивлялись. А может быть всё было наоборот – они охотно удивлялись, и потому их хотелось удивлять.

Иногда на контрасте Славику вспоминалась Танька. И тогда он мысленно вздыхал: «Эх, Танька…». В этом вздохе не было никакого сожаления. С тех прошло уже много времени и чувств, но, как ни крути – она осталась весьма ярким эпизодом. Славику было интересно, как так получается, что какие-то случаи из жизни он совершенно не может вспомнить, или помнит весьма смутно, и знает о них лишь по рассказам родителей, а какие-то сохраняются настолько выразительными, словно произошли вчера. Даже дело не в том, чтобы помнить эти моменты, а в том, чтобы воспоминание будоражило сердце, чтобы вспыхивало во всех красках, с теми же эмоциями. Словно в книге памяти, в которой большинство страниц сильно истёрлись и запылились, и рассмотреть их можно только водя по строкам увеличительным стеклом, некоторые были заламинированы, и время не смогло навредить им. В этих вкладках всё сохранялось в изначальном виде – цвета, ощущения кожи, фразы, всё это не теряло своей актуальности. Славик с лёгкостью мог, например, вспомнить запах шампуня от её волос. Даже не только вспомнить – почувствовать, хотя и прошло уже три года. А когда вспоминался запах, то в открытую дверь вваливались без приглашения и прочие чувства той недели. Но эти моменты ностальгии не длились долго. У него теперь была актуальная жизнь, и реальный, осязаемый человек рядом. Человек, перед которым не надо выпендриваться, чтобы произвести впечатление.

***

Славик уже раньше подмечал такое за остальными, но вот теперь очередь добралась и до них с Андрюхой. Частенько в компаниях, где присутствовали молодые пары и их родители, взрослые начинали выискивать какие-то курьёзные случаи из детства и рассказывать их во всеуслышание. Конечно, никакого злого умысла тут не было, это вроде традиции, но порой от таких историй приходилось краснеть перед своей половинкой.

- Во-во-во, случай вспомнил. – Смеясь, сказал за столом отец. – Это ему лет пять, наверное, было. Отдыхали на «Песках», ну там, чуть ниже моста. И мы за столом сидели, а Славка конфет попросил, а конфеты в лодке. Ну он и говорит, мол, сам схожу, достану. Ну и ушёл. А мы потом думаем – что-то не возвращается. Пошёл посмотреть, вышел на берег, гляжу, а он, похоже на борту поскользнулся, упал, да трусами за уключину зацепился. И висит. Молча ещё так, на помощь не зовёт. А волна - то поднимется, то опустится, и он в неё головой значит, ныряет. А конфеты в обеих руках держит, над поверхностью, чтоб не намокли. И смех, и грех, в общем!

Все смеялись, а Славик только буркнул:

- Не было такого…

- Было, было…. – Сквозь слёзы смеха сказала мама, - я помню.

- Нормальное чего-нибудь бы вспомнили…

Андрей дружески похлопал его по плечу и с улыбкой поднял большой палец вверх.

- Да этот тоже хорош! – Подхватил дядя Юра. – Спрашиваю его – ты зачем поволоку согнул и в розетку вставил? А он мне такой: «Я думал, что ток из одной дырочки в другую по ней перетечёт…». Как обошлось, одному богу известно!

Теперь краснел уже Андрей, а Славик хлопал его по плечу. Вообще, не смотря на некоторую неловкость перед девушками, слушать такое, даже про себя было забавно.

- А мы не рассказывали, как у нас Славик пропал? Ушёл гулять утром – и нет, и нет его. Мы уж все площадки, все гаражи облазили, где мог быть. Только после обеда нашли. У нас там у железной дороги есть большой канализационный слив. Он ещё в овраге находится, плитами обложен. Ну и он, значит, из какой-то палки себе удочку сладил, верёвку навязал, и рыбачит там стоит…. – Еле сдерживая смех выдала мать.

- Про щегла, про щегла ещё расскажите! – засуетилась сестра.

- А ну это совсем уже из ряда вон. Нашёл где-то дохлую птичку. Щегла. И домой припёр. Да ещё домик для него сделал. Ну и как-то закрепил, вроде этот щегол из окошка выглядывает. А мы думаем потом – чем воняет в доме? День, второй, третий. Проветриваем – всё равно воняет. А когда наткнулись, из него уже черви полезли. Жуть в общем! И уж не маленький был-то. Лет десяти, наверное.

