Глава первая. любовь и дружба

Почти у каждого человека
Бывает в жизни главная любовь
И несколько не главных.
Не главные забываются,
А главная остаётся.
Но не в чувственной памяти,
А в душевной.
Память души — не проходит.
                В. Токарева

Мы познакомились с Симой в далёком 1953 году при следующих обстоятельствах. И я, и Сима увлекались шахматами и посещали шахматный кружок в Московском парке имени Дзержинского, в районе Останкино. Шахматный кружок работал пару раз в неделю, и его вёл кандидат в мастера спорта по шахматам Купцов (к сожалению, его имя не сохранилось в моей памяти). Мы с Симой учились тогда в десятом классе средней школы — она, естественно, в женской, а я — в мужской. В то время в Советском Союзе было раздельное обучение.
Однажды я пришёл на занятия и увидел девушку, сидящую за столом и внимательно слушающую объяснения тренера. Я сразу обратил на неё своё внимание. Кроме того, что она была хорошенькой, у неё было какое-то одухотворенное лицо. Я влюбился в неё, как говорится, «с первого взгляда». Видимо, я тоже заинтересовал её, мы познакомились и стали встречаться, благо жили сравнительно недалеко друг от друга. Я, с родителями и двумя младшими братьями — в Алексеевском студгородке, который находился недалеко от выставки ВДНХ, она — в двух трамвайных остановках от меня, в помещении Московского железнодорожного техникума, в которым её отец Марк Федорович Лаптев, как выяснилось потом, работал завучем. Кроме отца с матерью — Рахиль Львовной Каган — в семье было ещё два брата — Генрих, которого в школе и дома звали Геной, и младший брат Миша. Как вскоре выяснилось, Гена учился в одной школе со мной в десятом классе «Б», а я в классе «А». В дальнейшем стало ясно, что наша юношеская любовь в перешла в очень крепкую дружбу и носила очень серьёзный характер. Эти отношения, несмотря на разделявшие нас потом тысячи километров, были очень прочными и доверительными. Чтобы лучше понять их характер, я привожу ниже несколько эпизодов, встретившихся на нашем жизненном пути. Они также дадут представление о чутком отношении Симы к другим людям.
Во время учёбы в школе я познакомился с Фимой Гольдблатом. Он был на год младше меня и очень серьёзно увлекался шахматами. Ко времени нашего знакомства он уже имел степень кандидата в мастера спорта и занимался в шахматном кружке Московского городского дома пионеров, где преподавали известные гроссмейстеры, например чемпион Советского союза Юрий Авербах. Я же только начал заниматься в шахматном кружке районного Дома пионеров, где основой занятий была игра в турнирах с моими сверстниками, можно сказать, начинающими шахматистами. Фима подошёл ко мне в школе, когда я вешал на стену в коридоре выпускаемую мною по собственной инициативе стенгазету по шахматам. Мы познакомились и затем сыграли несколько шахматных партий. Ни в одной из них я не смог добиться даже ничьей, настолько Фима играл сильнее меня. Он был скромным и улыбчивым, и мы с ним подружились. Несмотря на большую занятость, Сима много занималась и шла на золотую медаль, которую она честно заслужила. Тем не менее, она часто выкраивала время для прогулок вечерами вдвоём. Однажды вечером мы с Симой прогуливались по улице и оказались недалеко от дома Фимы. Мы с ним встретились, и он стал прогуливаться с нами. После некоторого времени, перед возвращением домой, мне захотелось остаться с Симой наедине и я сказал ему: «мой друг, не пора ли тебе возвращаться домой?» На это Сима отреагировала незамедлительно:» Он не пойдёт домой, он хочет ещё погулять вместе с нами». Я понял, что, предложив ему уйти, я повёл себя просто по-хамски и тут же был Симой наказан. Теперь я расскажу о ещё одном эпизоде из нашей жизни — случайном знакомстве с неким Сергеем Кузнецовым. Каким образом это было, я за давностью лет не припомню, но это знакомство сыграло серьёзную отрицательную роль в моей жизни и, в частности, в наших взаимоотношениях с Симой. Сергей был старше меня года на три и ко времени нашего с ним знакомства уже учился на третьем курсе института МИСИ (Московский инженерно-строительный институт). Он занимал комнату в одном из домов Алексеевского студгородка, не далеко от моего дома. О своём отце он говорил, что тот был в Отечественную войну известным советским разведчиком, работавшим в тылу немецких фашистов. Звали его отца Николай Иванович Кузнецов. Кто был матерью Сергея, он не говорил, но по его словам, она иногда его навещала. И в первом и во втором я по некоторым причинам сильно сомневаюсь. Мне было известно, что когда воспитанники детских домов достигают совершеннолетия и оканчивают учёбу в школе, им через исполком выделяют собственную жилплощадь и пускают в «самостоятельное плаванье», то есть дают дорогу в жизнь. Было похоже на этот самый случай. Держался со мною Сергей снисходительно — он был уже студентом третьего курса института, а я — всего-навсего школяром. Чем я его заинтересовал, я спустя некоторое время догадался, когда он однажды сказал, что пора ему уже «свить своё гнёздышко».
