Абсурд 2

Молнией метнувшись к двери и заслонив дверь своим телом, он вскинул руку с чем-то необычным и острым, блеснувшим в свете гостиничной люстры. Только ощутив эту остроту на своём горле, я поняла, чем псих собирается убить меня. Это был ни нож, ни другое холодное оружие, нет! Это была какая-то деталь от несчастного раскуроченного телевизора. Но мне-то от этого не стало легче. Какая разница, от чего я умру: от ножа или от какой-то телевизионной детали? Между тем в дверь застучали ещё энергичнее.
— Злата, Злата, открой! — надрывался Жора. — Я понимаю, что ты устала. Но случилось кое-что из ряда вон выходящее. Злата! Отзовись! А то я сейчас пойду к дежурной за запасным ключом. Увидев, что я собираюсь что-то сказать, псих надавил мне ещё сильнее на горло. Так что, кажется, даже проткнул чуть-чуть кожу. Я дёрнулась от боли, а псих заговорил. И заговорил моим голосом. О господи, что он говорил! Неужели я на самом деле изъясняюсь с окружающими таким стервозным и мерзким голосом? А словарный запас, а лексикон! И всё это очень тихим и спокойным голосом, тихо, спокойно и гадко. Моим голосом. Да лучше слушать вопли и маты, чем вот это! Не может быть, что всё это когда-то вылетало из моего рта. Но, судя по тому, как поспешно застучали подбитые подковками ботинки убегающего Жоры, может быть, ещё как может быть! Жора ушёл. Псих убрал руку с деталью от моей шеи. Но не спешил отходить от двери. Вдруг мне показалось, что позади меня что-то зашелестело. Я начала разворачиваться к источнику звука и тут же почувствовала, что задыхаюсь. Последнее, что я увидела перед тем, как потерять сознание, это провод от телевизора, который
псих поболтал перед моим носом, а потом накинул на мою шею. Последнее, что слышала, — его пение. Он пел совершенно чисто и пел моим голосом. У него был великолепный слух! «Зачем же он меня дурачил?» — подумала я и потеряла сознание.
— Укройте её потеплее. Сейчас её будет знобить. И покой, полный покой! Это было первое, что я услышала, когда пришла в себя. А первое, что увидела, — это кровоподтёк на виске того мужчины, которого я шибанула статуэткой. Мужчина был в невесть откуда взявшемся белом халате. Он озабоченно склонился надо мной и подоткнул одеяло, вероятно, для того, чтобы меня не знобило. Рядом маячил Жора, музыканты и ещё много знакомого люда. Наверное, мне следовало сейчас ощутить беспокойство, начать расспрашивать окружающих, попытаться встать, но ничего этого я делать не собиралась. Наоборот, я вдруг почувствовала себя абсолютно счастливой. Обо мне беспокоятся, заботятся, лечат, значит, любят! Что-то холодное коснулось моей руки. Я в раздражении попыталась отпихнуть это что-то. Ну зачем, зачем меня вытаскивать из состояния забытья? Я закрыла глаза. Но ушибленный мужчина продолжал вталкивать мне в руку это холодное и тяжёлое. И чтобы он наконец отстал от меня, я сомкнула пальцы и потянула вещь к себе. Вещь, а это оказалась моя вернувшаяся призовая статуэтка, была теперь у меня, но в покое меня оставлять, похоже, не собирались, над моей кроватью продолжали стоять, да ещё и сопели носом. Я сдалась и открыла глаза.
Ну так и есть. Рядом с кроватью стоял ушибленный мужчина. Зная мой характер, друзья уже ушли, только ушибленный мужчина стоял и продолжал рисковать своим здоровьем. "Впрочем,- подумала я про себя,- бояться-то ему меня сейчас нечего." «Э», — проговорил ушибленный и опять наклонился надо мной. «Как вы себя чувствуете?» Я молчала как партизан, зная, что если отвечу хотя бы слово, то тембр моего голоса повергнет меня в слёзы. Слишком хорошо показал мне ненормальный мужчина меня саму со стороны.
— Я, собственно, — продолжал гнуть свою линию пострадавший от моей руки, — понимаю, что вам плохо, но я не мог уйти, не отдав вам это!
Я выпростала из-под одеяла руку со статуэткой.
— Нет-нет, — энергично запротестовал мужчина, — не статуэтку! Я хочу отдать вам вот это! Вы не могли бы дать мне свою ладонь?
Ни слова не говоря, я подчинилась, и в ладонь мне бережно положили записку.
— А носом он сопит, — совсем не к месту подумала я,— потому что, кроме виска, я ещё одну сторону носа ему ушибла!
— Вы не поймите меня, — мужчина закашлялся, — вы не поймите меня неправильно,— мужчина глубоко вздохнул, набрал воздух и решил, что на этот раз выскажет мне всё,— но у вас был не закрыт на защёлку балкон. И я подумал, что если один мужчина смог спрыгнуть с него, то другой, то есть я, вполне сможет на него залезть. Я не сразу на это решился! Самолюбие взыграло и всё такое прочее, но мне очень надо было вам что-то сказать.Вы слушаете меня?
 Я кивнула.
 — Значит, залез я на балкон, медленно заглядываю в комнату, боясь опять получить чем-нибудь по голове, и вижу... Ах, даже вспоминать страшно! Вижу, что вы лежите задушенная проводом отчего-то, да, как я понял позже, провод был от телевизора. И на груди у вас лежит эта записка.
— Прочитайте, — наконец решила подать голос я.
— А может быть, не надо? Ладно-ладно, не делайте такие глаза. Хорошо. Слушайте: «Сегодня я тебя только напугал, но если ты хотя бы раз выйдешь на сцену, я тебя убью — твоя Злата номер два».
