Записки со строгого 2-я часть заметки со строгого

   
       Константин Заслонов.

Записки
               строгого
                режима





Часть 2

«Заметки со строгого»

ФКУ ИК-5 УФСИН РОССИИ












               

                Глава 1 «Под гору».


Скоро только сказки сказываются, да ещё кошки делаются. А время, как и дело, иногда начинает вытягиваться как жвачка, которою тянут пальцами изо рта.
Шёл две тысячи двадцать первый год от рождества Христова. Срок уже почти как целый год перевалил через середину. Началась так называемая пора в жизни каждого осуждённого, когда срок уже катится как бы под гору. До середины подъём бывает довольно крутоват, но не так заметен. А с горы начинается пологий, длинный, тягомотный спуск, где у подножия ждёт любимый дом. Оглядываясь назад мне, казалось, что шесть лет как-то пролетели незаметно. Пару лет я познавал этот мир, два года ушло, чтобы привыкнуть ко всему и ко всем, а после двух лет, я просто терпел, всё, всех и вся. И наконец, моё терпение подобно песку в песочных часах начало очень быстро просачиваться туда, откуда могли прийти всякие неприятности.
  В предыдущей части мы остановились на моём посылании всего ко всем чертям.
В итоге продолжении саги о суде выглядело так. Копии своих приговоров я прождал два месяца и получил я их только в середине апреля. Сразу бросился писать заново ходатайство. Перед этим зайдя к замполиту, я поведал о своих перипетиях с архивом суда. На что мне были высказаны соболезнования, и заверения в ближайшую среду отправить мои документы в суд. В этот момент я был готов побиться с ним об заклад, что что-нибудь опять пойдёт не так, и документы опять не уйдут. Правда, вслух я ничего не сказал. Мои предсказания, конечно же, сбылись, так как тётка Фортуна отказалась, видимо, надолго присутствовать в моей жизни, и посему ничего для меня удивительного не произошло. Короче документы ушли аж пятого мая!
Но как известно собаки лают, а жизнь продолжается. Мои язвенные с отверстиями в ступнях ноги продолжали меня мучить бесконечными болями. Язвочка, открывшаяся где-то в середине декабря и будучи размером с десятикопеечную монету месяца через два превратилась в двухрублёвую. Всю зиму я жил и работал на обезболивающих препаратах, которые принимал вечером чтоб уснуть и утром чтобы пойти нормально на работу - грести бесконечный снег, коего в двадцать первом году выпало по самое не балуйся.
  В нашу бригаду взяли нового работника. Это был типичный неврастеник, да и ещё лошадь из шариков то бишь лошарик. Лошарик – это лох, без которого жизнь плоха и немыслима в основном зечья.
  История Дмитрия Михалыча банальна проста. Была у Димочки в жизни большая любовь к девушке. У девушки же была тоже большая любовь, но не к Диме, а к внутривенным влияниям изменяющих сознание. Из этого произрастал постоянный конфликт и спор. Любимая, как и все наркоманы клялась и божилась что скоро завяжет, но это очень скоро постепенно превращалось в никогда. Михалыч же, в свою очередь, может назло, а может и нет пристращался к зелёному змию. Пытаясь проделать тоже самое и с любимой, но увы безуспешно.
  Деваха, вначале вмазавшись, на отходосах бухала вместе с ним, или, мучаясь с похмелья снималась ширкой. Короче рано или поздно этот симбиоз должен был взорваться, что и произошло, когда оба были с похмелюги. Произошла ссора, в которой любимая пообещала прирезать любимого, а он глупыш засомневался. Когда же был принесён с кухни тесак и направлен на Фому неверующего, тогда у Димочки в голове что-то щёлкнуло, и он забил разделочной доской неудавшуюся кухарку насмерть. Ну а дальше – всё, как полагается: суд, срок.
Дима был довольно ещё молод, что-то где-то немногим за тридцать, но видно вырос он маменькиным сынком, то есть самостоятельно жить не умел. Да и ещё, несмотря на довольно почтительный возраст мамы, а было ей уже около семидесяти лет, сосал из её скудного бюджета постоянно денежные средства. Покупая на них сигареты в основном у барыг по завышенным ценам и приобретая постоянно лимиты на интернет-магазин платя за каждый по тысяче с лишним. Причём курил он очень странно по-детски - не в затяг, но за то очень много, по полторы пачки в день плюс пачка уходила на расстрел, ведь Димочка отказывать никому не умел.
Чем с большим удовольствием неустанно пользовались большинство зеков.
Дак ещё он постоянно вкладывался в постройку тюрьмы. То намажут его на какой-нибудь ремонт, то теплицу купить, когда работал на огороде, то зерно и корма для птиц в пору его работы на птичнике-крольчатнике. Ещё умудрился на мамины средства построить душевую на ПДЧ после чего его уволили, впрочем, как и везде куда он произвёл инвестиции. В итоге карьера закончилась в нашей краснознамённой бригаде.
Куда Коленька Бутуз с удовольствием взял Димочку. Ведь запросы нашего бригадира были довольно просты – угощать каждый день куревом и кофием, который Коленька как полоумный пил каждый час.
Димарик как работник представлял из себя четвертинку полноценного работяги. Мы с Бутузом под стать своих центнеров живого веса брали скребки и гребли как грейдеры пока сапоги не начинали буксовать. Малёк с Цыганом весившие по мешку цемента - гребли чуть-по-чуть, но без остановки. Димасик же был средней весовой категории, но её хватало максимум минут на пять работы. Дальше, высунув язык и кое как отдышавшись, он тут же закуривал. Или, когда приходилось снег перекидывать, то все умирали со смеху, так как супер работник хватал снега только на четверть лопаты и которую он кидал максимум на полметра. Посему я и назвал его четвертинкой.
Неврастения у Димы начиналась тогда, когда у него внезапно заканчивались сигареты, а у барыг на тот момент их не было. Его начинало трясти, и он вмиг становился раздражительным. Зеки такие моменты всегда очень любят, когда появляется возможность над кем-нибудь можно постебаться.
К тому же много он чифирил. В день раз по пять, что тоже не способствовало душевному спокойствию. Короче его хватило всего на пару месяцев. В начале он поскандалил с бугром по поводу, что тот его «опкуривает» и «оппивает» короче объедает. Просто в отсутствии бугра мы все постоянно капали ему на мозг, что мол, Бутуз курит и пьёт кофе только за его счёт. Короче, не прошло и недели с этого момента, как в один из дней Димочка, исчезнув на несколько часов попросту пришёл, забрал свои вещи и объявил, что он переводится в другой цех! По этому поводу я просто выразился что он нашёл новую шкурку, которая продолжит его ошкуривать.
Несмотря на всё вышеперечисленное Дима был довольно начитанным и много знающим парнем. Сканворды – было любимое его чтиво! Кстати, он, как и я, занимался стихоплётчеством. В основном это были страдания на тему невинно-убиенной любимой.