При дальнейшем с ним общении я сообразил, что он хочет завести знакомство с какой-либо моей сверстницей. Я же находил в нём интересного и разностороннего собеседника, тем более, что часть таких разговоров были о женщинах, о которых «он всё знал» и охотно делился своими знаниями со мной.  По случайному стечению обстоятельств, одну из его знакомых девушек я знал, хотя лично знаком не был.  Она жила недалеко от меня в доме с длинным коридором, по сторонам которого были расположены двери однокомнатных квартир, где обитали, как правило, одинокие мужчины или женщины, уже закончившие учебные заведения, но ещё не нашедшие своего места в жизни.  Эту знакомую Сергея, очень симпатичную девушку, звали Ия, но она не годилась Сергею для «гнёздышка», так как по непонятной причине сильно хромала. Во время одной из прогулок с Симой мы случайно встретили Сергея, и я их познакомил. Она, естественно, не могла ему не понравиться, и он стал за ней ухаживать, несмотря на то, что Сергей ей не нравился, да и мы с ней к тому же любили друг друга. Спустя короткое время Сергей рассказал мне, что он бросил дружить с Ией и сделал это, на мой взгляд, очень грубо. Он позвонил ей на общий телефон, висящий на стене упомянутого коридора и попросил снявшего трубку (её снимал первый из находившихся поблизости жильцов — такой был общепринятый в доме порядок) передать Ие, что он потерял её номер телефона. Ему казалось, что разрывать отношения таким образом очень остроумно. После этого он заявил мне, что Сима идеально подходит для его «гнёздышка». За некоторое время до этого я, уже не помню почему, привёл его к себе домой, где в это время находилась моя мама. После его ухода она мне сказала, что он ей очень не понравился и что она вообще не понимает зачем мне это знакомство. Я вспомнил её слова, услышав намерение Сергея устроить с Симой пресловутое «гнёздышко». От ревности я прямо сходил с ума и даже не мог ни заниматься, ни правильно мыслить. Я написал ей длинное письмо, в котором предостерегал её от встреч с этим отрицательным типом и передал ей это письмо, как я затем понял, совершенно глупое, написанное в припадке ревности, через её брата Гену. На это письмо Сима никак не отреагировала, но наши отношения, как оказалось потом, были с ней прерваны. Я знал, что она собирается подать документы на журналистский факультет МГУ и при этом просить, несмотря на наличие жилья в Москве, место в общежитии университета.  То, что её примут на учёбу с её золотой медалью, у меня сомнений не вызывало, но что ей при этом ещё дадут место в общежитии, верилось с трудом. Дело в том, что общежитием обеспечивали только иногородних, а москвичам, как правило, отказывали. Ездить каждый день на занятия, затрачивая на дорогу в один конец два часа было, конечно, почти невозможно. Но она каким-то образом добилась места в общежитии. Я тоже стал заниматься в институте, и наши встречи практически прекратились, тем более после моего глупого письма. С Сергеем я тоже прервал связь, меня захватил учебный процесс и потихоньку я забыл о ревности (но не о Симе!). Кроме того, я тратил на дорогу из дома в институт часа полтора в один конец, если не больше, очень уставал и почти смирился с прекращением встреч с Симой. Нас примирила любовь к шахматам. Несмотря на всю занятость и потерю времени на дорогу в институт, а также усталость, шахматы я бросить не мог. В один прекрасный день я вошёл в шахматный клуб спортивного общества «Буревестник», который находился в центре города, напротив аптеки номер один (бывшей аптеки Форейна). В это время я уже намного серьёзней относился к любимой