Геннадий Дягилев. Редактор собственной судьбы
Книга в книге "Удивительные - рядом!"
Публикуется в сокращении
Гвозди б делать из этих людей –
Крепче б не было в мире гвоздей.
Николай Тихонов
«Дягилев Геннадий Васильевич. Главный редактор Санкт-Петербургской «Благотворительной газеты «Русский инвалид».
Родился 1 января 1949 года в деревне Сергеевна Федоровского района Башкирской АССР. Инвалид I группы с трехлетнего возраста…»
«Кто есть кто в Санкт-Петербурге». Биографический справочник. Выпуск 8 и все последующие.
«В Петроградском районе г. Петербурга работает человек, который известен многим людям нашего города. И не только нашего. Его знают в Нижнем Новгороде и в Самаре, в Уфе и родном Салавате. Известен он и в Финляндии, Норвегии, Германии… Он не популярный артист и не известный писатель. А знают его потому, что он занимается делом, в котором сегодня нуждаются тысячи и тысячи людей. Он защищает инвалидов. Зовут этого человека Геннадий Васильевич Дягилев. Он является учредителем и главным редактором благотворительной газеты «Русский инвалид»…»
Нина Бачурина, учитель истории.
Из книги «Моя Петроградская сторона». СПб, 1998.
«Гена – человек удивительной судьбы. Несмотря на свой недуг, он всегда в самой гуще событий, всегда впереди, всегда ведет за собой, может, и здоровых. Но более слабых духом и нерешительных людей…(…) Гена достоин не маленькой заметки, а целой книги. О человеке, которого знает полгорода, невозможно сказать в нескольких строках. О его делах и подавно…»
Алексей Никифоров,
председатель Ассоциации журналистов промышленных предприятий, 1 января 2009 г.
- Геннадий Васильевич, вы - мужественный человек...
- Это громкие слова! Громких слов я не люблю. Что значит – мужественный?! Я живу – как могу! И, по большому счету, не считаю, да и не чувствую себя инвалидом.
- Так было всегда?
- Да.
Из интервью Геннадия Дягилева Владимиру Желтову,
2003 г.
Тексту интервью, опубликованному в газете «Русский инвалид» к 55-летию ее главного редактора, предшествовала нетрадиционная авторская вводка. Приведу фрагмент:
«…Время для нашей встречи было выбрано не самое удачное. Где-то под полом прорвало трубу с горячей водой. В редакционных кабинетах и помещениях парило. Полы частично были вскрыты. Одна за другой приходили какие-то комиссии, заглядывали в подпол, понимающе кивали головами, безнадежно обещали оказать непосильную помощь… Надрывались телефоны - звонили чиновники, авторы, читатели. Обращались с просьбами, интересовались, когда выйдет очередной номер газеты…
Дягилеву ситуация не казалась экстремальной. Он мог бы объяснить происходящее словами Высоцкого: «Мы всегда так живем!» Ну, если не всегда, то почти всегда!..»
Уже тогда, в конце 2003-го, я нисколько не сомневался в том, что, как сказал Алексей Никифоров, «Гена достоин книги», да всекак-то руки не доходили. У меня. И вот на дворе осень 2018-го. Не за горами 70-летие со дня рождения Геннадия Васильевича. Мы беседуем в том же кабинете в полуподвале дома на улице Лизы Чайкиной. Беседуем под диктофон. Не один вечер…
После расшифровки фонограмм задаюсь вопросом: как подавать материал? В форме монолога, воспоминаний? Или же в форме интервью? Склоняюсь к последнему. Приверженец мемуарной литературы, берусь утверждать: рассказ от первого лица заслуживает большего доверия, но в каких-то случаях рассказчик может побояться показаться нескромным. Отвечая же на вопросы, порой каверзные, порой провоцирующие на откровения, он скажет то же самое, но слова его восприниматься будут совершенно по-другому…
Понимая также, что «интервью длиною в жизнь» растянется не на один десяток страниц, и читателя, даже при самом нежном отношении к нашему герою, способна утомить монотонность повествования, ему элементарно может стать скучно, прибегну к разнообразным врезкам из документов, фрагментам воспоминаний, письменных или устных, компиляций текстов других авторов и даже баек. Таким образом, сопричастными к созданию книги окажется не один десяток человек, которым есть что сказать или рассказать об удивительном человеке – Геннадии Дягилеве.
Часть первая
Не чувствуя себя инвалидом
Малые родины
- Геннадий Васильевич, как сформулировал ваш тезка поэт Геннадий Шпаликов, все мы родом из детства. Но прежде, чем говорить о детстве, хотелось бы вспомнить ваших родителей…
- И отец мой, Дягилев Василий Иванович, и мать, Прасковья Яковлевна, родились в 1910 году. Отец работал в колхозе, входил в правление – занимался бытом колхозников. Какое-то время был председателем колхоза. Мама работала и на свиноферме, и дояркой. Во время полевых работ занималась посадкой картофеля, зерновых. Если меня не с кем было оставить, брала с собой. Помню, как я катался на сеялках. Зерно засыпалось в зернотуковый ящик (так он назывался), сверху сажали меня. Крышку не закрывали. Сижу, а зерно из-под меня вытекает, и я опускаюсь, опускаюсь…
Отца, к сожалению, не помню. Знаю по рассказам мамы, братьев. Он умер в 1950-м, когда мне был год. Мать говорила: отец был серьезно ранен в ногу. При каких обстоятельствах, не знаю. Не то производственная, не то бытовая травма. Началась гангрена. Предстояла ампутация, вроде бы, стопы или даже ноги до колена. Отец не согласился: «У меня четыре сына! Как жена будет управляться с ними?! На что все они будут жить?!»
Мама осталась одна. С четырьмя сыновьями. Старший – Коля, потом – Петя, за ним – Леша, и я, самый младший. Все мы родились «с интервалом» в пять лет.
В три года я заболел гриппом. Практиканты брали спинномозговую пункцию. Взяли неудачно… Сначала я ползал, потом стал ходить на костылях.
Жалели, баловали и воспитывали характер
…Предновогодней ночью в деревне Сергеевка Башкирской АССР – семья председателя колхоза Василия Ивановича Дягилева ждала четвёртого сына. Он родился 1 января 1949 года. (…)
…Начинать новый год, приветствуя новорождённого сына, было радостью для семьи, для многочисленных родичей Дягилевых.
(…) Маленький Генка, случалось, заглушал своим голоском самых басовитых дикторов. Главным маминым помощником был пятилетний Лешка, остальные учились, работали по хозяйству, помогали отцу. Время было для семьи непростое – зимой в деревне с малышом, с пеленками, да большую семью накормить, посуду перемыть. С утра до ночи трудилась Прасковья Яковлевна, строгая и ласковая, любящая и любимая мама и жена, не думала, что она что-то преодолевает, просто жила, растила детей.
Летом старшие возили братца в самодельной колясочке. Ползать стал – выпускали на зелёную травку. Трудно жили и счастливо, радовались каждому новому дню.
Неожиданно пришла беда – заболел председатель. Какая в глубинной деревне медицина? Да и не привык лечиться старший Дягилев: ну, укололся или оцарапался – велика беда… Оказалось – гангрена, не спасли Василия Ивановича. Только годик был младшему, и осталась вдова с четырьмя сыновьями. А время, ох, нелёгкое. Но не сломились Дягилевы, выстояли.
Все бы ничего, да в три года заболел у Прасковьи Яковлевны младший. Сказали – грипп. Тяжелая форма. И решились медики применить к маленькому Генке особый метод диагностики и лечения – спинно-мозговую пункцию. И сделанный практикантами неумелый тот «укол» стал причиной инвалидности первой группы с трех лет. С трех-то лет – на костылики!..
Наплакалась мама, погоревали братья, но жизнь продолжалась, и хотелось ребятам, чтобы младший не ощущал себя «другим». Жалели и баловали, конечно. Тем не менее, братья воспитывали его так, чтобы он относился к жизни позитивно и характером был тверд.
Клара Аникина,
постоянный автор
газеты «Русский инвалид».
Эссе «Преодоление».
Опубликовано на сайте
Союза журналистов Санкт-Петербурга и Ленинградской области
11 ноября 2011 г.
«Я не чувствовал себя инвалидом»
- Геннадий Васильевич, моя мама полностью потеряла зрение, потому что операцию делал практикант. Под местным наркозом. Мама слышала, как врачи переговаривались, как опытный врач делал замечания практиканту. Мама до конца дней своих обвиняла в потере зрения практиканта. Я пытался объяснять: что практиканты должны на ком-то учиться, иначе откуда взяться опытным врачам… Простили ли вы практикантов?
- Если бы я знал этих людей, может быть, и простил бы. Впоследствии я стал думать: могло быть и хуже.
- Последствия могли быть хуже?
- Естественно. У меня есть знакомые, которые без посторонней помощи ничего не могут делать. Да и вы, наверное, знаете, какие бывают случаи.
Когда меня привезли из районной больницы, ноги были в гипсе. (Гипс я снял сам.) Кормили меня, посадив, обложив подушками. Потом я стал самостоятельно с кровати слезать, подниматься на кровать, подтащив к ней табуретку. Но без помощи мамы, братьев, позже – друзей, я бы, конечно… Мама меня таскала по больницам, возила по санаториям и курортам. Да и по всяким бабкам тоже. По знахаркам, по гипнотизерам. Мама рассказывала: доктор молоточек свой к твоей ноге подносит, а ты вырываешь и его же по ноге бьешь. Потом мама поняла, что ничего изменить нельзя. В Бога стала меньше верить, может, из-за этого.
- Вы жили тогда?..
- В деревне. Деревня Сергеевка Федоровского района, Башкирская АССР. И братья мои все родились там же. И в армию оттуда ушли. А соседняя древня была – Дягилевка, где что ни житель - родственник. Род Дягилевых большой. Я помню только двух своих дядьев. Дядя Ваня, Иван Иванович Дягилев, брат моего отца, из Сергеевки перебрался в город Салават, а дядя Митя до последних своих дней жил в деревне. Сейчас Сергеевки уже, можно сказать, нету – стерта с лица земли…
Дом у нас был свой. Сени, маленькая комната, большая - горница, посередине которой большая русская печь. В горнице, перегороженной шкафом и занавесками, вся семья и жила. У каждого - своя кровать. Но все хотели спать на печке. Усесться на печке, свесив ноги, мы могли все четверо, а спать – тесновато. Старались соблюдать очередность, но случалось что спорили: «Ты уже спал!» - «Когда это было!» На голых кирпичах долго не полежишь - стелили старые кожухи, еще какое-то тряпье.
Из комнаты лаз вел в подпол – там хранилась картошка, капуста, морковь и другие овощи.
Жили мы не богато, но и с голоду не пухли. Мама говорила: «Есть еще беднее нас».
Держали хозяйство: корову, лошадь, свиней, поросят, кур. Мясо и сало мама в райцентр на продажу возила.
Наш огород заканчивался на берегу реки Ашкадар. Воду для поливки грядок брали из реки. Старшие мои братья на каркас из изогнутых дугой палок натянули сетку. Получился бредень. Забредали в воду, подтаскивали бредень к берегу, болтали с боков ногами, загоняя в него рыбу. Мама ловила вместе с братьями. Рыбу жарили, варили суп – подобие ухи, а еще мама из рыбы пекла очень вкусные лепешки. Она и хлеб сама пекла. Лежишь на печи, а из устья хлебный дух поднимается, избу заволакивает! Молоко у нас всегда свежее было. Как навернешь кружку молока со свежеиспеченным хлебом!
А вот лес от деревни был далеко. И, пока братья не подросли, новогодней елки в доме не было. Помню, как сухой репейник наряжали. Из бумаги нарезали полосок, клеили из них колечки так, чтобы одно было пропущено через другое – цепочка получалась. А из фигурно вырезанных деталей гирлянды делали.
Зато у нас у одних из первых, если вообще не у первых, в деревне появился патефон. В ближайших домах точно не было. Вернувшись из райцентра, мама однажды рассказала: видела диковинку - небольшой такой чемоданчик, откроешь его, заведешь специальной ручкой, и пластинка начнет крутиться, по ней заскользит иголка и зазвучит музыка, песня польется! Купила мама патефон, и пластинки купила – Хор имени Пятницкого, Лидия Русланова… Вынесем патефон на улицу, на завалинку поставим - пол деревни у нас!
В Сергеевке других детей-инвалидов не было – я один. Соседские мальчишки постоянно обитали у нас. Чтобы как-то меня развлечь, они тащили в наш двор разное железо - детали от бесхозной сельхозтехники. Такие игрушки у нас были. Начальник МТС (машинно-тракторной станции), если трактористы, ремонтники или механик не могли найти какую-то деталь, говорил: «Иди к Прасковье, на заднем дворе у нее найдешь!» Мальчишки из этого металлолома соорудили тележку и возили меня на ней по деревне.
В первых классах деревенские учителя приходили к нам домой, и учили меня «чему-нибудь и как-нибудь». В одном из санаториев школа была – я там какое-то время учился.
Тогда как раз появились аппараты, благодаря которым я хожу. Засовываешь ногу, зашнуровываешь, упор появляется. А то пришлось бы всю жизнь ползать.
Благодаря, окружающим меня людям, прежде всего, братьям я не чувствовал себя инвалидом. Друзья братьев были моими друзьями. Существовала большая компания, в которой никто вроде и не замечал, что я инвалид.
- Вот именно: «вроде»… Но вы-то в какой-то момент должны были осознать, что не такой, как все…
- Честно, положа руку на сердце, говорю: я не думал, что я какой-то другой. Просто я передвигался по-другому, не так, как остальные. Нет, нет, я не чувствовал себя инвалидом. Только в 90-х годах, когда начал издавать газету «Русский инвалид» и общаться с инвалидами – авторами, читателями - почувствовал себя с ними на равных.
- Да, но ваши сверстники могут, предположим, бегать, а вы нет…
- Со сверстниками я был на равных. Со мной также могли и поспорить, и побороться, и даже подраться. А в чем-то кого-то я и превосходил. В пятом классе я начал писать стихи, писал в стенгазету, печатался в городской газете. Другие этого не делали. Это было уже в Салавате, куда нас всех Николай, старший мой брат, поэтапно перевез. И опять зажили мы все вместе.
- Чем был вызван переезд в город?
- Первым из нашей ветви Дягилевых в Салават перебрался дядя Ваня. Он-то и сманил Колю. Коля служил в армии (в погранвойсках, в Туркмении, в городе Тахта-Базар, служил личным водителем начальника гарнизона; посылки нам присылал – сухофрукты, в основном, два раз в год в отпуск приезжал – привозил свежие овощи и фрукты. Вернулся из армии, но не в Сергеевку. Дядя Ваня сказал: «Николай, Салават – город молодой, ударная комсомольско-молодежная стройка, с жильем проблем быть не должно, а пока поживешь у меня». Коля устроился водителем на Кирпичный завод. Вскоре ему дали комнату - большую, метров тридцать.
Вторым в Салават переехал брат Петя. Тоже после армии. Поселился у Коли. А потом уже мы: мама, Леша и я. Пригнали большую машину, погрузили… В коммуналке жили мы недолго. Коле предоставили двухкомнатную квартиру, и вся семья переехала туда. Я уже ходил в школу. Школу пришлось сменить.
- Как-то легко у вас получается: снялись всей семьей и в Салават! Наверняка, были какие-то сомнения. Это же не в отпуск съездить. А хозяйство?
- Продали.
- Деревню – как отрезали?!
- В общем-то, да. Конечно, ездили в Сергеевку, но уже в гости – родни-то много там оставалось. Постепенно, постепенно пол деревни перебрались в город.
- Мама в городе работала?
- Сторожем где-то работала, потом – уборщицей в школе. Не в моей – в другой. Потом Коля женился, потом – Петя. Коля привел жену Валю, но мы вместе, опять же, недолго жили. Дочка у них родилась первая дочка – Наташа. Они переехали в трехкомнатную квартиру – буквально через дорогу.
«Разоримся на костылях»
- Вы учились в самой обыкновенной школе?
- Да. И в школе инвалид я был один. Сразу должен сказать: мне очень повезло с одноклассниками. Не поверите, я с ними даже в футбол играл! Всегда стоял на воротах.
- Сами предлагали: «Давайте я встану на ворота»?