- Так. – Поднялся Славик, - я, пожалуй, прогуляюсь пойду! А то вы тут такого понарассказываете!

Молодежь с солидарностью, смеясь, поднялась из-за стола.

***

Девчонки охотно принимали этот мир. Не ворчали на мелкие, неизбежные травмы или затяжную непогоду, а уж какие-то положительные моменты их и вовсе приводили в восторг. Даже обычный ёж вызвал кучу эмоций. Его нашли за палаткой и принесли к столу. Причём, он не сворачивался, не пытался улизнуть, а с любопытством исследовал стол в поисках съестного. Принесли молока, налили в деревянную ложку, положили перед ним. Ёж с благодарностью принял подношение и начал смешно лакать жидкость. Потом девочки ещё долго шушукались с ним, после чего ёж был отпущен к своим. А уж когда увидели кабана в дальней протоке…. Впрочем, это впечатлило не только девочек. Они тогда отправились на лодке за подосиновиками, и переезжали от места к месту по узкому ответвлению, когда вдруг увидели животных. Взрослый кабан, (все решили, что это самка), переплывал залив прямо поперёк их курса. За крупной особью пыхтели штук пять маленьких, полосатых свинок, задрав свои крошечные пятачки над водой. Отец заглушил двигатель, а Славик вёслами остановил лодку, давая понять, что они не угрожают животным, и те могут не бояться их, а плыть по своим делам. Добравшись до берега, мама неуклюже выбралась на сушу, немного увязнув копытами в иле, хрюкнула, подождала пока выкарабкается остальная братва, после чего повела носом и скрылась в береговой осоке. Все, находящиеся в лодке, затаив дыхание, наблюдали этот удивительный заплыв. Зрелище было редким и неожиданным даже для отца.

- Ничего себе! – сказал он, покачивая головой. – Полосатый рейс!

Славик был безмерно рад, что Катя стала сама свидетелем такой редкой картины, и что картина эта не стала ещё одним рассказом из серии: «А однажды был случай…». Ему нравилось смотреть, как она постепенно влюбляется в Остров, нравилось знакомить с тем, что обычно скрыто от поверхностного взгляда случайного туриста. И было в этом что-то из детства, когда приводишь друга в гости и вываливаешь перед ним коробку с игрушками, и начинаешь вместе с ним перебирать и рассказывать про каждую. И хотя с возрастом, он стал очевидно взрослее, действия - осмысленнее, увлечения - серьёзнее, а секс – доступнее, он оставался для Острова всё тем же ребёнком, как и когда-то, впервые ступившим на этот песок. Ребёнком, не растерявшим способность удивляться, хотя желания его потеряли безусловность, а книги, которые он привозил с собой – изменились.

То ли оттого, что этот отпуск был особо насыщен событиями и эмоциями, а то ли (если верить слухам) для взрослых время и впрямь идёт быстрее, но три недели пролетели стремительно. Славке даже как-то не верилось в то, что скоро домой. И только устойчивый, коричневый загар, да полные карманы воспоминаний были убедительными свидетельствами того, что никакого обмана нет, что эти недели действительно прошли. Родители уже обсуждали дату отъезда. Оставалось только смириться с неизбежностью и бережно, аккуратно и внимательно дочитать последние страницы этой главы. После чего закрыть книгу, поставить её на полку к остальной коллекции, и целый год развлекать себя воспоминаниями о ней, перелистывая в памяти особые яркие моменты, да ждать выхода нового тома.

Славик никогда не думал о том, что каждый приезд на Остров вдруг может стать последним. Уезжая, он всегда испытывал грусть от того, что чудо закончилось, но всегда знал, что в следующем году вернётся снова. Ведь иначе и быть не могло. Ведь нельзя взять и отменить Новый год. И День рождения нельзя отменить. Остров так же казался чем-то неприкосновенным и незыблемым.

Пару дней перед отъездом шёл дождь. Но, словно не желая тратить последние деньки на сидение под навесом, ребята надевали длинные брезентовые плащи и отправлялись за маслятами или ежевикой. Вечерами сидели вокруг костра, а когда дождь стихал – перебирались на берег и удили густеру на донку. Увы, последние дни, чем их не займи, так и оставались последними.