игре и, участвуя в разных турнирах, в том числе играя за команду своего института, получил первую шахматную категорию (тогда шахматный рейтинг оценивали не разрядами как теперь, а категориями, что, впрочем, одно от другого ничем не отличалось). Войдя в игровой зал, я сразу заметил Симу, игравшую, как потом выяснилось, в одном из женских турниров. Она с партнёршей сидела в уголке зала и меня не увидела. Я прошёл в центр зала, где меня встретил мой партнёр, с которым мне предстояла турнирная игра. Я помню, что удачно разыграл дебют партии (я играл чёрными челябинский вариант сицилианской защиты), но потом стал думать о Симе, затратил много времени на обдумывание ходов и в результате получил тяжёлую позицию (ладья с пешкой у противника против слона с пешкой у меня). Я стал думать как спасти партию, затратил много времени и попал в цейтнот. Мой флажок на шахматных часах угрожающе поднялся, показывая, что у меня пять минут до конца партии. Многие партии турнира к этому времени уже закончились, и вокруг нашего столика собрался кружок освободившихся от игры шахматистов, с интересом наблюдавших за нашей партией. Встречу, несмотря на упорное сопротивление, я проиграл. Когда народ, стоявших вокруг столика начал расходиться, ко мне неожиданно подошла Сима и, как будто только вчера со мной встречалась, сказала: «У него висит флажок, а он упёрся и сидит, вместо того, чтобы ходить. Так и хотелось подойти и дать хороший подзатыльник, чтобы ты ходил, а не спал за доской!» С этого момента мы стали снова общаться, конечно, в основном, по телефону. Вместо любви у нас возникла очень крепкая дружба, которая, казалось, могла быть у мужчины с мужчиной или у женщины с женщиной. Много лет спустя, во время одной из наших встреч, последовавших за примирением, мы вспомнили эпопею с Сергеем Кузнецовым. Сима рассказала, что он каким-то образом узнал, где она устроилась в общежитии, и однажды явился к ней без приглашения.  Он был аккуратно одет, держался с чувством собственного достоинства и произвёл, как потом выяснилось, приятное впечатление на Симиных подруг по общежитию. Она же была возмущена его неожиданным вторжением, просила оставить её в покое и, как говорится, с треском его выгнала, попросив никогда больше не являться. Я же сообщил ей о ещё одном событии, связанным с ним. А об этом мне рассказал мой брат Борис (светлая ему память). Он работал в одном архитектурном бюро, находившемся в городе Пушкин, недалеко от Москвы.  К ним на работу устроился человек. Случайно услышав фамилию моего брата и поскольку наша фамилия встречается довольно редко, спросил брата, не родственник ли он мой. Борис ответил, разумеется, что я его брат, и на этом их знакомство завершилось. Сергей, как специалист оказался неплохим, но вскоре выяснилось, что он законченный алкоголик. Он приходил на работу со своим красным носом, часто опаздывал, а иногда вообще не являлся, то есть просто прогуливал. Начальство некоторое время ещё терпело, а затем уволило его. Больше ни я, ни Сима с ним не виделись и ничего о нём не слышали. После окончания учёбы судьба забросила Симу на Дальний Восток, в город Находка, а меня в Уфу — столицу Башкирии. Через некоторое время, окончив работать на периферии, мы оба вернулись в Москву, но уже не одиночками, а с семьями. И её муж, бывший моряк, сменил имя Моисей на более благозвучное имя Михаил и успел защитить диссертацию, и получив ученую степень кандидата экономических наук, устроился на работу в Госплан. Сима стала работать где-то корреспондентом, а я работал конструктором в ЦКБ геологии. Мы с Симой возобновили наше общение.