- Я был мальчик замкнутый, стеснительный. Одноклассницы - Мила Жирякова, Люба Полянская - подбили: «Ну чего ты сидишь на скамейке?! Встань на ворота и отбивай мяч, и не двумя ногами, а четырьмя».
Костыли тогда были не то, что сейчас, - деревянные. Мне почти после каждого матча новые костыли приходилось покупать. Ударишь костылем по мячу, мяч летит в одну сторону, обломки костыля – в другую. Мама ворчала: «Мы разоримся на твоих костылях».
***
В школу № 1 пришли два Дягилевых – первоклассник Гена и пятиклассник Алёша. Старшие братья, словно не видели «ограниченных возможностей» младшего.
Известно, как относятся дети к тем, кто не похож на них. Зачастую инвалидность вызывает у них неосознанную жестокость, отторжение. Недаром же созданы школы для детей с ограниченными возможностями, и бывает трудно родителям добиться, чтобы ребенок на костылях или в инвалидной коляске учился в обычной школе. С одной стороны, вроде мы уберегаем детей-инвалидов от пресловутой жестокости сверстников, с другой – обрекаем их на маргинальное существование.
Геннадию Дягилеву повезло: в школе старшие были ему надёжной защитой, благожелательным ближним кругом общения. Да и сам Геннадий, преодолевая настороженность одноклассников, в своем школьном окружении приобретал авторитет умницы и организатора.
Клара Аникина. Преодоление.
«Удивительный был класс!»
- Во дворе компания та же, что и в школе?
- Компании немножко разные. Через стенку от меня жил Толя, на четвертом этаже – Рашид. Мы до такой степени крепко дружили, что мой брат Леша купил нам мотороллер «Вятка». Один на троих.
Леша работал токарем на Салаватском машиностроительном заводе, а на лето переводился на должность директора пионерского лагеря. Находился лагерь в излучине реки Белой, километрах в 12-ти от центра города. К Леше в пионерлагерь мы втроем на мотороллере ездили. Рядом с территорией лагеря особнячком стоял гостевой домик, где мы могли заночевать. Случалось, что в этом домике мы всем классом останавливались.
- Геннадий Васильевич, извините, но, наверное, правильнее сказать: «Ребята меня возили»? Едва ли вы сами на мотороллере ездили…
- Ездил! Толя или Рашид помогали и страховали. Кто-то один помогал тронуться, заскакивал на заднее сидение, а когда нужно было остановиться, соскакивал и держал мотороллер, чтобы мы не завалились. Но чаще я старался «припарковаться» к забору или столбу.
- Ни разу не упали?
- Ну почему, падали. Леша как дал нам мотороллер, так и забрал его у нас. После того, как мы упали, и Толя серьезно травмировался – он был за рулем. Падали мы и до этого, но все заканчивалось благополучно. А на этот раз Толя очень сильно разодрал себе ногу об острый край переднего крыла. К счастью, случилось это на территории пионерского лагеря. В медсанчасти Толе оказали первую помощь. После чего Леша заявил мне: «Хватит тебя одного! Мне еще друзей твоих на костылях не хватало!..»
Пришлось пересесть на велосипед. В те годы нельзя было по городу на велосипеде возить кого-то ни на раме, ни на багажнике. Мой старший брат в то время уже работал завгаром кирпичного завода, он переговорил с начальником городского ГАИ, и тот отдал инспекторам устное распоряжение: когда на велосипеде везут такого-то – не останавливать, не задерживать.
Наш класс часто ходил в походы, иногда совершал выезды за город на велосипедах. Меня ребята везли по очереди.
- Как далеко вы ходили, ездили?
- По реке Белой, на озеро Ашкадар. До какой-то станции доезжали на электричке, а потом уже на велосипеде.
- С ночевкой?
- С ночевками.
- С рюкзаками?
- С рюкзаками. Кто-то из ребят вез меня, кто-то мой рюкзак, а у кого-то вдоль рамы костыли мои были прикреплены. Удивительный был класс! Даже директор школы говорил, что такого дружного класса он не помнит.
«Гена – наш юнкор известный…»
- В школах, наверное, всегда существовала художественная самодеятельность. Не удивлюсь, если вы скажете, что были заняты в школьном театре…
- Тогда в моду входили вокально-инструментальные ансамбли. Создали ВИА в школе и мы. Кто-то играл на гитаре, кто-то на трубе, кто-то на гармошке…
- Вы играли на ударной установке?
- Нет, я был конферансье. И немножко пел.
В восьмом классе девчонки устроили нам, мальчишкам, концерт 23 февраля, на День Советской Армии и Военно-Морского Флота. Мы решили ответить тем же на 8 Марта. Репетировали по воскресеньям. Директор не знал, что мы собираемся. Тетя Маша, дворничиха, запускала нас в школу.
В классе друг друга мы с днем рождения поздравляли не открытками, как это обычно делается, а выпуском стенгазеты. Втайне от «новорожденного» связывались с его родителями, выпрашивали фотографии из семейного альбома. Рисовали шаржи, писали пародии, не злые, конечно. Заниматься этим было интересно. Однажды кто-то предложил: «Дягилев, давай ты будешь у нас ответственным за выпуск стенгазеты». Я согласился.
- В классе около 30 человек. И каждому вы посвящали отдельный номер?
- Если случалось, что на неделе или день в день оказывался не один «новорожденный», совмещали.
- Чья идея?
- Теперь это уже не установить. Скажем так: идея родилась в нашем классе.
- Кому была посвящена первая газета, не помните?
- Нет.
- Что писали в номере, посвященном вам?
- Ой, много чего. Например, такое: «Гена наш – юнкор известный, // Журналистом хочет стать. // Мемуары он напишет, // А мы будем их читать». Эти стихи ребята исполнили как частушки на школьном вечере.
- «Журналистом хочет стать…». Вы с кем-то поделились мечтой?
- У меня уже были публикации в городской газете «Ленинский путь». Главного редактора этой газеты ИгошинуА.я могу считать моей крестной матерью в журналистике. Она при газете организовала школу юнкоров. С нами занимались штатные сотрудники. И не только текстами, но и фотографией тоже. Раз в месяц выходила детская страница, школьная.
- О чем ваша первая публикация? Это был большой материал или крохотная заметулька?
- О школьном кавээне – между классами. И текст, и фотография мои. (Я сам и фотографировал, и пленки проявлял и фотографии печатал.) Формат газеты А3. Мне отдали «подвал». Крохотной заметулькой мою первую публикацию не назовешь.
- Штанные сотрудники переписали ваш текст до неузнаваемости?
- Я вообще не помню, чтобы меня когда-либо серьезно правили. Может быть, текст чуть подрезали. Если бы не пожар в редакции «Русского инвалида», я бы показал газету. Недели через две после публикации мама приносит почтовое извещение и спрашивает: «Откуда тебе деньги пришли?» - «Понятия не имею». Мама отправилась на почту. Возвращается с деньгами и квиточком, на котором напечатано: «Гонорар».
- Сумму помните?
- Рубль 82 копейки. По тем деньгам довольно прилично.
- На что потратили?
- Эти и последующие первые мои гонорарные деньги я складывал в коробочку. А потом на скопленные деньги купил радиодетали – я ж еще и радиотехникой занимался. Ребятам детекторные радиоприемники делал.
- Так! Еще и радиодело!
- Я много чем занимался. Брат Леша выписывал для меня много всякой периодики. В том числе – специально для меня – журнал «Юный техник». В приложении к этому журналу печатались чертежи различных самоделок. Однажды я взялся делать действующую модель карусели. Фигурки выпиливались, выжигались, а круг для карусели я собственноручно выточил на токарном деревообрабатывающем станке. Но прежде я освоил металлообрабатывающий токарный станок.
- Каким образом?
- На уроках труда, как и во всякой другой школе, девочки познавали азы кулинарии, кройки и шитья, а мальчики вытачивали молотки или делали табуретки.
Над нашей школой шефствовал машиностроительный завод, тот самый, где токарил мой брат Леша, и директор нашей школы договорился с заводским руководством, что мальчики старших классов будут проходить производственную практику на заводе. Завод в подобной инициативе был заинтересован. Те, кто после восьмого класса не переходил в девятый или не поступал в техникумы, устраивались учениками на машиностроительный завод. На рабочие специальности. Практика на заводе была добровольной. Не хочешь – продолжай мастерить табуретки в школе.
Так получилось, что нашу группу, человек 10-12, поручили Леше. На его станке я и овладевал навыками токарного дела.
- Честно говоря, я смутно себе представляю человека на костылях за токарным станком…
- Главное было найти правильную точку опоры.
- Да, но чуть качнулся, и зацепило шпинделем… Вы этого, конечно, не понимали, но люди, которые допустили вас до токарного станка, грубейшим образом нарушали технику безопасности.
- Я же сказал, что за нас отвечал мой брат.
- «Отвечал»! Отвечал за вас еще и инженер по технике безопасности, возможно, не выходя из кабинета, и начальник цеха, и директор завода! Дело не в ответственности, а в том, что, вероятно, по счастью, не произошло несчастного случая Бог весть с какими последствиями…
- Леша стоял между мной и резцом.
- Вот!
- Начальник цеха, когда увидел, тоже возмутился: «Леша, ты что?!..» На что Леша спокойно сказал: «Это мой брат».
- Что вы вытачивали?
- Болванки какие-то. Стружка идет и ладно. Много не давали точить – слишком часто резцы ломались. Чуть сильнее прижмешь, бух – есть! То есть, нет резца. Нам важно было не выточить что-либо, а понять и освоить процесс работы на токарном станке. На металлообрабатывающем станке, кстати, резец зажимается в резцовой головке, а при работе на деревообрабатывающем станке его держишь в руках.
- Может быть, надежнее было бы посадить вас на какой-нибудь стул у токарного станка.
- Может быть, и надежнее, но для меня – унизительно. Даже если бы предложили, я бы не согласился. И сейчас, куда ни придешь: «Садитесь, садитесь». Когда у меня не было машины и я ездил в троллейбусах и автобусах, в метро, мне постоянно уступали место, я никогда не садился. Всегда устраивался поближе к двери, чтобы выйти быстрее. Пока сядешь, пока встанешь… Зачем народ задерживать?!
Та заводская практика мне в жизни пригодилось. Впоследствии, когда я работал на радио в НПО «Северная Заря», не раз поправлял корреспондентов, потому что в отличие от них четко знал, что фреза и резец инструменты разные.
«Может быть, вас заинтересует…»
- Когда пришла мысль посвятить себя журналистике? Поступать на журфак?
- В 67-м году я окончил школу. Брат Леша меня устроил на работу фотографом в туристский клуб «Азимут». Я начал путешествовать. Преимущественно на поездах. В мои обязанности входило фотографирование туристов во время экскурсий. В купе, которое было в моем распоряжении, я оборудовал фотолабораторию. Окно плотно занавешивалось черной материей. Какие-то растворы, если позволяла технология, разводил заранее, какие-то непосредственно перед работой. Вернувшись в вагон, обрабатывал пленку, печатал фотографии. Сушил на рядами натянутой от окна к багажной полке веревке. Вначале подвешивал на канцелярских скрепках, потом – на металлических алюминиевых бельевых прищепках. Площадь захвата у них не большая, и бумага не деформируется. Не успел поезд тронуться, а мой добровольный помощник уже пошел по вагонам раздавать снимки. Раздавал или продавал, не помню, да, честно говоря, в финансовые дела я не вникал. Фотобумагу и реактивы приобретал по безналу «Азимут». Если я что и докупал сам, отчитывался товарными чеками. Путешествовали мы не только по железной дороге. У меня есть удостоверение «Инструктор водного туризма»! Один из водных походов - по реке Юрюзань. Байдарки двухместные. Десять байдарок и лодка – дюралька – с имуществом: рюкзаками, топорами, котлами. Группа насчитывала 22 человека. Интересно, как мой будущий спутник выбирал себе напарника? Подходит к человеку, поднимет. «Тяжеловат». Берет следующего. «Тяжеловат». Я для него оказался «в самый раз». (Я и сейчас-то вешу около 60-ти, а тогда…) «Вот с ним я и пойду».
- Он видел, что вы на костылях?
- Естественно.
- Это его не смутило?
- Нисколько. Парень он был здоровенный; «живого весу» в нем самом килограммов за сто точно было.
- Во время похода он не пожалел, что остановил свой выбор на вас?
- Первые дня четыре мы стояли лагерем на берегу – нас обучали, что и как делать, как поступать в нештатных ситуациях. Например, что и как делать, если, допустим, байдарка перевернулась. В походе со стороны моего напарника претензий ко мне не было. Все его команды я выполнял правильно. «Левым жми!» Я «жал» левым веслом. «Суши весла!» Я выдергивал весла из воды и «сушил» над водой.
За столько-то дней я отснял около 20 пленок. Каждая по 36 кадров. Редкие из них не получились: на том резкости нет, на этом руки «смазаны», или общий пересвет. А в основном-то… Что со всем этим богатством делать? И решил я сделать масштабный фоторепортаж. Для телевидения.
Написал текст, каждое предложение сопровождало три-четыре снимка. Состыковывая кадры, сделал несколько чуть ли не метровых панорам. Приложил краткую справку о себе. «Может быть, вас заинтересует…» - писал я в сопроводительном письме. Собирался отправить бандеролью, но материала набралось столько, что пришлось покупать ящик и отсылать посылкой. В Комитет по радиовещанию и телевидению Башкирской АССР.
Без каких-либо переговоров со мной на Башкирском телевидении подготовили получасовую передачу «Следы на воде». (Сейчас бы сказали: видеофильм.) Коротко рассказали обо мне, и, сменяя одна другую, пошли на экране фотографии. Очень эффектно выглядели панорамы. Мой текст диктором читался как закадровый. Все было сделано очень профессионально.
- Откуда вы узнали о передаче? Могли ведь и прозевать…
- Мне прислали открытку: на следующей неделе в такое-то время смотрите телевизор. К моему удивлению, передача прошла дважды – на русском и на башкирском языках. И посыпались на студию письма зрителей, адресованные мне. Я получил целый мешок писем!
- Проснулись знаменитым!
- Ну да! Но эта известность очень скоро закончилась, если бы не очередной зигзаг удачи…
В нашем доме на втором этаже жила главный бухгалтер швейной фабрики. Она выманила меня из туристского клуба «Азимут»: «Гена, устраивайся к нам на фабрику. У нас молодежи много, хорошие ребята, инициативные». А мне все новое – интересно. Вот и устроился я в планово-экономический отдел учеником статистика. (До сих пор прекрасно могу считать и на счетах, и на арифмометре.) Статистиком я проработал с год. На швейной фабрике я начал выпускать заводскую газету. Считался редактором, а по трудовой книжке кем я только ни числился, дольше всего - контролером ОТК. Тогда это называлось быть «на подвеске».
- Таких «подвешенных» работников знаете, как в народе называли? «Подснежниками»!
- Некоторые мои бывшие одноклассники тоже работали на швейной фабрике, занимались ремонтом машин. Мы и здесь создали вокально-инструментальный ансамбль. Благодаря директору фабрики Мордовиной, мы с этим ансамблем оказались в телеэфире. Это был первый случай, когда на экране я появился «живьем».
Вскоре я стал внештатным корреспондентом Башкирского телевидения и у меня появилось удостоверение, оказавшееся очень «влиятельным» при подготовке репортажей для сатирической передачи «Еж». Честно скажу: было приятно получать письма за подписью руководителей различных организаций, содержание которых сводилось к тому, что «по такому-то сюжету в передаче от такого-то числа приняты следующие меры».
Вот тогда-то я уже точно решил заняться журналистикой. Я прекрасно понимал, что ни лопату, ни топор в руках мне не держать, что из меня ни токарь, ни пекарь, ни слесарь не получится. А будучи журналистом, я смогу приносить ощутимую пользу людям. Да и вообще, это – мое. Правильность выбора укрепляли и телевизионные гонорары: по 20, по 30 рублей за эфир. Значит, и куском хлеба я буду обеспечен.
- А до этого что, старший брат Коля вам говорил? «Будешь сапожником!»
