Клизма Псиныч

           «У самурая нет цели, только путь, а путь самурая — это смерть».

Из цикла рассказов "Подмосковные вечера", посвященных мастеру М.М.Зощенко.

Ванин сосед по подъезду был взглядов радикально мещанских, и это было понятно без семиотического анализа.
При этом душа у него была мятежная, и нрав — авантюриста, от чего плоть его страдала и страдали все вокруг. Особенно доставалось его матушке, с которой он жил в двухкомнатной квартире в Подмосковье, в городе П.

Звали субъекта этого Славиком, а прозвище было у него — Клизма. Потому как с детских своих дней и поныне Славик попадал в такие ситуации и места, что его стали называть таким прозвищем — Славик Клизма.
Он от этого прозвища приходил в ярость и смущение, и девушки от него шарахались, как от проказы. Никакая не хотела быть Клизминой подругой, да это и понятно — неприятно в обществе любому рядом с таким субъектом существовать.

Батюшку своего Клизма не знал, но изнеможденная мать говорила, что он был “псина”. И когда случались скандалы в их квартире и Славик выбегал на воздух, мать с балкона орала:

— Клизма Псиныч, вернись немедленно! Если ты, дрянь такая, выпьешь спиртного, то ищи своего отца Псину и живи с ним!

Славик страдал и от этого пил, и его было жалко. Он никак не мог понять этой тонкой метафизики: если бы он бросил пить, его матушка успокоилась бы и перестала страдать, перестала бы называть его Клизмой Псинычем. И он бы сам через трезвую жизнь переменился. Эту перемену непременно бы все увидели и попросили у него прощения за такую обидную кличку и непременно дали бы другую, например: “Славик Трудоголик”.

Одного этого было бы достаточно, чтобы девушки обратили на него внимание: быть женой трудоголика почётно — может быть, немного скучно, но почётно.
Любая бы согласилась на такую кличку и не посмотрела бы даже на то, что уши у него торчат в разные стороны. Но когда ты — Клизма Псиныч, да ещё с ушами в разные стороны и лакаешь напитки до поросячьего визга — тут, друг, уволь! Тут и одноглазая горбунья скажет:
— Извините, пожалуйста.

Так всё и шло. Славик пил, его обзывали, а он себя жалел и пил ещё больше, и во хмелю попадал в самые непостижимые тяготы.

Очень окружающие сильно жалели Клизмину матушку, потому что через его поведение она совсем стала седовласой, хотя ей было всего 45 лет.
Она сама говорила:

— Не могу понять, как я, учительница младших классов, смогла воспитать такого филистимлянина, врага рода человеческого.

Ходила она в нашу церковь — Знамения Пресвятой Богородицы — и молилась. Батюшка давно отрёкся от воспитания Славика и говорил его матери:

— Время его злодеяний ещё не наполнило чашу. Как наполнит — либо погибель обретёт, и вы наконец свободно вздохнёте, либо переменится.

Вот мать и ходила, ставила свечи и молилась о перемене. Но иногда её вера давала сбои, и она уходила в другую веру — где вместо батюшки пастор. Этот пастор дважды общался со Славиком, а потом вышла одна оказия…
Славик сидел в этой церкви, мечтая скорей опохмелиться, и слушал проповедь пастора. И вот когда последний, говоря слова о всеобъемлющей любви Господа, указал перстом на Славика и громогласно произнёс:

— Господь любит всех, и даже таких тварей своих, как Славик Клизма!

— и снова указал на него пальцем. Славик не выдержал и стремительно ушёл в магазин «Красное & Белое», соответственно — за красным или белым. Мать тоже перестала ходить к этим иезуитам.

Ходила она потом и к другим христианам, но те оказались какие-то бешеные: всё больше на своей службе прыгали, бегали, пели и скакали, звали Божью благодать. Иные вообще по полу катались.
Надо сказать, что там Славику больше всего понравилось: его там окружили вниманием, несмотря на его перегар, и скакали вместе с ним. Он туда трижды ходил. Мать ушла сразу и потом его выручала оттуда.