В бараке жизнь текла и протекала, как всегда - медленно уныло и печально. Появлялись новые люди, уходили отсидев, во всех смыслах, старые сидельцы. Уходили вперёд ногами! Барак то инвалидный.
Поднялся с карантина как-то мужичок. Статья вроде, как и всех пенсионеров – сто пятая, душегубская. Ростом он был очень даже невысок, я думаю, что даже до ста шестидесяти не дотягивал. Бородка эспаньолка, формы тела приближали его образ к овалу. С кем-то стал общаться, я лично не был с ним знаком. Короче прошло недели две, и пассажир высказал желание выйти на промзону дабы поднимать упавшее производство и иметь возможность освободиться пораньше. Даже по утрам бегать стал. А тут случилась утренняя проверка. Ну мы, как всегда, построились, началась перекличка. Вдруг бабах! Пассажир упал! Ну конечно все подбежали к нему, а он уже весь белый и не дышит. Вот и освободился раньше…
В этом году как-то очень много так освободились. Володя Беленький – был капитаном третьего ранга на подводной лодке, причём, что удивительно он служил в том же отдалённом гарнизоне на крайнем севере, где и я и в те же годы. Замечательный был дядька с громовым голосом. На проверках услышав свою фамилию он не говорил тихонечко, как многие: – «Здесь», а громогласно басил как на церковном чтении: – «Владимир Андреевич!». Он являл собой достаточно разносторонне-начитанного собеседника, но начинал меня бесить, когда при своей фамилии Беленький вёл себя как ярый антисемит.
Жиды у него были виноваты во всём. Удивительней всего было то, что при регулярном посещении храма, в котором он неистово крестился и кланялся, снаружи всем продолжал проповедовать, что христианство есть жидовская религия, а наши истинные боги – это Перун, Велес и т.д.
Ну и, конечно, раздражали его двойные стандарты по отношению к людям. С «мужиками» он всегда провозглашал что: «Бить надо всех «козлов»!» и тут же через несколько минут мило беседовал с этими же «козлами». Пережив два инфаркта и имея все признаки оного на лице в виде красных щёк он не прекратил два самых любимых занятия как-то курение и питие крепкого кофе. Результат не заставил долго себя ждать. Произошёл третий и, как показывает статистика, для большинства больных людей, последний инфаркт. Его даже вывезли на «вольную» больничку, но, увы, спасти не смогли.
Были ещё два персонажа, но я с ними вообще не общался. Один был одноруким «террористом» - пытался взорвать свою любимую самодельной бомбой после того, как она от него ушла. Бегая по квартире с бомбой в руке, он никак не мог вручить её ускользающей и истошно голосящей любимой…
Раздался взрыв… После чего уже однорукий бандит отправился отсиживать свои грехи и отсутствие руки. С приговором в осемь годков от был категорически не согласен. Непрерывно подавая апелляционные, кассационные и всякие другие жалобы. В них он утверждал, что умысла на лишение жизни у него не было, чему в свидетельство приводил оторванную руку. Естественно, что такие доводы ни к чему не привели. Далее не раскаявшегося грешника наказал сам Господь Бог.  Отвезли его отсюда на больничку и диагностировали опухоль ниже пояса. На больничке так же, как и на лагере ничем не лечат, а просто лучше кормят. Короче, когда морфий для него стал ежедневным средством питания, ему дали первую группу инвалидности и актировав, отправили умирать домой, где он это успешно сделал, правда месяца через два.
И был ещё злобный, толстый армянин, который еле передвигался с помощью палочки и постоянно оравший на дневальных по любому поводу. Того тоже подвёл видимо уже совсем не пламенный мотор.
 Короче на ограниченном пространстве, как наше, на мой субъективный взгляд — это было много смертей.
Наконец третьего июня мне объявили о дате суда, и… Опять, сука, ещё месяц ждать! Дата была первое июля.
...С каждым днём росло раздражение к моему соседу, живущем снизу. Хоть и был он моим ровесником, но своим поведением всё больше напоминал мне маленького ребёнка. Постоянно капризничая по поводу питания и пития. Мол, я эту баланду есть не буду. Я лучше запарю себе картошечки или вермишельки, которую добрый сосед Серёжка благоразумно прикупил на свою инвалидную пенсию, или достаточно престарелая мама Серёжи купила и привезла любимому сыночку. Ах! Всё кончилось! Ну тогда моя любимая соска с фильтром перебьёт мой голод.
Сигареты, кстати, в основном тоже Серёжка покупал. Соску сосед сосал тоже, пока они не заканчивались, а потом начиналась стрельба ворошиловского стрелка с глазами Шрековского котёнка. В основном ему, конечно, не отказывали.
Когда кончалось всё, и даже благотворители начинали отворачивать глаза, то начинался трэш. В периоды сигаретного изобилия он не выкидывая бычки — трусил из них остатки табака. И этот бычково-вонючий табак использовался в трудные времена. Самокрутки из него и газет воняли достаточно сильно, да к тому же дымление ими проходило прямо на спальном месте. Амбре я вам скажу ещё то...
Его обиды по всякому незначительному поводу казались мне всегда смешными, но он так не считал. Он считал, что над ним все измываются. Взять хотя бы «положниковый» чай.
 «Положниковый» чай готовился из очень жёсткой воды и самого дешёвого мусорного чая, у которого не было ни вкуса ни цвета, тем более запаха. И на двести миллилитров (пайка на одного человека) добавлялась одна чайная ложка сахара, по диетному питанию три ложки (чтоб слиплось). И на выходе получался мутный, светло-коричневый напиток с радужной плёнкой сверху.  Я всегда говорил: «Что этот чай, совсем не чай, а пойло и ничего общего с чаем не имеет. И годен он только для питания чайного гриба». Так вот ещё год назад капризуля глотал с удовольствием этот «чай» и вдруг что-то случилось: «Я не буду это пить!». «Вскипятите мне хорошей воды я сам заварю!» - то есть мягкой воды, на которой нормально заваривается чай.
Хотя пару лет назад пока я не стал таскать с промки дождевую воду он скрипел на зубах извёсткой местной минеральной из крана. Правда, во время засухи, Серёге пришлось приобрести местную магазинную – достаточно дорогую, по шестьдесят пять рублей за пять литров! И если дождевая вода поглощалась со скоростью пять литров в два дня, то магазинная стала как-то очень экономно питься – где-то по пять литров на пять дней! Когда же Серёжку вывезли на ежегодную экскурсию в Рязань к эскулапам-коновалам, которым я даже лабораторных мышей бы не доверил лечить - жалко, тогда Генка-сосед лишившийся своих бесплатных сосок заявил мне о том, что решил бросить курить, а деньги, вырученные за лимиты будет собирать в кубышку. В итоге к концу первых суток в ход пошли стратегические запасы, состоявшие из баночек с выпотрошенным туда табаком от бычков собранный в период огульного дымилова. Секцию стал затягивать дым, даваемый в основном жжёной газетой. Короче к никотину прибавили свинца.
А в общем он был очень несчастным, обозлённым человеком. Обозлён он был на всё и всех, а в основном на Российское государство, гражданином которого он даже не являлся. На мой взгляд виновата была лишь судьба-злодейка, которая на одного человека повесила сразу столько бед и несчастий. ВИЧ, гепатит С, инвалидность которая была по факту, но на бумаге, в связи с не российским гражданством ничего не было, ко всем бедам был срок – двадцать пять лет! Мало?
Восьмого июня ушёл цыганёнок, который отсидев почти двенадцать лет, прошёл УДО и оставил всего-то полтора года. А ещё, восьмого июня наконец наш предводитель команчей Коленька Бутуз тоже прошёл всё-таки суд и отправлялся через две недели на колонию-поселение, которая находилась здесь же за забором лагеря и относилась к этой же зоне. Просто расконвойка. То есть двигаться можно было без сопровождения сотрудника и носить можно было вольную одежду. В остальном же почти всё тоже. Да, и работать там надо было по-настоящему. Как говорится с восхода и до заката. Самой тяжёлой была уборочная страда, когда привлекались даже гражданские люди, работавшие в колонии. Прошёл слух, что Колюня пристроился на тёпленькое местечко — свинарник.
Приближалось первое июля. Я начал мандражировать хотя все и сотрудники, и зеки сходились во мнении что меня, да по любому… Оказалось не по любому. Имея в заслугах двадцать одно поощрение и всего четыре взыскания я, так сказать, умудрился не пройти! Когда все узнали кто у меня будет судьёй, то принесли сразу соболезнования. Фамилия у ней была… как же... Лярва – нет. Курва? Тоже нет. А-а-а! Курбатова.
Во время этого недолгого судилища выяснилось, что у меня не три нарушения, а четыре. Это был удар даже не под дых, а гораздо ниже. Прям дыхалку перехватило. Немая сцена!
На суде своё решение она зачитывала сиплым, глухим голосом с небольшим свистом, постоянно при этом шумно вздыхая, и я уже подумал, что она сейчас задохнётся и упадёт. Но эта тварь оказалась на редкость живучей.
Теперь моя душа видимо настолько зачерствела, да так, что сильно нервного потрясения я вообще не почувствовал. Видимо включился «дзен». Согласно этой философии мы очень многих вещей в жизни изменить не можем, а в силу нашей чувствительной натуры начинаем очень сильно переживать за то, что произошло, но ещё больше за то, что даже не произошло. Тратя на это свои драгоценные нервные клетки, которые, как многие замученные врачи утверждают, не восстанавливаются.
По факту мы развиваем сами в себе неврастению.
Вся администрация, да и те зеки, которые знали меня лично были крайне удивлены вердикту суда. «Что же мы можем добиться если у нас намного хуже показатели?» - рассуждали и судачили вокруг. А, на самом деле, многие из судачивших проскакивали этот круг ада без всяких нервных потрясений. Имея при всём этом статистику гораздо хуже моей...
С питанием, правда перманентно, стали происходить какие-то напряги. Но потом, вроде, всё нормализовалось. Яйца стали давать, как и положено два раза в неделю, затем в рационе появилась гречка и рис. Потом нас видимо захотели накормить гречкой впрок, и её стали давать почти каждый день на завтрак, обед иногда на ужин. Ну думаем, наверно опять гайки закручивать станут. Так всегда происходит, чем хуже кормёжка, тем легче зекам живётся и наоборот.
 Через месяц последовал первый и отнюдь не последний приезд шоу-труппы «Маски шоу». Это я так называл «черепашек ниндзя» в чёрных мотоциклетных шлемах и в чёрной униформе с натянутыми на лица масками, которыми, в основном в художественных фильмах, пользуются грабители банков и обязательными наколенниками, абсолютно непонятно мне, зачем-то одетых.
Обыски стали регулярными, как женские месячные.
Правда с уловом у них было не всё хорошо. Или как мне кажется, не так как хотелось. Забирали в основном всякие тряпки, картонки под матрасами, вторые одеяла, перемотанные полиэтиленовой плёнкой отремонтированные кипятильники и т.д. В общем весь мусор, который зекам самим жалко было выкинуть. А тут пришли мусорщики и забрали весь, опять же, по их мнению, мусор.
Причём первый шмон-обыск был видимо, как всегда, показухой. Нас выгоняли на улицу оставляя в помещении только дневальных. Внутрь заходил сотрудник, в основном из приехавших из других колоний. Дабы эрекцией, опять я блин за больное, коррупцией чтобы не занимались. Ведь свои зеки могут и уболтать типа: – «Сюда не ходи, а то больше сигарет не будет, ты туда ходи - там всё равно ничего нет». После чего прибежал незнакомый мне старший лейтенантик с болтающимся на шее фотоаппаратом и пройдя в барак принялся делать фото отчёт, который он видимо назвал:  «Как мы их сильно шмонаем!».
Всё, когда ни будь проходит и события, которые я назвал – «Прячьте всё и прячьтесь сами - в основном носки с трусами», тоже прошли. Но как сказано было выше это был признак наступления более худшей кормёжки.
Вначале пропала гречка, потом пропали выдаваемые еженедельно яйца, а потом закончился и КАМАЗ контрабандного риса, который видимо пытались куда-то провезти китайские братья, и который наверно так удачно для зеков, перевернувшийся возле КПП колонии (Шутка, конечно же!)
Самое возмутительное было то, что опять же, за наш счёт, кто-то купил для питания больных зеков, которым по диетному расписанию должны выдавать каждый день сорок грамм сливочного масла, партию маргарина по цене партии сливочного масла. Наверно денег на поездку на Мальдивы не хватило. А через несколько месяцев вместо мяса в баланду стали класть субпродукты (почки, печень и т.д.). Видимо тоже купленных по цене мяса.
Летом началась ещё одна напасть. Стали частенько выключать воду. Вроде не страшно. Пить то её всё равно невозможно, но тысяча двести человек испражняются исправно, а фекалии-то смыть нечем. Да ещё ко всему прочему жара – не умыться, не облиться водой. Вонь тоже начиналась соответствующая. Короче вновь открылся филиал земного ада под именем «Клеторкорий». Деды стали вставать ночью, чтобы застать воду в кране. Собирая целый день пустые пятишки, они ночью наполнив их водой, связывали веревками и после чего вытаскивали на улицу. Солнце днём достаточно хорошо выполняло работу водонагревателя. Большинство же дедушек в силу возраста уже потерявшие остроту обоняния ходили и тихо пованивали.
В сентябре двадцать первого прошёл апелляционный областной суд. На нём мне тоже нее удалось доказать свою непричастность к верблюдству, а именно наличие отсутствующего у меня взыскания. Согласен, дребедень полная, но иначе и не скажешь. В первой части я упоминал, как один пи… дагог нашего отряда, иначе отрядник, написал на меня рапорт. После чего хотел посадить меня в ШИЗО, чтобы похоронить навсегда мои мечты об УДО. Посадить не удалось, начальник лагеря обошёлся выговором. Дальше, больше. Заместитель замполита оспорил с помощью моей жалобы доводы злодея в погонах. Короче, выговор отменили, а в личное дело не занесли (бардакс!) и на суде озвучили четыре нарушения. Естественно, что я настаивал на трёх, но мой одинокий голос ,устремлённый в телевизор сквозь решётку, разбивался о бетон ушей по ту сторону экрана. Вот и выходило что я тока-тока на путь встаю, который исправлением зовётся. Короче, уважаемый суд с положниковыми адвокатом и прокурором ушли в моих мыслях в дальнее эротическое путешествие. А я отправился по своим делам, но согласно распорядку дня.
Хочу опять вернуться немного назад. А именно в девятнадцатый год. После меня в школу устроился работать Максим Большаков. Пареньку было немногим за двадцать, довольно высокого роста, где-то сто восемьдесят девять. Голову он брил под коленку - на лысо, имея при этом в ушах две огромные дырки от «тоннелей» - поэтому я потом прозвал его «Дрявоух». Ещё у него было множество цветных наколок, в частности всю шею закрывали огромные крылья бабочки, за что его звали Максим-бабочка. Немного картавя он с упоением рассказывал, что на воле у него был, аж, целый интернет-магазин по продаже всякой запрещённой дряни. Денег заработал он, как видно было по его поведению, тоже достаточно. Видимо и срок – пятнадцать лет, с моей точки зрения, был абсолютно справедливым.
Максимка первым делом развёл кипучую деятельность по ремонту дырявой, как и его уши, крыши, которую уже много лет никто не хотел чинить. Из-за чего по стенам классов текли реки воды. Я же всегда припоминая о том, как милиционеры мне помогли вначале занести инструменты для ремонты пожарной сигнализации, купленные и привезённые моей женой, а после чего их все отобрали, зарёкся больше вкладывать в постройку этой грёбанной тюрьмы хоть копейку из своего довольно скудного бюджета.
Для ремонта крыши была приглашена целая бригада строителей, работу которых Макс оплатил сигаретами и кофе. После чего была куплена и привезена краска, цемент, шпатлёвка и начался внутренний ремонт облезлых от дождей стен классов. Довольно с большим усилием, еле-еле успевая к первому сентября, ремонт закончили.
А Максимка видимо решив, что он сделал великое дело и как мавр и может уйти. Ушёл работать в столовою. В столовой что-то опять пошло не так. С его слов можно было верить в то, что он там будет основной повар. А вышло, что он пошёл работать на мойку, где всегда по колено в воде и вообще вечно мокрый. Я в пятнадцатом там тоже ишачил. см.выше.
Дальше, если верить слухам, он занялся привычным делом. Начал наркотой барыжить. Короче, ШИЗО, увольнение в барак, а там его ждала краснознамённая сто шестая.





                Глава 2 «Цветные»