- Это в детстве еще. Я играл на балалайке, на гитаре, на гармошке. Научил меня дядя Ваня. Тетя Дуся, жена его, хорошо пела. Хорошо пела и мама моя. На каком-нибудь домашнем застолье по рюмашке выпьют - частушки так и сыплются! На гармошке я выучил даже несколько плясовых мелодий. Но мне не хотелось быть самоучкой - хотелось овладеть музыкальной грамотой. В Салавате была музыкальная школа, и я хотел туда поступить по классу баяна, но старший брат говорит: «Кто тебе баян будет таскать?» - «В музыкальной школе сказали: баян таскать не надо, у нас здесь свои баяны есть». Тогда-то мне брат сгоряча и бросил: «В твоем положении лучшее что тебе светит в будущем – сапожная будка!» Может быть, это и в шутку было сказано? Жена моя говорит: забудь ты про это, сколько можно вспоминать про сапожную будку. Наверное, Тома права. И, если бы вы не вспомнили…
- Геннадий Васильевич, может быть, в эту минуту кому-то, оказавшемуся в таком же положении, как когда-то вы, пророчат сапожную будку… Вы жизнью своею доказали, что может быть иначе. Вспомните Пушкина: «Его пример – другим наука»…
- Наверное, мой пример в чем-то и поучителен. В самом начале 90-х, когда выходили первые номера газеты «Русский инвалид» (вы видели, знаете, какие они были – чуть ли не на туалетной бумаге), прислал мне материал Володя Дорофеев. У него остро системный ДЦП. Он писал о спорте. Не выходя из дома. Дорофеев по телефону собирал материал о спортивных мероприятиях. А впечатление было такое, как будто это репортаж человека, сидящего на трибуне. Или за одной шахматной доской с гроссмейстером. А то и бежавшего вместе с бегуном. Первые Володины материалы мы правили так, что от них оставалась только фамилия автора. Но как он стал писать со временем! Дорофеев с нами проработал лет 10-15. Сейчас Володя живет в Израиле и оттуда присылает материалы. Каждый месяц звонит, мы вспоминаем, как все начиналось. А ведь я мог ему сказать: «Вова, займись ты чем-то другим!» Так же как Игошина, редактор «Ленинского пути» мне. Если бы она меня не приютила, не дала бы зеленую улицу моим материалам, не знаю, кем бы я мог стать.
Я всю жизнь боролся и борюсь за равноправие инвалидов. Не нужны спец-ясли, спецшколы, спец-интернаты! Не успел человек родиться инвалидом, ему светят спец-ясли! Что слева от него он не видит, что справа не знает. Вырастает в тепличных условиях. Это в лучшем случае. А потом сталкивается с реалиями жизни, которые отнюдь не тепличные.
- Дети бывают очень жестоки…
- А почему они жестоки? Может быть, потому что в окружении жестоких людей воспитывались? Думаете, я не был бы жестоким, если бы не был окружен добрыми людьми? Поставьте себя на место маленького человека, который со всех сторон слышит: ты хромой, ты косоглазый! Какая может быть реакция ребенка?
Ленинград поманил и принял
- «Я не мужественный человек», - говорили вы мне 15 лет назад, когда я готовил интервью к вашему 55-летию. Может быть, тогда – безрассудный? По окончании школы взять да и отправиться на костылях в Ленинград из Башкирии, где ни друзей, ни, как я понимаю, родственников не было – как это следует понимать?!..
- Дело было так. Старшая дочь моего брата Пети собралась в Ленинград. Здесь, в Дачном, жила ее тетя - сестра Петиной жены. Мне было 20 лет, Таня младше меня лет на десять. В отличие от меня она в Ленинград была уже не раз. Позвала, что называется, за компанию.
За те несколько дней, что мы провели в Ленинграде, город меня очаровал, и я утвердился в своем желании остаться здесь жить.
Когда пришло время Тане возвращаться, проводил я ее в Пулково, посадил на самолет до Уфы, а сам отправился в гостиницу «Северная». Я уже знал, что рядом с Московским вокзалом находится аж три гостиницы: «Октябрьская», «Московская» и «Северная». Стоимость проживания в «Северной» меня устраивала. Снял одноместный номер.
Тетя Надя нас с Таней приняла очень хорошо, но я решил не обременять ее, не стеснять родственников. Из гостиницы позвонил им, чтобы не беспокоились. Когда обустроился, заявился с тортом. «Гена, куда ты пропал?!» - «Тетя Надя, я же вам звонил…»
- Напрашивается вопрос: почему Ленинград? Ближе к Салавату Уфа – там Башкирский госуниверситет. Уральский - в Свердловске, тоже не так далеко. Да и Москва, столица, не за горами. У вас был выбор.
- Говорю же: город очаровал. Зачем мне было еще куда-то ехать! Я много читал о Питере. В наш город приезжали ленинградские артисты. Я брал у них интервью для салаватского радио. В знак благодарности они подарили мне фотоальбомы с видами Ленинграда. И мне так захотелось увидеть всю эту красоту собственными глазами! Вот и решил соединить приятное с полезным: составить племяннице Татьяне компанию и поступить на факультет журналистики Ленинградского университета.
Это был конец августа – начало сентября. Приемная кампания в вузах завершилась. К моему большому удивлению. Правил поступления в вузы я толком не знал, думал, что на заочное отделение прием круглогодичный. В приемной комиссии мне сказали: «Приходите на будущий год». Домой я не поехал. И 29 октября 1970 года я уже вышел на работу.
- Как у вас все просто: «домой не поехал», «вышел на работу»!
- Нет, конечно, все было далеко не так просто… Мы с братом Лешей каждый вечер разговаривали по телефону. Мне не надо было тащиться на улицу Герцена, где рядышком с Аркой Главного Штаба находился Междугородный переговорный пункт. «Межгород» я заказывал прямо из номера. Каждый вечер я докладывал брату, что сделал за день, что запланировал на завтра.
- Геннадий Васильевич, давайте по порядку. В Ленинград вы приехали со всеми необходимыми для поступления документами?
- С фабрики я уволился - трудовая книжка была в кармане, паспорт, разумеется, тоже с собой.
- Помимо паспорта и аттестата требовались характеристики с работы - производственная, комсомольская. Нужно было пройти медицинскую комиссию и получить «форму 286»…
- Конечно, нацелено ехал, не только отдохнуть. Но мама даже не подозревала, что я уволился с работы. Таня знала. Зачем я еду в Ленинград, знал только брат Лешка. Из Питера я выслал ему паспорт, чтобы он меня выписал. Леша меня и морально поддержал, а главное – на тот момент - материально. Звоню Леше…
- Извините, перебью. Зачем вам понадобились авантюра и конспирация. Легально для поступления в университет, думаете, вас бы не отпустили?
- Не знаю… Одного – вряд ли. Дело вот в чем! Я рос избалованным ребенком. Приходишь домой со школы – там все уже жаренное, пареное. Садись – ешь! Когда я учился в старших классах, все мои братья уже занимали высокие должности в городской администрации. Они могли себе позволить отвезти меня в школу на черной «Волге». Один подарит костюм, другой - туфли. «А сам-то я что могу?!» - однажды подумал я. И для себя решил: если сам ничего смогу, тогда и жить-то не стоит! Вот даже какие у меня мысли были! Я не имею права всю жизнь быть кому-то обузой!
- Итак: «звоню Леше»…
- Звоню Леше: «Могу прожить еще неделю, на больше денег нет». Леша высылает мне перевод – сумасшедшие по тому времени деньги – 800 рублей. Как сейчас помню: выдали мне 16 полтинников. Я приоделся. Но в гостинице долго не проживешь. Надо снять комнату и временно прописаться. Без прописки не устроишься на работу. От тети Надиных сыновей знал, что на канале Грибоедова у Львиного мостика есть городская «толкучка» по сдаче и найму жилья. Сколько раз я там был! Какие-то варианты ездил смотреть. Ни один не подошел. Потом решил начать искать работу с жильем, с общежитием. (Тогда-то я узнал, что такое лимитчики.) Сколько я предприятий обошел!
- На здоровых-то ногах в Питере много предприятий за день не обойдешь…
- Сам удивляюсь: как я без машины раньше обходился. Честно говоря, первое время я по Ленинграду на такси ездил. А чего?! Десять копеек километр!
- Я себе представил совершенно другую картину: вы на трамвае или троллейбусе, а потом - на костылях…
- И на трамвае, и на троллейбусе, и на автобусе. И на костылях, естественно. Я же говорю: на такси – первое время.
- Откуда вы знали, какие в Ленинграде есть предприятия? Помимо известных на всю страну.
- Я с крупных и начал: ЛОМО, «Электросила», «Кировский завод», «Арсенал», «Красный Выборжец», «Красная Нить»… На «Красную нить» только девчонок брали.
По всему городу пестрели объявления, написанные чуть ли не метровыми буквами: «Требуются, требуются!..» Стоило мне войти в отдел кадров – «Уже не требуются!» Либо: «Извините, но у нас для вас ничего нет». Ясно было, почему. Везде требовались если и не обязательно молодые и здоровые, то уж, во всяком случае, не инвалиды. Каждый вечер я вычеркивал из списка какие-то предприятия, какие-то дописывал. Выстраивал маршрут на завтрашний день: так, рядом с этим заводом есть еще и фабрика…
- За день выматывались так, что притащившись вечером в гостиницу, думали: надо возвращаться в Салават!
- Не было такого! Номер мой был на втором этаже. Окна выходили на Невский, прямо на станцию метро «Площадь Восстания». А за углом - «Сосисочная», буквально три ступеньки вниз, в полуподвал, где очень вкусные сосиски с капустой продавались. Поешь, вернешься в номер, и продолжаешь заниматься расписанием на завтра.
- Сколько продолжались эти ваши хождения?
- Недели три. Пока в голову не пришло: есть же в Питере городская власть! Отправился я в Мариинский дворец, где тогда находилась городская власть – Ленсовет. Вот уж действительно, пути не только Господни, но и человеческие неисповедимы. Годы спустя меня изберут депутатом Ленсовета, и буду я ходить по тем же коридорам и не с протянутой рукой: дайте мне жилье, дайте мне работу!..
Принял меня председатель Ленгорисполкома Александр Сизов. До сих пор не представляю, как я к нему попал. Наверное, «красные корочки» помогли - удостоверение Комитета по радиовещанию и телевидению при Совете министров Башкирской АССР.
В самом начале рабочего дня вхожу в кабинет - Сизов в белой рубашке с засученными рукавами сидит и изучает утреннюю почту. Внимательно выслушал он меня. Попросил секретаршу соединить его с заместителем генерального директора по кадрам производственного объединения «Красная Заря» Большаковым А.Г. «Помнишь, я тебе на заседании исполкома помог? Помоги и ты мне. Возьми на работу одного молодого парня, устрой в общежитие. На будущий год он поступит в университет, и, считай, что я у тебя его забрал!» Очень по-человечески ко мне Сизов отнесся.
Приезжаю я на «Красную Зарю», захожу в кабинет Большакова, Большаков мне говорит: «Молодой человек, вы же у меня вчера были! Для вас у меня ничего нет!» - «Я Дягилев!» - «Ну и что?!» - «Вы не поняли. Я Дягилев, Геннадий Васильевич». Большаков глянул в настольный календарь, где обычно делались заметки для памяти, изменился в лице: «Геннадий Васильевич! Проходите, пожалуйста, садитесь!» Вопрос с моим трудоустройством был решен.
К своему стыду должен сказать, что я так и не поблагодарил Сизова. Все откладывал, откладывал, переносил со дня на день, и вдруг – некролог в газете. Александр Александрович Сизов умер в декабре 72-го года от инфаркта. Через два года его именем назовут проспект в Приморском районе…
Та заводская проходная…
…На директорской черной «Волге» меня с проспекта Карла Маркса – тогда он еще был Карла Маркса, а не Сампсониевский – довезли до Гражданского, 117, корпус 3, где находилось рабочее общежитие.
Вернее так. «Красная Заря» построила пятиэтажный дом для своих работников. В двух парадных жили ленинградцы, а шесть, по просьбе Большакова, исполком отдал под общежитие квартирного типа.
Я заселялся в один день с Толиком Харьковым, он из Тамбова. В нашей двухкомнатной квартире жило шесть пацанов. По три человека на комнату. Кухня, ванная комната, туалет. В квартире - настоящий свинарник. Я говорю: «Ребята, давайте наведем порядок!»…
На следующий день, 29 октября 70-го года, я вышел на работу. Начинал с учеников слесаря механосборочных работ. Сразу скажу: за три года повысил квалификацию до пятого разряда. Работа была «сидячая» - за верстаком. Мой 12-й цех работал на военную промышленность, как тогда говорили, «на оборонку». Мы собирали реле для дальней связи. Занимался я обработкой деталей после токарного станка. Работу принимал ОТК. Вначале не столько принимал, сколько возвращал. Зарплата была сдельно-премиальная. Сколько заработал – столько и получил. Очень скоро я начал зарабатывать на уровне высококвалифицированных рабочих, а то и больше.
Нормы выполнялись и перевыполнялись. Чтобы не срезали расценки, мы делали задел на следующий день - убирали в верстак готовые детали; нормировщица прямым текстом заявляла: если будете столько делать, мне придется поднимать норму выработки. Чтобы поднять средний заработок человеку, уходящему на пенсию, мы в течение года отдавали ему часть своих нарядов. А в день получки он ходил по цеху и раздавал - кому пять, кому десять рублей.
Когда мы с Тамарой надумали жениться, чтобы подзаработать к свадьбе, практические ежевечерне я оставался работать сверхурочно. Такие маленькие хитрости выживания в условиях развитого социализма.
- Геннадий Васильевич, вы опять забегаете вперед! Как вас приняли в коллективе? Не знаю, как сейчас, а в те годы существовало такое понятие: первая получка. Надо было проставляться…
- Я рабочих традиций не нарушал. Надо было проставиться – проставился. С первой получки купил сколько-то водки, рыбу какую-то. Но водку я с товарищами по работе не пил, только пиво. А знаете, как пиво мужики пили? Сдирают с «маленькой» пробку-«бескозырку», содержимое выливают в бокал с пивом. Это называлось «спиртзавод».
- С товарищами по работе, как я понимаю, вам тоже повезло?
- Бригада – человек десять (я самый молодой) – дружная у нас была. Ходили друг к другу в гости. Турбазы от «Красной Зари» были в Солнечном и в Юкках – вместе ездили отдыхать по путевкам выходного дня. В Юкках еще и пионерский лагерь был. В Подпорожье – охотничья база. Но на охотничьей базе делать мне было нечего. Летом мы выбирались на Финский залив позагорать, покупаться. Зимой катались на лыжах.
- Товарищи ваши на лыжах, а вы?
- Меня ребята катали на финских санях. А зимой с горок я на автомобильных камерах – очень похоже на современные «ватрушки» - катался наравне со всеми.
В Юкках я познакомился с директором пионерлагеря, рассказал ему, что занимался радиоделом, что в Салавате был корреспондентом радио. Директор говорит: «Мне радист нужен на лето. Соглашайся». – «А как же работа?» - «Не волнуйся. На производстве - оплата посреднему, а у меня еще и премии, если будешь хорошо работать».
Три летних месяца я работал директором радиоузла. Помню, как писал брату: «Леша, я теперь, как и ты, работаю в пионерском лагере!» Леша по моей просьбе прислал мне магнитофонные записи горна. Утром я должен был включать магнитофонную запись горна. Чтобы не вставать раньше всех, я что придумал? Купил ходики с гирьками, методом проб и ошибок определил, на каком уровне к стенке прикрепить металлические пластины так, чтобы гирька, спускаясь, нажимала на верхнюю, та, в свою очередь, на нижнюю. Включался магнитофон, и над лагерем гремел сигнал «побудки», а затем мелодия «на зарядку, на зарядку становись».
Радиоузел и кинобудка – один узел. Очень скоро я освоил кинопроектор «Украина» и два раза в неделю я крутил кино. Выступал с инициативой проведения различных массовых мероприятий, например, кавээна. Надо было видеть, с каким азартом ребята готовились к состязанию «веселых и находчивых». С детьми общий язык находил легко. Кто «Геннадий Васильевич» ко мне обращался, а кто и по-родственному – «дядя Гена». Директор лагеря говорил: «Тебе, Гена, надо было идти в педагогический – воспитатель из тебя хороший». Три летних сезона я там отработал. И зимой, на каникулах.