Повисла пауза. Наконец мужчина взволнованно засопел и спросил:
— Вам плохо?
Я хотела ответить: «Нет, хорошо» с присущей только мне интонацией, от которой все окружающие бледнели, но снова промолчала и попыталась спрятаться под одеяло. Но, услышав следующие слова незнакомца, вынырнула из-под одеяла.
— Мы с вами знакомы. Вы меня совсем-совсем не помните? Я же Женя Волков, Евгений Владимирович Волков! И, видя, что его имя и фамилия не произвели на меня ровным счётом никакого впечатления, продолжил своё признание.— Я учился с вами в одном классе. Помните, в восьмом классе я так вас толкнул, что вы упали и получили сотрясение мозга? Меня тогда ещё на учёт в детскую комнату милиции поставили.
— А вы что, — мой голос прорезался неожиданно даже для меня, — до сих пор женщин бьёте?
— Ну что вы, — заволновался Е. В. Волков, — все эти годы я искал вас, чтобы извиниться и покаяться. Вся моя жизнь пошла наперекосяк после того случая. Моя жизнь...
— Пожалуйста, не надо, — взмолилась я, предчувствуя долгий покаянный монолог. — Давайте будем считать, что мы квиты.
— Нет, — запротестовал ушибленный, — это слишком лёгкое искупление. Физическая боль от вашей статуэтки — ничто по сравнению с душевной!
Скажите мне, как я могу искупить свою вину?
— Мой искусственный локон, поищите, не оставил ли он где-то в номере мой локон,— меня будто подбросило на кровати,— только бы он нашёлся!
— И это всё? Вы думаете, этого достаточно, чтобы искупить мой давний поступок? Я, конечно, поищу.
 Голос мужчины ненадолго затих, а потом вновь зазвучал около моей кровати: «Нет, нигде нет».
— Боже, — я совсем не узнавала свой голос, — значит, писавший записку не шутил. Погрузившись в свои невесёлые мысли, я совсем забыла про присутствовавшего здесь Е. В. Волкова, как вдруг звук его чуть гнусавого голоса вернул меня к действительности. «Располагайте мной. Я всё сделаю, чтобы успокоить вас.— проговорил тихо, но торжественно он" Придя к выводу, что просто так от ушибленного не избавиться, я отправила его за Жорой. Вторым заданием было найти ближайший свободный компьютер и поискать информацию обо мне с Нового года по настоящий момент, скопировать, отпечатать на принтере и принести мне. Искать надо было всю информацию, которая касается меня: скандальные факты, касающиеся моих гастролей, моей личной жизни и так далее. Вообще-то я не жалую такую информацию и вот уже несколько лет вообще ничего не читаю о себе ни плохого, ни хорошего. Не потому что я такая самовлюблённая фазаниха, вернее, не только потому. Достаточно того, что я вынуждена участвовать в тусовках. Странно. Я сегодня не узнавала себя. Ну вот зачем я дала такое странное задание Волкову? А машина уже закрутилась. Ладно, как говорила Скарлет, я подумаю об этом завтра. А сегодня мне совершенно необходимо узнать, что имел в виду Жора, когда вопил под дверью о том, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Вернулся Евгений Волков и сообщил, что, во-первых, Жору он не нашёл, а во-вторых, свободного компьютера тоже в пределах видимости не было. Волков открыл рот для того, чтобы что-то ещё сказать, как вдруг зазвонил телефон. У меня совершенно не было сил с кем-то разговаривать, трубку взял Волков. Волков пытался что-то объяснить тем, кто находился на другой стороне телефонной трубки, но у него не очень-то получалось. Пришлось мне выпростать руку и взять телефон. Собственно, разговор был об организации моего концерта. Я давно уже не договаривалась об участии в концертах сама, этим я занималась только на заре моей артистической карьеры, да и то недолго.
Когда у меня появился Жора, то стало намного легче. С этого момента все мои договоры о концертах ограничивались моим согласием или несогласием. Но вернёмся к разговору по телефону. Я хотела что-то объяснить тем, кто звонил, но никак не могла сформулировать свою мысль и объяснить, что я не занимаюсь организацией концертов. На том конце провода молчали, даже не пытаясь прийти мне на помощь. Я опять разозлилась, но, как всегда, очень интеллигентно. В этом случае моя интеллигентность вылилась в то, что я просто нажала на кнопку отбоя и улеглась в постель, не обращая внимания на возобновившиеся звонки. Оправдание себе нашла моментально. Какого чёрта? Я болею! И у меня кружится голова от долгих разговоров по телефону. Бывший одноклассник, вторично посланный найти Жору, вернулся с радостным известием. Жору нашли за гостиницей без сознания, но живого, от него изрядно пахло коньяком. Почему-то Волков опять был в белом халате. И как это он умудряется так к месту появляться в белом халате, как скорая помощь? Телепатия у него медицинская, что ли? И где он прячет свой белый халат? В карман же его не засунешь, а на вешалке за собой таскать неудобно. Сразу после моего вопроса о халате Волков побледнел и, вдруг перейдя на «ты», лихорадочно зашептал:
— Откуда ты знаешь? Кому ты уже успела рассказать?
Придя к выводу, что сегодня меня окружают одни маньяки, я решила дать себе сигнал на погружение, как подводной лодке. Но полностью лечь на дно мне не дали. Уже укрывшись одеялом с головой, я услышала странные звуки. Сквозь дырку в одеяле, (не забыть устроить скандал), я увидела, что мой, так сказать, соратник по мучениям в школе стоит над моей кроватью и горько плачет. Этого ещё не хватало! Решив, что в этом театре абсурда я тоже имею право на свою реплику, я высунула голову из-под одеяла и запела первую пришедшую на ум музыкальную фразу: «Не плачь, девчонка, пройдут дожди».