Абсурд 3

Не знаю, на что я надеялась, когда пела, но лучше бы я этого не делала. У Евгения вдруг высохли слёзы, он опять перешёл на «вы», начал долго и нудно извиняться, потом голос его опасно понизился, и он перешёл на трагический шёпот, а потом, потом он начал рассказывать о своих таинственных домашних делах. Округлив глаза и понизив голос до опасных децибелов, он рассказал мне про великое открытие, которое сделал его внебрачный сын-вундеркинд. Специально для приёмного отца, то есть для Е. Волкова, он изобрёл ткань, которая не мялась. Эта немнущаяся ткань была использована для изготовления больничного халата, который можно складывать хоть вдоль, хоть поперёк, хоть квадратиком, хоть треугольничком и даже засовывать в карман, и он, этот самый халат, ни за что не помнётся. Волков дружит больше со своим пасынком, чем со своей женой, но это большая тайна для его жены, потому что Волков пытается помириться с женой, чтобы завести своего законного ребенка. Мне было плохо. Меня тошнило. Перед глазами плясал хоровод из психа, потерянного локона, Евгения Волкова в халате и без него. Мне становилось всё хуже и хуже. Но мой бывший одноклассник совершенно не обращал на это внимание. К горлу подкатила тошнота. Но вряд ли даже конечный продукт этой тошноты остановил бы моего ушибленного. Мне совершенно необходимо было полежать в тишине, сосредоточиться, подумать о том, как случилось, что Жора, мой продюсер, Жора, непьющий вообще и непьющий в частности по принципиальным соображениям, вдруг оказался вдрызг пьяным в самый удачный для психа момент. Одноклассничек продолжал тарахтеть. Я была перед ним бессильна. Ни побои, ни ушиб не действовали на него в нужном направлении. А браниться, если вы помните, я больше не могла. Наконец мне пришла в голову поистине гениальная мысль: я отправила его поискать другой компьютерный салон. Если бы у меня были силы, я бы поставила себе пять за это решение. Одноклассник моментально испарился. Я вздохнула с облегчением, и вдруг сердце моё снова ушло в пятки. Дверь, балконная дверь! Псих и Евгений Волков без труда пробрались в мой номер через балкон. Что же может помешать им повторить свой подвиг снова? Закрыть, закрыть! «Я закрою балконную дверь и буду в безопасности», — думала я. Резко вскочив, я снова упала на постель, но как бы не так. Детство на улице закалило меня, и поэтому я научилась действовать через не могу. Подлетев к балконной двери, я на миг замерла, а потом в отчаяние начала пинать эту самую ни в чём неповинную балконную дверь. Дверь ходила ходуном. На двери не было ни защёлки, ни задвижки. Затравленная, озираясь и готовясь к самому худшему, я вдруг пришла к простому, но такому парадоксальному в нынешней ситуации решению. Мне нужно уйти из этой комнаты. Я могу уйти из этой комнаты. Меня никто здесь не держит. Я могу уйти отсюда насовсем. От психа, от Евгения Волкова, от Жоры, от фанатов. Я могу вернуться к маме и к себе самой. Никто не знает, где живёт моя мама. Никто не знает, как меня зовут на самом деле. Стоп. Ушибленный знает, как меня зовут. Ну и что? Мало ли в нашей стране Ивановых. Ивановых Елен ещё больше. Пойди найди среди них единственную меня! Да и кто искать-то будет? Моментально найдется куча шустрых девчонок на моё место, и не только девчонок. Вон мой пародист, псих, как здорово повторил мой голос. Нет. Так нельзя. Нужно думать о хорошем и выбираться отсюда. Гостиничный номер остался позади. Ко мне подскочила дежурная и попыталась, ссылаясь на моё здоровье, вернее, на нездоровье, водворить меня обратно в номер. Моментально прочитав все способы воздействия на дежурную и отбросив их за ненадобностью, я приняла единственно верное решение. То, что не сработало с ушибленным, должно сработать с дежурной. Во всяком случае, я очень надеялась на то, что дежурная, несмотря на то что, работает в такой гостинице, всё же обыкновенная женщина, которая не била своих одноклассников в детстве по голове и у которой не было внебрачного сына в немнущемся халате. Так, впрочем, и оказалось. Я только начала петь  «Отвари потихоньку калитку», как лицо женщины изменилось, мёртвая хватка исчезла, за своей спиной я услышала причитание и стук удаляющихся каблуков. Спустившись на первый этаж, я чуть не столкнулась с Волковым. Улыбаясь во весь рот и прижимая к себе кипу отксерокопированных листов, он нёсся на всех парах, не разбирая дороги, что, в общем-то, помогло мне избежать столкновения с ним. Кажется, он даже не заметил, что я прошла мимо. И вот я на улице. В кармане ни копейки. Зато с каждого столба на окружающих надменно взирало моё лицо на афише, осыпаемое дождём золотых монет. Меня же зовут Злата. Вернее, это мой псевдоним. И программа, которую мы привезли в этот город, называется «Золотой дождь». Как я предполагала, уйти далеко я не смогла, но сейчас я была этому только рада. Около гостиницы стоял и курил один из музыкантов, с которым у нас раньше намечалось что-то вроде романа, ещё до того, как я стала знаменитой. Я до сих пор выделяла его из общего состава и старалась, чтобы на его голову мой гнев падал как можно реже. Теперь же, увидев его такое простое, растерянное лицо, я не нашла ничего лучше, как разрыдаться. Я думала, он пожалеет меня, обрадуется. Однако мне сегодня не везло. Игорь, объект моих романтических вздохов, странно посмотрел на меня и, развернувшись, стал удаляться. Мгновенно отбросив все свои принципы, я закричала во всё горло: «Игорь, вернись». Плевать на то, что теперь неделю не смогу взять ни одной ноты выше «ля».Однако мой крик сработал. Игорь остановился как вкопанный. Не знаю, что на него подействовало: то, что я впервые за столько лет обратилась к нему по имени, или то, что он увидел меня кричащей. Главное, что я добилась того, чего хотела. Игорь шёл ко мне очень медленно. Мне хотелось поторопить его, но я сдержалась. Хватит сюрпризов для него сегодня, а то ещё крыша поедет от радости, как у всех окружающих. Вместо приветствия Игорь сказал: «Жора, когда его увозили в больницу, предупредил нас всех, что теперь появится много желающих выглядеть как певица Злата». 

