Юродство

Где мудрец? Где книжник? Где совопросник века сего?
Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?
<…>
Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом.

Апостол Павел, Новый Завет.

Он смеется. То тихо, сгорбившись и сдерживая смех, рваными, непоследовательными фразами пытаясь рассказать мне что-то через эти судорожные всхлипывания. То взахлеб, наполняя громоподобным смехом квартиру и пугая кошку, которая уже не кошка. А я все еще не могу поверить, что все это происходит на самом деле.

***

…Я шел с работы домой. Ливень разрывал город на тысячи мелких полосок, наводнял улицы лужами, и мои ботинки уже насквозь промокли. Остальные люди, кажется, вообще не замечали дождя: бегут себе по делам, вечно злые и недовольные, а другие – наоборот, сидят на тротуарах и парапетах, то прося милостыню, то хлебая пиво… Как мало среди нас осталось тех, кто нуждается в простом луче солнца.
В метро пришлось стоять. На единственном свободном месте прикорнул бомж, источая на весь вагон «ароматы Франции». И никто даже слова не сказал – только косые хмурые взгляды из-под бровей.
Я с наслаждением ввалился в свою небольшую холостяцкую квартирку, скинул в ванную мокрую одежду. Об ноги терлась стосковавшаяся кошка. Дав ей поесть и наскоро поджарив себе яичницу, я расположился на диване. Тишину дома нарушало только мурлыканье да перестук дождя за окном. Не хотелось ни музыки, ни телевизора. Оказаться бы в прошлом, на заре веков, где даже дождь не стучал, а лишь шуршал о листву бескрайних лесов и полей.
Иногда мне казалось, что я единственный нормальный в этом мире. И именно поэтому на меня порой смотрят как на сумасшедшего. Всем цивилизованным людям нет дела до того, что важно для меня. Раньше мир был совершеннее… Хотя нет, он и теперь в ядре своем совершенен, только вот верхний слой испортился. Испортил ли его человек или что-то иное? Не знаю. Миллионы городов на Земле существуют по законам человечества. Красота и жизнь благодаря нам уступили место искусственности. Даже дождь видит это: ведь испокон веков он наполнял влагой почву для того, чтобы подарить жизнь и ростку, и звериному детенышу… И был он омовением для всего живого. А сейчас? Сейчас он лишь скапливается лужами на асфальте, застывает грустными каплями на стекле. Изредка какое-нибудь больное городское животное напьется грязной дождевой воды…

Вспоминая свой последний вечер в привычном мире, я с тоской смотрю на чудаковатого старика передо мной.
- Думаешь, нам это за грехи? – повторяю.
- О нет, дитя мое, что ты! - он говорит немного глуховатым голосом: - Так просто будет лучше для всех.
- Для кого – всех? – я искренне пытаюсь понять его. Может быть, прав?
- Для людей.
- А как же звери, птицы? Они ведь невинны. Но страдают вместе с людьми!
- Они невинны? – он вдруг истерически хохочет. – Они невинны?!! Да они перестали быть невинными сразу же после Сотворения!
Мне остается только удивляться в ответ на его странное заявление.

От печальных мыслей меня отвлек телефонный звонок.
- Димка, привет! – радостно поприветствовал меня молодой женский голос.
- Машка! Рад тебя слышать, - я улыбнулся: эта жизнерадостная особа умела поднимать мне настроение. Мы дружили еще со школы.
- Я посмотрела на погоду и поняла, что ты наверняка сейчас сидишь дома и предаешься пессимистичным рассуждениям, - с ехидцей сказала она. Я улыбнулся ее проницательности.
Мы болтали о жизни. Маша с пониманием выслушивала мои философские мысли, по-доброму смеясь надо мной. Где-то глубоко в душе я жалел, что не могу полюбить эту замечательную девушку. Просто нам не любится – только дружится. Банально.
Я положил трубку где-то через полчаса. Было всего часов восемь, но из-за непогоды стемнело гораздо раньше. Я улегся в кровать и стал гладить приютившуюся под боком кошку, улыбаясь своим мыслям. Машка права: каким бы ни было влияние человечества, оно неизбежно, как неизбежен прогресс. Природа слабее нас, но и мудрее – она приспосабливается. Эх, научиться бы мне радоваться каждой удаче, каждому дню без бед… Следуя этим мыслям, я постарался искренне порадоваться предстоящему выходному и на этом провалился в сон.
Если бы знать, что в тот вечер я слышал подругу в последний раз…

