Берёзкины слёзы

Жили-были в одной деревушке Иван Иванович да Марья Петровна. Жили они вместе тридцать лет и три года. Много добра за свою жизнь нажили Иван да Марья. Иван построил дом, посадил сад, вырастил вместе с Марьей троих сыновей. Старший сын поехал странствовать по миру да так и остался на дальних берегах. Ни весточки от него за десять лет не было. Средний сын поехал в стольный град богатства наживать и тоже не казал духа в родную деревню. А младший сын женился на первой деревенской красавице да остался в родной деревне родителям по хозяйству помогать. Родилась у стариков внучка Алёнушка, и стали они жить-поживать простой деревенской жизнью.

Семь годков пролетели незаметно, и вот Алёнушке по осени уж в школу. Весна в том году ранняя выдалась, солнышко ясное быстро растопило снега, травка молодая зазеленела, пташки защебетали, белые берёзки оделись в серёжки. Колышет ветер кудрявые головки стройных белостволых красавиц, переглядываются они кокетливо, спорят, кто краше. Смотрит Алёнушка завороженно на весенний лес, красою любуется, птичьи трели слушает. Что ещё малому дитю для счастья надо! Только одна берёзка повислая - та, что у забора Иванова растёт,  весне не радуется: гнёт её ветер южный к забору, от листа железного глубокая трещина на стволе её «плачет», а ветер беспощадный всё гнёт и гнёт тонкое деревце, и некому защитить её от ветра весеннего. Шарик, глупый щенок Ивановский, полюбил берёзку по-своему: подбегает к ней денно и нощно, лапу свою задирает и мочит берёзоньку своею мочою едкою.
Смотрит Алёнушка на берёзоньку тонкую, слёзы на глаза наворачиваются от жалости. Подходит девочка к деревцу, обнимает за тонкий ствол, льётся сок березкин по платьицу…

- Берёзка-берёзка белая, не плачь моя родненькая! – говорит девочка жалостливо.

- Ах, Алёнушка, добрая ты моя душечка!  - отвечает ей берёзонька. - Ну как мне не плакать! Ветер окаянный гнёт меня к забору железному, кожа моя вся содрана. И чем выше я к солнышку тянусь, тем больше сгибаюся к забору железному. И Шарик ваш денно и нощно мочит меня своею мочою едкою, хвораю я от этого. А дед твой Иван топор уже затачивает, приговаривая, что срубит меня за ненадобностью. Конечно, ведь я не яблоня и не сирень душистая, что с меня взять! Дрова, и те худыми окажутся.

- Ах, берёзонька бедная, давай я повяжу тебе мягкую тряпочку, чтобы не болела рана твоя глубокая.

Сняла Алёнушка платочек свой красненький, повязала его вокруг ствола раненого, обняла берёзоньку.

Через месяц зацвела сирень душистая, яблони покрылись цветами белыми, листья зазеленели на берёзках.

Идёт Алёнушка по тропинке, видит за забором соседовым куст сиреневый, гроздья лиловые за забор перекинулись, так и манят прохожих своим ароматом сладостным. Подошла девочка к кусту сиреневому, вдохнула аромат  соцветий пышных, потянулась своими ручонками к веточкам тонким.

- Алёнушка, милая, - заговорил вдруг куст тихим голосом. – Не рви цветы мои нежные, у меня и так их почти не осталося. Каждый прохожий ломает мои веточки тонкие, покрутит в руках и выбрасывает, а у меня боль нестерпимая. И что за забава у людей цветы мои рвать! Ну постоят они в комнате день-другой да завянут. А я две недели ароматом людей буду радовать! Не рви цветы, пощади, дитя моё милое!

Убрала Алёнушка ручки от веточек тонких, слёзки с глазок своих ясных вытерла.

- А я думала, сиренюшка, что все тебя любят за красоту твою и цветы ароматные.

- Любят, деточка, но по-своему. Только цветы мои ароматные лиловые и любят они, окаянные. Даже хозяйка моя обрывает мои веточки тонкие, чтобы в вазу поставить хрустальную, а хозяин и вовсе выкопать меня собирается, чтоб сарай на этом месте построить. Не ценят наши люди прекрасного, им лишь бы польза была. Ведь я, увы, не яблоня и не вишня японская.

Обняла Алёнушка куст сиреневый, пошла затем в сад яблоневый любоваться цветами белыми.