В это небольшой главе я хочу рассказать о моих встречах с людьми других рас. Первым моим знакомым стал – эквадорец с длиннющим именем, из которого помню только имя Мария, а первым было имя Луи. Это был настоящий латинос – смуглый, с чёрными волосами верхушки которых были выкрашены в светлый цвет. Был он небольшого роста и немного пухловат.
 Тогда моё время отдыха было днём. Просыпаюсь я как-то от шума, снимаю одеяло-занавеску и вижу в углу стоит какой-то смугляш. А буквально за пару дней до этого мы с моим другом Тимуром болтали о том, что как было бы хорошо если к нам закинут какого-нибудь иностранца, чтобы время попусту не проводить, а выучить какой-нибудь иностранный язык, имея учителем носителя этого языка. Так вот слышу непонятную речь, в которой угадываются английские слова. Ну думаю вот повезло. Но оказалось, что знание английского у Луи на уровне их школы, правда гораздо выше нашей. А родным языком его оказался испанский. Ну думаю, испанский так испанский.
Статья у него тоже разнообразием не отличалась. Контрабанда двух килограмм кокаина! И сразу его наш «блат комитет» взял в оборот. Мол мани надо. И тут до меня дошло что он так долго бормотал по-английски.
 –  No many, no many! – твердил он как заговорённый.
 –  Ты чего идиот? Так не надо из нас идиотов делать, – был ему ответ – ты знаешь сколько грамм кокоса стоит? -
–  No many, no many! – продолжал свою мантру смугляш, видимо решивший, что его сейчас будут бить.
–  Ладно, кто там в английском волочёт доведите до него, что надо денег – произнёс один из «кремлёвских» жителей и закрылся шторкой из простыни.
Мы с Тимуром отвели его в сторонку, и подбирая слова, запас которых был, увы, невелик, объяснили ему с грехом пополам, что от него хотят. К нам подошёл ещё один знаток английского. Следует отметить, что в отличии от нас он действительно что-то понимал в скороговорке эквадорца. История его выглядела, опять же с его слов, так: «Работал таксистом в Эквадоре, но решил учиться на парамедика (это что-то вроде нашего фельдшера). В Москве проходил симпозиум молодых специалистов, и он полетел к нам с другого конца света. А между делом его попросили передать жилетку какому-то приятелю. А в ней, мол, и оказалось совершенно случайно аж два килограмма кокаина!». Короче, по всеобщему мнению он нам банально лгал.
Через две недели были первые слова на русском: – «Хата! Баланда!». Ну а мы с Тимуром как не пытались подтянуть свой английский или выучить с оказией испанский, так ничем не занявшись забросили это дело. Ведь нам не припекало в отличии от Луи. Он быстрей стал осваивать русский, чем мы все остальные языки.
Его крашенные кончики волос стали красной тряпкой для блатных. Они кричали ему: «Эгей-гей». На что он отрицательно качал головой. Однажды он на долго заперся в туалете. Вышел он оттуда уже без крашенных концов – отрезал бритвой.
Он быстро научился играть в нарды и даже стал обыгрывать таджиков. Один раз мы решили поприкалываться. Говорим: «Одевайся, в маркет «АШАН» пойдёшь. Иди, список составь, кому чего надо. Сейчас деньги с «общего» переведём на карту, потом придёт «продольный» милиционер и пойдёшь с ним». Ну он, что естественно повёлся. Ходил по камере собирая записки у населения. Одел свой пуховик, взял АШАНовскую сумку и давай долбить в окошко. Когда оно открылось он с диким акцентом говорит: «Я готов, пойдём маркет». Мент за дверью заржал, ну и мы тоже покатились со смеху.
Самое смешное оказалось, когда ему принесли обвинительное заключение. Там от двух килограммов остался один. Мы стали шутить типа – на экспертизе усохло или мол, все хотели на пробу взять. На самом деле кто-то глаз или руку положил на такое добро. Ведь один грамм в розницу стоил до ста пятидесяти долларов США!
Следующим знакомцем стал Нигериец Сильвестр Ариамаджа. Негр был небольшого роста, учился в каком-то институте и конечно же погорел на раскладке кладов с героином. Сроку дали «золотой червонец». В начале эту экзотику забрали в четвёртый швейный отряд, но он как-то там недолго задержался. Пришёл в первый. Буквально в первую же ночь начал сильно кашлять. Ну, мы сердобольные Русичи сразу измерив температуру и выяснив наличие оной, дали ему аспирину. Так что же вы думаете натворила эта шоколадка? Ночью, вспотев от аспирина он настежь открыл окно. На минуточку была зима. В итоге две недели в лазарете с воспалением лёгких.
По всем своим замашкам это был настоящий зек-отрицалово. Не признававший себя виновным, отказывавшийся где-либо работать и вообще жить по чьим либо законам. Тем боле находясь в чуждой стране со своим чуждыми законами и среди чуждых ему людей, абсолютно не похожих на него ни внешне, ни внутренне. Одной из его заморочек была непрестанная мольба какому-то Богу. По его словам это был Иисус и по всем прикидкам направление было протестантским. Но как он это делал! Молитва начиналась на койке, стоя на коленях и с закрытыми глазами он непрестанно что-то бормотал расставив руки в стороны. Минут через пятнадцать он как мусульманин утыкался головой в подушку и замирал так минут на десять. Потом всё заново. Весь ритуал, сменяя позы, занимал в среднем час, полтора. И так примерно шесть раз в день. В основном молился он ночью. Итогом его полугодичной молитвы было то, что его со мной перевели во второй отряд. По началу стариков он своими молитвами не раздражал. Ночью молился, а днем тихонько сидел на лавочке, втыкая перед телевизором. Только потом в его службе появились изменения. Он стал петь. Тихонько воя на непонятном языке. Ну днём это ещё куда ни шло, но ночью. Раз ему сказали, два, три. Пригрозили тумаками. На что он только оскалил свои безупречно белые зубы и отвечал, мол, мне так надо. Терпенье надувалось, надувалось, да и лопнуло. Получив подзатыльников он скатал матрас и отправился обратно в первый. Где опять же отрицая всякие игры в тюрьму взял что-то у «неприкасаемого», в следствии чего тоже одел «гребень». И вошёл в клан «обиженных».
Его всё время пытались заставить работать, но негр был настоящим «отрицаловом». Он отрицал всё, что делало его, по его словам невиновного, виновным.
Как настоящий блатной он стал не вылезать из ШИЗО. Огребая пятнашки за пятнашками (пятнадцать суток).
Однажды я оказался очевидцем уморительной сцены. Сильвестр хоть и был обиженкой, но есть с ними за одним столом не соглашался ни какие коврижки. Он набирал в ведра из под майонеза первое, второе и наливал из чайника компот в бутылку. После чего быстро убегал в барак. Но в тот день видимо случилось затмение Марса. В смене был очень неприятный кавказец по имени Тимур. Любил он зеков...  , что и говорить, в основном шмонать.
Тормозит бегущего негра и отправляет обратно в столовую. Где встав в дверях стал контролировать уничтожение гос имущества в виде баланды, которое многие зеки в виде доп порций набирали с собой. Хотя вроде как запрещено что-либо выносить со столовой. И вышеозначенный Тимур очень рьяно следовал букве его закона. 
Первый выходим – важно-невозмутимым голосом скомандовал зекам столпившихся возле выхода.
–  Ариамаджи, стоять! Что в контейнерах? Баланда! Неси назад.– Тимур схватил негра за рукав робы.
Сильвестр молча похлопав мутно розоватыми глазками разразился гневной тирадой с сильным африканским акцентом и небольшой примесью русского мата.
–  Эй! Начальник отдай, мой кушать хочет, – махая рукой в сторону выхода – там, барак есть буду!
В этот момент вырывая у цербера свои вёдра он сильно дёрнул за них и борщ с макаронами расстелились тонким слоем по кафелю. И в эту секунду начальник выпустил из рук законную добычу и потомок Ганнибала всплеснув своими руками державших мертвой хваткой уже полупустые вёдра грохнулся, поскользнувшись на макаронах смазанных маргарином.
Вскочив на ноги он дико заорал: «А-А-А!», и бросившись к столу где маленький зек по кличке «маньяк» раздавал обиженную баланду, он схватил двадцатилитровую кастрюлю борща и грохнул её о пол. Надо отметить что борща уже было половина, но всё-таки однако, люди остались без обеда. Так это было ещё пол дела. Сильвестр как его  тёзка «в первой крови», извиняюсь за тавтологию, уже почуял вкус крови и схватив довольно тяжелую лавку подбежал к окнам раздевалки и начал ей бить стекла. Успел два…
Уже в двадцать втором году в лагерь заехали два кубинца. Один был просто смугляшом небольшого роста, который еле-еле по-русски говорил. В связи, как я думаю, именно с этим фактом его не выводили на работу. Второй же был чёрный как ночь, да ростом был удал, где-то сто девяносто пять сантиметров от пола. Он достаточно хорошо владел русским языком, хотя и с акцентом. Естественно, что погоняло ему дали «Куба». Куба имел в Москве русскую жену и довольно долго уже жил в России. Имея, в отличии от всех остальных встреченных мной иностранцев, хорошую материальную поддержку, он достаточно быстро стал продвигаться по карьерной лестнице. В лагере как в принципе и во всём вольном мире очень многое решало именно хорошее финансовое благосостояние. В начале его поставили бригадирствовать в первый цех, где к тому времени Женя «Кадыров», бывший бугор швейки, развивал новое производство. Чуть позже его поставили бугром на участок тротуарной плитки. Не смотря на стоимость смартфонов, коя в двадцать втором году уже составляла тридцать-тридцать пять тысяч рублей за телефон, который стоил за забором около пяти, у него постоянно был гаджет. Даже тот факт, что у него их уже отшмонали пару штук, не ослабил его желания быть с мировой паутиной на ты.
Естественно, что в конце концов заехал в лагерь китаец. Он довольно сносно общался на русском. Что ещё естественней, на мой взгляд, это была наркотическая статья и срок в десять лет, который в свою очередь указывал на Московское судилище.


               
                Глава 3 «Карантино»

Пандемия неслась по всему миру второй год, пожиная всё новые людские жертвы. Менялась только буква греческого алфавита и номер волны. К началу осени шла четвёртая волна, носившая букву «дельта». Я всегда был убеждён, что COVIDа в лагере не было и быть не могло, так как наш отряд «На последнем вздохе» являлся бы лакмусовой бумажкой наличия вируса. Думаю, процентов тридцать освободились бы уже вперёд ногами.
К слову, в начале сентября уходил на центр мой земляк, живший со мной на одной улице. Самое важное для меня в этой новости было то что освобождалась вакансия школьного дневального. Достаточно тихое и ненапряжное место для зарабатывания поощрений в виде дополнительной передачи, которая в свою очередь реализовывалась и монетизировалась в полторы тысячи рублей. Был проведён разговор с замполитом с надавливанием на жалость к моему вечно затруднительному финансовому положению. Пришлось идти даже на поклон к своему бывшему отряднику, который меня и съел тогда с должности, за так называемым «добром». Меня очень удивила эта просьба замполита. Хотя потом до меня дошло то, что он просто жопу свою перед начальником прикрывает. Памятуя мне конфликтом прошедшим пару лет назад.
Так вот. «Добро» было получено с улыбкой выпрашивающей кулака. Но я включил «дзен» и смирение. Помня мудрость про проплывающий мимо труп врага, только ждать надо уметь. Наконец заветное место вновь стало моим. Чему очень обрадовались бабушки-учителя, которые ко мне очень тепло относились.
И когда через месяц «Ковидло» добралось до нашей деревни, тогда учителя недельку ходили в масках, а потом и вовсе перестали посещать нашу убогую школу.
Правда в том, что для меня тогда наступила лафа.
Ещё моё знакомство с мировой чумой началась с того, что ещё в конце марта 2020 по необъяснимым нам причинам, был отменён выезд нашей музыкальной группы на конкурс в другую колонию. Причём распоряжение о начале санитарных мероприятий пришло накануне дня нашего выступления. После чего были сняты два клипа, с которыми мы победили в Рязанской области и отправились на всероссийский конкурс «Калина красная», да то же в виде клипа. Пандемия блин!
Короче, как и во всём цивилизованном мире у нас начали вакцинацию. Вначале зеки боясь невиданной отравы не спешили колоться. Тогда очень быстро начался добровольно-принудительный этап. Было объявлено, что длительных свиданий не прошедшим вакцинацию предоставлено не будет.
Многие из привитых добровольцев в первые пару дней чувствовали себя отвратительно. Даже разрешили на работу бедолагам не выходить. С каждым месяцем процент коллективного иммунитета рос. В середине октября один дедушка лет семидесяти решил тоже попробовать приобрести себе на старости лет железно-титановый иммунитет. А так как обязательную проверку на наличие крепкого здоровья у прививающегося проводили местные коновалы, то они совершенно естественно не заметили довольно характерный кашель у дедульки. И когда игла пронзила дряблую кожицу, тогда у него началась страшная для всех старых людей болезнь - пневмония.
Сделали ПЦР-тест, который естественно показал наличие вируса. Его они ему же и вкололи. Началась административно-медико-санитарная паника. В тот же день на калитку локального сектора «локалке» повесили навесной замок и запретили под страхом смерти кому-либо покидать территория отряда. Ещё ко всему прочему десять человек которые спали в непосредственной близости от дедушки были практически насильно изолированы в санчасти.
Странно, но находясь и так за забором мы очень болезненно восприняли нашу вынужденную изоляцию. Хотя из ста человек отряда двадцать работали на промке ну максимум ещё двадцать иногда ходили в церковь или библиотеку да некоторые умудрялись ходить в гости в другие бараки. Остальные же шестьдесят человек жили не выходя никуда, а некоторые даже на улице появлялись пару раз в год, да и только в тёплое время года. А тут вообще лафа началась.
 Еду стали подвозить в бачках. В первый день всё это было непривычно, но постепенно мы привыкали к этой новой услуге. Как только тележка с баландой показывалась напротив барака, то тут же выстаивалась очередь из страждущих и сильно голодных. Напомнив мне очень похожую по виду раздачу горячего питания для бомжей где ни будь у Курского вокзала. Хотя столовая помимо горячей еды предоставляло услугу по мытью собственных тарелок сопровождающих бачки с баландой, в реальности все деды были со своими шлёмками, на крайний случай всегда выручал майонезный литряк.
 Через несколько дней очередь начинали уже занимать где-то за пол часа до подвоза корма. Начались очередошные распри: «Вас здесь не стояло!» или «Я за ним занимал, а тебя морда протокольная, я в упор здесь не видел». Учитывая, что подъём в зоне происходил в шесть утра – дедушки занимали очередь на завтрак где-то в начале шестого.
 Я умудрился пристроиться хлеборезом, что давало некоторые приоритеты в пищевом довольствии. Да, впрочем, мне просто нечего было делать, и чтобы не маяться от безделья я начал по своей инициативе убирать столы в комнате приёма пищи до и после раздачи еды. Собирая варёную рыбу дня три, которая оставалась после раздачи, на четвёртый день делал и жарил рыбные котлеты. У соседа нашёл целый пакет сухих каш, которые запарив и добавив самодельного кефира с щепоткой соды выпекал замечательные овсяные оладьи.
Передачки и посылки доставляли прямо в барак, где их особенно не проверяли. Магазин, за который как всегда все переживали, прошёл, но не так как хотелось. Мы писали заявления и необходимый список продуктов. Но по факту половина продуктов из списков поданных в магазине была вычеркнута. Там просто товара не оставалось. Печально конечно, но жить можно. «Соглядатай» нашего отряда («смотрящим» его было назвать уже было нельзя так как ужесточилась статья двести десятая задевающая все блатные движения) со своей «братвой» вообще плитку и сковородки перестали прятать, да ещё достав муки стали печь блины, оладьи, сырники и жарить всякие чебуреки да пельмени. Короче стол свой разнообразя до невозможности и до чёрной зависти вечно голодных дедушек едящих обыкновенную перловку и овёс. Но как говорится, что дозволено Юпитеру - то не дозволено быку.
Ночь мы проводили перед телевизором смотря бесконечные сериалы и фильмы, скаченные на флешку. Всё равно за целый день отоспаться всегда можно. Ещё, я очень любил коротать вечера за игрой в шахматы. В основном моим противником был дедушка-узбек, который, как я считал, играл лучше всех, тех, с кем мне хоть когда-нибудь приходилось скрещивать пешечные шпаги. Днём,когда не спал, то развлекал себя чтением художественной литературы. К телевизору доступ с утра до вечера имели дедушки-рептилоиды фанаты ХРЕН-ТВ.
Больше всех конечно страданули те десять человек, которых закрыли в санчасти. Естественно, что никто им ничего не сказал: на сколько их закрыли, и что с ними вообще будет и т.д. Правда через две недели, когда весь барак прогнали через флюорографию, тогда шесть человек вернулись, довольные как будто домой отпустили. Четырёх же человек с какими-то затемнениями на лёгких оставили в изоляторе, да ещё подселили молодого с карантина у коего обнаружилась температура.
На минутку, изолятор санчасти представляет собой комнату метров десять максимум. Там стоял унитаз и умывальник и комфортно можно было жить ну максимум двум человечкам, а тут пятеро! Даже не знаю, чем они дышали. Учитывая, что почти все курили. Один побывавший там, рассказал мне, как один дед-доходяга, который и так еле-еле передвигался на ногах, так как курил по полторы пачки в сутки. Так вот, когда у него кончилось курево заявил своим скрипуче-хриплым голосом: «Дайте мне быстро курить!» На тот момент у них уже у всех было печально с куревом. Естественно ему просто оставили покурить. Когда же ему из барака передали блок сигарет он голосом простуженного пылесоса громко всем заявил: «Хер кому дам!»
Проверки проходили совсем не напряжно. Когда приходил дежурный считать, то все выходили, нас считали, и мы тут же заходили этим самым не давая помещению толком проветриться. Первые дни карантина вообще никто не выходил. «Соглядатай» или как его называли большинство - «Смотрящий», когда ему звонили из дежурки, дабы он подкинул дежурной смене там сигарет, воды покупной или чего-нибудь к чаю так и представлялся: «Зек такой-то, чумной барак».
Потихоньку приезжали те, кто уезжал на больничку в Рязань. В итоге на тридцать седьмой день, так и не оказавши им никакой медицинской помощи, отпустили в барак последних четырёх лишенцев. Следующий день стал почти мини-освобождением. Я тут же кинулся в музыкалку, чтобы чуть-чуть подрать застоявшиеся голосовые связки.
Самая большой потерей для меня, на время вынужденного затворничества, было пропуск концерта 4 ноября. До этого весь звук и подключение было на мне, а тут пожарным методом тыка как-то подключились, ну естественно на видеозаписи звук был почти отстой. Андрей наяривал ручки и ползунки на микшере почти беспрестанно.



