Книга вторая. Сосуд души и твердыня преисподней

«На свет свободы вывел Христос печальных заключенных — к высотам горним Рая возвел Он их, ликуя» (Ефрем Сирин, Гимн XXXVIII)


Глава 1. Ищущих зерницо, глаза закрыты

Слепота духовная – прельщает дальнозорких, что Господа Христа – не видя, извергают из сердца своего.


1919 год, Санкт-Петербург


«Что сложило меня с такой душой, какая есть, такого сплава?»

Если бы Лёля задалась этим вопросом вслух, предав его обсуждению даже в самом узком кругу, то, вероятно, её поиски уже не были бы таковыми; оттого она молчала.

Аглая Львовна и Даниил Львович были братом и сестрой, совершенно не похожими друг на друга в общих чертах, но выбирали при этом приоритеты всегда созвучные; Лёле это казалось удивительным, – Нюра была всегда более самостоятельной, словно ей уже никто не был нужен.

А младшая дочь, ни дня не могла прожить без друзей. Вот только, друзей в Николо-Кобылино – не было.

Характер у Лёли был боевой, а взгляд – всегда сердитый; что, однако, было таковым только в попытке запечатлеть её в чуждой к ней самой ипостаси.

***

Аглая – вечно торопилась; Лев — опаздывал во всём, за что он принимался; в то же время – в любом деле был талантлив; Аглая же, ни одну инициативу не желала довести до логичного и полноправного завершения; казалось бы, им стоит только браться за всё вместе – их совместного труда погодок выдался бы результат превосходных степеней, – но они никогда не были напарниками в работе и быте.


Глава 2. Замечательные разногласия

Что за потребность, защититься даже в малом?


2008 год, Санкт-Петербург


Холодным майским утром третьего дня месяца, мой старший брат постучал в дверь без пяти минут восьмого. Когда я открыл ему, то увидел родственника своего – стоящего у порога с деревянным тазом на голове.

Он курил, но непременно сахар.

Он осопливился, потому что любил курить под дождём, – говорил, это его быстрее отучит.

Сорок сундуков накрахмаленной одежды, привёз с собой другой мой друг.

Он был актёром, и всё добро возил с собой.

А младший брат, приехал только пополудни, был раздражён и не согласен с нами двумя во всём (мы обсуждали текущую повестку).

Минувшие годы соткали абсолютно пёстрый ковёр из людей всех воззрений.

Мы не сошлись ни в чём, но разделив один пирог с засахаренным щавелём – по-доброму прощались.

На было трое, несмотря на споры.

Но наш проект - архитектура храма на Стрекожевской улице – не продвигался дальше обсуждений.

Решить этот вопрос, мы не смогли бы, очевидно, если бы норвежская лесная кошка не разлила креманку засахаренной малины – прямо на чертёж...

Это случилось вечером, ближе к двадцать второму часу.

Я обнаружил то лишь утром, без семи минут восьмого, – и не успел подрастеряться, как заметил, что линии, намеченные мягким карандашом, легли совсем иначе на свету под слоем боровой жижи.

Причина наших товарищеских споров состояла как раз в том, что друг был рзадражён крошиствм камнем, что подвезли ему со всех дворов, но совершенно который не годился для строительства собора.

А брат мой, к сожалению, не много знал о структуре материалов, и настаивал на устремляемых до куполов арочных высотных рисунках на рельефе.

Засахаренная малина, словно повторяла замысел его, но соединялись стены храма изнутри, а не снаружи...

Точно как нас троих, несмотря на замечательные разногласия, соединил дело богоугодное, благодаря которому мы пребывал в духе...

Очевидно, видя наши споры, Бог и разлил мягкой широкой лапой норвежской лесной кошки эту банку варенья, прямо на нал чертёж, над которым мы полемизировали только оттого, что смотрели на архитектуру сверху, как на плоскую картинку, а нужно было – видеть не изображение само, а песнь херувимскую, наблюдать всё, что на поверхности казалось нам расхожим – в единстве изнутри.


Глава 3. Молитву осуждающего Господь отвергает

Знаете, в ругани есть нечто, что звучит практически как музыка, особенно на французском.

Да, в таких словах можно заметить метафизику хаоса, как будто бы главный герой исполняет трагедию, почвой для которой служит буйство души!


1936 год, Горький


Она любила – плясать; нет, не уподобляясь новой моде; она – любила именно плясать.

Красное платье...

Давно уже истлело; но туфли – вновь отмыты... Для чего?

Она любила – именно плясать.

Он же – поспевал очень плохо; карманы топорщились, вечно отвлекая, сапоги натирали, а волосы липли на глаза...

И, видимо, в том и была их обоюдная гордыня, – она не захотела подождать, пока он бы научился плясать вместе с ней, а он же – уставал ещё раньше, чем они могли бы прислушаться к самому такту...

Да, здесь было важным лишь чувство такта; но Оля – вечно торопилась, когда же Павел –  опаздывал во всём, за что он принимался.


Глава 4. Всецарица

Когда ты перестанешь верить, тогда уже не свеча горит, а бумага.

И сгорает она, гораздо воска быстрее; а от свечи и следа не останется.

Но смотри же! Он всё горит.

На чём горит? В луже талого воска, и, казалось, бумагу насквозь со страшным проклятье, признанием верным самым, – но веру в моменте том потеряв, – со страшным словом: бумага горит.

Всё горит.

Казалось, истлеть должна без остатка, – а она всё горит, и огонь занимается.