Запомнилось несколько эпизодов из нашей жизни. По благоприятному стечению обстоятельств ее семья переехала из служебного помещения Московского железнодорожного техникума в новую просторную квартиру, которую получила в новостройке на Алтуфьевском шоссе. А моя лаборатория получила прекрасное помещение в здании бывшего проектного института, находящегося также на Алтуфьевском шоссе — прямо напротив дома Симы. Теперь мы с ней виделись гораздо чаще. Однажды я пришел к ней в гости и застал в квартире одну Симину маму. Увидев меня и предложив зайти, она стала жаловаться, что несмотря на наличие в доме нескольких мужчин (ее внук с не очень популярным в СССР именем Израиль, которого родители и знакомые переименовали в Зорик, ее брат Гена и муж), они не могут найти времени, чтобы сменить перегоревшую над столом лампочку. Я попросил у Рахиль Львовны пару старых газет, одну постелил на стул, другую на стол, и, став на стол, эту злосчастную лампочку сменил, чем вызвал радость у пожилой женщины. Нужно отметить, что она была старой большевичкой и поэтому пользовалась некоторыми льготами. Так, например, в восьмидесятых годах прошлого столетия в Москве был дефицит промтоваров и частично продовольственных товаров, а ей, очевидно, из исполкома, присылали талоны на приобретение в магазинах дефицитных товаров. Это продолжали делать, когда она уже ушла в лучший из миров. Об этом мне рассказала Сима и отметила, что это совершенно нормально при существующем в Советском Союзе уровне бюрократии.
Примерно в 1975 году произошел случай, который вполне мог стоить мне жизни. В доме, где я жил, на Новоалексеевской улице, на лестничную площадку выходила одна дверь, общая на две квартиры, а за дверью находилась небольшая площадка, где было еще две двери, каждая из которых принадлежала двум соседним квартирам. В одной квартире, трехкомнатной, жила моя семья, а в соседней, двухкомнатной — директриса средней школы со своим мужем, преподавателем физкультуры в школе. Однажды, когда я был дома один, в дверь нашей квартиры позвонили, я открыл и увидел соседку, которая была в халате и с мусорным ведром в руке. Она стала извиняться, что беспокоит меня, и рассказала, что случилась беда. Дело в том, что когда она вышла на лестничную площадку, чтобы выбросить мусор в мусоропровод, от сквозняка, возникшего, когда она открыла общую дверь (в ее квартире была открыта дверь на балкон), дверь ее квартиры захлопнулась, причем ключ был вставлен в замок со стороны комнаты. Надежда Давыдовна (так звали соседку) оказалась в безвыходной ситуации и слезно просила меня помочь, так как даже если бы она позвонила мужу и он бы приехал с работы со своим ключом, то все равно не смог бы открыть захлопнувшуюся дверь — ключ, торчащий в замке, не дал бы возможности вставить ключ снаружи. Я понял тяжелое положение соседки и, недолго думая, решился на отчаянный шаг. Я стал перелезать с моего балкона на соседский. Трудность этого заключалась в том, что балконы были разделены стенкой толщиной примерно в полкирпича. Тут надо отметить, что преодолеть эту стенку, практически ни за что не держась, было очень рискованно. Чтобы не смотреть вниз, все свое внимание я сосредоточил на этой стенке, одну ногу закинул за нее и перебросил тело на соседский балкон. Риск, что я свалюсь вниз (это был шестой этаж), был большим, но я об этом не думал. Я осуществил задуманную операцию и заслужил много приятных слов от соседки. Она еще долго выражала мне свою признательность. Вскоре пришла из школы моя дочь и, узнав о моем «подвиге», долго и справедливо меня ругала, чтобы я никогда этого больше не делал. Спустя короткое время я сам себя за это отругал.
В школе, где моя соседка была директором, она также преподавала историю. Когда на выпускных экзаменах ей отвечала круглая отличница Мила Кантор, претендовавшая на получение золотой медали, по неизвестной причине историчка решила ее завалить. Она задала ей вопрос: «Как звали слугу в доме Владимира Ильича Ленина?» Миле пришлось ответить, что она этого не знает. Тогда учительница сказала: «Все, что связано с Владимиром Ильичом, надо знать», и поставила Миле за ответ четверку. По существовавшему тогда регламенту золотая медаль давалась только в том случае, если ученики получали на экзаменах только пятерки. В конце концов Мила все-таки получила золотую медаль — многие учителя школы заступились за нее, тем более — узнав о вопросе, на который она не ответила, и учитывая, что все годы девочка училась в школе блестяще. Но я отвлекся от основной линии, и вспомнил сейчас об этом происшествии потому, что оно было связано с описанным случаем. О моем «геройстве» мне очень хотелось услышать мнение Симы, и я ей об этом рассказал. Она отреагировала на мой рассказ спокойно, сказав только: «Я не думала, что ты можешь совершить такой безрассудный поступок — из-за какой-то двери рисковать жизнью.» Кстати, не так давно я прочел рассказ одной из моих любимых писателей — Виктории Токаревой (к сожалению, не помню его названия), где речь шла об очень похожем случае из жизни героя. Там главный герой, ученик десятого класса, совершил очень похожий поступок, но закончившийся не так благополучно, как мой случай. Школьник также хотел перелезть с балкона на балкон, но не удержался и упал вниз. Однако, по совершенно непонятному стечению обстоятельств, он остался жив, и более того — повредив позвоночник, он благодаря самоотверженно ухаживавшей за ним медицинской сестре в конце концов не только выздоровел, но затем влюбился в свою спасительницу и в дальнейшем на ней женился.
