Хокулеа Путь до Таити. Гл. 11. Радикалы и патриоты

11
РАДИКАЛЫ И ПАТРИОТЫ

На следующий день Кавика и я были вызваны в штаб Береговой охраны. Её инспекторы постоянно следили за реконструкцией каноэ. Они были удовлетворены водонепроницаемостью отсеков и спасательным оснащением, поэтому выдали сертификат пригодности к мореходству.  Наше присутствие требовалось на пресс-конференции, на которой адмирал должен был объявить о сертификации и готовности «Хокуле'а» к выходу в море.

Перед репортёрами и телекамерами седовласый адмирал провозгласил свою уверенность и в каноэ, и в Кавике как капитане. Но это было сказано на публику. Как только камеры были упакованы и журналисты уехали, он повернулся к Кавике.

- Капитан! – сказал он твёрдо. – Если вы поведёте «Хокуле'а» на Кахоолаве, я конфискую её, отбуксирую в Гонолулу и вы никогда не получите её обратно!
- Не беспокойтесь, я не иду на Кахоолаве, - с улыбкой ответил Кавика. – Я иду на Таити.

Короткий этот диалог произрос из вчерашнего визита гавайских радикалов. Накануне, примерно в 2:30, целый караван автомобилей подкатил к нам. Оттуда высыпала толпа гавайцев – несколько мужчин, группа прилично выглядящих дам и около дюжины подростков. Вновь прибывшие быстро смешались с командой и их подвыпившими друзьями. После поцелуев и объятий вся компания направилась к «Хокуле'а», где стояли мы с помощником капитана Дэйвидом Лайманом.

Когда я узнал в лидере того человека, который создавал нам проблемы на Молокаи, то понял – это была протестная группа, которая прилетела в Гонолулу для участия в суде над одним из их товарищей. Тот обвинялся в незаконном проникновении на Кахоолаве, маленький необитаемый остров к югу от Мауи, используемый Морским ведомством для учебных бомбардировок.

Кахоолаве чрезвычайно засушлив. Мауи, лежащий на пути ветров, забирает себе все дожди из туч, несомых пассатами, а сам островок слишком мал, чтобы произвести достаточную конденсацию. Завезённые некогда на остров козы и бомбы Морского ведомства превратили и без того засушливый остров в бесплодную, негостеприимную пустошь. Группа протеста выбрала Кахоолаве символом жестокого обращения хаоле к гавайцам и их культуре. Для них бомбёжка островка стала конечным актом осквернения чужаками священной гавайской земли. Для большей драматизации своего протеста они недавно начали разыгрывать «вторжения» на остров, что и привело к арестам и суду, на который они и приехали в Гонолулу. Сейчас их лидер направлялся ко мне.

- Вы – Бен Финни, - сказал он, протянув руку для принятого у молодых гавайцев рукопожатия с большим пальцем вверх. – Старейшины хотят поговорить с Вами. Перед смертью они хотят съездить на Кахоолаве, ступить на гавайскую землю, прежде чем закроются их глаза.

Он долго объяснял, как ему нужна «Хокуле'а», чтобы отвезти на Кахоолаве семь стариков с Молокаи, а также некоторых других лидеров движения, включая его самого.

С того момента, когда несколько месяцев назад начались эти «вторжения», я жил в страхе ожидания этой встречи. Уже тогда делались разные намёки на возможность использовать каноэ в качестве перевозчика протестующих на остров. Но сегодняшний прямой запрос был обращён не ко мне. Целью была команда каноэ. Вскоре и система оповещения общественности объявилась в виде кинокамеры для записи происходящего. Шоу началось. Первой была исполнена прочувствованная мольба, за которой последовали гавайские песни и грациозная хула в исполнении одной из величественных гавайских дам в длинном развевающемся платье. Затем пошло горячее обращение к патриотизму гавайцев, что зацепило команду. Оно затронуло даже ту небольшую часть гавайской крови, которую имел первый помощник капитана Дэйвид Лайман, но более всего оно взволновало Кимо.

- Бен, парни действительно хотят сделать это, - воскликнул он, впервые улыбнувшись.  – Поездка на Кахоолаве сделает «Хокуле'а» поистине гавайским каноэ.

