Дело Пушкина 13. Ход дела. Долли

       Ну, а теперь снова об адюльтере – вечном и неизбежном; ибо пока существуют на свете браки, неизменно будет нарушаться обет.
Установив, что жена Пушкина повинна в грехе разве что мысленном, зададимся вопросом, а не нарушал ли подвенечную клятву сам поэт. И вот здесь я останавливаюсь в нерешительности, опасаясь навлечь на голову убиенного ворох новых попреков. Была у прославленного Кутузова красивая внучка, по мужу Фикельмон. Дарья Федоровна, Долли.

       Жизнь Пушкина – серия разнотонных отрывков. Даты установлены, факты выяснены, обсосан каждый кусочек пушкинского бытия, однако мотивы, а следственно, логическая цепочка самих событий зачастую остаются скрытыми. Нас, потомков сбивают с толку противоречия: почему? зачем? почему сегодня так, а завтра он поступает совсем иначе?

       Был рассказ П.В. Нащокина, хорошего друга Александра Сергеевича - беллетризованная байка самого Пушкина в пересказе Павла Воиновича, - который некоторые исследователи считают мистификацией, - да вот беда: Соболевский, не менее верный друг павшего поэта, байку не опроверг. К тому же была названа фамилия; не сразу, но Пушкин сообщил ее другу, надеясь на скромность, а Павел Воинович, увы, разболтал, правда, уже по смерти многих действующих лиц. Возводить на даму напраслину – значило оклеветать ее; при всех своих недостатках Пушкин не был на это способен, да и Нащокин в непорядочности замечен не был.
Речь идет о приключении с великосветской дамой, женой австрийского посланника, той самой Долли Фикельмон.

       Они познакомились в 1829 году, в начале зимы или поздней осенью. Семья графа Шарля-Луи Фикельмона недавно приехала в Петербург, куда вернулся с Кавказа и Александр Сергеевич.
       Она нашла его некрасивым – смесь обезьяны с тигром, - жена посланника была разборчива, у нее была милая привычка: свысока давать новым знакомым оценку в своем дневнике. «На редкость непривлекателен» у нее и Вяземский. Но в Пушкине было нечто особенное, брат его, Левинька как-то отметил: «Его разговоры с женщинами были едва ли не пленительнее его стихов».
       «Женщинам Пушкин нравился; он был с ними необыкновенно увлекателен и внушил не одну страсть на веку своем. Когда он кокетничал с женщиною или когда был действительно ею занят, разговор его становился необыкновенно заманчив», - Л.С. Пушкин.
       Что до нее, Дарья Фикельмон была одной из самых красивых женщин своего времени.

       Изображений Долли сохранилось немного, это жена Пушкина так любила свое лицо, что заказывала портреты едва ли не ежегодно; живи она сейчас, завела бы Инстаграм и щелкала бы себяшки, засоряя сеть; эта ее страсть к портретированию и похвалам говорит о немалой неуверенности в себе – отголосок Полотняного Завода и тяжелого страха перед матерью… И да – с появлением дагерротипов, даже растеряв былую молодость и свежесть, она много фотографировалась и частенько была недовольна снимками – совершенно, как какая-нибудь инстаграмовская красотка с надувными губами. Так же трепетно она относилась и к своим портретным изображениям, бывало, просила художника подправить нос, подбородок и после первого, брюлловского портрета не позировала анфас - всегда либо в профиль, либо в пол-оборота, чтобы меньше бросалась в глаза резкая гетеротропия. Простите, но если Пушкин любил ее душу, то Наталья Николаевна больше всего ценила свое лицо.
       У Фикельмон хороших портретов – залюбоваться – немного. Мы вынуждены верить современникам на слово, а они, как один, расточают комплименты жене посланника; сестра Пушкина отмечала, что Долли красотой не уступает их Натали. Что сказать… у них общий типаж: изящный полуовал, тонкий нос, гладкий лоб – типичное лицо представительницы европеидной расы, еще не разбавленной межрасовыми браками. Есть автолитография художника Крихубера: женщину, изображенную на ней, можно счесть четвертой сестрой Гончаровых… вот только глаза… у Долли на полу-схематичных часто портретах глаза очень внимательные, не исплаканные, как у Натали. За наблюдательность ее прозвали Сивиллой, и разве не предвидела она будущее четы Пушкиных, когда писала, что в выражении лица этой тихой девочки - предчувствие несчастья…

       Но Дарья Федоровна была не просто красавицей; женщина незаурядная, образованная, она знала не только классических авторов, но и всех современных и, будучи женой посла, прекрасно разбиралась в политике. Это была утонченная, умная женщина с разнообразными интересами – наука, философия, литература, музыка, - салон ее, один из самых изящных в столице, не уступал салону Карамзиных. Пушкин быстро стал своим в этом кружке, благо, матушка энтой графини, дочь М.И. Кутузова, Елизавета Хитрово была сильно в поэта втюримшись - до неприличия, - и предмету страсти проявлениями любви весьма досаждала. Приятели Пушкина посмеивались над «Пентефреихой» - в зрелом возрасте дама обнажала пухлые плечи и могла бухнуться перед поэтом на колени… тем удивительнее, что у экстравагантной дщери великого полководца была такая неожиданно прекрасная Долли.