Вспоминается еще один случай, характерный для наших отношений с Симой и ее отношения к другим людям. Остались в памяти несколько эпизодов, подтверждающих мои слова. Когда ее троюродная сестра Лена вместе с двумя сыновьями примерно 12 и 14 лет репатриировалась в Израиль из Средней Азии и остановилась на какое-то время в Москве, Сима не только приютила ее с мальчиками, пока та оформляла необходимые документы, но и помогла ей потом добраться до аэропорта. Во время нашего общения с Симой мы, естественно, интересовались друг у друга, как идут дела на работе каждого. Сима жаловалась на огромное число писем от читателей журнала (в основном, конечно, читательниц). На большинство из получаемых редакцией писем требовалось ответить, что ей и приходилось делать. Я же рассказывал о своей работе в лаборатории, где проводились конструкторские работы. Кроме того, я организовал ООО (общество с ограниченной ответственностью) — в те времена было модно создавать такие коммерческие организации, позволявшие сотрудникам, кроме зарплаты за основную деятельность, иметь дополнительный заработок. В ООО, кроме изготовления кранов для воды, поршней к буровым насосам и прочего, мы занимались также перевозками. Для этого с помощью кредита в банке мы приобрели два больших грузовика ЗИЛ-130 и небольшой фургон — УАЗик. Сима договорилась со мной о предоставлении ее троюродной сестре Лене фургона для доставки ее с двумя сыновьями, чемоданами и велосипедом в аэропорт Шереметьево.  Дело в том, что кроме вещей, которые обычно везли с собой репатрианты, Лена еще везла велосипед. Все вещи невозможно было погрузить в обычное легковое такси. Сима попросила меня помочь, так как знала, что в моем распоряжении был фургон УАЗик, в котором успешно разместились все вещи Лены, включая так любимый ее ребятами велосипед. Они благополучно добрались до аэропорта, а потом и в Израиль. Как я потом узнал (теперь не помню, по телефону или из несохранившегося письма Симы), у Лены случилась большая беда. После репатриации она устроилась в продуктовый магазин продавцом в гастрономический отдел. Во время нарезания на машинке колбасы она по неосторожности отрезала себе по фаланге на двух пальцах. Примерно году в 2017 она мне позвонила (по-видимому, Сима когда-то дала ей мой телефон) и попросила дать номер телефона Симы — она знала, что мы с Симой друзья и ее сиднейский номер телефона у меня наверняка есть. Она, как выяснилось, хотела устроиться на работу по уходу за детьми где-нибудь за границей и надеялась, что Сима сможет ей в этом помочь. Из писем Симы я знал, что с получением работы в Австралии большие проблемы, но я не стал этим огорчать Лену. По телефону Сима потом рассказала мне, что с устройством на работу у Лены были дополнительные трудности — она слабо знала английский, а главное, была уже в зрелом возрасте. Вспоминаю, что во время нашего с Леной разговора она сообщила мне очень неприятную весть — о смерти в США сына Симы Зорика. Откуда ей стало об этом известно — не знаю, возможно, от двоюродной сестры Симы — Марины Каган, проживавшей тогда в Иерусалиме. Эта весть меня очень огорчила, но почему мне об этом не сообщила сама Сима, я догадался — она помнила, что Зорик был мне весьма симпатичен, и поэтому не хотела меня огорчать.