Я был в полном одиночестве. «Хокуле'а» была бы настоящим подарком для целей протеста, особенно когда Береговая охрана арестует её и заголовки запестрят на всю страну: «Гавайское юбилейное каноэ арестовано при освобождении острова». Самое смешное, что эта картина нравилась мне самому, но только по окончании путешествия. Участие во вторжении на Кахоолаве убило бы проект, и мы никогда не поплыли бы на Таити.

Когда на каноэ вернулся Кавика, его ответ был настолько же безоговорочным, насколько и быстрым.

- Нет! – сказал он с решимостью, какой я не наблюдал в нем ранее. – Если мы пойдём на Кахоолаве, Береговая охрана конфискует каноэ, меня лишат лицензии и проект кончится прямо на этом месте.

Следующий день была суббота, 24 апреля, канун запланированного отплытия на Мауи. Настроение на каноэ было особенно отвратительное. Те, кто горячо желал пойти на Кахоолаве, были разочарованы. И новая проблема вышла вперёд – деньги.

Некоторые члены команды были недовольны тем, что Кавика и Лайман получали зарплату. Надо признать, эти двое получали оплату из внешних источников, но также получал и Кимо. В добавок, Кимо запросил и получил немалое денежное вознаграждение от Общества полинезийских плаваний, как и два его последователя – за работу на каноэ после его затопления. Но для протестующих это не имело никакого значения. Они были уверены, что Кавика, Льюис и другие «лидеры» наживаются за счёт труда команды, и требовали возмещения их зарплат, потерянных во время занятости на каноэ, а также за то время, пока «Хокуле'а» будет в плавании.

За неделю до этого я встречался с командой для передачи отложенных трёх тысяч долларов, как было обещано ранее, для помощи членам команды и особенно тем, у кого были семьи. Тогда многие отказались или попросили очень немного. Но не Кимо с последователями. Последние потребовали от нескольких сотен до нескольких тысяч каждому. Их препирательства сорвали собрание и не дали распределить те деньги, что у нас были.

Я тогда спросил у Томми Холмса, не сможет ли он решить эту денежную проблему. Томми не часто появлялся на каноэ до того, как несколько недель назад Конгресс, для которого он работал, не ушёл на каникулы. С того момента он выполнял разные работы по проекту. Одним из его заданий был подбор растений и животных для путешествия на Таити - частично для эксперимента, частью для демонстрации того, как могли древние полинезийцы перевозить свою одомашненную флору и фауну с острова на остров во время их миграций.  Он нашёл все необходимые растения, а гонолульский зоопарк обещал выделить собаку, свинью и курицу именно гавайских пород. Когда Томми занялся проблемой денег, удар пришёл со стороны Гавайского гуманитарного общества. Оповещённое некой посетительницей каноэ, шокированной клетками, которые мы держали на борту, Гуманитарное общество послало мне трёхстраничное заключение, запрещающее нам брать с собой животных.  В добавок они надавили на директора зоопарка, чтобы он отказал нам в обещанных ранее животных. К счастью, собака у нас уже была, но необходимость заняться поисками свиньи и курицы нужной породы, в которых нам теперь было отказано, наложилась на проблему с оплатой команды.

Томми получил некоторую помощь от гавайского члена совета директоров, который посчитал, что если он опросит каждого члена команды, сложит все запрашиваемые суммы и добавит к ней свою цифру, то те, кто запрашивает слишком много, поймут ситуацию и автоматически понизят свои требования. После недели опросов он отдал результаты Томми, чтобы тот на следующий день огласил общую сумму и произвёл необходимую подгонку.

Когда наступил полдень, Томми открыл собрание, объявив, что найдена дополнительная тысяча долларов и теперь для распределения есть четыре тысячи. Но, добавил он, общая сумма запросов превышает двадцать четыре тысячи долларов, поэтому некоторым членам команды придется уменьшить свои требования. Затем он зачитал вслух список индивидуальных заявок, выставив на публичное обсуждение тех, чьи требования были раздуты. И в этот момент вмешался гавайский радикал с завивкой под афро-американца.

- Нельзя ли разделить деньги по-гавайски? – потребовал он. – Почему вы всё навязываете людям? Почему просто не отдадите им деньги!

- Мы уже пытались это сделать, - ответил упавший духом Томми.