- Сколько лет проработали слесарем?
- Больше трех. А на заводе больше двадцати. Там мне и медаль «Ветеран труда» вручили.
- Разумеется, сотрудничали с заводской многотиражкой.
- Не просто сотрудничал. Делал большие, полосные, материалы. Даже в командировки от газеты ездил. В преддверии юбилея, 75-летия «Красной Зари», в Уфу ездил. Во время Великой Отечественной войны некоторые цеха были эвакуированы в столицу Башкирии. Не одну публикацию подготовил по материалам той командировки, какие-то публиковались с продолжением. Тогда-то и убедился в том, что правильно сделал, что поступил не в театральный институт, а в университет.
Журфаковец
- Какой еще «театральный»?! Вы же собирались на журфак!..
- У меня был выбор - между университетом и театральным институтом. Я решил поступать в театральный институт. На редакторское отделение театроведческого факультета.
- Откуда вы узнали про редакторский факультет?
- У тети Нади было два сына – Валера и Юра. У них был друг, он учился в театральном, на Моховой. Он-то и звал: «Давай к нам! У нас хороший редакторский факультет! Во-первых, это интересно. Во-вторых, это та же журналистика, только рангом повыше. А в-третьих, знаешь, с какими артистами будешь общаться запросто!..».
Я подумал: я иногородний, в университете большущий конкурс - поступлю ли? Хотя у меня были солидные рекомендации. Потом, когда поступил, оказалось, что я шел бы вне конкурса, потому что у меня был не один год профессионального стажа. Сдал документы в театральный, а продолжал думать: я же работаю на заводе, сотрудничаю с многотиражкой «Красная Заря», у меня же куча вырезок с моими публикациями в башкирских газетах. «Дай-ка все-таки попробую в университет!»
В те годы нельзя было, как сейчас, подавать документы одновременно в несколько вузов.Забрал я документы из театрального и отнес на журфак. Сразу на заочное отделение. Поступи на дневное, пришлось бы жить на стипендию. Зависеть в финансовом отношении от кого-то мне не хотелось. А на заводе я уже зарабатывал хорошие деньги.
С поступление особых проблем не было. Нужно было сдать четыре экзамена: русский-литература устный, сочинение, история и иностранный язык.
- Какой иностранный вы сдавали?
- Ой, немецкий.
- Почему «ой»?
- В Салавате после переезда с одной квартиры на другую, как я уже говорил, пришлось перейти из одной школы в другую. В первой учил английский, а потом – немецкий. В аттестате у меня по иностранному вообще был прочерк.
- Геннадий Васильевич! Похоже, вы не знали, что по существующим правилам, лица, неважно по каким причинам не изучавшие иностранный язык, либо изучавшие в рамках неполной средней школы, освобождались от сдачи вступительного экзамена…
- Серьезно? Не знал.
- …что не освобождало от изучения языка в вузе. Правда, и в вузе можно было заниматься по индивидуальной программе.
- Иностранный был последним экзаменом. Молодые экзаменаторши, посовещались и сказали: «Не будем тебе жизнь ломать - поставим тройку».
Студентом я честно старался выучить немецкий, ребята помогали – и в университете, и в общежитии, но хвост по немецкому за мной тянулся все шесть курсов. Чтобы быть допущенным до госэкзаменов, мне пришлось ехать в Москву, в Министерство высшего и среднего специального образования.
- Так! Неожиданный поворот…
- Приехал утром. В Министерство не пускают. Объясняю вахтерше ситуацию, спрашиваю, куда мне следует обратиться. Мимо проходит какой-то солидный мужчина, вахтерша окликает его, обращается по имени-отчеству: «Не могли бы вы поговорить с молодым человеком из Ленинграда?» - «Откуда? Из Ленинграда? Я вас слушаю, молодой человек. Какие проблемы привели вас в столицу?» Я вкратце повторил то, что только что рассказал вахтерше. Показал школьный аттестат, зачетную книжку. Он: «Идемте со мной». Провел меня в какой-то кабинет. «Сейчас я решу твой вопрос». И решил. В считанные минуты. Протягивает бумагу: «Вот тебе справка, а мы сегодня же отошлем в университет подтверждение. Чтобы, не дай Бог, кто не подумал, что справка фиктивная». Кто был этот человек, как его фамилия, не знаю, даже имени-отчества его не помню. Может быть, и не спросил. Как-то все очень стремительно произошло.
Утром следующего дня я появился в деканате. Протягиваю справку. «Мы уже в курсе» А потом: «Ну надо же, за всю историю университета, наверное, первый случай такой».
Меня допустили до сдачи госэкзаменов без сдачи иностранного языка. С остальными предметами все было хорошо.
- Вы учились на заочном. Я тоже. У ленинградцев было преимущество перед иногородними – можно было посещать лекции вместе с вечерниками.
- Преимущество, возможно, было, но возможности такой лично у меня не было – работа, общественные нагрузки... Несколько раз ездил на консультации, а, в основном, мы с сокурсниками встречались на сессиях.
- В таком случае, не понимаю, почему ваш курс называли «дягилевским». Или, может, это легенда?
- Называли. На первом же курсовом собрании меня избрали старостой курса. Курс наш от других отличался тем, что к финишу, к диплому, пришел без потерь. Сколько поступило – столько и выпустилось дипломированными специалистами!
***
Нужно быть мужественным человеком, чтобы работать и учиться. А если еще от работы до Университета добираться через весь город, да с несколькими пересадками на транспорте, совсем не приспособленном для людей с ограничениями, а потом подниматься на костылях на шестой этаж без лифта…
А бывает, ноги так разболятся, что их чуть не с криком, стиснув зубы, засовываешь в протезы…
Мужество и упорство этого человека могут вполне понять только те, у кого такие же проблемы с опорно-двигательным аппаратом. Сокурсники, как ребята в общежитии, сразу оценили непреклонный и справедливый характер Геннадия – выбрали старостой курса, и до конца учения он оставался бессменным старостой.
Клара Аникина. Преодоление
- …Курс был необыкновенно дружный. Удачную сдачу зачетов и экзаменов, дни рождения мы отмечали все вместе. В кафе, а то и в ресторане - у нас учились моряки, один из Мурманска, другой из Владивостока, ребята ходили в море, зарабатывали большие деньги и могли себе позволить угостить сокурсников. Но чаще, конечно, пировали вскладчину.
Представляя лицо спекулянта
Учились у нас на курсе две девушки с Украины. Все свободное время они бегали в «Гостиный Двор». Была у них такая странная привычка – примерять шубы по баснословным ценам, которые, конечно же, купить они не были не в состоянии.
Решили как-то девушки примерить дорогущие сапоги. Все женские сапоги стоили тогда сумасшедших денег: какие 140, а какие и 200 рублей. Редко какая женщина в месяц столько зарабатывала. Так ведь сапоги эти еще нужно было, как тогда говорили, достать. То есть в нужное время оказаться в нужном месте, в том же «Гостином Дворе», и выстоять длиннющую очередь. В Гостинке, на «галерке». То есть на открытой галерее второго этажа, спекулянты «из-под полы» продавали дефицитный товар. Подходит к тебе такой прохиндей и тихонько спрашивает: «Сапоги нужны?» Ну, или что-то другое.
«Подвезло» как-то нашим девушкам. «Сапоги выбросили!» Перед самым их носом. Даже в очереди стоять не пришлось. Отложили девушки свои сумочки в сторонку - примеряют сапоги. И рады бы купить, да откуда такие деньги?! Делают вид, что что-то не устраивает. Подходит мужчина – протягивает пару коробок: «Девушки, эти сапоги вам точно подойдут!» Девушки «обрадовались». Надели сапоги, крутятся перед зеркалом. Хороши сапожки, да придется отказаться. Снимают они сапоги, в коробки укладывают, глядь по сторонам, а мужчины того нет! И сумочек их нет!
Пришли с сапогами, расстроенные, на факультет. Дягилев спрашивает: «Много денег в сумочках было?» У одной десять рублей, у другой и вовсе пять. Остальные деньги девушки предусмотрительно в общежитии оставили.
«Ну так что же вы?! Радуйтесь! – смеется Гена. - Такие сапоги почти даром отхватили!» - «Так ведь в сумочках студенческие билеты были». – «Ну, это не беда! Вот вам по рублю, бегите фотографироваться!»
Пока девушки фотографировались на дубликаты студенческих билетов, Дягилев вел переговоры в деканате.
Кто-то из ребят высказал предположение: прохиндей этот, видимо, к девушкам нашим давно присматривался, ну и видя, какие шубы они примеряют, решил, что в сумочках у них несметные богатства
Долго мы потом еще эту историю вспоминали! Представляете, как хохотали, когда представляли лицо спекулянта, выворачивающего наизнанку сумочки бедных студенток?!..
Сокурсник Геннадия Дягилева, пожелавший остаться неназванным
В общаге не соскучишься
- Университет на Васильевском, общежитие – на Гражданке! Правильно я понимаю: вы продолжали жить в том же общежитии?
- Да. Приходилось каждый день через весь город ездить на перекладных. А что было делать? Машины тогда у меня еще не было.
- Заселились вы в двухкомнатную квартиру, а в квартире - настоящий свинарник. Говорите: «Ребята, давайте наведем порядок!»…
- Навели! И поддерживали. Паркет не сразу до кондиции довели. «Ты где работаешь? – спрашиваю одного парня. - А ты? О, у тебя стружка есть! Мелкой стружки можешь принести?» - «А чего не принести-то». Стружкой отдраили паркет, мастикой натерли. Мастика продавалась двух видов: светлая и коричневая. Паркет был щитовой, щит - метр на метр. В каждом щите четыре наборных квадратика. Натерли паркет так, что получилась шахматная доска: квадратик – светлый, квадратик - темный. Комендант общежития обалдела: «Ничего себе!»
Рядом строился дом – Гражданский, 117, корпус 1. Ребята оттуда натаскали ДСП. Напилили, сделали в коридоре полочки для головных уборов, полочки для обуви. Квартира наша стала образцово-показательной.
Курили мы только на кухне, и то на время перекуров открывали окно. А в теплое время выходили на балкон. Квартира была с балконом.
- Курили все?
- Нет. Но – большинство. Самый молоденький у нас был Юра. Мы ему не разрешали. Заботились о его здоровье.
- Сами-то когда вы начали курить?
- После школы.
- В Ленинград вы приехали с сигаретой в зубах?..
- Уже покуривал. В Ленинграде одернуть было некому…
«Дал бы кто мне по затылку тогда!..»
Захожу в кабинет главного редактора – дверь у Дягилева всегда открыта. Геннадий Васильевич сидит за компьютером - работает. Курит. Не скажу, что дым стоял коромыслом, но накурено было изрядно. Пепельница с горкой, окурки чуть ли не вываливаются. Вынесла я пепельницу, помыла. Возвращаюсь, говорю:
- Геннадий Васильевич, разве можно так много курить!
А он спрашивает:
- Аня, ты курила когда-нибудь?
- Курила. В детстве.
- В детстве? Это сколько ж тебе лет-то было?!
- Ну, лет семнадцать, наверное.
- А, ну да! Семнадцать лет – детский возраст! И сколько времени ты курила?
- Я очень быстро бросила. Леша, брат старший, увидел, что я курю, дал по затылку так, что сигарета выпала изо рта.
Геннадий Васильевич вздохнул:
- Эх, дал бы кто мне по затылку тогда, когда я начинал курить, так, чтобы сигарета выпала…
Анна Талова,
постоянный автор
газеты «Русский инвалид»
«Дежурные сапоги» и телевизор за пять рублей
- А с выпивкой как? Молодые же были…
- Не без этого. Но ни разборок, ни, тем более, драк. Если кто-то, хватив лишку, начинал вести себя не подобающим образом, вызывали на Совет общежития. Я говорил: «Ты комсомолец? Передаем документы на завод, пусть комсомольская организация с тобой и разбирается». И – помогало.
Будете смеяться, но я, человек, в общем-то, малопьющий, за рюмкой познакомился со своей будущей женой…
Буквально через десять дней после моего заселения в общежитие – очередная годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Я предложил совместить общегосударственный праздник с новосельем и отметить его вместе с девушками, которые живут выше этажом, в такой же двухкомнатной квартире. «С нас выпивка, с вас закуска».
Так что день знакомства с супругой я называю точно – 7 ноября 1970 года. Тамара, выпускница ПТУ, работала на «Красной Заре» прессовщицей пластмасс.
Выпивали, закусывали, танцевали, телевизор смотрели – все, как обычно по праздникам. Шесть мальчишек, шесть девчонок – мы подружились. Но из этой компании только мы с Томой поженились.
Потом – в театры все вместе ходили. Помню, как компанией на Пасху ездили в кинотеатр «Великан» на советско-итальянскую картину «Подсолнухи» с Софи Лорен и Марчелло Мастроянни. Чтобы отвлечь молодежь, да и не только молодежь, от хождения в церковь, на Пасху всегда в кинотеатрах крутили хорошие фильмы. Сидели на третьем ярусе, потягивали «Агдам» или такой же дешевенький портвейн. Но в центр и обратно ехали на такси. Это не было какой-то бравадой или выпендриванием перед девушками.
Вокруг нашей общаги продолжалась стройка. Грязь была такая, что к дому без сапог не подойти. По телефону такси тогда было не вызвать – такой услуги просто не существовало. Кто-то один надевал «дежурные сапоги», шел на стоянку такси, подгонял машину к самой парадной, и наши девушки в туфельках забирались в салон.
- Не удивлюсь, если вы скажете, что были председателем Совета общежития.
- Был! (Смеется.)
- Председателем Совета общежития вас избрали за активное поведение или просто голосовали по принципу «только бы не меня!»?
- Когда состоялись перевыборы Совета общежития, комендант предложила мою кандидатуру. Все поддержали. Первым делом мы освободили квартиру под Красный уголок. Чтобы было где Совету собраться, обсудить дела.
Неожиданно выяснилось: председателю положена отдельная комната. Предложенная мне комната была в двухкомнатной квартире. Говорю коменданту: «Вера Александровна, я не могу отделиться от ребят. Мы сдружились. Дайте нам трехкомнатную квартиру». Комендант: «У меня нет свободных трехкомнатных квартир». «А та, где у вас склад?» – «Я готова ее освободить, но кто имущество перетаскивать будет?» - «Не вопрос. Только скажите куда».
Мы переселились в трехкомнатную квартиру. Отделали и ее. Комнату, которую выделили мне как председателю Совета общежития, превратили в гостиную. В комиссионке купили диван. В комиссионке купили, как сейчас помню, за пять рублей телевизор «Рекорд».
Вера Александровна решила из нашей квартиры сделать образцово-показательную: новые кровати, с деревянными спинками – нам, овальный стол – нам, новые шторы – нам. Чуть какая комиссия – к нам!
Совет общежития подобрался толковый, деятельный. Мы развернули культурно-массовую работу. На улице Скороходова было еще одно общежитие «Красной Зари». Мы затеяли с ними кавээны. Тринадцать лет я был председателем Совета общежития. Много чего удалось сделать за эти годы…
«Тома, у нас все будет!»
- Геннадий Васильевич, вы не могли жить скучной жизнью!
- Какое там! Во времена нашей с Тамарой дружбы мы не пропускали ни одной премьеры! Когда наши дети были маленькие – не вылезали из кукольных театров и цирка.
Ни одного выходного дня мы не просидели дома! На заводе запросто можно было взять путевку - на Валаам, в Москву, в Прибалтику. С председателем профкома завода мы устраивали, выражаясь современным языком, бартер. Ему нужно было вывезти по осени столько-то человек на картошку. «Заметано! Завтра, в субботу в семь утра подгоняйте автобус к общежитию!» - «Ты ж на автобус народу не наберешь!» - «Два, два автобуса подгоняйте!» На следующий день на двух автобусах едем в подшефный совхоз. А за это нам - бесплатный автобус для путешествия, допустим, в ту же Прибалтику.
С Томой мы старались не расставаться. Профком выделил нам путевку в Москву. Жили мы в гостинице «Россия». Из окон вид на Красную площадь.