                Глава 4 Концлагерь «Клекотхаузен»

Вакцинация шла у нас, как и, впрочем, по всей России не шатко и не валко. Первыми, что абсолютно естественно, привили персонал столовой и бани, а после весь первый отряд. Конечно, все обсуждали плохое самочувствие после прививки. И как на воле, лагерь поделился на тех, кто уже вакцинировался и на «антиваксеров». Которые считали, также, как и моя супруга, что это всё экскременты, тьфу, эксперименты над человеческой популяцией. Потом вышло постановление главного коновала ФСИН Рязани о том, что длительные свидания будут предоставляться только уколотым. После этого ещё сотня человек привилась. Но показатели были очень далеки от нужных для коллективного иммунитета и для отчёта перед вышестоящими. К концу года указания стали поступать видимо всё чаще и настойчивей с требованием привить девяносто процентов спец контингента до нового года.
В середине декабря разразились, как всегда внезапно, сильные морозы. После просчёта на проверках нас отпускали греться в барак. В один прекрасный день, после ухода дежурного, наш отрядник начал запускать в помещение по списку. Осталось на улице человек тридцать, которым было объявлено, что с ними сейчас будет разговаривать начальник колонии.  По началу мы не поверили ушам своим, чтоб начальник да в такой мороз. Но нет. Подойдя к решётки локального участка начал свой монолог сразу взял быка за рога.
–  Почему не вакцинируетесь? – сказал он со своим характерным кавказским акцентом.
–  Я, – говорит, – мог бы комнаты свиданий открыть, но не могу, ведь у вас коллективного иммунитета нет, а вы ещё ходите и заражаете остальных!
Ну, думаю, и бредятину же ты несёшь, гражданин начальник! Кого мы можем заразить, если у нас по периметру стоит шестиметровый иммунитет, а вся зараза ходит к нам. В пятнистом камуфляже.
–  Я вас прошу подумайте, а потом начну требовать!
–  Как будто у нас выбор есть, – ответил ему я, но естественно про себя.
В итоге он обошёл все отряды, агитируя «за Советску власть» и, призывая настоятельно «записываться добровольцами в Красную армию». Кому-то пригрозил отсутствием поощрений и сразу после проверки ватага желающих, непременно получить укол здоровья, бросилась записываться на вакцинацию к своему начальнику отряда.
Решив обождать с ответственным решением, я на следующее утро, как всегда, собрался на работу. Но на выходе меня тормознул отрядник сказав, что ни на какую работу я не пойду, пока не вакцинируюсь. Немного опешив от такой постановки вопроса я направился в музыкалку. А накануне, после выступления начальника, я как-то не удачно пошутил: типа того, что стоит магазин прикрыть так сразу будет сто процентная посещаемость прививочного пункта.
Каково было моё удивление, когда на следующий день моя шутка стала явью. Прибавив к ограничению на магазин ещё, и не возможность ходить на работу, а также посещать сан часть.
Придя в сан часть я попал в подобие муравейника. Весь коридор был забит зеками. Куртками была завалена единственная лавочка. Кому не хватило места на лавке - засовывали их в решётки коридорных перегородок. С десяток человек, прислонив к стенам коридора бланки анкет-заявлений на прививку, стреляя по очереди друг у друга ручки, заполняли их. Из заполнивших анкету в другом коридоре стояла очередь на приём к врачу, который вело сразу трое коновалов. Не особо вдаваясь в подробности анкетных данных они заполняли свою часть и отдавали нам. После чего мы шли в другой кабинет, где две медсестры, на этом конвейере опыта над кроликами-зеками, только и успевали заряжать новые шприцы. А оттуда уже выходило сразу двое обновлённых людей. Видимо после этого наверх улетела телеграмма-молния: «Вакцинация проведена успешно».
Первый маленький «приход» я почувствовал где-то через час. Ощущение было наподобие торкающих таблеток. Трэш я почувствовал только ближе к вечеру. В начале половины десятого у меня заломило коленные суставы, потом начался озноб. Следом начался тремор рук, а чуть позже даже нижняя челюсть стала отбивать мелкий ритм. Казалось, что я вмазался какой-то грязью и у меня температура стремится к сорока. На самом деле она поднялась приблизительно до тридцати девяти, но видимо очень быстро, чем и объяснялся сильный озноб. Я одев зимнюю куртку, шапку и укрывшись, к тому же одеялом, пытался согреться от знобилова которое очень долго меня не отпускало.  Выпив, данных мне с благотворительной целью двух пакетиков растворимого парацетамола, я почувствовал, что озноб прекратился. Начался жар который колбасил меня часа эдак три. Потом я уснул.
Проснулся я где-то в половине шестого. Начиналась ломота. На завтрак я не пошёл, а сползя с кровати выпил ещё таблеток и завалился обратно, не выйдя даже на проверку. Когда я немного закемарил пришёл дневальный и заявил, что меня вызывают в дежурную часть. Дмитрий Николаевич «Буксир», который по факту был младше меня на год, но в следствии необузданной любви к согревательным напиткам и всяким там вкусняшкам, вид имел достаточно плачевный, учитывая ожирение довольно высокой степени. Развалившись на диване в питалке он вёл приём не вышедших в субботу на работу зеков.
–  Ты почему Заслонов не на работе?
–  Дык, я вчера колоться ходил ,а потом меня всю ночь колбасила температура.
–  Не ври, у меня вот список привитых. Там тебя нет.
–  Так это, – отвечаю, – бардак-с, прививался я, щас докажу!
После чего я помчался в сан часть где кроме дневального никого не было, но на моё счастье у него остался список где он отмечал, кто приходил. Хватаю эту бумагу и иду к «Буксиру».
–  Вот! – говорю, – дневальный меня отметил.
–  Хорошо,- говорит — ну, а на работу-то пойдёшь? Там немного снежка выпало и надо его немножко расчистить…
–  А чё, сильно надо?
–  Да, очень.
–  Ладно, сейчас соберусь, отвечаю.
Вышел я на работу глянул, а снежка действительно выпало не сказать мало, но и не так уж много. Короче заняло у меня где-то час физического труда. После которого мне как-то уж совсем поплохело. Сердце было готово выпрыгнуть из груди. Ну думаю, вот и всё, кончилось твоё время заключённый номер 220 274, концентрационного лагеря «Клекотхаузен»...


               
                Глава 5 «На нет и туда нет и сюда надоело»