В итоге вернулась она в нашу церковь. Я её там и сегодня наблюдаю.
Батюшка её простил и сказал:

— Это никакая не измена церкви, а лишь поиск Бога, просто таким путём. С таким Антихристом жить под одной кровлей — путь тяжкий, и на небесах вам воздастся за терпение, если только вы его раньше не задушите. Я вам такой грех отпущу, но миряне не поймут. Особенно миряне в погонах.
Посему крест это тяжкий, и нести его вам одной. Сатана даже Христа искушал, но Христос выдержал это. А в вашем случае ваш сынок — сам сатана и есть. Терпение и молитва — ваше оружие. Так они и жили.

Пока однажды в пасхальный праздник не произошло чудо.
Жила у нас на районе женщина самой обычной комплекции — женской. Ничего особенного она собой не являла. Мужчины таких женщин замечать отказывались, да и вообще не видели их.
Красок ярких на лицо она не наносила, волосы имела жидкие, обычные: как-то они у неё под шапочкой неприметно росли сами по себе.

С лицом своим она решительно ничего не предпринимала: то ли воспитание такое, то ли отсутствие денег на операции.
Мне хирург один рассказывал:

— Я иным кралям морду по 12 часов перекраиваю: лишнее стёсываю со скелета, кожу всю перештопываю, губы делаю такими чувственными, каких в природе-то не бывает.

А наша, значит, всего этого не делала.
И мужчины её не замечали. Смотрели сквозь неё, насквозь.
— Нет, конечно, вы скажете: «Там душа- то сё, и ты автор, врёшь всё, собака, принижая тем самым мужской род, что мы, мол, мужчины видим душу, и это нам завсегда важно». Да, я согласен, душу вы видите, если её есть где показать. Например, если эта невзрачная женщина — никто иной, как глава Центробанка, да тут каждый лев становится котёнком и за такую душу прям коготочками цепляется. Или, например, такая неприметная судья или адвокат — тут тоже душа, или она, например, на худой конец, какая-то поэтесса и пишет самые бешеные стишки, от которых волосы шевелятся. Даже такая своего маньячину в пару сыщет. А ты попробуй душу развернуть, работая в школьной столовой? Вот-вот, о чём я и говорю: смотрели мужики через нашу как через стекло, и никто не пытался в её глазах увидеть своё отражение. И стихов ей никто не писал, даже поганых. А она, может быть, от этого страдала и мечтала хоть одноногого, но какого-нибудь мужчины, потому что на предмет детей такая зараза пригождается, а детей она хотела себе иметь.

Так вот, шла она однажды по тропе к себе домой и видит на обочине человека без чувств. Лежит мужчина, по всему видно. Ей стало жалко этого субъекта, и она наклонилась и за плечо покачала:

— Вам плохо стало?
— Да, мне очень-очень сильно плохо, у меня сердце болит и душа.

Это был наш Клизма. Он это сказал и заплакал.

У Тамары доброе сердце сжалось от такой картины. Девушку нашу, кстати сказать, Тамарой звали. В общем, ей стало жалко человека, и она спросила у него, почему он лежит в траве, а не дома. На что он сказал, что с запахом спирта из пасти его домой пускать отказываются. Тамара сказала, что он может пойти к ней и полежать на балкончике, но курить у неё нельзя. Она добавила, что живёт она на первом этаже, окна у неё в парк выходят, и там воздух свежий, и птички поют.

Так и получилось: пошёл Славик к ней на балкон и лежал там, и плакал долго, и смотрел на птичек. Тамара поила его чаем с травами, говорила о душе, о любви и читала ему стихи Есенина. Славик стал к ней приходить каждый день, рядом с ней ему было очень спокойно, и душа его расцветала. Ему совсем не хотелось больше пить.
Время шло, и они поженились. И родились у них детки, старший в нашу школу уже пошёл, и учителя говорят, что способный мальчик и очень добрый.
Эту парочку можно встретить и сегодня на воскресной службе в церкви. Славик сейчас работает на мебельной фабрике. Мать Славика обожает невестку и прямо её всегда целует, а внуков прям от себя не отпускает и всячески балует. Люди уже давно забыли прозвище Клизма и обращаются к нему по имени-отчеству: Вячеслав Данилович. Вот что, друзья мои, творит любовь. Вечная любовь Божья в человеках способна на волшебные перемены. И мы рады, что так всё вышло