— Игорь, но это же я. Мы виделись несколько часов назад во время репетиции концерта, ты что, меня не узнал?
— Девушка, уйдите с дороги.
— Игорь, это же я!
— Кто я? Если вы имеете в виду Злату, то она никогда не повышает голос.
— Этим она и отличается от других звёзд, — продолжила я. — Ты хотел это сказать? Если я не Злата, откуда мне это знать?
— Уйдите с дороги! Я не буду спорить, все ваши хитрости на виду.
— Ну и как мне тебя убедить? — не дала я ему договорить.
— Прошу не переходить на личности. Злата бы никогда так не обратилась.
— Хотите, я спою?
— Пожалуй, только это меня и убедит.
Никто не поёт так, как Злата.
«Знал бы ты про психа», — подумала я.
Пока я лихорадочно искала подходящую песню, решила: пусть будет «Золотой дождь» — песня по названию новой программы.
Открыла рот. Спела два слова и закрыла. Ни до, ни ре взять не смогла.
Решив, что теперь он точно не поверит, опустила голову и пошла куда глаза глядят.
Но услышала за спиной удивлённый голос Игоря:
— Злата! Это точно ты?
Не знаю, что его убедило, но точно не моё пение.
— Что ж ты не спросила про Жору?
— Да, а что с Жорой?
— В больницу его увезли. Говорят, больница где-то рядом. Я как раз туда шёл.
— Я с тобой.
Я со страхом оглянулась на медленно удаляющуюся гостиницу и покрепче уцепилась за рукав Игоря.
Казалось, всё наладилось. На небе сквозь пыль и смог проглянуло солнце. Правда, зелёное.
Жора встретил нас с улыбкой, уже готовый к выписке.
Шли по длинному больничному коридору.
Проходя мимо холла, я бросила взгляд на экран телевизора. Там кто-то похожий на меня давал интервью местной звезде журналистики.
Но это не могло быть правдой. Я была так занята, что физически не успела бы дать интервью.
Всё произошло неожиданно, неожиданно даже для меня. Только что я стояла между Жорой и Игорем, а теперь загораживала экран и убеждала больных, что настоящая Злата — это я.
Жора побледнел, стал падать. Я стояла у телевизора, Игорь бегал между нами. Жоре хватило нескольких шлепков по щекам, чтобы прийти в себя.
Через пару минут мы уже шли к вокзалу.