Настал две тысячи двадцать второй год. Шёл восьмой год моей другой, увы, не свободной жизни.
 Стало жизненной традицией, что даже находясь в трудоваримых жизненных условиях я не переставал строгать салаты. Вообще у меня в году существует всего три праздника. Первый — новый год, второй — днюха, а третий — 9 мая. По своей важности для меня они равнозначны. Так вот, салаты я резал дома, потом в тюрьме и наконец в лагере. Главной проблемой и самым важным ингредиентом большинства известных и любимых всеми салатов была картошка. В тюрьме её вылавливали из вечерней тушёной картошки, которую промыв проточной водой можно было использовать только уцелевшие кусочки. Морковь приобреталась в лабазе и варилась в майонезных литряках кипятильником. Всё время подливая воду, достаточно быстро выкипавшую, дабы кипятос не взорвался.
Пользуясь блатом (в советских понятиях — это связи) я умудрялся каждый год доставать сырую картошку, которую также варил, как и морковь. В идеале к картохе плюсом шла свёкла и соленные огурцы. Яйца для салатов начинали собираться за пару недель до нового года. В среднем получалось до четырех яиц на душу. Если звёзды на небе из кукиша складывались в кулак с большим пальцем вверх, то на ужин тридцатого-тридцать первого декабря давали селёдку, дабы из ранее сделанных заготовок можно было сотворить для неё шубу или телогрейку, кому что нравиться.
Второй, по счёту новый год у нас уже было принято встречать с ежесуточными проверками из управы. До этого всё было тихо и спокойно. Зеки десять дней не работали, изнывая от безделья и от количества народу, населявшего рабочие бараки. Практически всё население лагеря целую декаду пялилось в телевизор, делая естественные перерывы для проверок и хождение в столовую. Причём «зажиточные» зеки имея в бауле кучу еды, не имели доступа к основному продукту питания — хлебу. Так они снабжали бедолаг сигаретами, оплачивая таким образом куплю пайки хлеба у столовских и его доставку к подрезанной колбасе и сыру.
Телевизор выключали только на время проверок, хоть и показывали там всё одно и тоже, но за неимением другой возможности развлекать себя, оторвать их от экрана или попросить переключить не было никакой возможности. Лишь огрызания и тявканье по любому недовольству  на счёт оккупации телика. Так как, в нерабочих отрядах-бараках, число живущих и днём и ночью неизменно, конечно за минусом периодически сидевших в ШИЗО «газовщиков».
В остальных же, ты либо работая в первую смену, кстати более многочисленную, вечером не встречал тех, кто работал во вторую. Либо наоборот. Плюс ко всему было энное число людей, которые, работая в две смены, приходили только ночевать. Лишь в выходные и праздники все «стахановцы» находились в помещении отрядов.
Но если я не ошибаюсь, то в двадцатом году сменился начальник Рязанской управы и началось… Для начала он построил своих лоботрясов, объявив им, что они все паразиты на теле государства. После чего отправил их в «поля» как говориться капусту рубить. То бишь отрабатывать своё прямое назначение – следить за работой на местах. Вроде скажете молодец, правильно сделал…
 Ан нет! Ведь шизофрения — вещь, как оказалось, заразная. И заражая всех, всегда скатывается до низшего звена в цепи – зеков. С тех пор проще было сосчитать дни, когда к нам не приезжали всяческие проверки по воспитательным, оперативным, безопасным отделам и ещё службам тыла и обеспечения. А это уже как говорилось выше: «Прячьте всё и прячьтесь сами, в основном трусы с носками».
Правда в том, что эти новогодние проверки в основном проходили под любимым российским лозунгом - «Показуха». Утром, часов в десять был обход, состоящий из ответственного по лагерю совместно с дежурным смены и самим проверяющим, который проведя в дороге пару часов и видимо мучившийся с новогоднепраздничного похмелья. Готовый ничего не замечать, даже явные нарушения. Обойдя по кругу все бараки они достаточно быстро отправлялись в штаб, дабы поправить шатающееся и подорванное новым годом здоровье.
В основном зеков вы пускали из локальных секторов в столовую, в библиотеку и на общественно-массово-показушные мероприятия, приверженцев которых с каждым днём становилось всё больше и больше. Ещё бы, времени занимало немного, жизнь серая становилась чуть разнообразней и светлей, а главным плюсом было вынесение поощрений. Хотя в последнее время из ста пятидесяти любителей на «шару» поощрюху словить, оную получало треть собравшихся. В основном это были активисты, проводившие и выступающие на мероприятиях.
По чесноку! Администрации было полным образом наплевать на то, как проходили мероприятия. Их устраивало наличие трёх-пяти фоток сделанных с обязательным присутствием в кадре сотрудника.
Как-то с мной поделился замполит:
–  Знаешь? Я ведь по службе бываю во всех колониях управы. Так вот, из шести колоний только в нашей мероприятия проводятся реально, а у всех остальных только на фото.-
В начале февраля местный репер Жига привёл в музыкалку мужичка. Он был плотного телосложения, невысоким, черноволосым, с усиками, делавших его очень похожим на Рокфора из Чип и Дэйл. Я был удивлён, когда увидел, после того как он ловко пробежался пальцами по грифу, слёзы в его глазах.
–  Что с тобой?-
–  Не обращайте внимания, это после тюрьмы. Там, учитывая мой срок больше чем полтора десятка лет, я только и мог мечтать о ней.-
Как рыбак рыбака, так и музыкант музыканта. Своим он стал довольно скоро. Паша, так звали нового гитариста, очень быстро влился в коллектив, в следствии чего, уже на первом концерте зазвучали авторские Пашины песни.
В конце февраля началась война. Это уже не было сенсацией, так как после признания республик Новороссии, на это уже надо было только время. Паша, который в пятнадцатом году успел повоевать на Донбассе и имея на плече здоровенную наколку в виде оскаленного Россомахера на фоне флага Новороссии и подписью Новороссия, тут же стал суетиться с заявлением добровольцем на фронт.
Маленькое отступление. Совсем недавно мною было подмечено, что большинство «душегубов», осуждённых по сто пятой статье, после совершённого убийства не испытывали приступа тошноты. Как подсмотрено было мною в большинстве художественных фильмах, что люди впервые убившие своими руками почти всегда сразу начинали тошнить.  А во многих прочитанных мною книгах и просмотренных фильмах после убийства человека, даже из огнестрельного оружия, людей непроизвольно рвало. Из этого у меня сложился определённый вывод, что я сижу с «прирождёнными убийцами» которым:

Тут зекам местным всё едино
Людей на мясо резать, как скотину,
Что колбасу на хлеб порезать,
Иль уши с головы отрезать

После новогодних выходных продолжилась нудятина или день сурка.
В начале, как всегда, всё началось со слуха, что мой приятель «Американец» с кем мы знакомы были с этапа, и который в своё время взял меня работать в столовую. Так вот, отдав двести тысяч адвокату Кузнецову осуждённый Кузнецов при содействии судьи Кузнецовой, какой-то каламбур получился, ушёл на центр ещё аж в девятнадцатом году. Короче вольный ветер притупил чувство самосохранения и Серёга, так звали бедолагу, начал бухать, с чем и был застукан. Не только воздух свободы вскружил Серёге голову. В двадцатом году люди, которые смогли пройти по суду на центр были огорошены новостью, что им необходимо будет работать на центре две третьих от оставшегося срока. Что явно противоречило закону. Но увы, Рязанский суд стал заворачивать ходатайства об УДО. Тогда же к Серёге приехала жена. Узнав о нововведении Рязанской инквизиции, она сказала ему, что устала ждать и разводится с ним. Серёга уже разменяв шестой десяток понял, что видимо придётся старость одному коротать. Он рьяно начал топтать женскую половину Рязани и бухать без оглядки на возможность вернуться туда, откуда он сорвался одним из первых. После чего по новому приговору отправился досиживать первоначальный срок. Слух прилетел раньше объекта слуха месяца на два. Это уже был не первый птенец возвращенец из-за забора, которые по своей тупости тоже опьянев от свободы похмелялись уже настоящим алкоголем или начинали колоться какой нибудь дрянью, дорвавшись до очередной закладки. Поэтому примерное представление о жизни и работе в центре мы имели. В основном это были нелестные отзывы. Кто ж хотел выставлять себя неудачником. Аргументы были тупые, типа того, что работать надо много и тяжело. В свою очередь возмущались швейщики, работавшие по четырнадцать часов в сутки, и получая копейки за свой каторжный труд.
Не забегая сильно вперёд скажу, что очень скоро, надеюсь, развею эти мифы.
Но в тот момент, уже встретившись воочию и выслушав о необходимости огромных и неподъёмных для меня денежных средствах, сопровождающих постоянные траты на быт и еду, он меня убедил в том, что лучше для меня и моих больных ног, которые не выдержат каторжный труд, будет тихонько досидеть до УДО. Короче, жути нагнал.
В итоге я пропустил срок дозволяющий снова подать ходатайство.
Между тем на планете Земля всё также текла жизнь. На Украине шла война. Мы только отошедшие от шизы под именем «Корона» теперь липли к телевизору, следя за новостями с фронта.
В начале марта освободился Жига. За ним, за триста вёрст от дома приехал Андрей Николаевич, уже как год освободившийся по УДО. Он памятуя хорошее отношение Жиги к его проблемам с магазином, куда, как я уже описывал ранее, было достаточно проблематично попасть, целый год поддерживал его посылками. В основном это было почти двадцать килограммов консервов и килограмм кофе.  В бытность Андрея в лагере, Жига  работая по сто шестой разгружал продукты в магазин, за что имел право без очереди приобретать все лагерные ништяки. А так как денег у Жиги не было, он предлагал своё безочерёдное право Андрею, у которого с деньгами было всё совсем не так уж плохо. Так вот, чтобы доставить новоосвобождённого домой Андрей провёл за рулём около восьми часов и намотал километров шестьсот за день.
Примерно где-то через год Жига своеобразно «отблагодарит» своего благодетеля, заняв у него в несколько траншей около «статыщ» рубасов и естественно пропав после этого из информационного пространства.
После концерта на день независимости России, который отмечают двенадцатого июня, мы начали готовиться к межзековскому вокально-инструментальному конкурсу. Естественно, что в условиях происходящих на Донбассе действий, о никаких выездах за пределы лагеря нельзя было и мечтать. Решили воспользоваться уже проверенным методом — снятием клипа. В качестве сингла, ведущим, как мы были уверены, нас к победе в конкурсе, была выбрана песня «Весна». Текст был взят из двух сочинённых мною в пятнадцатом году стишков. Музыка была сочинена в партнёрстве с нашим барабанщиком. Андрюха на мой субъективный взгляд был лучшим аранжировщиком. Правда в том, что других аранжировщиков я в жизни не встречал.
После его трёхмесячного корпения над компьютером при сведении звука «Снежинок», вышло достаточно конкурентное на рынке музыки произведение. Я часто, наблюдая за тем как он занимается перфекционанизмом, приговаривал, что: «лучшее — враг хорошего». В итоге была записана песня, после чего мы приступили к съёмкам видео ряда. При наших ограниченных возможностях, отдаю должное монтажёру. Ни одного кадра с интернета не было. Обошлись лагерной локацией, плюс в выходные выезжали со всей звукоусиливающей аппаратурой и всей барабанной установкой на промзону. Где под присмотром очень лояльного отрядника Михалыча была снята помятая, пожухшая трава, которая выставлялась как ранняя зелень весной. Ещё была использована локация сварочного поста, где вместо спецэффектов использовались искры от сварки и болгарки. Результат был достаточно хорош. Все участники съёмок остались довольны. Кстати если читателю захочется воочию увидеть наше достижение, то ему всего лишь стоит набрать на Ю-тубе «Весна — клекотки» и насладиться.
В начале июля поползли служи о скором выходе нового распорядка в колониях. Где естественно, в большинстве статей ничего не должно было измениться. Но одно новшество, как говорится, сбило меня с Дзен-рельс. В принципе этот факт в корне изменил всю мою последующую жизнь.
Когда в четырнадцатом году я сидел на «Матроске», то время дня и ночи мы сверяли по телику, работавшем двадцать четыре на семь. Часы почему-то в тюрьме были запрещены. Видимо карательными органами создавался психологический пресс на ещё не осуждённого, с тем, чтобы арестованный был сговорчивей на следствии и на суде явил покорность и раскаяние. В лагере запрет на ношение часов отсутствовал. Так как вся жизнь называлась строгим режимом, то для осуществления жизни по режиму и были необходимы часы. По приезду в лагерь я тут же попросил жену прислать мне часы, при том, что последний раз я носил часы лет двадцать назад, когда служил. А так находясь на свободе, время всегда можно было узнать на мобильном телефоне. Как всем известно — мобильные телефоны всегда были запрещены.
Часы всегда подсказывали; ночью — сколько до подъёма, утром — через сколько проверка, днём по времени можно было понять какой отряд в столовой и многое другое. Короче, на часы я посматривал каждые минут пятнадцать. В девятнадцатом, при замене батарейки часы приказали долго жить. Я как очумевший жил целую неделю, ожидая когда придут новые часы из дома. Новые часы были вообще бесплатным подарком жене за заказ на маркет плейсе. Маленькие, как сказала супруга: «Унисекс». То есть без определения принадлежности к тому или иному полу. Мне было без разницы. Уни — шмуни! Главное чтобы время показывали.
Так вот, в одной из статей правил внутреннего распорядка было чёрным по белому сказано, о том, что со вступлением этого беспредела часы окажутся под запретом. Когда сей слух подтвердил мне в личном разговоре сам замполит, то это стало последней каплей наполнившей мой сосуд терпения до краёв. После чего было заявлено замполиту, о том, что я возобновляю свои потуги по поводу выхода на ИЦ. Ещё я попросил его включив административный ресурс повлиять на скорость сбора документов. Так как не «подмазанный» или не заинтересованный отрядник тянул кота за все неудобства до полугода. А выход новых правил планировался уже через месяц. Кстати, репрессии за ношение часов были прописаны достаточно суровые. Обнаружение часов при личном досмотре «шмоне», каралось взысканием. Кои бетонной стеной встают на пути при желании выйти пораньше.
Снова было написано ходатайство в трёх экземплярах. К слову, отрядник к тому времени достался нашему отряду слишком либеральный, но раздолбай с отличием. Ему ещё не было и тридцатника. Когда он сопровождая учителей приходил ко мне в школу, то заваливался спать в моей каптёрке, оставляя после себя на столе частички сейбории, которая сыпалась с него по причине псориазных пятен покрывавших его молодую, светловолосую голову. Его шпыняли все, от командования до сослуживцев отрядников. Зеки в упор его не видели, некоторые даже мутузили его, в шутку правда, но всё равно, авторитет был ниже плинтуса.
 Я каждое утро встречал его одним и тем же вопросом: «Ну, что подписал, отправил?». В ответ были ежедневные завтраки: «Я забыл, я не успел, начальник в управу уехал, в суд только по средам отправляем». Короче отмазывался совсем неубедительно. Что естественно привело к вызову вышестоящих сил, дабы провести с ним профилактический разговор о неполном служебном соответствии. Но начальник отряда видимо действительно был из блаженных. На все угрозы с о стороны руководства он отвечал, что в любой момент может уволиться, а так как работать во ФСИНе очередь не стояла, то и угрозы были несостоятельны. В один момент, признаюсь честно, я был готов его убить.
 Захожу как-то к нему в кабинет с извечным вопросом, а он меня огарашивает новостью:
— Я потерял твои документы. Не помню куда я их положил. Не переживай, найду. -
–  Кирилл, ты бессмертный что-ли? -
В итоге оказалось, что когда он был на сутках на усилении дежурной смены, тогда высиживая себе геморрой в дежурке за пультом, оставил мои документы на сейфе.
Итог его работы был удовлетворителен, он как-то умудрился за три месяца, хотя по закону даётся срок в десять дней, собрать все документы и подписав у начальника колонии отправил их в управу на утверждение и следом в суд. Дата проведения заседания суда была назначена на семнадцатое октября.