       Итак, в ноябре 1829 года Пушкин, как и его Онегин, возвращается в Петербург и попадает с корабля на бал. Ввела поэта в дом к Фикельмонам деятельно помогавшая дочери Элиз Хитрово (несмотря на смешные порывы чувствительности, была она большой барыней и принимать умела и любила). Спустя месяцы Вяземский скажет: странно, как это Пушкин, увлекающийся каждой задорной мордочкой, не влюбился в блистательную графиню... А вам не кажется это странным? Преданный Нащокин, не сумевший сдержать обет молчания…
       Что же могло произойти между первым поэтом России и незаурядной женщиной, единственной в своем роде?

       Долли выделила Пушкина, отметив и некрасивость, и обаяние, и даже фамилию маменькиного предмета страсти в дневнике подчеркнула. Поэт участвует во всех совместных увеселениях клана Хитрово-Фикельмон, зима проходит весьма весело, а через несколько месяцев Пушкин стремительно уезжает, безмерно расстроив «Пентефреиху». Увы, Лексан Сергеичу пришлось грубо обойтись с дамой, поскольку та по-кутузовски мощно вцепилась даже не в плащ его – в рубашку – в буквальном смысле этого слова. Жена посла шлет вдогонку письмо, несколько нарушая этикет, - знакомство не было настолько близким, чтобы она могла писать первой. То ли за Maman расстроилась, то ли обеспокоилась слухами о скорой женитьбе беглеца (Гончаровы к тому времени приняли второе предложение). Он ответил церемонно и сдержанно, «Пентефреиха» достала, видать, крепенько, да и хандрил жених, крепко хандрил – но об этом в другом месте. На этом первая серия романа закончилась, даже не начавшись; просто добрые знакомые, ну и славненько.
       Рассказ Нащокина по традиции относят к осени 1832 года. То, что «Пиковая дама» содержит целый эпизод из «новеллы» Павла Воиновича, и что дворец влюбленной дамы совпадает с дворцом графини из повести, а те в свою очередь идентичны реально существующему австрийскому посольству, где в 30-е годы жили Фикельмоны, доказал Н. Раевский. Но есть еще одна маленькая деталь, позволяющая связать «Пиковую даму» с внучкой Кутузова. В 1821 году Дарья Фикельмон взяла в дом итальянскую девочку – взяла, потому что в первые годы своего брака не могла обзавестись ребенком. Магдалина ко времени знакомства Пушкина с Дарьей Федоровной была примерно возраста Лизы, воспитанницы графини Томской, и невеселую жизнь приемыша он мог наблюдать воочию, острым писательским взглядом подмечая все тонкости обращения сиятельной графини с нижестоящим существом. С вечной своей жалостливостью к малым сим, унаследованным от него всей русской литературой, он сострадал бездомной девушке, живущей на хлебах у чужих людей. У старой ведьмы графини были и другие весьма колоритные прототипы; Долли же Фикельмон скользнула по повести краешком воспоминания о приключении, довольно забавном, но преобразовавшимся у него в самую мрачную трагедию мании и безумства.