Однажды вчетвером – я, Толик Харьков и его подруга Ирина (а в последствии - жена) – поехали в ДК Горького на концерт польской группы «Скальды». После концерта решили прогуляться по Невскому. Догулялись до того, что метро закрылось. Конечно, можно было традиционно взять такси, но нам не хотелось домой. Мы устроились на садовом диване в центре площади Восстания, там, где сейчас обелиск «Городу-герою Ленинграду» - тогда там была зона отдыха. Практически под окнами гостиницы «Северная». Я показал ребятам, где жил еще не так давно. Тогда-то я и сказал Томе: «Выходи за меня замуж». И она тихонько ответила: «Я уже три года жду этого предложения».
Сколько мы ЗАГСов обошли! Везде ступеньки! А не хотелось в день свадьбы по лестнице подниматься, подтягиваясь за перила… Тогда решили: идем во Дворец бракосочетания на улице Петра Лаврова. «Такой-то день вас устроит? - спросили нас. – Хотите будете последней парой перед обедом? Чтобы никто не поторапливал и спешки не было».
15 декабря 73-го года мы поженились. Поздравить нас во Дворец бракосочетания пришла добрая половина цеха, пол общаги! Брат Леша приехал. Он заказал стол с шампанским. А вечером гуляли в общежитии. Одни гости уходили – другие приходили. Всем не уместиться было…
- Со стороны Тамары Михайловны выйти замуж за инвалида - тоже ведь мужественный шаг. Кстати, как на это отреагировали ее родители?
- На свадьбу приехала ее мама, говорит: «Тамарочка, тебе еще рано выходить замуж, ты еще учишься!» (Тамара на три года моложе меня. Она училась в Политехническом институте.) «Мама, я все поняла! Если ты не хочешь на нашей свадьбе присутствовать, давай я позвоню Геннадию на работу, он тебя отвезет на вокзал…» А потом я стал любимцем - и тещи, и тестя.
Тома тоже во мне не видит инвалида, и это, наверное, самое главное. Мы живем так же, как, наверное, живут все остальные люди. А в социальном плане у нас, может быть, даже немножко лучше, чем у других.
Тамара говорит: я - ее жизненная опора! А я считаю, что она – моя опора. Так и живем, кивая друг на друга! Мало того, что она вышла за меня, за инвалида, замуж, так она еще родила двух детей! Дочь появилась, когда я учился на третьем курсе, поэтому вся нагрузка по уходу за маленьким ребенком легла на ее руки и плечи! Через 14 лет появился у нас сын. Да и Юркой, честно говоря, я мало занимался – депутатом Ленсовета был. Опять же все хлопоты на мать легли. Вот она-то, Тамара, действительно мужественный человек!
- Жить вы продолжили в общежитии?
- Нам выделили отдельную комнату в двухкомнатной квартире, где жила еще одна семья. До сих пор дружим! Когда наша дочка пошла в первый класс, Людмила Генералова была беременна, не работала. Она провожала нашу Юльку в школу и встречала из школы.
Для постановки на очередь на получение жилплощади нужна была постоянная прописка, она давалась через пять лет проживания в Ленинграде. Зам генерального директора «Красной Зари» по быту Кириллов, которому подчинялись общежития, сделал мне «постоянку» через три года. Нас поставили на очередь.
Я говорил молодой жене: «Тома, все у нас будет! И квартира, и машина, и дача». В 74-м появилась у меня двухместная инвалидная мотоколяска. Ну какая это машина - мотоциклетный двигатель; выхлоп от нее на весь двор, заводишься, а сам только и думаешь: скорее бы уехать, пока соседи праведным гневом не разразились. А жена смеялась: «Вот одно обещание ты уже выполнил!»
«Запорожец» у нас появился только шесть лет спустя, в 81-м. Зато – могу похвастаться! - в общежитии только у нас был телефон. Получил я его, что называется, на дурачка. Общежитским телефон не полагался. Я еду на телефонный узел, пишу заявление. Нужно указать адрес. В паспорте сказано: Гражданский, 117, корпус 3, квартира такая-то, и в скобках: «общ.» Я в заявление это «общ.» повторять не стал. И мне, как инвалиду поставили телефон!
Голос «Северной Зари»
- Вы совмещали учебу в университете с работой на заводе…
- Когда я учился на третьем курсе, производственное объединение «Красная Заря» было реорганизовано. Наш цех вошел во вновь образованное НПО «Северная Заря». На «Красной Заре» была многотиражка, было и заводское радио. На «Северной заре», когда я оказался там, ни многотиражки, ни радио. Я обратился в партком с предложением создать печатный орган.
- Заводские многотиражки и радио в то время подчинялись парткому.
- Парткому. В Ленинград я приехал кандидатом в члены КПСС. Партком «Красной Зари», Выборгский райком партии сделали запрос в горком города Салават, те - на швейную фабрику. Оттуда прислали рекомендации, и я был принят в члены КПСС. Ко времени, о котором я рассказываю, я уже был замсекретаря парткома заводоуправления.
На «Северной Заре» я ни одного дня не работал в цехе. Только числился. Как тогда говорили, «был на подвеске». В действительности же занимался сначала стенной газетой, а потом и радио. Газета была огромная – метров десять длиной. Вывешивали в холле заводоуправления. Я предложил изменить формат и увеличить тираж. Партком меня поддержал. После чего мы уже делали газету на двух листах ватмана, в отделе множительной техники ее уменьшали до формата А3 и на ротаторе печатали тиражом сто экземпляров. Газета «Северная Заря» перешла в разряд многотиражек. Каждый номер я возил в Дом прессы, на Фонтанку, 59, где находились подразделения горлита.
Горлит – орган советской цензуры, создан Советом народных комиссаров РСФСР 6 июня 1922 года для «охраны политических, идеологических, военно-экономических и культурных интересов Советской страны». Упразднен приказом Министерства печати и массовой информации РСФСР 22 ноября 1991 года (с 6 февраля 1992 года).
Вообще-то Горлит находился на Садовой, 14. Там я был только дважды: когда регистрировал газету «Русский инвалид», и когда перерегистрировал ее. А когда издавал газету на «Северной Заре», ездил в Дом прессы – там в отделе многотиражек находились рабочие места трех или четырех сотрудников Горлита, которые занимались многотиражками. Цензор тщательно вычитывал оттиск, делал замечания, после их устранения, ставил штампик «Разрешается к печати».
- Что могло быть секретного в заводской газете?
- Не должно быть понятно, в каком городе находится предприятие, издается газета.
- Не понял?
- Допустим, автор написал: «Сотрудники «Северной Зари» во время Коммунистического субботника работали на такой-то улице на Петроградской стороне». Автоматически вычеркивалось и название предприятия, и название района, и название улицы.
- Очень похоже на газеты военных лет: такой-то красноармеец из такого-то энского гарнизона совершил подвиг под городом Энск…
- Сейчас едешь или идешь по Кантемировской улице и видишь вывеску: «Северная Заря», а в мое время никаких вывесок быть не могло. Предприятие существовало как номерной «почтовый ящик».
В Советском Союзе номерными «почтовыми ящиками» обозначали институты и предприятия, реже – засекреченные города, работающие на оборонную промышленность.
Вряд ли кто еще в городе выпускал тиражную стенную газету. Следующий шаг – создание на «Северной Заре» радиовещания.
Я уже был вхож в Домжур, со студенческих лет знаком с Андреем Варсобиным – сдавал ему зачеты и экзамены. Андрей Константинович был главным редактором газеты «Ленинградская правда» и председателем Ленинградского отделения Союза журналистов СССР, членом горкома партии. Он мне помог в этом моем начинании. А еще - мама другого известного питерского журналиста Виктора Машенджинова, работавшая редактором радио на заводе «Арсенал». Она меня консультировала. Поскольку инициатором создания заводского радио был я, меня партком и рекомендовал, а райком партии утвердил в должности главного редактора радиовещания НПО «Северная Заря». В трудовой книжке появилась соответствующая запись.
Четверть века я отдал радиовещанию на «Северной Заре».
Редакция была шикарная - пять комнат: студия, дикторская, кабинеты. Многое сотрудники радио сделали своими руками. Иной раз помогала смекалка.
Вижу во дворе контейнер с битым пятимиллиметровым стеклом - при разгрузке машины либо рабочие его уронили, либо строп лопнул. Я – в отдел материально-технического снабжения, в бухгалтерию. «Забирай. Стекло списали, контейнер дожидается вывоза на свалку». Рабочие по моей просьбе нарезали стекло квадратами 50 на 50 сантиметров, и мы отделали им потолок в кабинете. Большое содействие в оснащении редакции оказывал тогдашний директор «Северной зари» Николай Иванович Воронов.
В штате было пять человек. У меня, можно сказать, начинали Марина Алексеева и Люда Смирнова. Людмила сейчас работает на радио «Петербург», а Марина в газете «Петербургский дневник».
Начинал у меня и Игорь Логвиненко – переселившись в Бостон, он работал редактором в каком-то издательстве.
У меня был редакторский фонд. Я мог выписать отличившимся сотрудникам премии. Такая возможность предоставлялась далеко не каждому редактору заводского радио.
Дважды в день выходили мы в эфир. Первый раз в рабочий полдень, второй – в начале вечерней смены.
Особой популярностью у заводчан пользовалась передача «О вас и для вас». За основу мы взяли в течение многих лет выходившую на Всесоюзном радио передачу «В рабочий полдень», но структуировали по-своему: вначале мы рассказывали о человеке, а потом исполнялась песня по заявке.
Я уже говорил, что от «Красной Зари» ездил в командировку в Уфу. От «Северной Зари» тоже ездил в Уфу. А еще - в Ригу на завод «ВЭФ», в Иркутск на Релейный завод, в Киев, в Ереван. В каждой союзной республике был филиал нашего НПО. До сих пор жалею, что не во всех союзных республиках побывал…В каждом городе находил эвакуированных в годы войны ленинградцев, делал о них большие репортажи.
В Ереван ездил с Людой Смирновой, а в Иркутск и в Киев – с Мариной Алексеевой.
«А селедочка-то наша повкуснее!»
Из командировки в столицу Советской Украины мы с Мариной привезли знаменитые киевские торты. А из Иркутска – знаменитого байкальского омуля - свежего, соленого и вяленого. Ну, думаю, порадую Томку!
По дороге в аэропорт на машине, заказанной для нас товарищами с Релейного завода, мыс Мариной заехали домой к нашему коллеге с местного, иркутского, радио, который пообещал нам омуля. Упаковал он рыбу в два здоровенных мешка. Взяли мы мешки, поблагодарили коллегу и – в аэропорт. Не рассчитали время на дорогу и опоздали на самолет! Вернее - на регистрацию. Буквально минуты на три-четыре.
Билетов на самолет всегда оказывалось меньше, чем желающих куда-либо лететь. Наши места моментально были проданы. Аэропортовское начальство пообещало отправить нас с Мариной следующим рейсом. Следующий рейс – на следующий день. Оставив вещи, в том числе и мешки с байкальским омулем, в гостиничном номере, мы отправились на переговорный пункт – звонить в Ленинград, чтобы успокоить близких. В Питере должны были встречать: Марину – муж, меня – жена.
Как и обещали, нас отправили следующим рейсом. Добрались до Ленинграда мы без приключений. Свежий байкальский омуль, не говоря уже о соленом и вяленом, пережил суточную «задержку рейса» благополучно. Тома попробовала дефицитную рыбку во всех трех ее ипостасях и говорит: «А селедочка-то наша повкуснее будет!»
Трудно быть «бескровным» редактором
… - Передачи, конечно, шли в записи. Редактировать мне приходилось даже генерального директора объединения Воронова. Дикция у него была как у… Михаила Сергеевича Горбачева. Говорил Николай Иванович быстро и невнятно.
Останавливаю запись: «Николай Иванович, послушайте, что вы сказали». И он стал приходить с заготовленным текстом, который старательно зачитывал перед микрофоном.
Если корреспонденты записывали Воронова на каких-то мероприятиях, заседаниях парткома, скажем, или во время выступления в цехах, приходилось исправлять прямую речь при монтаже. Я тогда придумал «бескровный» монтаж. Прежде, удаляя ненужные фрагменты, фразы, слова, магнитную ленту резали и клеили. Я предложил карандашом-стеклографом на пленке делать отметки и фрагментарно переносить запись на пленку другого магнитофона.
- Работая на заводском радио, трудно быть «бескровным» редактором. Угождать начальству, не обращать внимания на обращения трудящихся – в коллективе возненавидят. Вступаясь за рабочих, очень скоро станешь неугодным начальству…
- Приведу пример из времени, когда стали заключать коллективные договора между рабочими и администрацией. Заявляются ко мне рабочие и говорят: в коллективном договоре написано одно, а что творится в цехе? «Придите и посмотрите!» Сделали передачу, дали в эфир. Прибегает секретарь парткома: «Для второй смены не пускать». Я говорю: «На каком основании? Дайте мне письменный запрет».
- Наивный вы человек, Геннадий Васильевич! Парткомы ни письменных «запретов», ни письменных ответов на письма, не давали. Компрометирующих бумаг в архивах не должно было оставаться. Все разъяснялось на словах.
- Вот Виктор Фролов и говорит: «А что, моего слова вам недостаточно?!» Я подчинился. Но передачу на предприятии услышали. И в других цехах зашевелились: «У нас то же самое!» У меня были очень хорошие отношения с идеологическим отделом райкома партии. Там работали две женщины – Шубина Нина Владимировна и Кострова Тамара Васильевна, которая всегда за рабочих заступалась. (Она возглавляла комиссию по выезду за рубеж; ни одному человеку при ней выезд не зарубили.) Что делать? Не послушаешь секретаря парткома, могут быть большие неприятности. Звоню Шубиной: так и так. Она: «Я вам сейчас инструктора пришлю». Послушал инструктор передачу. «А чего здесь такого? Давайте в эфир». В результате собрание по заключению коллективного договора отложили на два месяца.
- Отношения с секретарем парткома были испорчены!
- Фролов хотел вынести мне выговор. На заседании парткома присутствовал представитель райкома. Он возмутился: «Вы не имеете права выносить коммунисту Дягилеву взыскание. Он номенклатура райкома. Вы можете только предложить райкому вынести коммунисту Дягилеву взыскание, а уж как райком при рассмотрении решит…»
По большому счету Фролов был неплохой человек. В постперестроечные годы он работал в таможне. Мне как депутату Ленсовета нужно было помочь одному инвалиду перевезти машину без таможенных сборов. Я обратился к Фролову - помог. Он был нормальный человек. Но тогда посчитал, что как секретарь парткома иначе поступить не может.
Вообще-то у меня очень хорошие отношения были и с парткомом, и с профкомом. Но, когда дело касалось принципа…
«А где же борода?!»
- Геннадий Васильевич, сколько лет вы прожили в общежитии?
- Четырнадцать. В конце 1983-го года переехали, и Новый 1984 год мы уже встречали в своей квартире.
- Дождались-таки очереди!
- Если бы!
- Ну-ка, ну-ка! Что за история?
- Едем мы с Томой на моей мотоколяске по проспекту Просвещения. Между Гражданским проспектом и улицей Ушинского дом строится. Только-только заложили фундамент. Я вдруг ни с того ни с сего заявляю: «В этом доме мы будем жить». Тома усмехнулась: «Раскатал губу!»
Дальше события разворачивались вот как.Был я в Доме журналиста на каком-то мероприятии. Втроем: я, уже упомянутый мной Андрей Константинович Варсобин и главный редактор газеты «Вечерний Петербург» Михаил Николаевич Гуренков, стоим, о чем-то разговариваем. Подходит мужчина. Варсобин представляет: «Познакомьтесь, председатель Союза журналистов СССР, главный редактор газеты «Правда» Виктор Григорьевич Афанасьев. А это - Геннадий Васильевич Дягилев, наш питерский журналист, редактор радио одного из крупнейших научно-производственных объединений «Северная Заря»…»
Афанасьев глянул на меня и говорит Варсобину: «Что-то у тебя редактор радио слишком грустный какой-то». «А чего веселиться? – не сдержался я. - Сегодня ознакомился с движением очереди на квартиру – наша подойдет, когда рак на горе свистнет! Маемся в 15-метровой комнатушке втроем – дочери только и можем угол выделить».
Афанасьев смотрит на Варсобина уже удивленно: «А чего это у тебя редактор радио одного из крупнейших научно-производственных объединений живетв общежитии?» Андрей Константинович наклонился и тихонько спрашивает: «Ты, в самом деле, в общежитии живешь?» - «Да». – «Завтра ко мне».