                Глава 6 «Вагнер»

Прилетел к нам волшебник
в зеленом вертолёте.
И амнистий немного раздал!
                (переделанная детская песенка)

 В тот день мы как всегда вышли на работу. В школе же дня обучения не было. И я занялся стиркой постельного белья.
Не смотря на то что «БПК» - Банно-прачечный комплекс еженедельно стирал простыни со всего лагеря, многие предпочитали делать это своими руками, так как после месяца стирки в бане, она превращала белые простыни в ссано-жёлтые. Причиной тому было наличие огромного количества ржавчины в трубах, бельё полоскали ржавой водой, не сильно заморачиваясь на внешнем виде. А так как, вода в трубах была ещё и жёсткой, то лучшее средство избежать некачественной стирки было — дождевая вода, которая отстирывала желтизну как белизна. К тому же я ещё и кипятил его. Ну, думаю, сейчас постираю, а на обед не пойду, так как по недельному меню, которое не менялось годами, в обед в столовой делать было нечего.
Короче, занимаюсь своими делами и вдруг вижу — в половине двенадцатого зеки попёрли в направлении столовой. Мне уже тогда показалось, что как-то рановато. Но внимания на этом факте я не стал заострять. Прополоскав бельё иду на улицу чтоб повесить его. Вижу, мимо школы прёт дежурный Слава Талабан со своим помощником, а следом семенит нарядчик. Увидев меня, они повернули в сторону школы.
–  Ты почему здесь — Славочко, Слава очко - именно так я называл этого дежурного, так как он очковал по любому поводу. По внешнему виду можно было решить, что его уже вздрючили авансом. Был Вячеслав Владимирович невезучим дежурным. В его смену постоянно всякие ЧП случались (в том числе с поножовщиной случившейся на моих глазах), а если проверка с Москвы, то обязательно в его смену.
–  Я в столовую сегодня не иду -
–  Какая столовая? Всех сняли с работы. Ты где был?-
–  Я здесь был - указал я на здание школы — никуда не отлучался. А что произошло?-
–  Не твоё дело быстро переодевайся и на выход. Быстро! — дежурный явно был не в духе.
Переодевшись и выйдя в сопровождении дежурного с промзоны, я увидел, что отряды конвейерным ходом шли в столовую. Обычно кормёжка занимала часа три, а в тот день умудрились покормить весь лагерь за полтора часа. Все локалки были намертво закрыты, а мусора все были на изжоге и носились по лагерю, как будто очко скипидаром смазали. Потом стало ещё веселее, когда в бараках отключили таксофоны. Тут по зековским головам побежал ропот:  –  «Что случилось?». Но поллюцейские играли в молчание партизан.
Часа в четыре дня нас стали сгонять на плац. Огромная асфальтированная площадь была заполнена тысячью двумястами зеками. К тому же под улюлюканье толпы вывели самых блатных из СУСа. СУС — это строгие условия содержания. Туда отправляли сидеть после нескольких пятнашек проведённых в ШИЗО, и через девять месяцев решали, что с ним делать дальше. Толи отправить его в барак, толи обратно в «крытку», где зеки сидели круглый год в одной камере. Там были самые ярые отрицалова. В конце концов даже наших инвалидов на костылях заставили сесть на лавочки в локалке.
Стоим. Ждём. Ропочем. Вдруг, слышим грохот мотора, а затем низенько-низенько - над крышами домов посёлка, что был за забором - проплыл вертолёт в камуфляже. Кроме белых полос на небе, оставляемых самолётами, и иногда пролетающего, метрах на ста, мимо пожарного вертолёта, мы ничего подобного никогда не видели.
 Прошло минут десять. Затем видим, открываются ворота и заходит делегация состоявшая из нескольких гражданских и семенивших за ними наших Рязанско-управских полковников. Процессию замыкали местные мусора во главе с доблестным азербайджанцем - начальником колонии. Во главе же шествовал лысый человечек, которого охраняли пара довольно высоких амбальчиков с перекинутыми через плечо укороченными автоматами Калашникова. Дойдя до центра плаца он взяв мегафон в руку и представился:
- Меня зовут Евгений Пригожин, я являюсь руководителем частной военной компании «Вагнер». ВЫ уже скорее всего слышали о ней. По закону мы являемся вне закона. Чтобы вам было понятней это 210 ст. УК РФ «Организованное преступное сообщество». Мы проводим операции по всему миру, включая в себя как африканские страны, так и в последние годы нам  пришлось помогать сирийскому народу. Все конечно знают, что сейчас происходит на Украине. Так вот, руководство страны разрешило мне мобилизовать заключённых. В свое время я сам отсидел десятку, так что как никто другой понимаю ваши чаяния. Мне нужны ваши качества за которые вас посадили. Правда, это касается только сто пятой(убийство прим.автора) и сто одиннадцатой (нанесение умышленных повреждений повлекших смерть) статей. Вам — говорит — предстоит тяжёлая работа, которая будет уже не в новину .-
Ну, и дальше в том духе, что «обиженных» брать не будут, а за наркотики и мародёрство будут обнулять т. е. расстреливать. Ещё было озвучены цифры по оплате такого труда, это сто тысяч в месяц и контракт на полгода в штурмовиках (другие были не нужны). И пять миллионов в случае гибели.
Закончив агитировать за «советску власть» он сообщил всем собравшимся, что ожидает добровольцев на собеседовании в штабе лагеря. В общем его речь от лагеря к лагерю не сильно отличалась. Это стало понятно гораздо позже, когда я увидел в Ю-тубе одно из его выступлений.
Вы бы видели и слышали, что тут началось!!!
Из тысячи двухсот заключённых около трёхсот выстроилось в очередь к штабу. Включили таксофоны и зеки бросились извещать об этой «благотворительной» акции родных и близких. Особенно удивило мою жену сумма в пять миллионов. Услышав про обнуление у неё возник вопрос: «А пять миллионов дадут?».
Видимо поддавшись стадному чувству многие решили записаться на войну, чтоб хоть как-то изменить своё Статус Кво. Очередь на собеседование, которое проводилось в штабе колонии, растянулась до столовой. Как ни как около трёх сотен комсомольцев-добровольцев набралось.
  Далее, переспав с этой мыслью и переговорив вечером с роднёй, половина добровольцев включила заднюю передачу. В итоге в списках будущих «солдатах удачи» осталось около ста тридцати человек.
К тому времени уже вступил в силу новый ПВР, который запрещал ношение часов. Не все вертухаи, тогда ещё, особливо следили за исполнением закона в отношении часов. Но будущим «Вагнеровцам» официально разрешили ношении часов. Я же прятал их постоянно под рукавом и старался не отсвечивать тем, без чего моя жизнь стала бы хаосом.
Почти два месяца ушло на согласование всех амнистий, выдаваемых добровольцам, а также писанных на них характеристик, которые из под палки еле-еле выходили от ноющих, от засилья руководящего состава, отрядников. Это вам, думал я, не зекам мусолить их ходатайства на УДО или ПТР (принудительные трудовые работы).
Провожать солдат удачи высыпала на улицу вся колония. Не смотря на то, что уже был отбой. Второй барак подготовился, скачав и включив в локалке колонку с маршем «Прощание славянки».
Через пару месяцев история повторилась. Но уже приехал просто представитель ЧВК. Набрав человек сорок. Просто уже дошли слухи о потерях добровольцев первой волны. Самое обсуждаемое было то, что «Татарин» Рустэм, работавший в столовой и отсидевший уже одиннадцать лет из отпущенных судом шестнадцати, записавшийся во вторую волну, в последний момент, когда «с вещами на выход» попытался отказаться. Но как говориться назвался груздем — полезай…
Через пару месяцев прошёл слух, что «Татарин» – «Ой», то есть всё!
По итогам осенней поры мы, музыканты, лишились сразу двух ключевых, на мой взгляд, участников коллектива. Это Паша, который вполне естественно ушёл показывать хохлам Кузькину мать, и Андрюха, наш аранжировщик и ударник. Он со второго раза прошёл на центр, чему несказанно был очень рад. Ещё ранее, где-то летом, музыкалку лишили компьютера. Якобы мы можем выйти в мировую сеть. Конечно тут присутствовала львиная доля ментовского бреда, но и веские основания для этого были.
В этой главе я обмолвился о поножовщине произошедшей в нашем лагере, коей стал невольным свидетелем.
Так вот, было это аж зимой с шестнадцатого на семнадцатый годы, когда я после работы на КДС (комнате длительных свиданий) осел опять на сто шестой. По сто шестой числилось около семи человек. В тот день снег решил, что много его не бывает. В связи с чем мы уже неоднократно, начиная с полшестого утра, бились довольно тяжёлыми скребками с неуставающим снегом. Скребки к слову делались из двух-трёх миллиметровых листов железа и были довольно тяжелы в переноске.
Одним из нас был молодой паренёк, не помню как его звали, назовём Васей. Была у Васи погремуха — морячок. Связано это было с тем, что Васёк умудрился на флоте пару лет отслужить. В доказательство тому он надевал на день военно-морского флота тельняшку. Вася был из разряда бедолаг. Сел он по разбойной статье, когда угрожая ножичком обнёс один из филиалов «Евросети» . Взяв смешную сумму, где-то в тридцать пять тысяч, он потратив её за пару дней присел на шесть с половиной лет строгого режима. Являясь сиротой, никакой финансовой поддержки он не имел. И полагающийся ему лимит на передачу, посылку в двадцать килограмм еды, столь желанной в нашем сообществе зеков, менял на блок сигарет и пачку кофе. Плюсом к его бедолажной жизни были ещё поощрительные лимиты, которые в виде поощрений выдавались ежеквартально.
Большинство покупателей лимитов были из нерабочих отрядов. По сути одна блатота, живущая на деньги от игры, в которую затягивали «сладеньких» - категория придурков играющих по чужому науськиванию в тюрьму. В основном это были нули без папочек или мамочек, кои неустанно просили своих предков, и те переводили огромные деньги своим чадам.
Вася продал лимит в тот раз именно в нерабочий отряд. Посылку получил, расписался и отдал какому-то чуду из одиннадцатого отряда, где проживали самые отмороженные, дальше и хуже был только СУС. Началось тянулово кота за … кому что нравится. Проще говоря развели Васю. Никто благодарить его за лимит не собирался.
Но Васю воспитали не родители, а улица. А по её более суровым законам, чем по тем, по которым живёт большинство населения, за своё надо бороться. Если бы он жил в любом отряде кроме первого, то есть в так называемой «деревне», тогда за решением таких вопросов следовало обращаться к смотрящему за лагерем. Хотя и там вопросы решались не всегда справедливо, но была уверенность в том, что хоть что-то можно было получить с должника. Всё зависело от материальной заинтересованности решалы. Заинтересованность была в виде отката с долга и доходила до пятидесяти процентов. А так как наш оскорблённый, ни в коем случае не «обиженный», жил в первом «козлином» отряде, который слепо подчинялся администрации, то такой возможности у него не было. А менты могли ещё и привлечь к ответственности за «обогащение» противоречащее статьям кодекса уголовно-исправительного.
В итоге Васе осталось надеется только на себя. Гребя задолбавший уже снег, он увидел, что одиннадцатый отряд строится перед столовой на обед. В однообразной чёрной толпе одинаковых зеков Вася приметил обидчика. Воткнув лопату в сугроб и вытерев рукавом пот со лба, он сказал «бугру», что ему надобно в барак, поссать. Никто из нас не придал значение этому факту. Сами бегали постоянно, то покурить, то поссать.
Дальше рассказываю только то, что видел сам. Пожрав, отряд потихонечку начал выползать из столовой, дабы построиться в толпу и скопом идти в барак. Вдруг вижу, что часть толпы двигается на нас, а перед ней Василёк пятиться задом. Когда он проходил мимо меня, я увидал, что парнишка держит в правой руке заточку...
 «Заточка» - в основном делалась из обломков ножовочных полотен и служила в основном в виде ножа. Их постоянно отшманывали в бараках менты. Но на то и существовала «промка», чтобы каждый день в «жилку» доставлять партию новых заточек. К слову, за изготовление заточки брали, как правило, пачку сигарет. Если тебя взяли с заточкой на кармане  можно было отхватить пятнашку в ШИЗО.
...Дальше было как в кино. Наш Васисуалий поняв, что отступать ему особо некуда, решился на отчаянный шаг. Подняв правую руку с заточкой на уровень головы, он с нечленораздельным криком бросился на толпу. Прям как Александр Матросов на амбразуру. Толпа вроде как на мгновенье опешила, но потом оправившись от такой наглости бросилась за ним. В неудержимом броске на толпу Васёк успел воткнуть кому-то в шею своё самодельное оружие. Паренёк зажав шею рукой побрёл в сторону барака, оставляя после себя капающий кровавый след. Между тем толпа схватив свободные лопаты, воткнутые в сугробы, принялась загонять морячка в угол. Видя, что скрыться не получиться, он рванул через калитку в столовской двор. Но кара в виде лопат настигла его. Зеки с криками ярости, дубасили морячка лопатами, в основном по голове. После, побросав орудия труда и возможно совершённого преступления вышли все со двора, возбуждённо переговариваясь и обсуждая произошедшее, направились к себе в отряд. Когда мы подбежали на столовской двор, Васёк лежал мордой в снег, который вокруг головы стал уже розовым. Ну, думаем, всё, труп. Ан, нет. Зашевелился, приподнялся, вытер кровь с лица снегом и пошатываясь отправился в дежурную часть. Видимо сдаваться.
Тут чухнулись менты. Дежурным в тот день был Славик «Талабан». Как же он бедненький переживал, то что вся эта гадость в его смену. Вызвали вольных следаков. Нас как свидетелей опросили о том, что мы видели. Но прикол был не в самом преступлении, а в том, что «порядочным», к коим и относился парнишка с проткнутой шеей, было «западло» писать какие-либо заявы, дабы не превратится в «терпил». «Терпила» - потерпевший, в лагерной иерархии находился чуть выше «обиженных».
А так как заявления в правоохранительные органы не поступило, то и само происшествие решили замять. Морячка же просто за ношение заточки закрыли в ШИЗО.
В последующем лагерные блатные решили наказать бедолагу по своему. В маляве отправленной в ШИЗО было только одно слово: - Опустить!-
Малому заломив руки и поставив его на колени в камере, поводили по губам своими членами. Этого было вполне достаточно. Дальше «морячка» отправили по этапу на «Серпы» - это институт Сербского. Обыкновенная тюремная дурка. Приехал Вася через полгода «неприкасаемым» и постоянно улыбающимся. Добрые коновалы закормили мальчонку психотропами.
Я уже рассказывал, что у обиженок брать ничего было нельзя, а жили они всегда в основном в достатке. Достаток же для зека был в постоянном наличии сигарет, чая или кофе. Жил в то время у нас один глупыш Лёша Захаров. Сидел он по 132 ст.ч.4 (напомню это сексуальные действия насильственного характера с лицом не достигшим четырнадцатилетнего возраста). Имея изначально срок в двенадцать лет строгого режима, умудрился, с помощью престарелой мамаши, которая работала главврачом одной из московских поликлиник, уменьшить при попустительстве Мосгорсуда свой срок до шести лет! Это был нонсенс! Далее за мамашины деньги, что были переведены на общак тюрьмы, его «отмыли» от шкуры содомита. И эта мразь ехала со мной по этапу среди общей массы. Хотя в Рязани не транзите к нему были вопросы. В лагере его сразу подняли в петушатник. Он же, тупая голова, начал качать, что мол, я порядочный! С лагеря набрали тюрьму. Там подтвердили. Его тянут на разговор.
–  Мы пробили за тебя. Всё верно. Но это было там. А здесь, чтобы тоже жить в массе, надо также занести на общее, тысяч так триста
–  Хорошо — говорит — дайте маме набрать -
После решения финансового дела спрашивают,
–  Ну что, познакомился с нашими петушками?-
–  Да, - говорит — даже за встречу чифирнули. -
После чего у Алёши под глазами выросли два чернеющих синяка, а жить его отправили в петушатник первого отряда, дабы на «деревне» не прибили на смерть.
 С его лица почти никогда не сходила лошадиная улыбка, говорил он нечленораздельно, глотая окончания слов. Так вот, у него была, так сказать, полным полна коробочка — в данном случае баул. Коробочку неустанно заполняла мамаша Алёши, которую, к слову сынок постоянно ху...сосил матом по телефону. За что неоднократно огребал от солагерников. Васятка поняв лошариковость Алёши не преминул этим воспользоваться. Он начал рэкетировать Лёшу. Просто забирая у него по своей необходимости сигареты и чай, уже уверенный на своём опыте, что ему ничего за это не будет.
Откинулся Алёша по звонку в девятнадцатом году отсидев полностью свои шесть годиков.
...Мне объявили дату судебного заседания по поводу поданного мною ходатайства с использованием  восьмидесятой статьи УК РФ - «о замене неотбытой части наказания на более мягкий вид наказания», а именно принудительными работами и перемещением на исправцентр. Это было начало октября.
В лагере было поверье, что в Скопинском суде есть три гада-судьи на букву «К». Это были Курбатова, Калтыгин и Климов. Мол, у этих садомитов даже с идеальной подноготной, было не возможно пройти хоть на УДО, хоть на ИЦ. Первая судья была Курбатова. О ней я уже упоминал. Вторым судьёй для меня стал Калтыгин. Который на заседании тоже был глух к моим воплям по поводу отменённого взыскания. По итогу его заседание ничем не отличалось от предыдущего, прошедшего больше года назад. Памятуя о запрете на ношение часов, ставшее последней каплей моего терпежа ко всей окружающей фигне, я тщательно подготовился и написал сам довольно грамотное кассационное ходатайство.