Туши же, скорее туши!
 
Не то пламя охватит и дома твоего белокаменного стены...

Туши же, туши!

Помни: бумага сгорит быстрее свечи.

Гораздо быстрее свечи.


2024 год, Москва


– И ведь в этой тишине мы стремимся к Богу!

Она не любила, когда её звали по имени; нет, имя ей нравилось, она понимала его, и мыслила себя с ним, но – в инаком духе.

Она не любила слышать чуждые к этому духу ветра.

А ничем иным, кроме как лёгким сквознячком, таким навязчивым, что хотелось порой отмахнуться, и пускай бы это выглядело дурным тоном, – подобное общение она назвать не могла.

В именах есть истории.

Собеседники же, были столь молоды и равнодушны, что видели в них лишь ярлычки. Для чего?

А для чего шоколадные конфеты должны быть укрыты в золотистую фольгу? А иногда, даже в аду или цвета пурпура. Или, даже с пожеланием того самого, что удачно ложиться восторгом на любопытство тех, кто не перестаёт искать именно таких, универсальных пожеланий...

Что столь далеки от подлинных, радостных чудес.

«Чудеса!»

В этом слове было что-то родное.

И всё же, она любила задавать вопросы искренне, и не думая о том, что они могут быть понятны неправильно, и ответ будет нарочитым, без доли понимания, без решимости дойти до сути или хотя бы в эту суть вступить, а просто от того будет этот ответ, что, кажется, эмоции здесь были эквивалентом общения...
 
И тем не менее, она задала свой вопрос присутствующим, в своём характерном тоне:

– Но если мыслишь не по духу, где же жизнь? В какой сосуд она войдёт?
Духа сосуд необходим, чтобы наполнить его жизнью.

Короткое молчание разделило нытьё заплутавшей в комнате осы, которой непосчастливилось посетить эту беседу, пронырнув в оконную щель.


Баку, 1917 год


И если бы кто-то когда-то однажды задумал вырваться из этого круга, то поджидало бы его тут же то же самое разочарование, то же самое прозрение и тот же самый ответ был ему награждением, с которым уже повстречались герои былых эпох и герои эпох предстоящих.

Как повторялись из раза в раз чужие взгляды в поступках родных и близких своих, как находили ответ на загадки отцовские в книгах, рассказах, историях, воспоминаниях несоизмеримо далеких сейчас персонажей совершенно других, прежних миров – так же и узнавали в лицах героев былых эпох друзей своих преданных.

И как бы ни находили ответы, и как бы ни восхищались им вслед, и как бы следы их не искали по всему свету и в пределах дома родного – все также молчаливы были портреты, все так же манили они в неизвестность – их взгляды, казалось, застывшие только на миг, и этим мигом закрытые, словно зеркалом плотным за гранью веков, памятью лет все быстрее бегущих; их имена, что звучали несоизмеримо красивее; и чьи судьбы, казалось, еще не закончены – они звали шагнуть прочь, правее с проклятого круга.


Глава 5. Сети ловчих

«У жизни у твоей особый почерк,
И можно, разобрав его, прочесть
Твою всю быль. Но доблести души
Уделены тебе не для того ведь,
Чтобы впустую, взаперти пропасть.
Как светочи, нас небо зажигает
Не с тем, чтобы горели для себя.
Что проку в добродетелях, таимых
Под спудом? Их ведь все равно что нет.
Высокий дух дается человеку
С высокой целью. Ценностей своих
Природа не дарит нам за спасибо,
А, как рачительный заимодавец,
Берет и благодарность, и лихву», —

Уильям Шекспир, "Мера за меру", пер. О. Сороки


1936 год, Горький


Стакану было тесно на столе; он гранями высокими, – покусившийся на стать его свет, исключительно земной, – нисподоблял до тихонькой мелодии непрозвучавшей; по ком – не склонит и понуро налитую пурпурцем чашу аквилегий – пусть хиленький, но всё-таки воспрянувший букет; стакану было тесно на столе, ведь – вода в нём не была солёной, а здешние соцветия хандрят в пресной воде; стакану было тесно на столе, – лишь единственный фитиль противился той темноте, что неминуемо и нарочито – пурпурцу аквилегий в этой крохотной каморке противостояла, ослепнув в молчаливой красоте расшитого по серебру покровца, – цвета иссине-чёрного, в искренности своей уподобляясь скалистым хребтам, – тем самым, непокорным ради памяти своей.


***

– Сделайте мне лимонный компот с привкусом чёрного чая, на сахаре, будьте любезны.

Она даже не смотрела в их сторону.

– Люди сами себя окручивают, потому как зло, известно же, не имеет самостоятельного начала, оттого бесы только что и могут, что предложить свои бесовские проделки, – но не могут знать, приняли ли мы их на размышления, оттого и оказывается, что люди сами себя же окручивают, вымышляют и приписывают люди бесам ту силу, которой у них нет, – силу самостоятельную, которая есть действие воли Божией, действие Духа Святого, – и окручивать себя подобного рода думами – есть хула на Духа Святого.


Глава 37. Вы очень небрежно относитесь к чувству долга

Против воли никого нельзя спасти.


– Доброта неисточима?

Его голос звучал набекрень, – иначе и не скажешь; ждал ли он ответа? Скорее, боялся услышать хоть какой-то ответ, но всё-таки – спросил...

И сожалел уже, но – слов не возьмёшь обратно, уж коли тем более они созвучны вовне...

-не окончен-