Евгений Поселянин. В Иерусалиме

Евгений ПОСЕЛЯНИН

В ИЕРУСАЛИМЕ


Казалось всегда неимоверным увидать Святую Землю своими глазами, ходить по тем местам, где прошли стопы Его, где прозвучал голос Его, которые Он озирал очами Своими.
Но этот невероятный день настал.
Пред посещением Святой Земли моя впечатлительность была возбуждена месяцем жизни в другой необыкновенной стране — Египте.
Этот странный Нил, сухой прозрачный воздух беспредельной пустыни, розовая торжественность солнечных закатов в страшной ненарушимой тишине, загадочный сфинкс, смотрящий открытыми глазами на ход тысячелетий, громады задумчивых пирамид, чувствуемая над всем этим тайна и рядом кипение яркого, крикливого и великолепного Каира.
И вот несколько часов в поезде Каир—Портсаид вдоль унылого в ровных берегах своих Суэцкого канала, вечера и ночи на пароходе и полдня в тонущей в своих апельсинных садах Яффе, маленький поезд с плохонькими, вздрагивающими вагонами везет нас через Иудейские горы к Иерусалиму.
То величественные, громоздящиеся над головой скалы, вдали кажущиеся зелено-голубыми, то уютные домики с серебристою матовою зеленью маслин.
Как странно, когда поезд останавливается, наконец, на станции Иерусалим, пред толпою, где французский монах в широкополой лохматой шляпе стоит рядом с американским сухопарым пастором, около нашего, русского монаха горланит гортанными звуками Бедуин в полосатом плаще и белом полотне на голове, и когда, после переговоров о багаже, едешь, наконец, в парной коляске по дороге, справа круто обрывающейся в пропасть.
Какое-то громадное здание из мощных камней. Что такое?
— Замок Давида.
Конечно, не современный ему. Но уже одно имя.
Вечереет. Ворота Иерусалима, той сердцевины его, где храм Воскресения, закрыты. Остаток вечера проходит в уютной большой столовой гостиницы русского Палестинского общества.
Надо сказать, что русские паломники в Иерусалиме обставлены прекрасно заботами русской духовной миссии и Палестинского русского общества.
Эти два учреждения занимают прилегающие друг к другу значительные участки земли и имеют превосходные здания.
Помещение духовной миссии внушительный, громадный палаццо, а около — прекрасный, величественный храм. И здания, и великолепные ограды, и решетка, и обширный сад производят впечатление большой солидности и простора.
Настоятели миссии, как и нынешний энергичный архимандрит Леонид, на крайне скудные, по широте дела, средства, отпускаемые русскою казною, творили и творят чудеса.
Во многих местах миссия имеет подворья с гостиницами для паломников и храмами.
В Иерихоне (близ Иордана и Мертвого моря) в селении Горняя, где Богоматерь посещала праведную Елисавету, в Бен-Захария, где был дом отца Иоанна Крестителя, на горе Елеонской, где есть даже маленький музей — у дуба Мамврийского — (мраморный храм) в Яффе, и еще в других местах.
У Палестинского общества в Иерусалиме, Назарете, Хайфе обширные, хорошие гостиницы, с дешевым и питательным русским столом.
Помимо того, что таким образом русский богомолец избавлен от злоупотреблений местных жителей, как отрадно столь далеко от России «за горами, за морями», куда письма идут около 10 дней и более, чувствовать под собою родную почву, жить в родной обстановке. И надо это испытать на себе, чтобы понять, например, какую радость доставляет после 2—3 месяцев, проведенных в европеизированных гостиницах Востока, вид соленого огурца, бутыли кваса и горшка гречневой каши.
Заведующий Палестинского общества, И.И. Спасский — любезный и знающий Святую Землю человек, у которого вы будете иметь все нужные вам сведения. С удовольствием вспоминаешь трапезы в прекрасной столовой иерусалимской гостиницы.
Одно черное пятно — грубая эксплуатация русского простонародья греческими монахами.
Да, да! Среди общего крушения и изменчивости — один неизменный, непоколебленный пребываешь Ты и Твоя непостижимая власть над человеческим сердцем, с неистребимою памятью слившегося в Тебе божества и страдания.