Ходит девочка между деревцев, под ногами цвет опавший словно снег в мае месяце.

- Яблоньки вы мои милые! Хорошо ли у нас вам живется, радуетесь ли вы солнышку красному?

- Ах, Алёнушка милая, рады мы солнышку красному…. Рады покуда молоды. Ведь век наш короток, не дубы мы могучие…. Тридцать лет мы верой и правдой служим человеку, яблоки спелые наливные каждый год дарим. Веточки наши гнутся по осени, а иногда и ломаются под тяжестью плодов наших сочных. А спустя тридцать лет срубают нас за ненадобностью и жарят шашлык на дровах наших ароматных. Ну что поделаешь, не дубы мы могучие, чтобы по десять веков в чистом поле выстаивать.

- Спасибо вам, яблоньки, за плоды ваши сочные! – промолвила девочка слёзки свои вытирая.

- Спасибо тебе, Алёнушка! Ни одного доброго слова от дедушки твоего не слышали, только недовольный ходит, грозит срубить нас, если заболеем мы или яблок мало дадим. Спасибо тебе, деточка, за доброту твою!

Побрела Алёнушка тропинкою лесною к речке Ящере, где на поляне пред речкою дуб могучий века три возвышается. Подошла Алёнушка к дубу крепкому, прильнула к стволу его толстому.

- Дуб ты могучий, расскажи, как живется тебе в одиночестве на поляне лесной возле речушки Ящеры, не скучаешь ли ты одиноким тут стоять три века подряд?

- Ах, Алёнушка милая, - отвечал дитю дуб ласково. – Повезло мне с поляною тихою, защищал меня лес от ветров неистовых пока малым я был. Поредел с тех пор лес мой родненький, сколько дед твой Иван срубил берёзок кудрявых, да сосен корабельных, чтобы дом ваш построить! А сколько прочих строителей с топорами да пилами за три века я повидал…. Видишь пень тот трухлявый? То мой братец родной…. Двести лет мы с ним высились, двести лет мы под кронами нашими пышными грибников от дождя укрывали да купальщиков от зноя полуденного спасали. И однажды пришли крепки молодцы с топорами да пилами, им шкафы да столы, да паркеты дубовые захотелося. Пощадили они меня, неказистого, а брата моего высоченного, стройного вмиг повалили. И век стою я тут один-одинёшенек, не с кем словом добрым обмолвиться. Стоять мне ещё семь веков, если только снова кому-нибудь не захочется паркета дубового. Я законом сейчас защищён человеческим, в заповедном лесу не должно хозяйничать. Но законы что дышло, сегодня они на защите нас, завтра люди другие напишут их. Мы, деревья, всегда подневольные, нету ног у нас быстрых, тела гибкого да ума пытливого….

- Не печалься, дубок, буду часто теперь тебя навещать на поляне я, не скучалося чтобы тебе в одиночестве!

Обхватила Алёнушка толстый ствол дуба крепкого, не сошлися ручонушки малые.

Быстро пролетело лето красное, отправилась Алёнушка в школу по осени. Стали дни убывать, да ветры холодные с севера затянули небеса серыми тучами. Пташки звонкие на юга отправились, в багрец и золото леса нарядилися. Берёзонька тонкая, что у забора Иванова, вся монетками золотыми обсыпанная стоит, радует глаз Алёнушкин.
Днём одним пасмурным возвращалась со школы Алёнушка грустная. Слышит стук топора дедова. Дед берёзоньку рубит тонкую. Встала Алёнушка пред калиткою, в дом зайти не решается, слёзы на ясных глазках девичьих поблёскивают.

- Эй, Алёнушка! – крикнула девочку бабушка. – Ты чего стоишь за околицей! Помоги лучше деду дровишки поскладывать!

Плачет девочка, поленья складывая, да говорит себе тихонько: «Ты прости меня, берёзонька белая! Не уберегла я тебя от топора дедова…».

- Не печалься, Алёнушка, - утешила девочку бабушка. – Семена у берёзоньки лёгкие, быстро ветром развеются на поля да в леса, уродятся у берёзоньки детушки. А дровишки нам службу сослужат зимою студеною.

Вот и сказке конец. Не всегда даже в сказках добро побеждает. Правда жизни теперешней даже в сказочный мир ворвалась и господствует.