Конец високосного года 84

-Ты тоже никого не увидел? - спрашиваю я у Хауса.- Но тогда, если это мамаша Байкли, Саманта её что, через форточку втащила? Ключ от зоны " c " есть только у тебя, меня, Блавски и Кадди. И без взлома никак иначе внутрь не попасть.
- Есть ещё подвал, грузовой люк, транспортёр...
Представляю себе дородную негритянку, ползущую на коленях по ленте транспортёра, и хочется помотать головой, чтобы отогнать это видение.
- Бред, Хаус!
- А что не бред?
- Может быть, Кадди  или Блавски кому-то давали ключ? А может, наши собственные ключи куда-то ходили без спроса. Помнишь, Марта с Элисон как-то их свистнули и устроили у нас обыск?
- Ну, твой, например, где?
- Где мой? В шкафчике.
- В том, который отпирается с датчика отпечатка ладони? Ты как, никому ладонь не одалживал?
- Вроде нет. А твой где? А то это, может быть, ты кому-нибудь ладонь одалживал?
- Мой в кармане штанов, в которых я был, когда ты меня тут запер.
- А штаны забрали в кладовку - значит, твой ключ мог в чьи угодно руки попасть.
- Вообще-то, кому угодно по кладовкам шарить не позволяют, им пришлось бы, как минимум, два замка взламывать. Или оставлять автограф в журнале Ней.
- А Саманта?
- Что "Саманта"? Саманте мой ключ зачем? Она через центральный вход вошла. Думаешь, Саманта спёрла мой ключ, отперла дверь зоны "С", впустила мамашу, сама сбегала к центральному входу, чтобы пробить карточку, и всё это вместо того, чтобы спокойно и адресно подлить транексамзилат тому, кому хочется? Зачем она предоставила тыкаться с ним своей мамаше, а та её в благодарность за доставленные хлопоты затащила на бельевой склад - тоже, между прочим, запертый, задушила и бросила, выйдя снова через зону "С", да ещё снова взломав кладовку и положив ключ на место? Так у тебя получается, Пинкертон?
- А у тебя как получается?
- А у меня получается так , что если мой ключ спокойно лежит в кармане, его никто и не трогал.
- А он лежит в кармане?
- Сейчас узнаем, - и Хаус, ничтоже сумняшеся, вдавливает кнопку вызова.
Ли материализуется в палате, пока звонок ещё звенит:
- Что случилось?
- Пойди в кладовку и принеси мои штаны.
У Ли от природы узкие глаза - она кореянка. Но от слов Хауса они становятся круглыми, как у самой отъявленной европейки.
- Штаны?
- Ну, да. Плохо слышишь?
- А вы не охренели, доктор Хаус? - спрашивает она неожиданно участливым тоном. - Я - единственная дежурная в блоке и не могу выйти - это во-первых. Вносить сюда личные вещи запрещено - это во-вторых. В-третьих, кнопка срочного вызова здесь для срочного вызова, а не для вашего развлечения. А, в-четвертых, если вы хотите, чтобы вам поноску носили, заведите собаку, - и, повернувшись на пятках своих беленьких кроксов, она выходит.
- Я для этого целую больницу завел, - вслед ей успевает крикнуть Хаус.
Я пофыркиваю от смеха:
- Обломись, Великий и Ужасный!
- Да ладно, там он, негде ему больше быть, - слегка смущённый, говорит он. - Никто его не брал, потому что вся твоя схема отдаёт идиотизмом. О, смотри! Вот и для тебя порция яда!
Ли приносит капельницы - обычные, без дозатора. Мне вводит иглу в вену сразу, с Хаусом возится необычно долго. Это вообще-то нормально – средний персонал реализует жажду мести именно так, больно, но безобидно. Транексамзилат в вену – это исключение.
- У тебя неудачные протезы, - наконец, не выдерживает Хаус. - Хочешь, позвоню знакомому технику - поставит бионические?
- Как у вас? - кивает она на его увечную ногу.
Ого! Оказывается, ей палец в рот не клади. А обычно она тихая, воды не замутит.