«Завтра» я был «у него», в Доме прессы. Варсобин говорит: «Пишем письмо в жилищный комитет Ленгорисполкома».
Где-то через неделю приходит первая смотровая. Едем с Томой на Пороховые. (Я уже мотоколяску сменил на «Запорожец») Окраина города. Ленская улица. Квартира вроде бы неплохая: второй этаж, окна во двор. Но к дому не подъехать, не подойти! Без «дежурных сапог» из парадной не выйти. Отказались. Вторая смотровая – Красное Село. Даже смотреть не поехали.
- Третий, последний вариант…
- В горжилотделемне говорят: «Можем предложить квартиру в центре города; «сталинский дом», после капремонта». Не знаю, почему я не согласился. Сказал: «Мне мой район нравится. А вот на проспекте Просвещения дом скоро сдается...». Инспектор посмотрела какие-то документы: «Да, сдается…» Потом ойкнула: «Ой, от него отказались». – «Как отказались? Кто?» Выяснилось: дом строился для членов Союза архитекторов как кооперативный, но по каким-то причинам архитекторы от этого дома отказались. Инспектор продолжила перебирать бумаги: «Но вашему, Калининскому району, ни одной квартиры в этом доме не выделено. И вообще пока еще ни одного ордера не выдано. Ладно, пишите заявление. Поживем – увидим, что из этой затеи получится».
Томе я сказал: «Пока ордер не получу, бриться не буду!» и отпустил бороду. Проходит сколько-то времени - возвращаюсь как-то с работы домой и прямиком в ванную. Выхожу. Вовка Генералов, сосед: «Опа! А где же борода?!» Показываю ордер, а Томке говорю: «Ну что?! В тот самый дом!»
Четвертый этаж. Окна во двор. Большущий балкон идет от кухни через комнату до спальни. Квартира замечательная – до сих пор не нарадуемся, хотя по нынешним меркам...
Я взял отпуск и приступил к переделкам, занялся доведением квартиры до кондиции. Месяц не выходил на улицу!
В Советском Союзе как было? Какую краску завезут, той строители и красили, какие обои выделили, те и клеили. Эстетическая сторона никого, кроме будущих жильцов, не интересовала. Поэтому люди, въезжая в новые квартиры, начинали все переделывать, перекрашивать, переклеивать.
Поскольку дом наш еще не был сдан в эксплуатацию, приходилось договариваться со строителями, чтобы они меня запускали в квартиру, на вечер оставляли свет. Все перекрасил, обои переклеил. Пилил, строгал, шлифовал! Я такую кухню сделал! И сейчас горжусь!
Все, можно переезжать! В квартиру из общежития перевезли мы мебельную блок-стенку да холодильник. Больше нечего было перевозить. В течение двух недель почти все купили. Но месяц спали на полу! Не было мягкой мебели… В магазинах же в продаже ничего не было. 83-й год…
Помог хороший знакомый – он работал в мебельном магазине на проспекте Науки. Звонит: «Гена, у нас завоз, приезжай – посмотри». Приехал – посмотрел мебель, еще до выгрузки из машины. «Устраивает?» - «Устраивает». Пока я оплачивал, мебель уже домой ко мне доставили.
А с телефоном какая история получилась? Дом наш не был телефонизирован. И вдруг сосед с третьего этажа говорит: «Был бы у меня номер, завтра же был бы телефон». – «Каким образом?» - «Напротив пятиэтажка, там восемь пар проводов свободных, они все подключены и все идут в наш дом, в нашу парадную. Когда придет время, оттуда из пятиэтажки, к нам связь пойдет».
Я пишу заявление, указываю: член Союза журналистов, главный редактор редакции радио НПО «Северная Заря» - и с этим заявлением иду на прием к главному инженеру Выборгско-Калининского телефонного узла. Он на мое заявление накладывает резолюцию: «Поставить на очередь», и при этом говорит: «Как только появится возможность, как только появится свободный номер, вам – в первую очередь!» - «Постойте! У меня есть номер. Его можно хоть завтра подключить!» - «Каким образом?» - «С Гражданского, 116 восемь пар идут в наш подъезд». Главный инженер смотрит на меня удивленно: «Вы… редактор или телефонист?» Нажимает кнопку вызова секретарши: «Мари-Ванна, пусть зайдет инженер такой-то с чертежами по дому 87, по проспекту Просвещения». Заходит инженер. Главный инженер: «Вот молодой человек утверждает… Номер у него есть… Возможно подключить?» - «В принципе, да». – «Воздушку» придется тянуть?» - «Зачем «воздушку»? Дом подключен…». – «Ну так в чем дело?» Инженер обращается ко мне: «Когда вам удобно?» - «Когда вам удобно. Аппарат в прихожей уже стоит».
Аппарат действительно уже стоял в прихожей. Томка каждый раз, приходя домой, шутки ради снимала трубку: «Алло, алло!» На следующий день после моего посещения главного инженера телефонного узла, Тома, придя домой, снимает трубку: «Алло, алло!» А ей в ответ – гудок! От неожиданности она чуть трубку не уронила!..
- Будущей супруге вы пообещали не только машину и квартиру, но и дачу…
- Вскоре после рождения Юры купили участок под Сестрорецком. Дом я, можно сказать, построил сам. Быстро как-то. Дочь в составе детского коллектива «Радуга» уехала куда-то на гастроли. Встречаю на вокзале: «Юля, завтра поедем на дачу!» - «На какую дачу?!» - «Увидишь! Там нужно окна покрасить». Приезжаем. «Ой, папка, какой у нас большой дом! Больше, чем у бабушки!»
Теперь я часто показываю: «Вот эти окна на веранде красила Юлька!» (Она, правда, их не красила, а просто мазала!) Юля смеется: «Зато до сих пор краска не отваливается!»
- Вы говорите: «сам построил дом». Простите, но мне трудно представить, как это происходило…
- Предположим, зашиваем стены. Вначале забиваю гвозди, стоя забиваю, потом сидя на табуретке, потом стоя на табуретке, потом – стоя на столе, ну и так далее.
- Инженера по технике безопасности поблизости не было! Или кто-то страховал вас – как брат Леша когда-то у токарного станка?
- На выходные я приезжал с друзьями. Без друзей, конечно, мало что сделал бы. Кухню на даче сделал лучше, чем в городе. И горячую воду подвел. Все своими руками…Я и ремонт в квартире всегда сам делал. И машину до последнего винтика сам разбираю!
«Вам говорят, что я пластом лежу?..»
- Геннадий Васильевич, пора, наверное, поговорить о вашем депутатстве.
- О депутатстве я никогда в жизни не думал. В 90-м году возвращаюсь как-то с работы, с «Северной Зари», дворник зовет: «Пошлина собрание!» - «Что за собрание?!» - «Проживающих в микрорайоне». – «Повестка дня?» - «Там узнаем». – «А куда идти-то?» - «В театр».
На проспекте Просвещения, 87, в доме, где я живу, был и есть небольшой детский театр «Аквариум». В уютном зале, наша жилконтора проводила собрания, там, наверное, до сих пор проходят школьные утренники.
На собрании выдвигали кандидатов в депутаты Ленсовет. Кто-то предложил мою кандидатуру. Соседи поддержали: «Согласны! Мы его хорошо знаем! Столько лет рядом живем».
В списке для голосования оказались шесть человек: начальник райотдела милиции, представитель общества «Мемориал», активистка «Народного фронта», чиновник Калининского райисполкома… Чиновник свою кандидатуру снял и перешел на другой участок.
- Ваша жена была на собрании?
- Нет, я один.
- Что сказала Тамара Михайловна, когда вы, заявили: «Тома, подаюсь в депутаты…». У вас двое детей, и, как мы выяснили, на общение с ними не всегда время находилось, потому что пропадали вы с утра до вечера на работе…
- Я уже не раз говорил: мне очень повезло с женой. Тома никогда не вмешивалась и не вмешивается – по крупному счету – в мои дела. Она говорит: «Если тебе это интересно, если чувствуешь, что хватит сил…». В тот вечер она только спросила: «Тебе это надо?» - «Давай попробуем». – «Так ведь там шесть человек на место…».
- И началась предвыборная кампания!
- Если б вы знали сколько нового я о себе узнал!
- Например?
- У моей Юльки была подружка одноклассница Наташа. Наташин отец на «Скорой помощи» работал. Он мне рассказывал. «Вернулся я с дежурства, пропустил рюмашку с устатку. Сосед зашел. «Кандидата в депутаты Дягилева знаешь?» - «Знаю». – «Знаешь, что он инвалид?» - «Знаю». – «Знаешь, что он дочку в детдом отдал, сына – в Дом малютки, сам пластом лежит? Какой из него депутат!» - «Странно… Юлька, дочь Дягилева, только что ушла от нас». Наташкин отец говорил: «Если бы я не был выпивши, я бы негодяя этого с лестницы спустил…»
Ну, хорошо, он, Василий Шумилин, знал меня. А ведь подобные «свидетельства» люди, которые до этого обо мне слыхом не слыхивали, из почтовых ящиков извлекали в виде листовок. Но основное обвинение в мой адрес было такое: «За ним стоит компартия!» КПСС к тому времени, мягко говоря, у народа вызывала раздражение. Я не скрывал свою партийную принадлежность, но – вот что удивительно - в моей команде не оказалось ни одного члена КПСС, ни одного комсомольца
- Как вы подбирали себе команду?
- Команда как-то сама собой сложилась. На заводе ребята сами вызвались мне помогать. Юлькин класс поддержал – ребята листовки раздавали на собраниях – встречах с избирателями. Листовки на улице не раздавались и в почтовые ящики не опускались – у нас не было возможности напечатать их бессчетное количество.
Это сейчас на предвыборную агитацию выделяются деньги, а в перестроечное время все делалось на общественных началах.
Заводской фотограф с разрешения начальства напечатал мои фотографии. Фотографию, информацию обо мне и мою программу наклеивали на лист ватмана. Получалось что-то вроде стенгазеты.«Группа поддержки» ходила по микрорайону, заходила в магазины, в различные организации и просила разрешения разместить у них эти «агитки». Заходят, предположим, в аптеку, вызывают заведующую: «Можно повесить?» Заведующая посмотрит, прочтет текст. «Пожалуйста». Никто не отказал.
Крепили ватман обычно к витринному стеклу с внутренней стороны, чтобы не сорвать было его ни ветру, ни человеку.
Да, вот еще вспомнил: ребята переделали стихотворение Маяковского «Что такое хорошо?» Знаете, да? «Крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха: что такое хорошо, что такое плохо». Весь этот их стих я не помню, но заканчивался он так: «Мы решили всей семьей: не забавы ради, самый лучший кандидат – Дягилев Геннадий!»
- Как вас принимали на встречах с избирателями?
- Встречи проходили в том же театральном зале, в Красных уголках домоуправлений. Я старался выступить последним. «Сразу говорю: ничего подобного тому, что вам сейчас наобещали, я обещать не стану, потому что это прерогатива такого-то государственного органа, это такого-то должностного лица, а отнюдь не депутата». – «А как же другие кандидаты?» - спрашивали избиратели. «Пусть их обещания остаются на их совести». Я говорил: придете ко мне со своими проблемами - будем решать их вместе. Если смогу чем-то помочь, помогу.
- При таких-то скромных заявлениях с чего вдруг люди должны были за вас голосовать? Геннадий Васильевич, давайте я поставлю себя на место избирателя, который с вами лично не знаком и ничего о вас толком не знает. Даже если я не знаю или не верю в те наговоры, о которых вы рассказали, за кого я буду голосовать, руководствуясь логикой и здравым смыслом? За инвалида Дягилева? Или, скажем, за представителя общества «Мемориал», который открыто говорит об изувере Сталине, приводит умопомрачительные цифры жертв сталинских репрессий? Или за активистку «Народного фронта», которая борется с коммунистами за наше светлое будущее? Чем вы, что называется, брали избирателей?
- Не знаю, но голосование показало: 40 с чем-то процентов избирателей проголосовало за меня. За активистку «Народного фронта» примерно столько же. Во втором туре победил я. И тут же против меня затеяли судебное разбирательство.
- С этого места, как теперь говорят, подробнее, пожалуйста.
- Я толком ничего не знаю. Суд был – я на суде не был.
- Кто же обратился с исковым заявлением?
- То ли «Мемориал», то ли «Народный фронт».
- Что вам инкриминировалось?
- То, что мою избирательную кампанию финансировала коммунистическая партия. А что там было финансировать? Как изготавливалась наглядная агитация, я уже рассказал. Что еще мы делали? Агитировали народ у станции метро «Гражданский Проспект», во дворах. Въезжал во двор я на своем «Запорожце», на крышу выставлял колонку, включал громкоговоритель. Какое финансирование для этого требуется? (Потом от моих ребят я слышал, что никто из кандидатов до звуковой агитации не додумался.) Я брал микрофон: «Вам говорят, что я пластом лежу, можете убедиться, так ли это». Я никого не ругал, не оскорблял и ничего не охаивал. Суда мне нечего было бояться. В возбуждении какого-либо дела против меня подателям искового заявления отказали.
- Кто вручал вам удостоверение?
- У меня их два – депутата Ленсовета и депутата Петросовета. После того, как Ленинград был переименован в Санкт-Петербург, Ленсовет переименовали в Петросовет. Первое удостоверение - за подписью председателя Ленсовета Александра Николаевича Беляева, второе – председателя Петросовета Анатолия Александровича Собчака. Они и вручали.
- Интересно: почему Петросовет, а не Петербургсовет? Из-за абсурдности словосочетания?
- Наверное. После августовских событий 91-го года (попытка государственного переворота в Советском Союзе. ВЖ.) несколько человек в нашей комиссии (депутаты распределялись по комиссиям, я входил в Комиссию по социальной политике) выступали за переименование Ленинграда в Санкт-Петербург. Я говорил: надо вначале из Ленинграда сделать Петербург, а потом уже переименовывать. Я говорил: а вы подумали, в какую копеечку нам обойдется переименование? Вывески на каждый дом изготовить надо? Надо! Рабочим за то, что они их установят, заплатить надо? Надо! Новые печати изготовить надо?.. Ну и так далее.
- И это не в самое благоприятное для нашего города время! Когда продукты были по карточкам, предприятия закрывались и люди оставались без работы и без средств к существованию!
- Вот именно. Это было очень несвоевременное переименование! Но Собчак сказал «надо» и бывшие комсомольцы в большинстве своем ответили: «Есть!»
«Мы даже свой срок не доработали»
- Мы забежали вперед… Что, положа руку на сердце, вы можете поставить в заслугу – как депутату Ленгорсовета?
- Территория у меня была небольшая – граница проходила по проспекту Луначарского, улице Ушинского, Суздальскому и Гражданскому проспектам. На участке три школы, одно ПТУ. Я дружил с начальником жилконторы, познакомился с администрацией профтехучилища, которое готовило, в том числе, и краснодеревщиков. Жилконтора предоставляла стройматериалы – они выделялись на благоустройство района, а учащиеся ПТУ занимались оформительскими работами. Таким образом мы благоустраивали детские площадки. Сейчас они в городе – стандартные, хорошо оборудованные, а тогда создавались кустарным способом, кто на что способен.
- С кем администрация профтехучилища заключала договор об участии учащихся в благоустройстве микрорайона – с жилконторами, с районной администрацией?
- Никакие договора не заключались. Все договоренности были устные.
- Как же так? Производственную практику учащиеся ПТУ могли проходить только в организациях, с которыми заключены соответствующие договора.
- Благоустройство микрорайона для ребят не было ни официальной производственной практикой, ни какой-либо обязаловкой. Приходили, кто хотел, кто мог. Они работали, как сейчас волонтеры. Но детские площадки были благоустроены, и вообще дворовые территории на моем участке были в идеальном состоянии. Годы спустя ко мне подходили бабушки: «Геннадий Васильевич, похлопотали бы – в песочницах песка нет». Пришлось разводить руками: «Извините, я не депутат, и вряд ли смогу быть вам полезен».
- Я знаю ваш район. На подведомственной вам территории не было ни подвалов, ни полуподвалов. Ни трущоб. Относительно благоустроенный район.