В другом случае знакомая Симы уезжала в отпуск и попросила ее в течение месяца приходить в ее квартиру и поливать оставшиеся без присмотра цветочки. Сима без колебания взяла на себя эту функцию и, несмотря на загруженность на работе и дома, регулярно приходила и ухаживала за цветами. Иногда это даже было сопряжено с некоторыми трудностями — дело было зимой, на улице рано темнело, упомянутый дом находился на окраине города, и ей одной приходить туда было немного страшновато. Мне пришлось ее сопровождать, а хозяйка цветов после возвращения из отпуска была ей очень благодарна.
Еще в одном эпизоде из нашей жизни Сима вместо осуждения знакомой молодой пары стала их оправдывать. Это пара также работала в журнале «Работница» и пригласила домой нескольких своих друзей, в том числе Симу, отпраздновать какой-то юбилей. Жили они в новом районе, недалеко от станции железной дороги Бескудниково. Сима решила пойти к ним в гости со мной, так как ее муж Миша, как всегда, был очень занят. Мы с ней в электричке добрались до нужной станции, а затем минут пятнадцать шли пешком. По дороге до дома юбиляров мы обменивались разными политическими новостями и последними анекдотами. Я не могу описать мое удивление, когда мы пришли к хозяевам и нас провели в комнату, где был накрыт праздничный стол и уже толпились несколько других приглашенных. Думаю, вместе с нами было человек десять-пятнадцать. Когда я увидел стол, то от удивления потерял дар речи. На столе в качестве угощения стояли открытые банки с различными консервами и пара бутылок вина. Никогда ни раньше, ни потом, за всю мою длинную жизнь мне не приходилось видеть в качестве угощения исключительно консервы. После этого юбилея по дороге домой я пытался осудить хозяев за необычное угощение, но Сима стала их оправдывать, мотивируя тем, что они молодые, неопытные, очень загружены работой и что у них просто не было времени приготовить в качестве угощения что-нибудь другое. Ко времени описываемого случая Сима уже обладала большим жизненным опытом и старалась не осуждать людей за всякие пустяки. В этом была вся моя подруга.
Таких примеров из нашей жизни можно привести еще множество, но я хочу рассказать о том, как Сима умела радоваться, когда ей что-то нравилось. Как я упоминал, она довольно сильно играла в шахматы и, участвуя в квалификационных турнирах, получила первую категорию по шахматам, что считается довольно высокой квалификацией. Она стремилась завоевать звание кандидата в мастера, но это было очень трудно, тем более учитывая ее занятия разными другими делами. Мне удалось завоевать это почетное звание. Получив квалификационный билет кандидата в мастера спорта, я затем получил соответствующий красивый значок, который решил подарить Симе. Трудно описать ее радость, когда я принес и подарил ей этот значок. Она искренне радовалась, как маленькая девочка, хотя формально он ей, конечно, не принадлежал. Вообще она была человеком очень серьезным, но вместе с тем умела и веселиться, и громко восторгаться, когда ее что-то радовало.
Пора перейти к основной цели моего повествования — публикации сохранившихся писем, отправленных мне из Сиднея. Для более ясного понимания характера нашей переписки приведу одно из моих писем в Сидней, восстановленное по случайно сохранившемуся черновику. Привожу содержание письма из Кармиэля в Сидней без всякого редактирования.
«Здравствуй, дорогая Сима! Как я тебе обещал по телефону, даю краткий обзор моего путешествия-круиза по Средиземному морю. Впечатлений много, порядочно устал, и чтобы описать все подробно, разумеется, у меня не хватит пороха. Да и с моим писательским талантом это просто невозможно. Поэтому перечислю в основном только места, где мы побывали. Из порта Хайфы наш теплоход «Ирис» направился на родину Зевса — к острову Крит — и прибыл в его столицу Гераклион, которая находится вблизи от его древней столицы, Кносса. Основная достопримечательность столицы — это развалины дворца царя Миноса. В нем, по преданию, жило чудовище — Минотавр, пожиравший людей. Интересно, что в четырехэтажном дворце, если верить местной экскурсоводке с ограниченным запасом русских слов, был водопровод, а канализация была связана с ущельем, выходящим к морю. Возивший нас по острову таксист по имени Мануэль рассказал, что его дедушка — турок. Деду сейчас семьдесят лет, но он так же работает таксистом и возит туристов.