                Глава 7 «Пыжик»


Теперь уважаемый читатель, хочу рассказать тебе о некой личности, которая, на мой взгляд, опровергло жизненную аксиому о невозможности писать против ветра. В данном случае ветром стала система ФСИН. (Федеральная служба исполнения наказаний)
В один прекрасный день в секцию прошагал с костылями (именно прошагал, так как костыли использовались как палки для скандинавской ходьбы, только находились они под мышками) довольно здоровенный малый. Здоровяк был под сто девяносто ростом, хотя согбенный костылями он так не выглядел, имел приблизительно сто тридцать килограмм живой массы и под коленку обритую голову. Тут же дедушка, который сам себя по воображаемому суду освободил (я рассказывал о Гене-паутинке ранее), освободил угловую шконку возле окна. Виталик, так звали новоприбывшего, разместился на хорошем месте. Вслед за ним в секцию,  кряхча и сопя от натуги четыре дневальных кое-как втащили два клетчатых, челночных баула, битком забитых бумагами формата А4. Вес каждого составлял, по их словам, семьдесят кило!
Как потом выяснилось это были кассационные, апелляционные и прочие жалобы. Всё стало понятно, когда Виталик познакомившись с нами, рассказал о своём сроке — двадцать девять лет!
Отсидел он к тому времени двадцать два года, а бумаги начал собирать с начала срока.
 Я был всегда уверен, что больше двадцати пяти у нас в государстве не дают. Дальше уже шёл П/Ж — пожизненный срок или на местном жаргоне - «пыжик». Как оказалось нашему новому соседу действительно в начале дали пожизненно, а потом наше «истинно-гуманное» государство заменило пожизненный срок на двадцать пять лет. Содержали его в лагере относящемся к Владимирской управе, известной всей России мусорскими беспределами по отношению к заключённым. А знаменитая песня «Владимирский централ», где «зла немерено» всё об этом же.
Так вот, был Виталик всегда «газовщиком», то есть газовал или переводя на общечеловеческий язык не подчинялся требованиям администрации. У нас бы в колонии его просто бы закрыли на СУС (строгие условия содержания) — это была камерно-тюремная система в лагере. А бравые сотрудники из Владимирской области решили по свойски его наказать физически. Банально избив толпой. Тем самым обеспечив себе увольнение без пенсионного содержания, а Виталик отделался просто переломом позвоночника. Ему очень свезло, что на тот момент к ним в лагерь приехала дама из совета при президенте по правам человека. Самое удивительное, что между ними вспыхнуло чувство не смотря на то, что она была старше его на восемь лет. Дама подняла шум. Избивальщиков отдали под суд. Но когда Виталик являясь терпилой дал заведомо ложные показания на суде, тогда ему за лжесвидетельство добавили четыре года! Во как!
Дальше была тюремная больничка на три года. Видимо позвоночник нашего злодея отличался удивительным свойством — восстанавливаться. Кое-как встав на ноги и передвигаясь с помощью костылей Виталя вновь обрёл возможность вернуться в «горячо любимый лагерь». Но хитрость зечья не знает границ. Поняв, что после выздоровления ему жизни нормальной не будет, он решил не бросать костылей, так сказать отрабатывая диагноз и с помощью своей новоиспечённой любимой добился перевода в Рязанскую управу. Ведь даже в восемнадцатом году, когда к нам прибыл Никитка Белых бывший губернатор Кирова, в Московском комсомольце была статья - как о лучшем лагере в Рязанской области.
«Хозяйка» - начальник лагеря, наш любимый айзербот Ибрагим, был в курсе любовной связи переводного зека. В связи с чем была дана команда обеспечить лучший, во всех смыслах приём. Наш отрядник расстелился перед ним ковриком надев на своё глупо-детское лицо маску «Чего изволите-с?». Тут же, помогальщик моим соседям, который таскал, как не ходячим, баланду прям до кроватки, был нагружен дополнительными контейнерами для обеспечения нашего «Пыжика» положниковой едой.
Деньгами на магазин спонсировала его та же милфа. Ведь статус инвалида нашему пыжику не давали. А из родных либо уже никого не было, либо они просто отказались от материальной поддержке его по причине огромённого срока. Хоть симулировал он очень усердно. Государство хрен проведёшь. Но даже в магазине, где на всех зеков, кроме инвалидов второй и первой группы, было ограничение по денежным тратам (порядка восьми тысяч в месяц) на него это не распространялось. Опять видимо усилия милфы. И не имея официальной группы он договорился с блатными нашего пенсионерского отряда, что будет отовариваться вне очереди, как инвалид, то есть через одного с обыкновенным пенсионером-убийцей.
Естественно, что он про свою делюгу (уголовное дело) не распространялся. Сказывался отсиженный срок. Но я по своим каналам пробил, за что он «чалился». С поддельниками они примерно в двухтысячном году с оружием решили ограбить какого-то бизнесмена. Когда они вломились к нему на его виллу, он успел сообщить о нападении в милицию и оказал им активное сопротивление, за что и был убит. Приехавший милицейский наряд тоже в этой схватке потерял бойца, за что и был дан пожизненный срок.
Почему-то из-за него нас стали «крепить» опера и отдел безопасности. По слухам «зек-инфо» это был откат за его постоянные жалобы по телефону своей покровительнице, по поводу низкого качества кормёжки и условий содержания. Они наивно думали, что мы коллективом сможем повлиять на его пасквили. Естественно, что никто этим заниматься не собирался, а старички только тихо и недовольно роптали. Что касаемо возраста, то ему на тот момент стукнуло сорок пять годиков. Из которых он полжизни отсидел, да ещё оставалось семь лет кровь сворачивать соседям по бараку и администрации. Так что по моей шкале он был уже мразью в квадрате, который окромя своего рыхлого тела никого по человечески не любил, решив, что пусть этот заколючный мир вертится вокруг него.
Последней точкой, которая развела нас, слава Богу, навсегда, стал его плач по поводу перенаселения секции. Наша секция находившаяся на первом этаже была самая большая в нашем здании. Площадь её составляла где-то около семидесяти квадратных метров. Население перманентно менялось от тридцати пяти до сорока шести человек. По нормам на человека должно быть около двух квадратов (как на кладбище! Ха-ха!), а при элементарной арифметике этот норматив нарушался. Да кого и когда это волновало? Будешь много разговаривать, сразу найдётся за что закрыть недовольного в ШИЗО. А добровольных «самоубийц» особо не находилось.
Пока не появился «пыжик». Поплакав в телефонную трубку о своём воздухонедостаточном положении он навлёк целую комиссию из Москвы. Которая резюмировала: «Расселить!».
Конечно под раздачу попали все те, кто хоть и жил в пенсионер-инвалидном бараке, но работали на промзоне. В число коих попал и ваш покорный слуга. Это был второй переезд в другой отряд. В принципе я был не против попасть в третий барак. Там жили в основном зеки одного со мной возраста и с кем общаться было легче всего. Но на то и лагерь не пионерский, чтобы было как ты хочешь.
Придя как-то раз с работы вечером я встретил опера по безопасности, который с радостной улыбкой сообщил мне, что я переезжаю в четвёртый барак, где жили работавшие в основном на швейке. На минутку, в основном это была молодёжь до тридцати лет, а также проживала узбекская мафия, которая старалась держаться, как и везде, кучкою. На мои возмущения было только разведение руками, приказ уже вышел.
Это был конец декабря двадцать второго года, двадцать первого века, третьего тысячелетия...
Нашей эры.