Тебя замучили, Твоих последователей истребили, но из всякого гонения Твое дело выходило всё более сильным, и святой пожар Твоего имени охватывал неудержимо вселенную.
Цари мечтали о блаженстве склониться во прахе пред Твоей Голгофой и лобызать те камни, по которым Ты влек Свой крест.
Ты одинаково ранил сердца тех, кто в Тебя верует, как и тех, кто Тебя отрицает. Одни с обожанием, другие с тоской и боязливо оглядываются на Тебя. Незагасим Твой образ для человечества, которое с восторгом и умилением призывает Тебя.
Царствуй над миром!
И вот та обширная ротонда, прикрытая высоким куполом, под которым возвышается пещера Гроба Господня. Много арок в толстой стене ротонды ведут в проходы к разным алтарям, в три ряда хоры идут меж могучих столпов.
Самая часовня, какая-то бесстильная, видом своим не соответствует своему значению. Всюду лампады, гирлянды, тысячи лампад.
Надо сильно напрягать воображение, чтобы понять, как это в десятке сажен друг от друга находятся Гроб Господень и Голгофа.
Тогда, когда один католический монах показал мне макеты местности, как она была при Христе, я понял.
Та громадная скала, в которой была иссечена пещера Гроба Господня, была снята для устройства храма царицей Еленой, который был значительно больше теперешнего и много раз подвергался разрушению.
Римские императоры всячески боролись с памятью Христа. Адриан засыпал Иерусалим землей, устроив над ним террасы и сады. Над пещерой Гроба Господня он воздвиг храм Венере, над Голгофой – Юпитеру. Вот отчего почва прежнего Иерусалима много ниже современного, и например уровень Крестного пути Христова с тогдашнею прочною римскою мостовою приходится в теперешних подвальных помещениях.
Узенькими улочками, сплошь занятыми лавчонками, я подходил на другое утро к храму Воскресения.
Как-то неожиданно открывается небольшая площадка перед ним, и вот тяжелые двери, которые несколько раз в день отпираются и запираются Турками в присутствии полицейского. Ключи храма составляют наследственную собственность одного турецкого семейства, обеспечивающую ему постоянный доход, так как за всякое открытие и закрытие полагается определенная плата.
Храм Воскресения представляется собственно соединением многих зданий и многих церквей. Там же помещаются и монахи греческого Свято-Гробского братства и католические францисканские монахи.
Войдя в двери, вы мимо оригинальной ложи с мягкими диванами, где кейфует начальник турецкой стражи, выходите прежде всего к «Камню миропомазания».
Это громадная мраморная белая плита, положенная на полу на каменном помосте и обведенная кружевом лампад.
Тут, в полутемноте коридора, она вас поражает. И хорошо, что она расположена так, на полу. Так ведь оно и было тогда.
Вот на этой плите лежал Он, сомкнув свои глаза, «краснейший из сынов человеческих», и текли на камень ароматы из усердных рук Иосифа аримафейского и верного Иоанна, и с ароматами — слезы Пречистой Девы и возрожденной Христом Магдалины...
И, как, бывало, в последующие посещения храма, увидишь эту непорочную мраморную плиту — один вид ее отрывал душу от действительности и бросал ее к ногам страдающего Бога.
Христос, Христос!
Как тут, на этом святом месте, особенно ясно чувствуется Твоя покоряющая сила, лучезарное дело Твоей любви, Твой крест, еще не побежденный, — Ты еще царствующий.
В некоторых церквах старого Рима вы прочтете выведенные золотыми буквами слова:
«Christus vincit, Christus regnat, Christus imperat» — «Христос побеждает, Христос царствует, Христос владычествует».
В пещеру Гроба Господня (кувуклию) надо входить, согнувшись, чрез выбитое в скале отверстие.
Там, в озарении множества лампад, смертное ложе Спасителя мира, выбитое в скале, и часть «камня ангела», т.е. камня, закрывавшего погребальную пещеру: «Ангел, приступив, отвалил камень от двери гроба и сидел на нем».