- Ты хочешь…? – неожиданно вопрошает он. Глядит на меня лукаво.
- Не понимаю… - я мотаю головой.
- О, я знаю – ты хочешь!  – провозглашает, торжественно взмахивая руками: – Мир, весь мир! Уже у ног! Отец всего Сущего! Потопишь всё былое, и дашь паре по паре, Новый Ной! Придешь, Царь, только не спи, как синий огонь…
Я окончательно теряю смысловую нить. Он что, сумасшедший?! – приходит мне в голову шальная мысль.
- Но… - пытаюсь возразить. – Мне не нужно ничего… Если ты спрашиваешь, чего бы я хотел – чтобы души людей вернулись на свои места!

Утром меня разбудил дикий вопль кошки. Вскочив, я кинулся на звук, мимоходом отметив, что тело кажется легче – наверное, просто хорошо отдохнул. В квартире почему-то было очень темно, хотя я не помнил, чтобы вечером занавешивал окна. По пути в коридор пару раз чуть не упал, наткнувшись на непонятные предметы.
- Кис-кис… - тихо позвал я.
Из темноты сверкнули круглые глаза. Пару секунд она смотрела на меня, и мне вдруг показалось, что это не моя кошка – какая-то другая. Я протянул руку – она, взвизгнув, подскочила и бросилась наутек. А я остался стоять, непонимающе глядя на свою ладонь. Она была смуглой и женской.

Он молчит. Глаза стали абсолютно пустыми. Кажется, его молчание длится вечность.
- Мир очистится от зла, - спустя несколько минут изрекает он.
Я ищу в его взгляде ответы на мои вопросы – почему-то подумалось, что именно он может их дать.
- Всем будет хорошо. А мне спокойно, - на мгновение он видится мне властным правителем, уставшим от своей тяжкой ноши.
Он снова тихо смеется, что-то бормочет… И я, наконец, понимаю, как мне хочется назвать его.

Несколько часов я пытался проснуться. Безуспешно: безумие вокруг и не думало сменяться явью.
Незнакомая квартира. Чужая кошка. Я – не я.
Собравшись с духом, я одел чужое тело в чужую одежду и вышел на улицу – сразу же меня чуть не сбила толпа оборванных, дико орущих людей. Они неслись по улице, кто на двух ногах, кто на четвереньках, то и дело натыкаясь на дома и машины, не замечая препятствий. Они вели себя как стая зверей…
Позже я понял, что они на самом деле были животными. Несчастными созданиями, которых неведомая сила спонтанно переселила в другие тела.

Я брёл по городу, стараясь держаться у стен зданий. Город полнился незнакомыми звуками: крики, рычание, всхлипы… И все. Ни гудков машин, ни звуков колес, ни топота множества ног по асфальту. Молчало радио и телевидение. Вся техника стояла, дороги – одна сплошная авария. Наверное, кого-то случившееся застало по пути на работу…
Своими глазами видел, как бывшие птицы пытались взлететь. И разбивались, падая с запредельной для человека высоты.
Как звери рвали друг друга человеческими зубами, удивляясь, что это им дается не так легко, как вчера.
А кошки и собаки порой смотрели мне вслед, и в их глазах стояла такая тоска, что я понимал – это люди. Некоторые кидались на меня, сходя с ума, не в силах осознать свой новый облик, и пытаясь хотя бы приблизиться к привычному телу человека.
Будто фильм ужасов. Но… столько смерти в один миг я не видел даже по телевидению. Мне казалось, что вокруг царит только она – неумолимая, беспощадная. И те, кто стал чужим в собственном мире, были даже рады ей…

Он напоминает мне рассказы о юродивых. Блаженный старец, искренне верующий, что проповедует и творит благо. Его поведение лишь подтверждает состояние рассудка: порой нелогичная речь, рваные движения, быстро сменяющиеся эмоции и выражение лица…
- Господи… - говорю в пустоту.
- Да, дитя мое? – откликается старик, и я, вздрогнув, во все глаза смотрю на него. А он, как ни в чем не бывало, морщит лоб и ждет ответа.
Меня осеняет совершенно невероятная догадка, но я все еще боюсь в нее поверить. Однако, именно так картинка складывается в единое целое…

Почему-то я был на удивление спокоен. Я мог мыслить, рассуждать, искал на улицах нормальных людей…
Как мало нас осталось людьми. Неужели этого мы добивались, совершенствуя, меняя Землю по своему усмотрению? Мы стали иными, животными – но кто, что, какая сила сотворила такое?!