Следующая остановка теплохода — Олимпия (порт Катаколон). Там побывала одна Наташа, так как после хождения по камням древнего дворца у меня заболело колено и пришлось остаться на борту судна (разбирал шахматные партии по журналу «64»). Родина Олимпийских игр на Наташу не произвела особенного впечатления, так как она вообще не очень интересуется античными развалинами.
Далее был порт Мессина на Сицилии. Этот город был дважды разрушен землетрясениями — в конце восемнадцатого века и в начале прошлого столетия. По преданию, Мессинский пролив охраняли два чудовища — Сцилла и Харибда. Сам городок ничего привлекательного из себя не представляет.
В Неаполе мы взяли такси вместе с еще одной парой путешественников, прибывших на громадном лайнере из Англии. Затем мы съездили в знаменитый курортный городок Сорренто и потом в город Помпеи. Этот разрушенный город пострадал примерно четыре тысячи лет назад. Он произвел на нас большое впечатление, несмотря на толпы туристов, прибывших, наверное, из всех стран мира. Водитель Филинио, сорока трех лет, оказался весьма колоритной фигурой. Он всю дорогу пытался обсуждать с англичанином футбольные дела или пел. Поскольку Наташа любит петь и спела несколько неаполитанских песен (на русском языке), он был растроган и на прощание подарил ей диск с записью Паваротти. Прощание с англичанами было трогательным — мы обнимались и фотографировались на память.
Затем был Рим. От порта Чивиттавеккио мы на электричке добрались туда примерно за час, а затем купили билеты на экскурсионный автобус. Его маршрут проходил по основным достопримечательностям города и продолжался (если из него не выходить) два часа. Но мы, естественно, выходили, фотографировали, покупали сувениры. Чем удобен этот автобус — во время его движения через наушники можно услышать рассказ на одном из семи языков о достопримечательностях, мимо которых проезжаешь. Кроме того, интервалы между автобусами небольшие, и после посещения того или иного места можно сесть с тем же билетом на очередной автобус и поехать дальше. Нас предупреждали, что Италия, кроме интересных мест, славится также большим количеством воров, промышляющих в особенности в Риме. К счастью, с ворами нам там общаться не пришлось, но на мелких мошенников мы наткнулись дважды, и именно в Риме.
Из Флоренции (порт Ливорно) мы отплыли во Францию, в Марсель. Оттуда примерно за час езды на автобусе добрались до города Авиньон (папское пленение), а затем до древней деревни с названием, кажется, Бо, жители которой на каком-то этапе жизни промышляли разбоем, а затем занялись сельским хозяйством. Во Франции нам повезло с экскурсоводом. Женя — бывшая москвичка, историк, уже десять лет живет в Марселе, так как из Израиля, в который она в свое время репатриировалась, поехала учиться в Италию и там вышла замуж за местного жителя (он наполовину еврей, наполовину марокканец), который знает восемь языков. Экскурсовод она прекрасный. Она рассказала нам много интересного, в том числе о жизни в современной Франции. Они с мужем и детьми мечтают жить в Израиле и заняты поиском там работы, чтобы переехать. Добавлю, что ей на вид лет сорок.
На обратном пути теплоход зашел в Палермо. Несмотря на то, что этот город — столица Сицилии, он оказался довольно грязным. Вместо такси там промышляют извозчики с лошадьми. Сделали несколько фотографий в разных местах города, купили сувениры — две стеклянные рюмки. Нас предупреждали, чтобы мы на Сицилии не произносили громко слово «мафия». И вот на одной рюмке я прочел «Я люблю Сицилию», а под изображением человечка подпись «мафиозо». Я спросил продавщицу, указав на подпись, что это написано. Она засмеялась и ответила — мафиозо.
После Палермо предпоследней стоянкой был греческий остров Санторини, но я опять из-за колена не смог его посмотреть. Наташа съездила туда на лодке с еще несколькими пассажирами и ей там очень понравилось.
Вот весь мой краткий отчет. В заключение нужно добавить, что примерно на десятый день плавания, несмотря на весьма комфортные условия — обильное и вкусное питание и почти ежедневные превосходные эстрадные концерты — нам захотелось домой. Кстати, дома все без изменений, включая летнюю израильскую жару. Привет Мише, всего хорошего.

Лева.
Кармиэль, июнь 2008 года.