До этого момента Кимо держался в тени. Он прибыл незадолго до начала собрания с двумя большими листами картона, завернутыми в тапу. Прежнего расслабленного, улыбающегося Кимо как не бывало. Со своей отрощенной недавно чёрной бородой и вечным выражением скорби на лице, которое он усвоил в последние полгода, Кимо с вызовом подошёл к своему старому другу Томми, выглядя одновременно таинственно и обеспокоенно.

Сначала он выразил протест против малой суммы, которая была предложена. Затем он затеял спор, что мы не можем выходить в море в воскресенье и, вообще, не будем готовы это сделать ещё некоторое время.

- Это не в гавайских обычаях – назначать крайние сроки для отплытия, - сказал он, игнорируя тот факт, что позднее отплытие может затруднить путь на Таити и подставит каноэ под угрозу попадания в зону ураганов на обратном пути. – Это ведь компьютерный расчёт, да? Компьютер рулит везде.  Вот доказательство, прямо тут.

С этими словами Кимо снял с картонных щитов обёртку, под которой обнаружилась увеличенная фотография затопленного каноэ и аккуратно напечатанный большими буквами список недостатков в судне, из-за которых завтрашнее отплытие якобы невозможно. Как только Кимо заговорил, появилось местное телевидение с документалистами из «Нэшионал Джиографик», которых ни я, ни Кавика не вызывали. Это была пресс-конференция Кимо.

- Мы не готовы, - был его главный посыл.

«Компьютер» принуждал команду к отплытию, а она не готова. По его бессвязной речи выходило, что многое ещё требует доработки на самом каноэ; необходимо провести обучение мореходству, мерам безопасности и оказанию медицинской помощи; более того, настроение команды требует внимания.

- В этом отношении многое нужно сделать. Процедуры хо'опонопоно потребуют нескольких месяцев. Так мне видится и так оно есть. Спасибо большое, меня обвиняли в радикализме, но я думаю, я знаю, чего заслуживает гавайский народ. Его по-прежнему недооценивают, - и, сделав драматическую паузу как заправский актёр, Кимо выкрикнул, - два столетия спустя, братва!

Этот цветистый риторический выпад призван был показать иронию нашего проекта, которая заключалась в том, что он отметит не только двухсотлетие американской революции, но и другой почти двухсотлетний юбилей – прибытие капитана Кука в 1778 г. и всех горестей, которые принёс гавайцам контакт с внешним миром. Для Кимо наш проект стал очередным ограблением чужаками гавайцев.

Кимо запугивал нас и тех, кто будет смотреть его спектакль в вечерних новостях и позже, в фильме Дэйла Белла. Мне слишком хорошо виден был один главный эффект, который произведёт его речь на зрителей Гавайев. Она отпугнёт благотворителей, включая тех, к кому мы только что обратились за денежной помощью для команды. Но как отреагирует команда на словеса Кимо, я не был уверен. Последуют ли они за ним и откажутся от плавания? Теперь многое зависело от Кавики.

Наш капитан спокойно вступил в свои права.

- Каноэ готово, - сказал он сидящей вокруг команде.

Затем он объяснил (в очередной раз), какая именно система ветров диктует срочное отплытие. Договор – официальный контракт, определяющий права и обязанности команды (не только их «команды», а всех нас, кто уже плавал на каноэ) – готов к подписанию. Обычным тоном Кавика объявил:

- Кто хочет идти в плавание, может подписать контракт как член команды. Кто не чувствует себя обязанным и не хочет подписывать, хорошо, без проблем.

Некоторые подписали сразу, другие только после очередных препирательств. Остальные же, как Кимо, просто ушли. Это были проигравшие. «Без проблем,» - как сказал Кавика. Если не хотели идти в плавание, не должны и подписывать.

Тем не менее всё было не так просто. Много позже нам пришлось пожалеть, что неподписавшие, да и подписавшие с оговорками, не ушли с каноэ навсегда. На следующий день, в воскресенье, день отбытия, все они явились назад, включая Кимо. Ничего особенного они не делали, разве что формировали маленькие злые собраньица, в которые втягивали остальных членов команды. Пришлось нам, «лидерам», с помощью волонтёров из собравшейся на наши проводы огромной толпы, заканчивать погрузку.