В этой чашке оставалось совсем на донышке, один глоточек, от которого уже не ожидали каких-то сюрпризов, а просто медленно растягивали, смакуя удовольствие. Однако сюрприз всё-таки случился. Но это был не прощальный подарок Острова, а свинья, подложенная людьми.

***

Наступил день отъезда – самый нелюбимый день отпуска не только для Славика, но и для всей компании. Нужно было свернуть лагерь, собрать вещи и палатки, отчистить коптилку, котлы и сковороды от кострового нагара, разобрать столы, снять навесы, лавки и прочие доски уложить в большой выкопанный погреб и замаскировать до следующего года. Упаковать всё по коробкам и рюкзакам. Эти процессы, даже при дружной, интенсивной работе, занимали не меньше половины дня. Хотя разобрать лагерь было куда легче, чем выстроить его в первый день, но, когда ты только приехал, у тебя впереди ещё целый отпуск, потому и работалось куда бодрее. Ну и настроение в день отъезда у всех, как правило, было грустное.

Сперва это был лёгкий запах дыма. Первым его замети дядя Юра:

- Странно, дымом потянуло. Вроде ветра нет, с соседнего лагеря не могло принести.

Собственный костёр они в день отъезда уже на разводили, питались оставшейся со вчера едой. Но запах дыма на Острове – весьма привычный запах, потому слова дяди Юры все пропустили мимо ушей.

- Так, мы, как обычно, идём коптилку драить? – Спросил Славик у матери.

- Да, бери Андрея, девчонок, и всю посуду надо в порядок привести. – Ответила она. - Про таганок тоже не забудьте. И остатки хлеба тоже заберите – покидайте в воду.

Парни собрали всю утварь и отнесли к воде. Об песок даже самый упрямый нагар при должном усилии отлично оттирался, хотя руки после этой процедуры приходилось отчищать отдельно. Перемазаться, отмывая посуду – было отдельным ритуалом, он позволял после него вполне легально вдоволь времени провести в воде, пока другие собирают вещи.

Они вчетвером, стоя на коленях, начищали посуду, когда одна из девочек, подняв голову, сказала:

- Ребят, там дымит что-то….

Все посмотрели в направлении её взгляда и увидели вдалеке, над соснами, как небо становилось грязно-голубым, смешиваясь с чёрным, рассеянным дымом. Он не был густым, не валил столбом, но знак был однозначно тревожным. Парни вскочили и помчались в лагерь. Было понятно, что за общими заботами, вряд ли кто-то смотрел наверх, да и с берега обзор был куда шире, чем из рощи.

- Там дым в лугах поднимается! – Крикнул Андрей, вбегая на пригорок.

- Может костёр кто развёл? – спросила мать.

- Не-не-не, от костра так не бывает, - перебил её Славик. – Ну либо это какой-то очень уж большой костёр.

- Значит не показалось мне тогда, - встревоженно сказал дядя Юра. – Так, вы пока тогда продолжайте собираться, а я сбегаю посмотрю, что там. – И он моментально исчез по тропе, ведущей сквозь сосновый лес в луга, на другую сторону Острова.
Сперва все в нерешительности переглядывались, а потом раздался голос отца:

- Пацаны, лезьте, быстренько отвязывайте навесы, - скомандовал он.

Пока они поднимались по стволам, пока возились с узлами, удалось скинуть только один из трёх тентов. Вернулся дядя Юра:

- Ребят, дело плохо. Трава в лугах полыхает. Моментом выгорит, а если на сосны перекинется, то беда – за считанные минуты до сюда доберётся. Надо спешить!

- А попробовать потушить если? – Возбудился Славик.

- Вряд ли потушишь. Если только замедлить удастся. – покачал головой Юра.

- Слав, попробуем? Даже если только замедлим, то всё равно времени будет побольше. – Предложил Андрей.

- Да, давай, - не раздумывая согласился тот.

Отец притормозил их:

- На рожон не лезьте. Если увидели, что лес загорелся – мигом назад. Без всякого геройства! Уяснили?

- Да, хорошо, - подтвердили парни.

- Так, а мы здесь вот как поступим, - продолжил отец. – Ничего не собираем, не упаковываем. Стаскиваем, как есть на пляж, ближе к воде. Если даже и вспыхнет – до воды огонь не достанет. А потом уже как-нибудь разберёмся. Пацаны, возьмите лопаты, ну или что-то…

Лопатка в лагере была одна. Кроме неё схватили тонкое, но плотное пляжное покрывало и бегом помчались в лес, через открытую смыслом дверь. Девчонки, ничего ни с кем не согласовывая побежали за ними.