Небо расплакалось очередным осенним дождем. Те, кто были животными, кто не погиб, попрятались. А я остался стоять и поднял лицо к тучам, щурясь от заливающейся в глаза воды.
- Господи, - выдохнул я. – За что?..
Я не надеялся на ответ, ведь никогда и не верил в Бога. Просто больше не к кому было обратить мой зов.
Я продолжал бродить по улицам под проливным дождем, сам не зная, зачем. Чего искать теперь от жизни? Возможно ли в новом мире ставить какие-то цели, мечтать о чем-то, или завтра он снова изменится?
Ливень кончился, выглянуло солнце. Я вышел на какую-то площадь и остановился, удивленный: посреди открытого пространства в лучах солнца стоял старик в некоем подобии балахона, опираясь на палку. Я подошел ближе, искренне надеясь, что найду в нем человека.
- Ты меня нашел! – радостно улыбаясь, произнес старик тоном игривого ребенка.

Мы уже несколько часов сидим в той квартире, в которой я очнулся сегодня утром. Я начинаю уставать от собственных мыслей, от вертящихся в голове догадок – и от невозможности добиться хоть чего-то это этого человека. Человека ли?..
- Почему мир, совершенный в своем основании, кто-то хочет изменить? – я вглядываюсь в его лицо, ищу отблески чувств.
- Мир… - он хмурится, будто силится что-то вспомнить. – Мир, прекрасный, мое Создание, мое… Люди… Я упустил, допустил, недоглядел…  Лучшее, что я создал…
- Так почему? – я окончательно понимаю, что моя догадка верна, и срываюсь на крик – нет больше сил терпеть. – Почему ты – ведь это Ты! – решил уничтожить нас всех?!
- Уничтожить?! – Он удивляется искренне, брови дугой. – О нет! Нет, дитя мое! Я хочу жизнь, дарить, уже, насовсем, да, да! Только… Ошибки, недочеты, глупости… Виноват… Создания. Мои, во зле, в грязи, нет дьявола, есть истина. Что творят, думали – благо. Верили… Нужен новый свет, - смотрит на меня, лицо просветлело. – Да! Новый свет, блик, искра! Новая жизнь!
- Но почему только теперь? Господи! Почему только теперь ты решил исправить свои ошибки? Тысячи лет человек верил в то, что устройство его мира незыблемо…
- О, я пытался! – Он кивает с видом умудренного старца, изрекающего абсолютную истину. – Пытался. Ты думаешь – нет? Были мысли, звуки, чувства – другие! Я менял, менял… - речь Его снова становится рваной, почти бессвязной. – То, это… Внутри, снаружи, мысли… Дверь заперта. Голова – с ума, нет ума, нет… Кто, где? Не могут знать, не найдут, выйдут и не войдут… Менял, менял – нет смысла… С ума…
- Боже… – я чувствую, как по моим – чужим – щекам текут слезы. – Я… Я прошу… Верни! Верни все назад! Оставь память об этом дне – это послужит уроком. Но только верни…
Он делает какие-то странные движения руками.
- Не… не могу… - растерянно смотрит на собственные ладони, потом на меня. Шепчет еле слышно: – Больше не могу…
Он замыкается, бормочет что-то бессвязное, а затем начинает смеяться. То тихо, сгорбившись и сдерживая смех, рваными, непоследовательными фразами пытаясь рассказать мне что-то через эти судорожные всхлипывания. То взахлеб, наполняя громоподобным смехом квартиру и пугая кошку, которая уже не кошка. А я все еще не могу поверить, что это Он, этот безумный старик, сотворил это…