       Сразу оговоримся: вероятней всего, связь их была. Связь была мимолетна. Оговоримся еще: кроме этой связи, больше Пушкину, «блудодею и развратнику», в бытность его супружеской жизни приписать нечего. Все другие увлечения носили платонический характер – этакое любование красотой, куда более легковесное, чем также неплотская, но серьезная страсть к его супруге Жоржа Дантеса. Об Александрине, свояченнице, мы поговорим в своем месте, а вот обвинения в разгульной жизни, разврат и бордель даже обсуждать не приходится, ноги этого слуха растут из крайне недостоверных рассказов А.П. Араповой. Фэнтези дочери Ланского, которое советские пушкинисты, оперирующие фактами, воспринимали очень осторожно, нынешние интернетовские сказочники растиражировали в самых разных интерпретациях.
       Надо сказать, выспренние и путанные литературные «воспоминания» Араповой имеют ту же цену, что и мемуары Льва Павлищева, полные подтасовок и надерганных цитат из писем родных. Наталья Николаевна умерла, когда Александра, старшая дочь Ланского, была совсем юной девушкой, и мать никак не могла взять ее в наперсницы, поверяя подробности своей интимной жизни. Воспоминания Александры Петровны по большей части основаны на слухах, рассказах знакомых, прислуги и полны придуманных диалогов, герои воспоминаний говорят как персонажи плохих романов, она сочиняет, путает, вкладывает в уста «героев» фразы из их же писем. Так в ее передаче умирает мать:
       «Ты единственный в мире, давший мне счастье без всякой примеси! – говорит она мужу. - До скорого свидания! Я знаю, что без меня ты не проживешь».
       Фраза: «Ты единственный в мире, давший мне счастье без всякой примеси», - взята из письма Натальи Николаевны Ланскому и вложена в уста умирающей. Представить, что больной в предсмертных муках будет толкать подобные рацеи, несколько странно. «Не проживешь ты без меня… до свиданья…» - и зловещий оскал. Добрая женщина... В другом месте Арапова рассказывает, как Пушкин увидел в зеркале призрак второго супруга своей жены и обмер до холодного пота. Александра Петровна была посредственной писательницей и скверной мемуаристкой.
       Беллетризованными «мемуарами» она скорее подставила мать, чем выручила, усиленно намекая, что является – ни много, ни мало - незаконным отпрыском императора Николая Павловича. Бедный Петр Петрович Ланской, человек прекрасной души, - дочь отреклась от него больше чем трижды, записав мать в наложницы императора, а родного отца – в рогоносцы. Вероятно, она считала, что тем самым оказывает честь семье, так же, как верила, что спасает доброе имя матери, рассказывая небылицы о первом ее муже:
       «Пушкин только с зарею возвращался домой, проводя ночи то за картами, то в веселых кутежах в обществе женщин известной категории... и часто, смеясь, посвящал ее в свои любовные похождения».
       Забавно было бы посмотреть, как Пушкин, который как-то схлопотал по морде за невиннейший флирт, делился бы с супругой подробностями пикантных увеселений с бордельными шлюхами.
       В.А. Сологуб вспоминал, как некий писатель пригласил его в холостяцкую компанию, и как Пушкин, у которого юноша осведомился, не планирует ли он также посетить искомого автора, ответил «язвительно»:
       «С тех пор, как я женат, я в такие дома не езжу».
       Другим предлогом к обвинению послужил отрывок из письма самого Пушкина Наталье Николаевне, где по обыкновению супругов, оставшихся в одиночестве, он рассказывал, как в ее отсутствие проводит день:
       «Потом явился я к Дюме (в ресторацию – Н.В.), где появление моё произвело общее веселие: холостой, холостой Пушкин! Стали потчевать меня шампанским и пуншем и спрашивать, не поеду ли я к Софье Остафьевне? Всё это меня смутило, так что я к Дюме являться уж более не намерен и обедаю сегодня дома, заказав Степану ботвинью и beaf-steaks».
       Из этого шутливого рассказа, из дурашливой перепалки с приятелями сделали вывод, что женатый Пушкин мотался по девочкам, да еще цинично информировал о своих похождениях бедную мадонну. Нет предела то ли человеческому идиотизму, то ли обыкновенной пошлости. Папарацци рыскают по следу не только ныне здравствующих звезд.
       А чего стоит кочующий из поста в пост, из статьи в статью очаровательный отрывок из воспоминаний актера и драматурга Н.И. Куликова, где он говорит, что все та же знаменитая Софья Евстафьевна была вынуждена пожаловаться в полицию на юного вертопраха Пушкина: мол, этот безнравственный человек развращает ее овечек. Сложно поверить, что юнец знал какие-то особенные приемы, неведомые прожженным жрицам любви, да и Куликов подробно объясняет причину гнева хозяйки борделя:
       «Александр Сергеевич, бывало, выберет интересный субъект и начинает расспрашивать о детстве и обо всей прежней жизни, потом усовещивает и уговаривает бросить блестящую компанию, заняться честным трудом-работой, идти в услужение, притом даст денег на выход и таким образом не одну жертву спас от погибели».
       То-то мерзкая баба кинулась в полицию!
       Простите, но там, где другие, не поэты, видели в гулящей девке объект для удовлетворения собственной похоти, этот прекраснодушный юноша чувствовал живого, страдающего человека. Стихотворный набросок «Сводня», неизменно всплывающий в подборке «скандальных» произведений поэта, на самом деле грустное повествование из жизни публичных женщин, предвосхищающее многие подобные, начиная с «Воскресения» Льва Толстого, «Ямы» Куприна и заканчивая «Нана» Эмиля Золя. Кроме двух нецензурных слов, ничего неприличного в стихотворении не содержится.
       И для характеристики Пушкина другой любопытный рассказ, который Куликов связывает с первым, чтобы продемонстрировать человеческие качества поэта. В бытность свою в Кишиневе квартировал Александр Сергеевич напротив острога, «куда, с позволения начальства, часто ходил разговаривать с арестантами, расспрашивать об их удальстве». Он настолько вошел в доверие к разбойникам, что те однажды ему намекнули: мол, нынешней ночкой клетка опустеет.
       «При такой дружеской откровенности, - продолжал Пушкин, - я ни на минуту не допустил мысли о доносе, пошел домой, поработал и лег спать».
       Ночью разбойники бежали, однако барабанщик, мальчик лет 16-17 поднял тревогу, и один из беглецов, пробегая мимо, ударил его ножом в глаз. Этот висевший на ниточке глаз Пушкин не мог забыть всю жизнь… Хорошая зарисовка для любителей нравственных дилемм.