Чем ближе они приближались к противоположному берегу, тем отчётливее становился запах гари, тем чернее сгущалось небо. Огонь увидели задолго до поляны. Когда сосны стали уже редеть, стала видна рыжая полоса пламени, что стеной шла от воды в сторону леса. На краю луга все четверо остановились. Надо было оценить обстановку. Тушить огонь в первом попавшемся месте было бы неэффективно.

- Вон там совсем опасно. – Андрей указал влево, где перешейка между пожаром и соснами была весьма тонка.

Ребята помчались туда, наперерез огню. Успели вовремя – до сосен оставалось каких-то метров двадцать. Славик принялся лопаткой рыть песок, откидывая его по направлению пламени, приминая сухую траву. Нужно было прокопать весьма приличную траншею, около метра шириной, чтобы преградить огню путь к лесу. Андрей же тем временем отломил пару нижних веток у ближайшей сосны и вооружил их лапами девочек. Сам же схватил одеяло за угол и стал энергично, почти бешено лупить по траве, сбивая подкрадывающийся огонь. Девчонки последовали его примеру и ветками пытались утихомирить пламя. Было очень жарко, порывы ветра обжигали и иногда приходилось делать несколько шагов назад, чтобы остудить кожу. Огонь упорно не желал сдавать позиции, и стоило сбить его в одном месте и чуть сместиться, как он снова прокрадывался туда, где только что потерпел поражение. Приходилось возвращаться. И только дойдя до того места, где трава уже была перекопана с песком, он утихомиривался и стихал.

- Работает! – Воскликнул Славик.

Они с Андреем переглянулись, как тогда на лодке и без слов поняли друг друга. Славик бросил лопату товарищу, а сам схватил его одеяло и рыть принялся уже Андрей, а Славка сдерживал огонь, давая ему время. В итоге общими усилиями они отстояли этот край. Огню нечего было больше есть, он не смог добраться до сосен, хотя они были весьма рядом. Утомлённый, голодный и отхлёстанный ветками и одеялом, он недовольно стихал, оставляя после себя чёрную, до пепла выжженную траву. Однако, ликовать было рано – победой и не пахло. Весь обширный луг был объят пламенем, и надо было перебрасываться на другие опасные локации. Как ни крути, огонь был быстрее их. Как бы быстро они ни махали ветками и одеялом, как бы не расшвыривали песок, преграждая ему путь, огня было больше. И он был сильнее четырёх совсем юных ребят.

Оставив левый край в относительной безопасности, компания начал смещаться по периметру луга к центральной части, обезвреживая небольшие выпады пламени. Их было всего четверо, и они могли только перебегать от одного места к другому, в то время как огонь наступал по всей плоскости. Пожирая траву, он шипел, как голодный дракон, выбравшийся из своей пещеры и вдруг встретивший на своём пути непрошенных гостей. А ребята всё метались то правее, то левее, вступая в схватки в разных местах. Они постепенно приближались к тому месту, где вышли из леса, к тропе, ведущей в лагерь. Огонь тоже целился туда же. Сосны в роще росли плотно, словно сбившиеся в кучу, испуганные овцы, и только несколько деревьев росли поодаль, на самом лугу, видимо когда-то занесённые крошечными семенами на открытое пространство. Спасать одинокие деревья было бессмысленно – силы были не равны.

Одна из сосен, чье ветви были спущены до самой земли, вспыхнула мгновенно, лишь огонь приблизился к ней. Славик и подумать не мог, что это могло произойти настолько быстро. Не больше секунды прошло с того момента, как она стояла – величественная и вечнозелёная посреди огненного безумия, словно ведьма, возведённая на костёр праведными, добрыми, убеждёнными в своей правоте, людьми, до того мига, как пламя полностью поглотило её. С треском миллионов игл, она вспыхнула, как пропитанная бензином тряпка, не смотря на всю свою статность и величественность. В небо взметнулись гаснущие искры, чтобы где-то, остыв, осыпаться пеплом.

Все разом выпрямились и застыли на минуту, заворожённые зрелищем пугающим и прекрасным.