В полдень на сцену опять вышел Кимо и снова начал агитировать отложить отплытие до вторника. Теперь его история заключалась в том, что каноэ требует совсем небольших доделок и что команде (включая тех, кто принял изначально предлагаемые деньги, поняв, что других нет) нужно всего несколько дней, чтобы закончить свои дела. Вчера Кимо проиграл. Если сегодня ему удастся отложить плавание, его реноме будет спасено. Кавика, стараясь размышлять здраво, засомневался, сказал о'кей, потом передумал и объявил:

- Нет, мы выходим сегодня в четыре.

Почти всю команду, даже тех, кто накануне охотно подписал Договор, это разозлило и обескуражило. Время отплытия, может быть, четко фиксировано у Кавики в голове, но другой вопрос – можем ли мы действительно трогаться в путь.

Мы оба с Кавикой жалели, что не можем уволить тех, кто протестовал и мешал нам всю предыдущую неделю. Ведь дело было в самоуважении гавайцев, изрядно униженных за последние два столетия. Если уволить хоть одного, это будет очередным ударом, который просто так не оставят, во всяком случае без боя. Уже ходили слухи, что некоторые из гавайских членов совета директоров готовы «голосовать кровью» при любой попытке уволить из команды хоть одного из «братьев».

Благоразумие требовало отменить путешествие, может, даже закрыть весь проект. Но это обесчестит уже всех в нём участвовавших. Мы должны были идти. Но, учитывая господствующее настроение и приближение 4:00, было сомнительно, что мы сможем отчалить сегодня.

Затем вперёд вышел кахуна.

Эдвард Кеаланахеле - таково было его имя. Это был седовласый, но мальчишески выглядевший гаваец далеко за сорок.  Херб Кане и я познакомились с ним несколько лет назад на его родном острове Гавайи. Уже тогда он предложил нам свои услуги, но на тот момент мы в них не нуждались. Впоследствии, узнав его поближе, я начал доверять ему, а недавно попросил помочь нам преодолеть испытания.

И вот сейчас, на одиннадцатом часу противостояний, Кеаланахеле вмешался, пригласив команду в дальний конец верфи, подальше от каноэ и толпы. Большинство последовало, кроме Кимо и нескольких его соратников. Показались и журналисты с камерами, но Кеаланахеле прогнал их. Он знал, как могут камеры провоцировать протест и эскалировать противоречия.

- Я хочу увидеть, как это каноэ выходит в море, - сказал он дрожащим голосом и со слезами на глазах. – Гавайский народ ждёт от вас, гавайские парни, что вы проделаете это путешествие. Вы должны идти ради себя самих, ради ваших родных, ради ваших предков.

Затем он попросил каждого высказать мнение о готовности каноэ к отплытию. Но начал не с любого желающего ответить, а обратился к пятидесятилетнему Сэму Калалау, мужественному ковбою с Мауи.

- Папа Сэм, ты тут старше всех. Что ты думаешь? Готово каноэ к отплытию?

Мудрым был выбор Кеаланахеле: Сэм Калалау был одним из немногих, кто не участвовал в протестах и не мешал делу. Более того, поведение товарищей раздражало его вплоть до ухода из проекта. Но важнее всего, Сэм, как Кавика и Кеаланахеле, не комплексовал по поводу своей гавайской идентичности. Будучи «куахиви» или «чернозёмным» гавайцем, он был прямой противоположностью городским гавайцам-вотэрмэнам, которые и были причиной наших проблем.

- Конечно, я думаю, надо идти, - с готовностью ответил Сэм. – Надо отчаливать отсюда. Чем дольше мы тут стоим, тем больше бед получим.

И это сработало.

Остальные не выпали из колеи, сказав, что «Хокуле'а» готова отплыть, как планировалось. Парочка из них неубедительно попыталась продвинуть дело Кимо, но и они вскоре признали, что каноэ готово к походу.


Наконец! Какое это было наслаждение покидать бухту Гонолулу, где пришлось простоять столько утомительных месяцев! Даже те, кто еще час назад топтался вокруг верфи, решая вопрос, последовать ли за Кимо, почувствовали облегчение.

Когда огни Гонолулу растворились в ночи, один из команды сказал приятелю на пиджин:

- Думаю, мы не отплыть сегодня, я не мочь идти домой. Стыдно.