Хочется быть одному, а лезут Американцы с болтливым гидом, и душа кричит: «Одиночества, одиночества!».
На камне, где лежал Господь, прикрытом мраморною доскою, совершается литургия, во время которой в тесной пещере находятся только священнослужители.
Самый большой храм в этом здании, высокий, с каменным высоким иконостасом, принадлежит Грекам.
Вообще же алтари тут — все открытые: одни престолы. Они прислонены к наружным стенам пещеры Гроба Господня (коптский), и к стенам ротонды, и по коридорам. Тут и сирийский алтарь, несколько католических, два армяно-григорианских.
Нет только русского. Нашего здесь — одно усердие да бесчисленные деньги, плывущие в руки Греков. И так больно не слышать здесь нашей русской службы.
Чрез несколько десятков сажен, поднявшись по лестнице, вы очутитесь на Голгофе. У подножия греческого алтаря та расселина скалы, где был водружен крест Господень.
Вы силитесь снять воображением эти своды, эти стены и алтари, и водрузить здесь крестное древо с распятым Богом, и по сторонам два креста разбойников, поставить эту толпу, сперва хулящую, а потом охватываемую ужасом этой казни Божества, надвинуть эту зловещую тьму, услышать эти стоны и предсмертные зовы Христа, до последнего «Свершилось!».
Сейчас нет никого... И вы, не боясь, что кто-нибудь увидит, склоняетесь тут и прижимаетесь головой к части этой скалы, на которой решилась судьба человечества, и замираете…
Вечером, пройдя по крестному пути и выйдя из городских ворот, я уже в сумерках подошел к высоко расположенному над местностью Гефсиманского сада русскому храму Марии Магдалины.
Там, за высокими оградами, безмолвно подымались деревья, цветы на участках этого сада, принадлежащих разным народностям.
Ночь опускалась быстро. Но широкий серп луны светил так, что можно было писать. Черные тени лежали по белой пустынной дороге. Из-за оград садов неслось благоухание. За потоком Кедрским неясно чувствовался Иерусалим. Всюду стихли звуки дня. Всё было задумчиво, углубленно тут, — «об он пол потока Кедрска».
Я пошел стороной по дороге.
Вот чудовищных размеров гробница Авессалома, из которой растут деревья, другая гробница — пророка Захарии: «его же убисте между жертвенником и алтарем»...
Вот она, в этой серебристой ночи, таинственная долина Иосафатова, которую некоторые считают местом будущего Страшного суда.
Эта узкая долина когда-то была покрыта лесом, вырубленным персидским царем Хозроем, когда он брал Иерусалим. Один склон крутой, другой — отложе. Узкие дорожки вьются между зеленью откосов, и по откосам разбросано множество небольших белых погребальных каменьев. Луна спокойно сияет на тихую, странную долину.
На дальнейшем пути – Силоамская купель, куда Христос послал умыться исцеленного Им слепорожденного. Много широких ступеней ведет книзу, где в завилину стекает из скал ручеек. Оставляю в стороне, связанное с именем Иуды-предателя, «село крови» Акелдама.
Когда еще и еще подходите вы к святыням Иерусалима, в вас всё сильнее чувство:
«Господи, зачем это всё нарушение? Эти скалы, эти тропы, эти пещеры, эти расселины! Не лучше бы было, если б всё это было вознесено на небо живым, небесное к небу! Или уже сохранилось бы, как было.
Снимите мраморы, уберите своды и здания!
Если бы в обнажении своем стояла эта скала креста, и пещера, без всяких изменений: Господи, что бы тогда было!».
Но мало-помалу всё наносное пропадает, и дух ваш видит всё это в своей ненарушенной простоте и первоначалии.
И вы говорите себе: «Тут шел Он под крестом… Здесь пригвождали Его к крестному древу… Здесь прозвучало исповедание «разбойника благоразумного». Здесь усыновил Он Матери Своей род людской».
И святейшие образы обступают вас и уносят туда, за даль веков, к этому заветнейшему часу Его страдания и нашего спасения.

Е. Поселянин.

(«Новое Время». 1915. № 14019 (22 марта/4 апреля). С. 3).

Подготовка текста и публикация М.А. Бирюковой.