«Так и сгорают индивидуалисты… - подумал Славик, глядя, как огонь пожирает уже ослабевшую, беспомощную сосну, - а те, что сбились в кучу, наверняка ощущают злорадство оттого, что всю жизнь она прожила другой, не такой, как они, и вот теперь поплатилась за инакомыслие. Из этого можно было бы создать красивую, поучительную басенку о том, как важно быть в коллективе, не ставить свои интересы выше общих, не отклоняться от курса и правил. Но эта жизнь на солнечной поляне, свободная и вольная, разве не стоила она этой гибели? Да даже и сама смерть была яркой и запоминающейся, а не такой дремучей, которой обычно умирают сосны в глуши, где после этого долгие годы разлагаются, и даже этим приносят пользу окружающему их коллективу». Была в её смерти какая-то… торжественность.
Теперь, когда они увидели, что за секунду делает огонь с деревом, можно было даже примерно посчитать, за сколько времени выгорит вся роща, если огонь доберётся до неё. Это осознание заставило ребят работать ещё энергичнее.
Вторая сосна, растущая на поляне, по-видимому, была куда старше сгоревшей. Она была и выше, и ветви её не стелились по земле, как у первой, а начинались довольно высоко – с середины ствола. Со стороны создавалось впечатление, что пламя пройдёт по низу и лишь опалит ей ствол. Но и к ней огонь нашёл свой подход, не оставив ей шанса. Раздались глухие щелчки, словно под землёй кто-то стрелял из пневматического пистолета. Ребята, не прекращая своей работы, попытались рассмотреть в чём дело, но сперва ничего не увидели. Мокрые от пота и грязные от сажи, выбиваясь из сил, они продолжали бой. Но щелчки становились чаще, и им пришлось снова остановиться ненадолго, чтобы выяснить природу этих звуков, а заодно и перевести дыхание.

Огонь плясал вокруг ствола сосны, словно голодная, бродячая псина, загнавшая кошку на дерево. И тут Славик вдруг понял. Это в прокалённом огнём песке лопались её корни от вскипающей в них смолы. Словно тугие корабельные канаты, не выдерживающие жуткого ветра, словно сухожилия под воздействием средневековых пыток, они с приглушёнными хлопками разрывались от натяжения. Когда же огонь, подобно подлому червю, подгрыз её корни с одной стороны, противоположные уже не могли выдержать веса этой устремлённой в небо мачты, и так же лопнули. Дерево покачнулось, и стремительно рухнуло в лапы поджидавшего её хищника. Тот мгновенно атаковал её своими острозубыми, кровожадными детёнышами.

- Блин, там совсем беда. – Славик обречённо показал рукой на правую, дальнюю сторону поляны.

Там огонь почти добрался до края луга, а между ним и лесом росли густые заросли шиповника. Было совершенно очевидно, что дойди огонь до этих кустов, его оттуда не выбьешь никаким песком, никакими одеялами. Это означало стопроцентный проигрыш, поскольку шиповник уходил в рощу, и такой партизанской тропой огонь непременно проберётся в лес, и тогда…. Тогда это означало бы конец Острову. За себя переживания не было – взрослые наверняка уже всё перетащили на пляж, ну или почти это сделали, а ребята точно успеют вернуться в лагерь, даже если сосновая роща загорится с одной стороны. Путь к отступлению был, но Остров… ему бежать было некуда.

- Давайте вы пока здесь, а я туда попробую! – Крикнул Славик и уже устремился было на правую сторону, как вдруг заметил на том конце бегущих из леса людей.

Их было человек шесть-семь, так же, как и они – вооружённых кто чем. Они выбежали навстречу огню, и не останавливаясь, бросились в схватку. Они верно расценили обстановку, начав с самого опасного места. Неожиданная подмога придала Славке оптимизма, и он воодушевлённо вернулся к своим. Ему казалось, что так бывает только в фильмах, когда в отчаянный момент, когда уже нет никакой надежды, неизвестно откуда приходит помощь. Славик смог узнать почти всех. Там был Олег, был седовласый рыбак с базара, что раньше заводил с ними задушевные беседы в ожидании теплохода, был тот парень, который поначалу очень недовольно относился к их присутствию на рынке, пара женщин, которых он не знал, да ещё два человека в речной униформе, по всему - служащие с теплохода. По их рвению было видно, что они не собирались отдавать Остров огню, что и понятно, ведь для многих из них он был практически домом. И теперь Славик был уверен – они точно справятся все вместе. А ещё чуть позже из лагеря прибежали и родители. Они несли с собой тряпки, грабли и вёдра. И хотя добраться до воды через пылающий луг не представлялось никакой возможности, вёдра всё же сыграли добрую службу – дядя Юра с отцом ловко зачерпывали в них сухой песок и возводили огню препятствие гораздо эффективнее, чем Славик своей сапёрской лопаткой.