       Если не считать «Пиковой дамы», история с женой посланника не оставила в творчестве Пушкина даже крохотного следа, что говорит о том, как мало занимала его Долли Фикельмон. Здесь не было ухаживания или пресловутого обольщения, вероятно, женщина хотела и получила, ему не пришлось ее уговаривать. Вероятно, секс был разовым, иначе сохранились бы хоть какие-то свидетельства их романа. Все это, конечно, странно, ибо неистовый потомок эфиопов влюблялся так, что небеса трещали, а тут – тишина.
       И если уж говорить об изменах, так ли велик его грех - по сравнению со многими?
       По исследованию ВЦИОМ от 26 марта 2025 года, «три четверти россиян считают, что в их окружении случаются измены, причем 26% считают их довольно распространенными… Почти половина опрошенных (41%) утверждают, что среди их знакомых есть женщины, состоящие в связи с женатыми мужчинами; треть (35%) говорят о мужчинах, имеющих отношения с замужними женщинами… По-видимому, связи на стороне — явление, хоть и тайное, но довольно распространенное в российском обществе… Личный опыт россиян также подтверждает этот вывод: 42% говорят, что сталкивались с изменой партнера, 37% признаются — изменять доводилось им самим. При этом женщины в 1,7 раз чаще говорят, что изменяли им (52% vs 31% среди мужчин), а мужчины, напротив, чаще говорят о собственной неверности (41% vs 34%). Более того, мужчины в браке говорят об этом еще чаще, чем замужние женщины (45% среди женатых мужчин против 28% среди замужних женщин, то есть в 1,6 раз чаще)».
       Так стоит ли кидать камнями в человека за общий грех?
       Строгие ревнители чужой морали требуют от художников соблюдения общепринятых норм, которые отнюдь не рвутся исполнять сами. Предписывая гениям ангельское целомудрие и ангельскую же безупречность, хулят даже наивернейшего мужа Льва Толстого – за его добрачные(!) связи. Писатель, по их мнению, это некий автомат, а не человек из мяса и костей, в чьем теле происходят те же химические процессы, что и в теле среднестатистического обывателя. Люди меряют промахи гения меркой уголовных преступлений; что для обычного человека всего лишь неблаговидный проступок (для которого, как правило, находится объяснение), то для гения становится злодейством - не меньше.
       Охранители морали – люди далеко не всегда ангельской чистоты и незыблемых правил - забывают, что супруги зачастую хранят верность друг другу отнюдь не из соображений морале-нравственности или же великой любви. Чаще всего от неблаговидных поступков человека удерживает банальный страх или благоприобретенные комплексы, когда страждущий и не прочь бы, но опасается… Простите, но когда хранителем святости является либо неведение, либо подленькое «как бы чего не вышло» или «хочется, но колется», - грош цена такому апостольству. И легче легкого оставаться непорочным, когда вокруг нет никаких соблазнов.
       Истинное целомудрие – это преодолевать искушение: «Меня царицы соблазняли, а я не поддался». Многие ли из нас способны на такое преодоление? Каждый ли морализатор способен отрубить себе палец, как отец Сергий, чтобы осилить бесов? и стоит ли осуждать человека, которого царица соблазняла, и он не устоял, ибо мы не знаем, как поступили бы в данном случае сами…
       Кто знает, как сложилась бы жизнь супругов Пушкиных, проживи они в браке немногим дольше. Пять лет – небольшой срок. Религиозность и низкий темперамент охраняли Наталью Николаевну от греха, и все-таки – неизвестно, чем бы закончился роман мадонны и кавалергарда, если б на горизонте не замаячили злосчастные анонимные письма.