Портрет сына

Первого ребенка я яростно не хотел,  и как его принесли – отдал на пятидневку в ясли. Там его после первой ночи положили на голую панцирную кровать, чтобы он больше не писался в простыню. И он не писался больше.

Всё это видела в окно моя первая жена Таня и плакала об этом дома.
Мать по дешевке купила подержанную коляску, впопыхах, ручка ее не входила в лифт.

Я пошел на помойку, нашел там старую алюминиевую раскладушку, отпилил  от нее два перехвата и вставил. Ручка стала складной, но первой жене это не понравилось. Не понравилось это и старушкам на лавочке. А мне понравилось. Перехваты работали отлично, и материн подарок употреблен, как надо.   Не покупать же новую! Вышли из положения – да и всё!

Я никогда не гулял с ним. Стыдился роли папы с коляской, когда все ровесники вертели своей жизнью, как хотели.  Кто в дерзаниях, кто в бурных праздниках. Я не мог видеть, как  первая жена, обнявшись с ребенком, делает вид, что спит, когда я приходил с работы, указывая тем, что я пришел позже обещанного, намеренно играл в теннис, чтобы прийти под сон ребенка, и манкировал своими отцовскими обязанностями. Никак не контактируя  с ними, раздраженный  я ложился спать. Единственно, кто смягчал эту ситуацию, был отчим, бойфренд матери Лёва Каневский.

Он восхищался матерью, которая довела сына до брака,  и  вот уже ребенок. Осталось только ему походить с коляской и сказать новоиспеченному отцу, что это вполне возможно и даже нетрудно.

Посыл пожилого мужчины поверг меня в недоумение. Но в шесть лет я увидел своего пацана в новой огласовке. Ого! Он уже может сесть на байдарку в качестве напарника, высидеть весь день в байдарке, а в  11 ночи под Звенигородским мостом в проливной дождь катать тележку. После такого геройства я взял его с  собой на майские праздники в Ленинград. Не с кем  мне  было идти в интеллектуальный поход. Первая жена работала в домоуправлении при военном микрорайоне  и ждала путевку в санаторий от Военмина.

 А  в семь лет я уже надеялся на заступничество сына перед первой женой. Я решил отдать его в музыкальную школу.  Сначала он вроде бы сказал «да», а потом узнал, сколько  надо заниматься, и сказал «нет, не хочу». Я вспылил: «Говорил бы сразу! А теперь, когда пианино куплено – будешь заниматься!» А он ныл, что хочет с другом в лыжную секцию ходить. Я опять вспылил: «Какие лыжи! Разве это профессия?» Но, вроде, начал заниматься.

Таня, бабушка и второй  сын, Леша, приходили и чинно садились на кухне, обсуждая свои женские дела.  Я давал Диме задание в комнате, а контролировал  уже из коридора в пол-уха, а вторым ухом приложившись к телефону, болтал с Ивановой на интеллектуальные темы.

Муж её  терпеть не мог наши разговоры, а сама она, будучи машинисткой   вслепую у большого экономического босса, нуждалась после  рабочего дня в выбросе энергии на свободную тему. А так как  дальше ее ждала вторая  смена трудового дня – то есть быть в городе образцовой хозяйкой -  то она не уступала мужу, говоря:
-  Тогда вечером меня ждет пароксизм. Ты этого вместо обеда хочешь?
Тот делал отрицательное движение рукой.
-Тогда оставь меня в покое всего лишь на сорок минут.

Как дочь немаленького начальника КГБ она могла себе это позволить.
А у меня это были  единственные интеллектуальные беседы на  то время.  И вряд и мне кто их позволил бы вести, если бы не музыкальные уроки с ребенком.
А потом мы шли с Таней и Леликом домой (пианино  стояло в квартире  матери)  и жена рассказывала мне, глядя на окна пятиэтажек, какие бы она хотела купить занавески и почему.

Конечно,  его нежелание заниматься музыкой смягчалось музыкальным работником, которая, пока строилась  музыкальная школа у станции, еще не имела здесь  ставки и  обаяла его немного. Обычная практика человека, дающего частные уроки.
 
Но  сын все равно хотел вниз, на лавочку, сидеть на ней с Шеваренковым, мальчиком постарше,  сыном одинокой, но общительной уборщицы,  и играть в пластмассовых индейцев. Потом Шеваренков спихивал ему тихо играющий магнитофон, потом навязывал свою овчарку. Мне он не нравился уже с магнитофона.

К 13 годам сын как-то закончил музыкальную школу, а я немногим раньше пригласил его на ВДНХ на выступление негритянского ансамбля. Мне было это интересно. Но я не сказал ему, что пригласил еще одну женщину, в будущем – вторую жену. Ну, конечно, я очень завысил его возможности в 13 лет. Он очень негативно, хотя и молча, воспринял это. И после этого мы уже с ним толком не разговаривали.

Я-то думал, что это дела взрослых, а он посчитал меня предателем  его матери.  Так  и осталось. Ни я не захотел объясниться, ни он не захотел понять  ситуацию.

31.07.2019