Видя такую нерушимую настойчивость, огонь стал сдаваться. И люди уже не обороняли края поляны, а пошли ему навстречу, в атаку, чтобы не оставить ни малейшего шанса. Постепенно так всё и улеглось. Кое-где ещё виднелись скромные очаги, но в целом ощущалось, что опасность миновала.

Обе группы, до этого не перекинувшиеся ни словом, подошли друг к другу, и пожали чёрные от сажи руки.

- Нет, вы посмотрите-ка! Опять вы! – Смеясь крикнул Олег. – У вас прямо нюх на неприятности!

Он с чувствами обнял парней за плечи, потом отстранился и продолжил:

- Вооот, посмотрите на них! – Он обернулся к своим, - Удивительные ребята! Мы только пришли, а они тут уже половину поляны потушили! Да ещё девчонок себе каких отхватили! – Он игриво подмигнул, - Ну да, правильно, заслужили, заслужили…. Я вам тогда про брата рассказывал – вот это они как раз его и вытащили!

- Что случилось-то? Не в курсе? – Поинтересовался дядя Юра, закуривая.
А Славик подумал – как можно курить после пожара, когда рот итак полон гари.
Олег стал серьёзным:

- Мы на туристов грешим. Была там парочка, ушли на прогулку, а потом прибежали и на теплоход юркнули, хотя стоянка ещё больше часа. Ну не бывает так. А когда по трапу поднимались, всё на лес оглядывались. Я сразу что-то заподозрил. А там кто знает – может баловались, может окурок бросили. Городскому же похер, куда окурки-то бросать. Но… за руку их не поймал никто, стало быть, и предъявить нечего. А сейчас насядешь, они, глядишь жалобу напишут.

- Да они это… - подтвердил седой старичок. – По ним видно. Подлость, её не спрячешь за ухмылкой-то.

- Ну, что теперь гадать, - сказал отец. – Обошлось главное.

- Хорошо, хоть ребята в стороне не остались, подсобили. – Он указал на матросов.

– Теплоход-то объявил экстренную посадку, хотел уплыть, так они вызвались, говорят – случись что, куда в следующий раз приставать будем? Так и сорвались с нами. А теплоход отшвартовался и на якорь встал невдалеке, ну мало ли….

- Молодцы, парни, - Одобрил отец. – А как иначе на флоте-то!

Дядя Юра, разглядывая дымящийся луг, предложил:

- Тут подежурить бы ещё на всякий.

- Сможет кто из вас? – Спросил Олег. – А я как теплоход отпущу, приду подменю. До вечера больше швартоваться не будут.

- Да нам ехать бы, пока до города доберёмся….

- А… вы отчаливаете сегодня, - задумчиво протянул Олег.

- Я могу!  - вызвался Славик. – А что, всё равно батя сперва ходку до деревни будет делать. Катю попросим с вещами посидеть на берегу, а я – здесь. А пока грузиться, пока туда-сюда, уже и Олег освободится. А там, может уже и дежурить не надо будет.

Предложение показалось всем весьма разумным. Так и поступили.

Здесь же, в лугах, Славик со всеми и распрощался. Вглядываясь в лица друзей с опаленными ресницами и обожженными бровями, с чёрными полосами сажи, с крупными каплями пота, он испытал гордость от того, что они все вместе не дали Остров в обиду, не покидали вещи в лодку и не уехали. И хотя всё могло бы произойти иначе, но ведь… произошло именно так. И это было словно «Спасибо» за все эти годы, что Остров подарил им. За все те чудесные моменты и воспоминания, за удивительные открытия, за закаты, за шторма и дожди, за дурманящий запах сосен и приобретённые навыки, за сделанные выводы. Ведь до этого момента им не представлялось возможности хоть как-то отплатить ему. Они были всего лишь маленькой горсткой людей на огромном Острове. Но вот случай подвернулся, и они смогли. Смогли, наконец стать полезными ему. Таким был Смысл, закрывающий дверь.
Наверное, много чего можно было сказать на прощание, а лучше бы - совсем не прощаться. Вернуться в лагерь, отмыться от копоти, наплаваться от души, потом посидеть за столом в тени уцелевших сосен, выслушивать от родителей истории из детства. Мама наверняка приготовила бы что-нибудь вкусненькое. А вечером уехать с отцом на рыбалку, и вернуться оттуда с таким уловом, чтобы даже бывалые рыбаки восторженно рассказывали о нём своим детям, а те – своим. А ночью – взять магнитофон и смотреть на звёзды, которых здесь было так много, что ночь совсем не казалась тёмной. Но всё это было невозможно. Пора было прощаться с друзьями, а через несколько часов и с самим Островом. Много чего можно было бы сказать на прощание. Но слова эти так толпились у выхода, что в такой суматохе никак не удавалось выстроить их в какую-то ровную шеренгу.