- Видишь, - назидательно говорю Хаусу. - Людей не надо задевать, даже по мелочи. Только медсестра знает, что у неё в шприце, а вот большой босс не всегда знает, что у него в медсестре. Даже если они годами ... - и замолкаю, поражённый остекленевшим взглядом Хауса.
По опыту знаю: обычно после этого он срывается с места претворять в жизнь внезапно озарившую его идею. Но из боксированной инфекционной палаты особо не сорвёшься.
- Ну, и что с тобой за озарение? -  с любопытством спрашиваю я, видя, что он только что ногами не сучит.
Он со мной своими озарениями делится через раз, может и промолчать, но сегодня мы - Эдмон Дантес и аббат Фариа, сокамерники. Это располагает к откровенности.
- Это никакая не мамаша Байкли, - говорит Хаус на нижнем пределе слышимости – так тихо, что у меня даже уши невольно вытягиваются в его сторону. - Мы с тобой ищем в тёмной комнате чёрную кошку.
Это Ней.
Мой первый порыв рассмеяться, второй - возмутится, но я не делаю ни того ни другого.
- Ней? Ней спёрла у тебя из штанов ключ и дала кому-то?
- Нет. Ней подмешала транексамзилат в капельницу, а потом задушила Саманту Клейн.
- Да иди ты… - выдыхаю я.
- Знаешь, как у классика: отбрось всё невозможное, и тогда оставшееся будет истиной, как бы невероятно ни выглядело. Мы видели дверь, сквозь которую не проходил никто чужой, Орли видел дородную негритянку в защитном костюме, которая оставалась в блоке, когда Саманта  вышла. Чаще всего остаётся временно замещающей кого-то именно Ней, её и зовут. Она моглда надевать костюм не в фильтре, а в коридоре – у неё особый размер, она должны была взять его на складе. Саманта пропала сразу после того, как понесла кровь в лабораторию, и кровь разлита на бельевом складе, рядом с телом. Ней заходила на бельевой склад, когда готовила палату после смерти Айо. Бельевой склад - её привычные угодья. И постельное бельё для тебя она, конечно, не схватила бы из первой попавшейся кучи, а выбирала бы для своего босса получше. Значит, входила в помещение склада, возилась там. Она просто не могла не заметить тела, а значит, и не могла не поднять тревогу, и не сделала бы этого только в одном случае - если имеет к этому телу прямое отношение. Возрази!
Молчу, потому что возразить мне нечего, но в голове не укладывается: чтобы Ней.... наша Ней... самая ответственная, самая деятельная... самая, на которую можно положиться...
- Зачем ей это всё? - невольно вырывается у меня.
- Ты сам сейчас сказал: мы очень плохо знаем своих сотрудников, не знаем их истории, не знаем, что у них на уме. Когда факты указывают в одну сторону, а мы не идём за ними, так это потому, что наше иллюзорное восприятие возражает воспринимаемому реальному образу. Знаешь, почему я так нереально крут, как диагност? - вдруг спрашивает он.
Неужели я сейчас услышу откровение и решу загадку века: феномен Хауса-врача? На пробу осторожно глажу его по шерсти:
- Ты умный...
- Ха! А все остальные дураки, что ли? Не в этом дело. У меня просто хватает скотства... или независимости - тут кто как понимает - абстрагироваться от общепринятых штампов. Есть очень объективная, очень бесстрастная посиндромная диагностика, и по ней дважды два всегда четыре- и всё. Но ведь у каждого из вас стоит нравственный или шаблонный барьер, мешающий вам принять истину без преломления через призму своей нравственности. Ну, типа, президент Соединённых Штатов не может болеть гонореей, а девочка пяти лет не может подсыпать бабушке в кефир мышьяк. И вы уводите себя от истины, как мамаша в кино закрывает глаза своей малолетке при порно-сценах.
- То есть, нам для диагностических успехов не хватает твоего цинизма?
- В какой-то степени. И даже Орли подавился этим предубеждением – он узнал Ней, он ничего не заподозрил поначалу, но когда выяснилось, что здесь было покушение на убийство, живо придумал «какую то похожую на неё негритянку». Ведь "наша добрая большая Ней не может быть отравительницей и убийцей" - всеобщее заблуждение того же порядка.
- Господи! – только и говорю я. – Ней…  Когда ж ты её так достал!