- Были коммуналки. Были хрущебы. И до сих пор есть. Так получалось, что в маленькой двухкомнатной квартире жили по две, по три семьи. Трем блокадникам помог улучшить жилищные условия.
- Поступало обращение блокадника, и вы лично шли по указанному адресу…
- Да, лично, но не один - с представителем жилищного отдела Калининского райисполкома. Но прежде уточнял, стоит ли человек на очереди. «Давайте встретимся у такого-то дома», – предлагал чиновнику районного масштаба. Вместе с ним осматривали жилье, условия, в которых живет блокадник, после чего делали депутатский запрос в соответствующие службы городского исполкома, прикладывали копии документов. Такие вопросы решались на городском уровне. Продвигали человека по очереди.
- Значит, при этом кого-то отодвигали!
- Всегда находилось резервное жилье.
- Если я живу в более ужасных условиях, чем тот человек, которому вы помогли, но не обращаюсь к депутату, а терпеливо жду своей очереди, могу ждать ее до скончания своего века. Так что ли получается?
- Я помогал тем, кто обращался ко мне. Я не обходил все квартиры подряд и не выяснял, кто как живет. Для этого существовали другие службы. Но ни одного поступившего ко мне заявления без внимания не оставил. Были случаи – кому-то отказывали. «Посмотрите, как живет ваш сосед. Значительно хуже, чем вы».
- Для вас было принципиально – своими глазами увидеть и убедиться в том, что человеку нужно помочь улучшить жилищные условия?
- Тогда - да. Сейчас не знаю, как я бы поступал. У депутатов Ленсовета не было помощников. Это сейчас к депутату на прием редко кто попадает, в основном принимают помощники.
- Депутаты – люди разные.
- Это точно. Одни, не считаясь со временем, не щадя ни своего здоровья, ни сил… А другие…
- Что «другие»?
- Были такие из тех, с кем я работал, что первым делом быстренько решили свои жилищные проблемы, если у них вообще они были. Ленсовет был «большой» и «малый». Малый – 50 штатных человек, большой – 400, весь депутатский корпус. Однажды читаю постановление Малого совета – он всему своему составу стопроцентные надбавки установил. Спрашиваю с вызовом: «А чего меня в списке нет? Я на заводе отмантулил 25 лет и тоже получаю персональную надбавку, даже потолок, но надбавка 30 %, согласно Закону о персональных надбавках». - «Переходи в освобожденные работники, и тебе будет стопроцентная надбавка!»
В другой раз Малый совет занялся распределением - между собой - дачных участков по берегу Финского залива, начиная от Лисьего Носа. «А мне участок?» - «Тебе не положено». – «Почему?» - «Ты не член профсоюза». – «Как я – не член профсоюза? Я член профсоюза с такого-то года. Вот мой билет». – «Это не тот профсоюз». Оказывается, эти 50 человек образовали свой профсоюз. Ладно, чего негатив вспоминать. Некрасиво получится. Можно подумать, что я один такой весь правильный. Что только мне ничего не надо было... А мне, собственно, ничего и не нужно было. Квартира у меня уже была, и дачный участок – четыре сотки – был, машина была – «Запорожец».
Сейчас каждому депутату служебный автомобиль полагается, а тогда, если едешь по депутатским делам, ты мог заказать машину. Я этим никогда не пользовался. Случалось, что после какого-то мероприятия фуршет. «Ты чего не пьешь?» - «Я за рулем». – «Не мог машину заказать?!» - «У меня своя».
- Депутат ли должен заниматься вопросами благоустройства дворовых территорий?
- По большому счету – нет. Всегда есть общегородские задачи и проблемы - строительство жилья, дороги, транспорт. Но народ у нас до сих пор со всеми своими вопросами идет к депутату. Почему? Да потому что не решают их чиновники разных уровней. Пришедшему к тебе за помощью человеку разве откажешь? Если можешь помочь, разве не поможешь? Депутата должны волновать все проблемы людей, избравших его.
- Поговорим о законодательных инициативах? Назовите, пожалуйста, хоть одну, с которой вы выступили, которую отстаивали, может быть, с пеной у рта.
- Комитет по социальной политике предложил и добился того, что проезд в городском транспорте стал бесплатным для ветеранов, инвалидов, афганцев и пенсионеров. Споры были не шуточные: а если у кого-то большая пенсия? Разве можно его равнять с тем, у кого маленькая? Я отстаивал равные права на бесплатный проезд. И Ленсовет принял решение уравнять всех ветеранов, инвалидов и пенсионеров. Так они до сих пор бесплатно и ездят.
- Сколько лет вы были депутатом?
- Три года. Пока Ленсовет не разогнали. С легкой руки Ельцина и Собчака. Мы даже свой срок не доработали. Советский Союз прекратил свое существование, Ленинград стал Петербургом,…
- К Собчаку вам лично пришлось обращаться с какими-то вопросами?
- Депутатская комиссия принимала в Петербурге делегацию одной зарубежной организации инвалидов - нас пригласили с ответным визитом. Я обратился к Собчаку с письмом. Через неделю получил ответ: «Сейчас финансовых возможностей нет. Отложим до лучших времен».
- Нынешние народные избранники, кажется, не вылезают из-за границы…
- Я, будучи депутатом, тоже один раз съездил. В Гамбург. В составе делегации.
- С пользой для дела съездили?
- Мы знакомились с жизнью инвалидов в психоневрологических интернатах - если эти социальные учреждения по-нашему называть. Что было у них и что у нас отличалось как день и ночь. (Может быть, и сейчас также?) Просторные комнаты на двоих. Просторные санузлы, куда инвалид на коляске въезжает. В столовой он подъезжает к транспортеру, тарелки с выбранными блюдами на подносе ставит на специальное приспособление на коляске. Таким образом человек сам себя, без посторонней помощи, обслуживает. «А это что за высокое здание?» - спрашиваю. «Это – гараж». – «Как гараж? Чей гараж?» - «Интернатский. Многие наши пациенты ездят на машинах». Инвалид, оказывается, загоняет машину в лифт, лифт поднимает на нужный этаж.
Производственные цеха в этих интернатах были шикарные. У нас тоже когда-то были инвалидные артели, мастерские, но заработную плату опустили до такого уровня, что инвалид больше на дорогу тратил, чем мог заработать.
Вернувшись из Гамбурга, мы выступали перед городскими чиновниками, на собрания приглашали директоров интернатов, рассказывали, что и как там, на «загнивающем Западе», и, надо сказать, некоторые директора брали что-то на вооружение.
Тогда в Гамбурге мы договаривались и о гуманитарной помощи инвалидам. Если помните, Германия много нам тогда чего присылала. При Комитете по социальной защите был даже создан Отдел по гуманитарным связям, где гуманитарную помощь распределяли по детским домам, по интернатам, обществам инвалидов.
- Мне свояк, занимавшийся доставкой гуманитарных грузов, рассказывал, как чиновники открыто и нагло раздербанивали упаковки с гуманитарной помощью, отбирали себе лучшее, а народу доставалось по принципу: на тебе, Боже, что мне не гоже.
- Откуда же у нас, в России, магазины «Секонд-хэнд» появились? Тем, кто действительно нуждался в гуманитарной помощи, доставались крохи, и не самые лучше. Я же видел, что грузили в Гамбурге: и дубленки, и кожаные куртки – с этикетками даже!..
- Мы не можем обойти вниманием события августа 1991 года…
- К этим событиям я не имею ни малейшего отношения. В августе 91-го я с семьей отдыхал на Смоленщине у тещи. О попытке госпереворота узнал из теленовостей. Звоню в приемную Ленсовета: «Я как депутат должен быть в городе?» «А ты где?» - «Я на Смоленщине, в отпуске». – «Кто у тебя остался в редакции?» - «Никого». – «Почему?» - «У нас коллективный отпуск». – «В таком случае, продолжай отдыхать».
- Вернулись из отпуска, отправились в Мариинский дворец…
- У нас еще было несколько заседаний. (Речь идет об осени 91-го, а Петросовет был распущен только в декабре 93-го.) На последнем Собчак зачитал постановление Ельцина о роспуске Петросовета.
Часть вторая
Газета его жизни
Хорошее начало – половина дела?
- Геннадий Васильевич, революционные перемены не обошли и НПО «Северная Заря»…
- Понимая это, видя, что в еще недавно секретных цехах молдаване шьют сапоги… На «Северной Заре» - на ней ли одной?! – в лихие девяностые сдавались помещения в аренду различным организациям и кооперативам… Конечно, приблудные кооператоры в радиовещании не нуждались. Я, как капитан корабля, трудоустроил всех своих сотрудников и ушел последним. В «Русский инвалид».
- Когда и всвязи с чем появилась идея восстановить, возобновить газету «Русский инвалид»?
- О газете «Русский инвалид» впервые я услышал, учась на факультете журналистики. Специально пошел в газетный отдел Публичной библиотеки на Фонтанке и подержал ее в руках. Тогда, наверное, и зародилась не идея - мечта! - возродить газету. А было это в начале семидесятых. На втором или на третьем курсе. А теперь посчитайте, сколько лет я вынашивал идею. Газета зарегистрирована Решением Ленгорисполкома 10 декабря 1990-го года. Согласно действующему законодательству, в течение года должен был выйти хотя бы один номер газеты. И он вышел – 29 ноября 1991 года. Я «Инвалид» выпускал, когда еще работал редактором радио.
- У вас к тому времени уже сформировалась команда авторов?
- Костяк сложился. Александр Полевич, Марк Комиссаров приходили ко мне еще на «Северную Зарю».
«Русский инвалид», газета, основана в 1813 году Павлом Пезаровиусом в патриотически-благотворительных целях: доход предназначался в пользу инвалидов Отечественной войны, солдатских вдов и сирот.
С 1862 года - официальная газета Военного министерства.
В ноябре 1924 года в Париже по инициативе Комитета помощи инвалидам при Главном управлении Российского общества Красного Креста была выпущена однодневная газета «Русский Инвалид». В 1925-1929 гг газета выходила раз в год, начиная с 1930 года раз в месяц. Издание было прекращено в 1940 году, возобновлено в 1961 как однодневная газета (выходила раз год, в мае). Точных сведений об окончании издания нет, но в Доме русского зарубежья имеется номер за 1981 год.
На страницах газеты публиковались многие видные представители Русского зарубежья первой волны: М. А. Алданов, К. Д. Бальмонт, И. А. Бунин, З. И. Гиппиус, И. С. Шмелёв, П. Н. Краснов, Н. Н. Туроверов, Н. Н. Головин и многие другие.
В 1991 году «Благотворительная газета «Русский Инвалид» (rinvalid.ucoz.ru свидетельство о перерегистрации № П4141 от 07.12.99) была создана журналистом Геннадием Васильевичем Дягилевым и до сегодняшнего дня издаётся в Санкт-Петербурге при финансовой поддержке Комитета по печати и взаимодействию со СМИ.
Де-факто, указанное издание никакого отношения (кроме названия) к дореволюционному «Русскому инвалиду» не имеет.
Википедия
«Наш прямой долг»
Как говорится, с Богом, и успешной Вам работы! Думаю, любая газета должна быть, прежде всего, интересной для своего читателя. В данном случае – это люди наиболее социально незащищенные, с трудной судьбой, мужественные люди. Нужно, чтобы газета доводила до них информацию об окружающем мире, которая была бы им интересна; чтобы она раскрывала перед обществом проблемы, возникающие у инвалидов. Это очень благородная миссия. Ведь самое главное, чтобы инвалиды не чувствовали своей оторванности от жизни. Поэтому газете необходимо информировать их не только по узкоинвалидным вопросам. А наш прямой долг, думаю, - помочь становлению газеты.
Александр Беляев, председатель Санкт-Петербургского городского Совета
Обращение А. Беляева опубликовано в №1 (1991 г)
газеты «Русский инвалид».
***
- Кто дал деньги на первый номер?
- Михайлов Михаил Николаевич, директор «Кредобанка», взял нас на бесплатное обслуживание. Владимир Олегович Фролов, исполнительный директор НПП «КоДоК» дал денег на первый номер.
Р.А. Фастова
Из материалак 10-летию
газеты «Русский инвалид».
«Город строился для здоровых людей»
- Геннадий Васильевич, можно ли говорить о преемственности нынешнего «Русского инвалида» по отношению к тому, что выходил с 1813 по 1917 год? Или газеты совершенно разные?
- Начнем с того, что тот «Русский инвалид» был газетой коммерческой. У нее имелся свой капитал, свой фонд. Да и вообще она была под патронажем царской семьи. И первый издатель не ходил, как мы сейчас, с протянутой рукой, чтобы набрать денег на новый номер. А вот темы – перекликаются. Но полной преемственности, мне кажется, нет.
«Русский инвалид» сегодня – газета не про инвалидов. Не для инвалидов. В ней только дается зеленая улица материалам инвалидов. Наша задача – рассказывать об инвалидах, по сути дела, брошенных государством на произвол судьбы. Напомнить власть имущим и не инвалидам, что рядом с ними живут такие же люди – красивые, сильные духом, а иногда и телом, жизнерадостные, благородные, с той лишь разницей, что не все в порядке у них со здоровьем.
В редакционной почте очень мало писем людей, взывающих о помощи. Наоборот, инвалиды на собственном примере доказывают и показывают, как превозмочь недуг, как выйти из сложной ситуации, как вообще выживать в наше трудное время. У нас нет материалов о людях стоящих на паперти с протянутой рукой.
Теперь в нашем городе, слава Богу, есть два специализированных учебных заведения, где инвалиды могут получить профессию. Впервые в России создан в Педагогическом университете юридический факультет, где залы приспособлены для инвалидов-колясочников. Их автобус собирает по городу, довозит до университета, потом развозит по домам. Это, конечно, достижения.
Но зачастую инвалид с красным дипломом не может устроиться на работу. Город строился для здоровых людей. Он не приспособлен для инвалидов, а также не приспособлен для стариков и молодых мам. Нет пологих съездов с тротуаров. Попробуйте войти без посторонней помощи с коляской в трамвай или автобус.
Одна из основных задач нашей газеты состоит в том, чтобы сделать все возможное, чтобы инвалид в городе не чувствовал себя изгоем. А инвалидов нашем городе более шестьсот пятидесяти тысяч! А вы их много видите на улицах города?! Большинство из них сами даже из дому выйти не могут! Коляска в лифт не входит, на лестничной площадке не развернуться…
Будучи советником губернатора Санкт-Петербурга, я вместе с общественной организацией - Ассоциацией инвалидов лет семь прорабатывали вопрос и в декабре 2001 года даже вышел такой закон – о доступности для инвалидов. Ах, если бы хотя бы претворить в жизнь большинство статей этого закона! Многие статьи подкреплены, хоть и небольшими, но бюджетными деньгами! Но пока кроме теории и обследований зданий – все осталось, как было.
При проработке закона, мы с Юрой Бажулиным опубликовали в «Русском инвалиде» анкеты. Мы столько получили писем! Многие отклики легли в основу этого закона. Мы опубликовали проект закона. Многие изменения были учтены - в проект внесены пожелания людей, знакомых с проблемами инвалидов не понаслышке.
Думаю, что в доперестроечные времена об этом не могло быть и речи. Но, справедливости ради, следует сказать, зарегистрировал я ее еще при Советской власти. При Ходыреве*. В бытность мою депутатом Ленсовета. Я, можно сказать, сам готовил Постановление Ленсовета. Материалы были набраны, подготовлены к печати. Но почти год занял организационный период - не было средств на издание.
Не могу не упомянуть и помянуть добрым словом наших спонсоров. Они до сих пор остались моими друзьями. Первый номер мне помог издать Алексей Козырев.
Владимир Яковлевич Ходырев – в 1983 – 1990 гг председатель Ленгорисполкома. Ленинградский городской исполнительный комитет – высший орган власти на территории г. Ленинграда.
Алексей Сергеевич Козырев – в 1990-1993 гг депутат и член Президиума Ленсовета.
Достойный преемник
Вполне очевидно, сколь велика была общественная и культурная роль газеты, созданной Пезаровиусом. Газета благополучно существовала до 1917 г., когда ее выход в свет был прекращен. Однако доброе зерно, не умерев, не воскреснет. И газета, порожденная добротой и великодушием человеческого сердца, нашла достойного продолжателя дела Помиан-Пезаровиуса.