- Было круто! – сказал он, пожимая руку Андрею.

- Было круто. – повторил тот.


Эпилог


Идти по выжженному лугу было горячо даже в обуви. Раскалённый песок остывал очень медленно. От луга поднимался дым, как скорбь по жертвам этой безумной схватки. Огонь был виден лишь в нескольких местах, на нескольких трупах сосен, но и он доживал своё, как и всё живое – он не мог существовать без пищи. Славик обошёл луг по периметру, но опасности не встретил. Тогда он пошёл через поляну к воде. Сгоревшая трава ещё сохраняла свою форму, будто её просто окрасили в чёрный, однако в тех местах, куда наступал Славик, она рассыпалась под его подошвами, оставляя плоские следы. С тихим хрустом она превращалась в бесформенную золу. Славик увидел в песке небольшое углубление и присел на корточки, заглядывая внутрь. Там, спасаясь от пожара, жались друг к другу несколько насекомых и мышь.

- Всё закончилось, друзья. – Улыбнулся Славик. – Сейчас поостынет и можете возвращаться к своим прежним делам. К своей вражде, к своей охоте друг на друга.

До самого берега огонь не добрался, лишь опалил жаром ближний ряд камышовых зарослей, отчего они пожелтели и завились локонами. Упавший тополь совсем не пострадал. Славик сел на него и уставился вдаль. Хотелось купаться и пить, но это могло подождать. Он так же сидел здесь когда-то, наблюдая за туманом, здесь же был очарован музыкой и разочарован женщиной. Здесь видел цаплю. Сколько прошло лет? Пять? Десять? Целая жизнь? А берег совсем не изменился. Лишь камыш стал гуще и дальше уходил в воду. Лишь водоросли ещё надёжнее оплетали поверхность залива. Правда сейчас не пахло водой, пахло гарью, но Славик знал, что пройдёт пара недель и Остров отряхнётся, как вышедшее из воды животное, стряхнёт с себя пепел, вновь заблагоухает, а по весне взойдёт новая трава и скроет все следы сегодняшнего происшествия. Как заноза из человеческого тела исчезает бесследно. Он всё переживёт – этот Остров. Даже выгори он полностью. Остатки корней всё равно будут тянуть к солнцу новые ростки через песок, а ветер нанесёт новых семян. Родятся новые звери, прилетят новые птицы. И семейство полосатых кабанчиков непременно пересечёт сколько потребуется проливов, и обоснуется здесь. И хотя шрамы останутся, но он всё равно будет жить. И только лишь в слоях песка будет тихо дремать память. Память о том, что здесь происходило. И Славику подумалось, что прошлому как раз самое место в тёплом уютном песке, в который впиваются корнями могучие сосны, в норах, охраняемых угрюмыми тарантулами, там, где она не мешает, не противится новой жизни. Ведь пройдёт время, и эта новая жизнь так же обратится в память, в историю и будет обязана уступить другой новой жизни, не препятствуя….

В камышах зашуршало. Славик повернул голову и заметил шевеление среди высоких стеблей. Славик знал, что через минуту выйдет цапля и своим прекрасным серым оперением раздвинет камыши. Он не видел её, но также, как в случае с Танькиным купальником, мысленный взор приходил на помощь. Он вырисовывал, как она важно вышагивает среди острых листьев, деловито высматривая в воде лягушек. Крупная на земле и лёгкая в полёте птица. Славик замер. Не двигаясь, он ждал, когда она появится. Он всё ждал и ждал, а она всё не появлялась. И даже когда качнулись крайние растения, Славик никого не увидел.

Это была не цапля. Это Время пробиралось через камыши тихой, осторожной поступью.



Апрель, 2025