Жора бормотал: «Никогда не вставайте у психа на пути. Иначе он убьёт Злату. Никогда никому не рассказывайте о том, что произошло за гостиницей. Иначе он убьёт Злату». Когда Жора затолкал меня в вагон, я сопротивлялась. Я рыдала, билась, призывала в свидетели пассажиров, проводников и доказывала всем, что я настоящая певица Злата. Меня несло, я рассказывала оторопевшим людям факты своей биографии. Я даже пыталась запеть, но, как вы знаете, петь я теперь не могла. В общем, я разошлась. Жора тревожно поглядывал на меня и в перерывах между моими криками призывал вагонную публику не обращать на меня внимания, якобы я его дочка, которая тронулась умом на почве фанатской любви к певице Злате, пытаясь закрыть меня от публики, которая уже начала доставать мобильные телефоны, чтобы снять видео, Жора продолжал доказывать обступившим нас людям, что я его дочь, которая тронулась умом на почве фанатизма к Злате и воображает себя певицей Златой. Проводники, обезумевшие от моих воплей, принесли простыню, и улучив момент связали меня. А где же Игорь, спросите вы? И зря сделаете это. Всё, что я знаю, это то, что Жора взял всего лишь два билета на поезд, который отправлялся туда, куда надо было моему продюсеру и куда не надо было мне. В кассе оставалось всего лишь два билета. Впрочем, ехали мы недолго, всего несколько часов. Мои гастроли обычно проходят в городах, которые находятся недалеко от главного города нашей страны. Показался перрон. Поезд остановился. Дождавшись, пока основная масса пассажиров выйдет, Жора взялся за концы простыни, которая меня стягивала всю эту безумную ночь. Как объяснил мне позже Жора, билетов на Москву не было, потому что сейчас люди заказывают билеты заранее, поэтому Жоре пришлось купить билеты втридорога. Да и то в общий вагон. Мы сели в поезд в 3:00 ночи. А прибыл поезд в 7:00 утра, и эти несколько часов показались мне адом. Все эти тяжёлые ночные часы тётки бесконечно просили меня потесниться, напоминая, что это общий вагон, и здесь не положено спать на нижней полке, а нужно стойко сидеть всю ночь, слушая с одной стороны причитания Жоры и ощущая с другой стороны запахи немытых тел, чеснока, перегара и так далее. Мешки, сумки, сумочки, корзины, пакеты подпирали меня со всех сторон. Когда я пыталась принять более удобную позу, тут же оживала какая-то из тёток и советовала мне летать на самолётах, ездить в вагоне СВ, а то и на такси, если мне что-то не нравится. То есть всё зависело от степени злобности моих соседок по вагону. Но сейчас вагон был пуст. Пока Жора освобождал меня из простынного плена, я обдумывала разные способы мести. На столе лежал целлофановый мешочек с костями от курицы и остатками другой снеди, которую одна из тёток поглощала всю ночь. Как только руки мои оказались свободными, мешочек тут же опустился на голову Жоры. Объедки рассыпались по голове и одежде Жоры, но тот даже не обратил внимание на мой удар, Жора тащил меня к тамбуру. Сунув измученным проводницам измятые простыни, Жора спустился на перрон и подал мне руку. Умиляясь невесть откуда взявшейся галантности Жоры, я подала руку и тут же пожалела об этом. Сжав мою руку с невероятной силой, Жора потащил меня за собой. Но не к выходу из вокзала, а к виадуку, ведущему на другой путь.
Там стоял поезд Москва — Владивосток. Я не знаю, когда он успел забронировать билет на вышеозначенный поезд. Ведь всю ночь он, как курица-наседка, кудахтал и пытался успокоить меня. Слава богу, на этот раз это был купейный вагон. Пообещав повторить трюк с простынями, если я опять начну требовать справедливости, Жора вышел в коридор поезда и запер купе на ключ. Я подёргала вагонное окно. На моё удивление, оно открылось без труда. Я могла бы вылезти из окна, но это кончилось бы неминуемой гибелью:  перрон был высокий и слишком круто обрывавшийся вниз. К сожалению, с этой стороны не было ни одного провожающего, им здесь просто негде было бы встать. Я решила изобразить послушную девочку, но, как только поезд подойдёт к следующей станции, перехитрить усыплённого моим послушанием Жору, и сбежать из этого поезда. Поезд тронулся, уже пошли пригороды, но Жора всё не возвращался. Прошёл час, два, три. Поезд останавливался уже несколько раз, но в моём купе всё оставалось по-прежнему. Устав ждать я начала потихоньку барабанить в дверь. Как только я это сделала, створки двери тут же отодвинулись, как будто там, за дверью, все эти 3 часа ждали моего стука в дверь. В купе внесли два подноса с едой и напитками, официант начал расставлять принесённую еду на столе. Улыбчивая проводница быстро расстелила мне постель, погладила меня по голове и со вздохом «устала, бедная» пропустила вперёд себя официанта, вышла из купе и заперла дверь на ключ. Я хотела кинуться за вышедшими, но не успела. Дверь опять отделила меня от всего остального мира. Мозг лихорадочно работал. Я подняла ногу для удара в дверь, но увидев записку, заботливо положенную на одеяло, медленно опустила. Стемнело, я включила ночник над полкой, чтобы ещё раз перечитать послание, которое мне оставил Жора. Написанное никак не укладывалось в моей голове, впрочем, записка была очень короткой: «Я спасаю твою жизнь. Ты должна доехать до конечной станции и попытаться пожить обычной жизнью. Про жизнь звезды, пожалуйста, забудь. От этого зависит твоя жизнь и жизнь всех нас. Я бы с удовольствием уехал с тобой. Но он поставил условие, что, если я хочу, чтобы ты жила, ты должна остаться в одиночестве. К сожалению, я должен вернуться к нему. Проводникам даны строжайшие указания, якобы отданные от твоего имени, поэтому не пытайся выйти, не доехав до станции назначения. На конечной станции во Владивостоке перед тем, как высадиться из вагона, подойди к начальнику поезда и забери у него свои документы и большую сумму денег, которую я оставил у него для тебя. Тебе сейчас нужны наличные, поэтому я не рискнул отправить деньги тебе переводом. Прощай навсегда, твой Жора».