                Глава 8 «Сорок дней»


Итак, за неделю до нового, две тысячи двадцать третьего года я переехал в четвёртый отряд. Там было интересное устройство жизни, кардинально отличавшееся от первого и второго отряда. В первом «козлином» отряде самым крутым местом считалось жить либо на первом этаже, где секции были человек на восемь. На втором же были две «конюшни» на двадцать пять - тридцать человек. И жили в основном по принципу работавших на одном объекте.
Во втором дневальные, они же красные, они же козлы жили в одной секции на втором этаже вместе с обиженками. Все остальные — мужики и блатные жили вперемежку во всех секциях. Дедульки как и молодёжь в лагере любили поиграть в ролевую игру «тюрьма».
В четвёртом же на первом этаже жили «красные», которые на свой страх и риск пользовались запретами в виде плиток и телефонов. Конечно барачный «Атас» помогал им прятать запреты во время неожиданных облав. В связи с чем на «атас» скидывались почти все проживающие.
На «Атас» дежурить шли в основном бедолаги, не смогших победить свою болезную тягу к сигаретам при полном отсутствии денег. А тут плохо-бедно, но курить было всегда, правда не так много как-бы хотелось. Дежурили обычно минимум два человека, один располагался в телевизионке. Второй же пост был в коридоре у окна выходящего на площадь, где обзор был гораздо лучше. Круглосуточно возле окон дежурили бедолажки, которые при приближении сотрудников орали что есть мочи: «Контора!».
Атасникам на сутки выдавалась пачка-полторы сигарет и пачка рассыпного чая. «Чифирнуть» после смены.
Каптёрщик Ваня, коему я стал невольным соседом по секции, разместил мой довольно тощий на вид баул, где всё моё богатство заключалось в восьми пачках сигарет, оставшихся от проданного лимита, двух литровых бутылок сгущёнки и большой пачки майонеза. Роба, пусть и новая никого не интересовала, в особенности людей работавших на швейном производстве и шивших себе робу из более носибельных тканей. В отличии от той бесплатно-пластмассовой ткани из коей шилась положниковая одежда. В ней зимой было холодно, а летом жарко. Впрочем, так видимо и было нужно карающему мечу полицейского государства — зек должен страдать, всегда!
В основном, всё время, оставшееся от рабочего дня, вечерней проверки и ужина, я старался проводить в музыкалке. Где остались двое из касты неприкасаемых и ваш покорный слуга. В один момент наш музыкально-самодеятельный ансамбль потерял гитариста (ушёл с «Вагнером»), басиста ушедшего на центр ещё летом и самого, на мой взгляд, необходимого человека для всего коллектива — барабанщика.
Чуть позже к нашей полу..команде присоединился электрик с промзоны Паша, который из всех музыкальных инструментов знал один — английский язык. На воле Паша работал оператором в какой-то телекомпании. Ну и поездил по миру. Погорел тоже на наркоте.
Я в очередной раз попробовал спихнуть на него бас-гитару, от которой в своё время, хоть и ненадолго мне удалось избавиться, пока Лёха не ушёл на центр. У меня всю недолгую творческую жизнь была одна мечта — петь под аккомпанемент ансамбля. Для меня круче бы не было б.
Мы усиленно готовились к новогоднему выступлению. В большинстве композиций это были прошлогодние новогодние песенки, тогда у нас ещё был комп. И барабаны под которые мы играли в живую писались на тот момент любые.
Соседями по музыкальной студии являлись два зека-телевизионщика. Да, да. И такие у нас были. А кто по вашему фото отчёты шлёт по воспитательной работе, пропагандистские всякие правила внутреннего распорядка включают. У них в официальном пользовании находились два компьютера. Они на свою работу приходили после подъёма и уходили за десять минут до отбоя. Короче жили там.
На тот момент проживали там два Сашка. Один был хохол из Киева, понаехавший в Рашку толкать анашку. Второй был земляком-москальком. Столичник по вашему. Статья у всех нас была одна и та же, как нонче говаривали «народная».
Так вот, во первых, они были из четвёртого отряда, а во вторых я поселился с ними в одной секции, в одном проходняке. Проходняк — это проход между двумя рядами шконок и тумбочкой между ними. Купе по-русски.
В связи со стечением обстоятельств (перевод мой в другой отряд), а также неумолимо надвигающегося на нас неизбежности в виде нового две тысячи двадцать третьего года, мной была предложена идея небольшого застолья. Положительное решение было единогласным, так как ребятки соскучились по домашним салатикам, кои они не особенно любили и могли делать самостоятельно, а также моей любовью к готовке.
В один чёрный день, а по другому не получается его назвать, придя с работы я ёшкнулся до своего баула, достать бутылку «сгущёнки» на завтрак и на всякий случай проверил наличие сигарет. У меня похолодело за грудной клеткой, а в голову ударил пот. Я ничего не нащупал!!!
–  Пидарасы, суки! — было моим единственным криком.
Потерей стало не только шесть остававшихся пачек сигарет, но и бутылка «сгущёнки».
Пытка каптёра ничего не дала, он лишь совместно со мной попытал моих соседей по каптёрке и принёс свои соболезнования в виде рассказа о том, что у него-то украли когда-то в два раза больше.
В отличие от случаев изъятия продуктом милицией, когда понимаешь, что они правы по закону, страдаешь морально, но не сильно. В этом же случае, это спи..дили крысы, не имеющие никаких прав на скрысенное.
Ушастый Тарас любил приговаривать: «Вор ворует и в тюрьме, а крыс придумали терпилы». Терпила - это мол, кто постоянно жалуется, то есть терпилит, сам и виноват — плохо убрал, то бишь спровоцировал.
Покипятившись пару дней на стрессе и куря «ворошиловские» сигареты (те что стреляют) я решил для себя, что пусть это будет самой большой потерей в жизни. (грустный смайлик).
Дальше был самый отстойный за восемь лет новый год...
Ответственным дежурным в новогодние сутки заступил полковник Огурцов. Невменяшка, уставник и бывший «хозяйка» лагеря в Волгоградской губернии, которого сослали замом нашему айзерботу. Живший в ином мире, прописанный правилами, законами и уставами. Где сказано: квадратное катать, а круглое носить. Без обсуждений в их правильности и справедливости.
Так вот, в десять вечера по распорядку дня объявили отбой. Мы по привычке других годов, когда нам разрешали в новый год укладываться после полуночи, продолжали смотреть предновогодние передачи. Тут раздаётся крик «атасников»: «Контора, ответственный дежурный!»
Все естественно помчались по своим секциям. Тут же заходит процессия во главе с Огурцовым. Мы все одетые, сидим по шконкам.
–  Всех с наступающим новым годом, ложимся спать. Отбой уже был -
– Гражданин начальник, - раздался голос самого смелого — ведь сегодня новый год. Встретить бы.-
– Дома будете встречать, а здесь у вас режим содержания строгий. Или забыли? Желающим могу напомнить. — заявляет по пояс деревянный гражданин начальник.
В итоге они сделали вид, что проверили и уложили всех спать, а мы сделали вид, что всё сделали так как они хотели. Разошлись как говорится по мастям и областям — они в дежурку бдить дальше — мы же опять в телевизионку или кто куда. В пределах барака конечно.
В эти «праздничные» дни выпускали только в библиотеку, на массовые мероприятия и конечно в столовую.
Жена по интернету посмотрела дату апелляционного суда и сообщила мне. Семнадцатое января. Ну что ж думаю, в моей нумерологии это была неплохая цифра.
На суде я опять пытался доказать, что нарушения вменяемого мне уже не было в природе. Шелудивый отрядник со своим псориазом опять накосячил, хотя я много раз напоминал ему об инциденте с этим злополучным рапортом. В этот раз Господь Бог первым услышал мои мольбы о справедливости и нашептав судье в ухо, произнёс его голосом:
–   Суд откладывается на две недели, чтобы истребовать личное дело осуждённого.-
Мне вспомнилась песенка Бэкингема и Анны Австрийской из приключений мушкетёров:
–  Я не сказала «Да», милорд!-
–  Вы не сказали нет.-
Короче это было ни да ни нет. Я уже не веря ни в какую справедливость, плюнул и позвонив жене зачитал список необходимых  вещей и продуктов, которые я хотел получить из дома посылкой. Как раз подходил момент открытия лимита. Любимая справедливо, в прочем как всегда, сомневалась в рентабельности этих действий. То есть покупки моих хотелок и отправления их мне.
–  Через две недели суд. Может всё будет хорошо?-
–  Дорогая, ты же знаешь, что муж у тебя фартожопый — за пять грамм ромашки на двенадцать лет угреться. Вот когда звёзды на небе в кукиш сложатся, вот тогда может быть. И то бабка на двое сказала.  --
 Прошло две недели. Наступило тридцать первое января — это был вторник. Время заседания было пятнадцать тридцать. Я сижу в школе, жду, нервничаю. Прибегает дневальный по промзоне и говорит, что меня вызывают...за посылкой.
Вышел получил посылку, оттаранил в барак под присмотр каптёра и направился на судилище. В итоге которого я был уверен на все… Да не уверен я был ни в чём.
Заседание было очень коротким. Судья зачитал выписку из моего личного дела об отмене взыскания. Можно было подумать, что это раньше нельзя было сделать. Дальше было как в тумане. Выйдя минуты через три он начал зачитывать постановление суда. Когда дошло до слов ходатайство подлежит удовлетворению я перестал чего либо понимать. Меня спросили:
–  Вам понятен приговор? -
–  Да ваша честь. -
Выйдя на улицу я обнаружил, что у меня на лице образовалась улыбка, не слезающая ни от плохой погоды, ни от придирок какого-то мусора, который докопался до моего внешнего вида.
–  Гражданин начальник, я суд прошёл!-
–  Я сейчас на тебя рапорт напишу и весь твой суд пойдёт на ...-
– Виноват, исправлюсь. — сказал я мигом застёгиваясь на все пуговицы дабы не дёргать этого чёрта за усы.
Дальше придя в воспитательный отдел написал заявление на отправку меня на любой  исправительный центр Московской области.
Как я раньше рассказывал, к нам было много возвращенцев. Рассказывающих о тяжелейших условиях труда и прибывания на центре в Рязани. Был ещё центр в Скопине, но там было очень мало мест. И жилось там по слухам гораздо лучше.
Зайдя в барак сразу набрал жене. После приветствия я сказал:
–  Сегодня вечером на небо погляди -
–  Зачем, там всё равно одни облака -
–  Нет, сегодня ты увидишь там кукиш из звёзд -
–  Ну наконец-то — было в ответ.
Раньше было, что по закону решение суда вступает в силу на десятый день. На десятый день обычно и выпускали, а то могло прилететь по поводу незаконного содержания и каралось хорошим штрафом администрации. Но это касаемо только, если выходишь по УДО. Апелляционное же решение вступало в силу на третий день после оглашения и лишь решение Верховного суда РФ вступало в силу в тот же день оглашения. Мне и тут «сфартожопило» или проще говоря «свезло». Суд огласил своё постановление во вторник, плюс три дня. Получается пятница. Суд находился от зоны в шестидесяти километрах и никакого мусора невозможно было заставить накануне выходных мотаться за сто вёрст, дабы какого-то урку выпустили. Тем более не домой, а на центр. Короче, жди понедельника.
Ещё меня вызвали в воспитательный отдел и безапелляционным тоном заявили, чтобы я переписал заявление на центр в Рязани. Чуя уже воздух свободы я не стал никому перечить, а написал под диктовку, всё что от меня требовали. «Дайте только выйти за забор, думал я, вертел всех вас на х...ю.» Извини дорогой читатель, накипело.
Все пять дней до понедельника я был под кайфом от своих гормонов. То ли серотонина, то ли дофамина. Хрен его знает. Но настроение было эйфорическим.
Хоть понедельник и считается тяжёлым днём, но не в моём случае. Раздав к обеду почти весь баул положниковых шмоток и постельного белья, я пообедав и сдав дела в школе приемнику завалился прикорнуть на часок. Прибегает дневальный и вещает о том, что меня вызывают в дежурку. Прихожу, дают мне «бегунок» - обходной листок и дают полчаса на все сборы. Я полу бегом, прихрамывая — давали знать мои дырки в ногах, подписал всё, забежал к коновалам забрать таблетки, которые прислала мне жена, заскочил к пенсионерам попрощаться с Серёгой Кошевым, ставшим мне близким за это время. И через полчаса взмыленный стоял на КПП со своей сумкой. Впервые с пятнадцатого года я выходил через КПП своими ногами без сопровождения автоматчиков.
Меня уже стоял и ждал мужичок на рено Дастер, которого мне посоветовала медсестра из коновалов, он взялся отвезти меня в Рязань за три тысячи. Время было четыре вечера, а прибыть я должен был ровно в течении суток. Общественный транспорт в этой жопе мира отсутствовал. Пешком же сто двадцать вёрст я бы и за сутки не одолел. Поприветствовав его и оставив баул в машине побежал в бухгалтерию за дорожными деньгами и паспортом. Подписав какие-то бумажки и получив на руки паспорт я сильно удивился увидев место моего назначения.
Там было сказано: ИЦ-1 Скопин.





                Конец второй части. Окончание следует….