В ноябре 1991 г. в Санкт-Петербурге вышел первый номер возобновленного «Русского инвалида», учредителем и главным редактором которого стал Геннадий Васильевич Дягилев. Выпускник Ленинградского университета, журналист, возродивший газету П. П. Пезаровиуса, видит свою цель в том, чтобы «помочь вернуть веру в себя всем, оказавшимся на обочине жизни: малоимущим, инвалидам, одиноким старикам, детям-сиротам». Это, прежде всего, - «программа помощи тем, кто не в силах в одиночку преодолеть чувство социальной оторванности, замкнутости в кругу своих проблем, нуждающимся в душевной теплоте, внимании, заботе... В старых добрых традициях русской прессы - дать читателю, помимо возможности быть в гуще жизни, еще и возможность сопереживать событиям и их участникам. Роль примеров сострадания и милосердия, которых немало было и есть даже в нашем печальном бытии, переоценить трудно... Они способны приумножить бесценный общественный капитал доброты и гуманизма. Сохранить эту традицию добра - одна из главных целей «Русского инвалида».
Такова программа возобновленного благотворительного издания, изложенная в редакционной статье Г. В. Дягилевым в первом номере. «Русский инвалид» живо откликается на события жизни возрождающейся России и не только рассказывает инвалидам об окружающем мире, но и раскрывает обществу проблемы и трудности инвалидов.
…Информационно-культурный центр для инвалидов, созданный в Петербурге в начале XIX в. П. П. Пезаровиусом, нашел в лице Г. В. Дягилева не только достойного преемника, но и обрел новые черты, соответствующие особенностям нашего времени в новой России.
Г. В Снежинская, И. В Снежинская.
Из книги «Немцы в России», РАН, СПб, 1999 г.
***
Корр.: А какие цели и задачи преследует современное издание?
Г.Д.: Посвящена она тем же проблемам, которые были в 1813г. - служить страждущему человечеству. Ведь в городе около 647 тысяч(!) инвалидов, многие из них не лишены таланта, но, к сожалению, иногда без посторонней помощи даже на улицу не могут выйти. Они присылают свои статьи, заметки, стихи, рассказы, очерки, рецензии... Когда у инвалидов появилась своя газета, они получили возможность общения. Некоторых наших авторов мы даже не знаем в лицо, но фамилии их на слуху. Мы регулярно проводим устные выпуски газеты, встречи с авторами, читателями, петербуржцами, и после каждой из них у газеты появляются новые авторы, читатели, помощники, а это, значит, мы действительно нужны. Написать нам можно по адресу: 195267, Санкт-Петербург, а/я22.
Из интервью Геннадия Дягилева Сергею Деревянко «Главное – благополучен старт».
Опубликовано в №1 журнала «Петербург классика», 2004 г.
Человек, который осуществил мечту
Фрагмент воспоминаний
Как-то мой давний знакомый, дитя блокадного Ленинграда, осенью 1991 года при встрече на Невском проспекте вдруг сообщил:
- Я прослышал, что один заводской человек вознамерился возродить забытую давным-давно газету «Русский инвалид» …
- Как «Русский инвалид»? – удивился я, хорошо зная, что такая газета существовала больше века в царской стране, да после Октябрьской революции исчезла, а в ней и Пушкин возникал, и Толстой, и Куприн и многие другие знаменитости. Только вот не сберег газету писатель, критик, нарком советского правительстваЛуначарский. – Как «Русский инвалид»? – недоверчиво произнес я и во второй раз.
- А вот так! – серьезно заявил мой знакомый. – Нашелся отчаянный человек! Только возродится ли историческое издание?
И мне захотелось увидеться с отчаянным мечтателем. Я безработным не был, я участвовал в выпуске многотиражной газеты«За ударный труд» в кожгалантерейном объединении имени Августа Бебеля. И вот я выбрал время и приехал на завод. На контрольном пропуске предъявил свой журналистский билет и сказал, что хотел бы встретиться с Геннадием Васильевичем Дягилевым.
Меня попросили подождать:
- Узнаем, свободен ли он?
Я не знал, кем он работает, да это мне было и не так интересно. Мне было интересно увидеть смелого решительного человека! Я и не думал тогда, что стану постоянным автором в будущей газете, но я хорошо понимал, что в это сотрясающее Россию время газета «Русский инвалид» - как никогда кстати! Но возникнет ли она?
Минут через двадцать появился у турникета невысокого роста мужчина… на костылях.
Признаюсь, мигом возникла стена сомнения, недоверия.
Но крепкое рукопожатие, но приятный голос (моя жена и нынче удивляется: «Какой у Дягилева молодой голос!»), но добрая, дружеская улыбка, но жизнерадостные глаза, но умные толковые слова о современности, о гуманизме, о необходимости именно газеты «Русский инвалид» в настоящее время превратили в пыль стену недоверия, а к концу нашей искренней задушевной беседы о нынешней жизни в стране и пыль сомнения-недоверия вовсе исчезла. И я понял, я почувствовал, что стану активным корреспондентом будущей газеты.
И я понял, я почувствовал, что стану активным корреспондентом будущей газеты, тем более, что я уже не раз лежал на операционном столе…
…И уже в следующем году привлек к участию в выпуске «Русского инвалида» художника и мемуариста Артура Самусенко, потом привлек и журналисток с поэтическим даром Зинаиду Нечаеву и Маргариту Яркову…
Александр Полевич,
постоянный автор газеты
«Русский инвалид»
«Без воды и света не оставят»
- Делать газету в виде журнала – изначальная идея?
- Самые первые номера газеты 1813 года выходили точно таким же форматом, только что сначала на одном листочке, потом на спаренном. Поэтому и мы сделали ее такой же. И еще. Мы печатали газету в фотоофсетной лаборатории обсерватории имени Воейкова(Главная геофизическая обсерватория им. А.И. Воейкова. ВЖ.) – мои друзья два брата Шпыневы помогли мне издать первые номера – у них в обсерватории самый большой формат А-3. Согнешь пополам – А-4. Первый номер – 12 полос, шесть не сшитых листов. Потом уже листы посадили на скрепку. Потом появилась белая офсетная бумага. Потом сделали цветной обложку.
Сколько на волне перестройки пооткрывалось газет! На лощенной бумаге! А мы начинали на газетной, чуть ли не на туалетной бумаге и дошли до офсетной. Да у нас нет денег. Честно говорю: не всегда все решают деньги. Жить стало немножко легче, когда о газете узнали в городе, увидели, почитали. У нас появились постоянные авторы и постоянные читатели. Их число прибывает. При том, что материальное положение многих авторов, 90%, если не все 100%, очень плохое. Люди живут только на пенсии, которые, извините, даже не превышают прожиточного минимума. Нет гонораров, нет заработной платы, а штат общественников у нас растет. Кто к нам пришел, не уходит. Нас давно уже от других газет отличает еще и то, что мы не страдаем от отсутствия материалов. Материалы в номер идут с колес. Мы тексты почти не правим. По слогу можно узнать автора! А все центральные газеты – все под одну гребенку.
- Геннадий Васильевич как проходило расставание с «Северной Зарей»?
- Генеральный директор Дмитрий Мартынов отдал мне имущество редакции радио – и мебель, и технику. Целую шаланду всего привезли. Это и стало материально-технической базой газеты «Русский инвалид».
- Директор сам вам предложил: «Гена, забирай свое имущество»?
- Нет, я обратился с просьбой передать с баланса на баланс. Дмитрий Иванович сказал: забирай. Будущее «Северной Зари» было туманным, во всяком случае, необходимости в заводском радио не было. Бухгалтерия оформила передачу документально.
- У вас был выбор помещений?
- Был.
- Почему вы остановили выбор на этом доме – улица Лизы Чайкиной, 9? Оно не ахти какое презентабельное.
- Были и отдельно стоящие здания, но, чтобы их привести в порядок, нужно было привлекать огромные такие средства. А где их взять? Здесь же я понял: без воды и света нас не оставят – выше еще три этажа жилых квартир. И потом: по доступности для инвалидов лучшего варианта не предлагали.
Со мной вместе училась Марина Корнилова, она в 90-е годы была пресс-секретарем у губернатора Петербурга Владимира Яковлева. Благодаря Марине у газеты «Русский инвалид» сложились самые добрые отношения с женой Владимира Анатольевича Ириной Ивановной, да и с сыном Игорем тоже. «Русский инвалид», можно сказать, был под патронажем семьи Яковлевых. Ирина Ивановна говорила: «Никому интервью не даю, но «Русскому инвалиду» отказать не могу». На следующий день после первого визита к нам Ирины Яковлевой меня вызвали в КУГИ: переооформляем документы на безвозмездное пользование.
С Ириной Ивановной мы продолжали общаться и после отставки Владимира Анатольевича, до последних ее дней. (Ирина Яковлева умерла в ноябре 2014 года. ВЖ.)
- Что в этом полуподвале находилось до редакции «Русского инвалида»?
- Офис какой-то компании, хозяина которой здесь же и убили. После чего помещения несколько лет пустовали. Бомжи обитали. Местные жители жаловались: чуть ли не каждый день пожарных вызывать приходилось.
- В каком состоянии были помещения, когда вы сюда вселялись?
- Стены обгоревшие, оконные проемы забиты жестью, полы прогнившие до земли, в коридоре по земле ручьи бежали. Все сделали, отремонтировали, привели в порядок мы сами. Только закончили работы - нас подожгли. (Но и до этого к нам через окна забирались, воровали – охраны-то никакой, сигнализации тоже.) Собрались всей редакцией, сидим обмозговываем, как жить дальше. Приходят мальчики-девочки: «Не переживайте, мы вам все отремонтируем. Только половину помещений сдайте нам в аренду. У нас фирма такая-то, обосноваться нужно где-то». Я сказал: «Нет!»
Через неделю после пожара я должен был уехать в санаторий. Дома заявляю: «Никуда я не поеду». «Поедешь!» - говорит дочь. Оказывается, она двумя-тремя днями раньше приходила в редакцию со своими друзьями, которые знают толк в ремонтно-строительных делах: «Пока папы нет, надо эти две комнаты отделать». От земли до пола расстояние около полуметра. Специалисты решили, что и проще, и дешевле этот люфт ликвидировать с помощью бетона, высчитали, сколько его понадобится. Юля заказала два миксера, подогнали машины, в окошко – шланг, ну и заливали. Тимур Бобров (работает водителем скорой помощи; около двадцати лет помогает нам) покрыл бетон жидким стеклом, чтобы не пылил, настелили линолеум. Последним сделали конференц-зал. Тимка привез бетономешалку с дачи, и песок. Мы его даже наградили титулом «Комендант редакции». В какой еще издании авторы не только пишут и фотографируют, но, если надо, берут в руки кисти и красят стены или клеят обои? Надежда Воронова, Александр Полевич, Артур Самусенко клеили обои. Подвесной потолок делал Тимур. Помогли нам студенты Военно-медицинской академии. Юля, кстати, и оконные стеклопакеты приобрела. И обои для редакторского кабинета она купила. С тех пор – только текущие ремонты.
- Со стороны вашей дочери – это была благотворительность?
- Абсолютная. Скажем так: со стороны ее фирмы.
- Геннадий Васильевич, позволю себе процитировать большой фрагмент нашего с вами интервью 15-тилетней давности. Мой вопрос: «Я не понаслышке знаю, что вам с трудом приходится выбивать деньги под каждый номер. Есть у газеты друзья, которые могут ей помогать финансами постоянно? Ваш ответ: «Последние годы наш постоянный партнер – Комитет по труду и социальной защите населения. (Председатель Комитета – Александр Николаевич Ржаненков.) Но Комитет в состоянии финансировать только какие-то отдельные номера. Многие годы постоянным нашим партнером было Отделение пенсионного фонда Российской Федерации по Санкт-Петербургу и Ленинградской области. Затем им Москва запретила выделять деньги на социальные нужды. За счет Пенсионного фонда работали и столовые для блокадников, но Москва и блокадникам запретила помогать. Расходовать на эти цели резервные деньги, которые зарабатывает Пенсионный фонд. Газета выигрывала грант Сороса и американский грант Национальной Прессы. Дважды становились мы лауреатами гранта Санкт-Петербурга в области массовой информации. Но у нас редкий год получается выпустить все двенадцать номеров. Часто приходится выпускать спаренные номера. Средств не хватает. Постоянных «кормильцев» у газеты нет». «А надежда есть, что в обозримом будущем…» - продолжал я. «Надежда всегда умирает последней! – ответили вы. - Мы давно собирались сделать подписку. Для нас не проблема набрать тысяч пять подписчиков. Но, в случае не выхода или несвоевременного выхода газеты, мы будем нести юридическую ответственность. Подписчика не интересуют наши финансовые трудности. Есть опасность: наберем мы пять тысяч подписчиков, не наберем – одно дело. Другое – стоимость полиграфических услуг постоянно растет. Осилим мы новые цены? Вот тогда мы уже будем нести юридическую ответственность. Подписчика не интересуют трудности редакции. А так мы несем только моральную ответственность. Знаем, что газета наша нужна, что работаем мы не на урну. Люди читают газету, ждут. И свидетельством тому – обратная связь. Читательская почта». Что изменилось с того времени?
- Уже больше десяти лет газета издается, благодаря выигранным нами грантам Санкт-Петербурга в сфере средствмассовой информации. В этом году удалось выпустить все 12 номеров, в прошлом - только 9.
- Помощи со стороны нет?
- Практически – нет. В 90-е годы спонсоры находились, и помощь была, если и не деньгами, то техникой. Или строительными материалами – например, потолочной плиткой.
***
Корр.: А есть ли примеры конкретной помощи редакции?
Г.Д.: О спонсорской помощи говорить не будем, а вот конкретный пример. Только что у нас случилась авария: лопнули трубы, провалился пол, и на восьмом фестивале творчества детей-инвалидов в Петроградском районе (кстати, это тоже наше детище) настоятель Князь-Владимирского собора отец Владимир, узнав об этом, хоть немного, но нам помог. Значит, мы все-таки кому-то нужны.
Из интервью Геннадия Дягилева Сергею Деревянко «Главное – благополучен старт».
Штучный товар
- Геннадий Васильевич, газете «Русский инвалид» вами отдано столько времени и сил! Нет ли ностальгического желания заняться делами творческими, а на свое место посадить какого-нибудь исполнительного директора?
- С удовольствием бы! Но… иногда беру в руки подшивки старых газет, читаю свои очерки, рассказы и с ужасом понимаю: сейчас я так уже не напишу! Потому что, действительно, столько лет все мысли и заботы только о газете! Это, во-первых. А во-вторых, никто бесплатно здесь работать не будет! Это мы с Галиной Николаевной Горошко (заместитель главного редактора и помощник Г. Дягилева. ВЖ.) да компьютерный гений Роман Тошин такие трудоголики…
Но даже, если предположить, что вдруг появились деньги, которые мы могли бы выплачивать согласно штатному расписанию, то все равно все бы изменилось. И сотрудники были бы другие, и газета стала бы другой. Она бы, конечно, выходила, но точно была бы другая. Наверное, ее попытались бы поставить на поток. А пока что она у нас – штучный товар. Я не думаю, что есть еще главный редактор, который всех своих авторов знает в лицо. Мы даже многих своих читателей знаем в лицо! Они приходят к нам в редакцию - как к себе домой! И у меня нет уверенности, если я завтра покину это кресло, все останется также! Скорее, все будет наоборот! Не вышла газета, ну и не вышла! Провалился пол – есть объективная причина для оправдания. А я так не могу! Мне жалко людей – и тех, которые пишут, и тех, которые ее читают. А еще больше мне жаль тех, кому бы она хоть чуточку смогла бы помочь хотя бы в моральном отношении! Я стал инвалидом в три года, и все проблемы инвалидов знаю, как говорится, изнутри. Знаю, что такое моральная поддержка.
Наша газета не была бы такой востребованной, если бы не наши авторы. Заслуга, прежде всего, в этом наших авторов. Которые работают безвозмездно, бескорыстно…
2019 г.
Геннадий Дягилев. Редактор собственной судьбы
© Copyright: Владимир Григорьевич Желтов, 2025
Свидетельство о публикации №225042701896
Свидетельство о публикации №225042701896
Рецензии