Никогда - это слишком долго

Под утро, когда туманы ещё дрожат над рекой, а город стучит зубами, как старый рояль на чердаке, я захожу в твою комнату. Воздух здесь пахнет прошлым — пеплом лилий и выцветшими письмами. На подоконнике стоит чашка, из которой ты так и не успела отпить последний глоток чая; янтарная лужица застыла на дне, словно кусочек заколдованного солнца, которое боялось светить без тебя.

Я сажусь на край кровати и касаюсь узора одеяла. Каждая складка шепчет о недосказанном: о смехе, что ронял искры в ночь, о ссорах, острых, как осколки льда, о тишине, тяжёлой, как замерзшая река. И вдруг становится ясно: в языке у людей слишком мало слов для потерь, а в каждом молчании прячется целая вселенная боли.

Помнишь, ты говорила: «Постой со мной до конца света»? Тогда я улыбнулся: конец света казался детской страшилкой, далёкой, как корабли-призраки за горизонтом. Но теперь понимаю — когда ты закрыла глаза, мой маленький мир кончился, и солнце по-прежнему всходило только по привычке.

Никогда — это слишком долго. 
Слишком длинная дорога без указателей, слишком глухой колокол, который звенит внутри груди. «Никогда» растягивается, как тень одинокой липы на зимнем снегу, клейкой смолой сшивает минуты, часы, годы, превращая их в неразличимый ком мрака. Я говорю себе: «До завтра», но в ответ слышу тот же шорох пустоты, словно кто-то рассыпает пепел от сгоревшей звезды.

Я открываю окно, и в комнату мгновенно врывается февральский ветер, острый, как упрёк. Хлопают шторы, будто чьи-то белые крылья бьются о стекло, пытаясь вылететь и уже не вернуться. Где-то плачет скрипка; нотами слёз она штопает небо, однако дыра в нём только расширяется.

Мне кажется, если долго стоять на этом ветру, сердце покрывается инеем; оно трещит, словно стекло в огромном, никому не нужном аквариуме. Рыбы воспоминаний плавали там когда-то золотыми вспышками, а теперь бьются о стенки, оставляя кровавые полумесяцы.

Я пишу тебе письмо, хотя знаю — адрес стёрт, как следы на песке после прилива. Пишу, чтобы не забыть звук своего голоса на бумаге. Каждый штрих — это нитка, которой я пытаюсь пришить тебя обратно к миру, но швы расходятся под тяжестью слёз.

«Прости, что не понял раньше, 
что никогда — это слишком долго…»

Чернила расплываются: то ли время растворяет слова, то ли мои глаза наполняются дождём изнутри. Я кладу письмо в ящик, где хранятся твои заколки и сломанный браслет. Складываю, как крылья у мёртвой бабочки, и шепчу: «Спи спокойно. Я буду сторожить твой сон, даже если рассвет больше никогда не настанет».

Свет гаснет. Комната выдыхает. И лишь луна, седая как старец, прислоняется к стеклу, чтобы спросить:  - Сколько ещё слёз нужно, чтобы заполнить бездну между “было” и “никогда”?

Я не знаю. Я собираю каждую каплю, как нищий собирает крошки хлеба, потому что иной валюты у памяти нет. И может однажды чаша переполнится и тогда время тронется с места.
А пока — тишина.