Открытка

- Лидуша, - скажет он вечером жене, - смотри, они поздравили меня, - и протянет открытку, а сам робко и испытующе взглянет в лицо: догадается, нет?
Жена возьмет недоверчиво, вслух прочитает цветастое, неумело составленное поздравление. Губы ее задрожат не то от сдерживаемого смеха, не то от горечи.
 - Паша, ты меня обманываешь? Это поздравление ты написал сам. Да, сам! - вдруг гневно воскликнет она и гордо откинет красивую еще и сейчас голову, а он невольно, как в молодости, залюбуется блеском ее глаз, порозовевшей кожей лица, поседевшей прядкой, которая выбьется из-под легкой домашней косынки.
- А я завтра же пойду к твоим сотрудникам и прямо скажу, что не умеют видеть и ценить людей, что стыдно так пренебрежительно относиться к человеку, который вдвое старше их. Господи, они даже не догадались поздравить тебя с Днем Победы, - устало и тихо закончит она и расстроенно опустится на стул.
- Что ты, что ты, - заволнуется, полезет суетливо в карман, вытащит горсть мелочи, уронит на пол платок, потом очки, нервно начнет потирать полысевшую голову и, наконец, усядется напротив.
Будут молчать. Она - грустно уставившись в одну точку, он - шумно вздыхая и виновато стараясь перехватить ее взгляд.
На следующее утро, встав пораньше, Лидия Ивановна достанет выходной костюм мужа, пройдется щеткой, посмотрит, хорошо ли держатся нашивки.
Павел Васильевич будет сух и сдержан. Бросив жене: "Я к своим", уйдет на встречу с теми, с кем шел по одной - военной - дороге с сорок первого года. И в отсутствие мужа, дожидаясь его, Лидия Ивановна будет думать, что дорога-то оказалась бесконечной, хоть и давно наступил на земле мир. Она пролегла через душу, и потому сегодня ее Павел такой недоступно чужой.
Павел Васильевич возвратится под вечер, немного захмелевший, но такой же, как всегда, и они дружно примутся лепить пельмени. Муж, весь в предвкушении праздничного ужина, будет шутить и болтать о всяких пустяках.
Накроют стол. Лидия Ивановна выставит домашнюю наливку, а Павел Васильевич пригласит соседа, безногого Макарыча. На пороге Макарыч с наслаждением втянет в себя воздух, прицокнет языком и скажет: "У тебя, Лидуша, богаче всех в подъезде пахнет пельменями".
Выпьют, замолчат. А потом Макарыч в сотый раз расскажет, как и на каком фронте потерял ногу, затянет любимую свою "Гори, гори, моя звезда..."  и Лидия Ивановна тихонько подпоет: "...звезда любви приветная...».
Павел Васильевич, слушая задумчиво, вспомнит, каким необыкновенно теплым голосом пела Лидуша когда-то, до войны еще. В синих сумерках выйдут на балкон. Майский город распластается внизу сказочным и прекрасным от множества разноцветных огней, зеленой дымки листвы и кумача полотнищ. Тускло замерцают, зазвенят на старенькой, вылинявшей гимнастерке Макарыча медали. Сосед и здесь запоет громко и фальшиво, а веселые люди внизу одобрительно засмеются и захлопают.
- Ну, распоясался, - проворчит со своего балкона жена Макарыча, а соседи, которые тоже в этот час любуются праздничным городом и которые в будние дни не совсем любят песни безногого фронтовика, возразят ей: "Что же вы, Матрена Власьевна, сердитесь? Пусть поет человек, ежели душа требует".
В комнате Макарыч помрачнеет, будет растирать больную ногу, набьет трубку, рассыпая рыжий табак, и, заглядывая в глаза Павла Васильевича, спросит: "Что это со мной, Паша, а? Тридцать лет хожу на деревяшке, а нога по ночам, веришь ли, как будто цела и ноет в колене. Вот ведь как бывает на свете, а?", - отвернется, затоскует...
Среди ночи Павел Васильевич проснется внезапно, и горечь и обида возьмут в железные тиски сердце: "Не вспомнили ребята".
Наутро, придя в институтский гараж, он будто уже и не таит обиды, а за делами, выдавая документацию, подписывая путевые листки, разговаривая с шоферами и ремонтниками, как будто и вовсе забудет о ней.
В конце обеденного перерыва подымется на третий этаж. Здесь в одном из отделов весело и споро работают несколько парней-конструкторов и две хорошенькие чертежницы: маленькая Таня и Аллочка, которую ребята зовут Королевой. Не скрипнув дверью, Павел Васильевич проскользнет в комнату, снимет замасленную кепку и, протерев платком лысину, поздоровается. Только тогда его, втиснувшегося между старым шкафом, столом и сломанным кульманом, заметят ребята.
"Ой, Пал Василич пришел. Здравствуйте, миленький", - обрадуется маленькая Таня. Аллочка, оторвавшись от чертежа, спросит: "Как жизнь, Пал Василич, не болеете?". Эти вопросы она задаст непременно и больше ни о чем уже с ним не заговорит. Витек, недавно женившийся, солидно, с достоинством пожмет руку: "Добро пожаловать, Пал Василич".
Со всеми поздоровается Павел Васильевич, посмеется веселым Таниным шуткам и поговорит с умным Борисом Мухиным о рыбалке, майском клеве и о том, почему у Бориса не тянет новенькая "Ява". Мухин попросит "взглянуть на мотоцикл", и они договорятся о встрече.
Наконец Павел Васильевич подойдет к Андрею. Тот подмигнет ему озорным карим глазом и прошамкает, вытянув трубочкой губы (во рту по привычке цветной карандаш): "Присаживайтесь, Пал Василич".
Андрей - парень спокойный, несуетливый, приходу Павла Васильевича рад искренне, не напоказ. Он, пожалуй, чувствует, что неспроста этот старикан любит посидеть с ним. А Павел Васильевич наблюдает, как работает любимец и приятно ему думать, что уважают Андрея в отделе, что не белоручка парень и светлая голова.
"Ах, если бы не война! - приходят в голову мысли. - Сидел бы я сейчас у своего Андрея." Но такие мысли, очнувшись, завгар гонит прочь: что толку думать да расстраиваться, все равно жизнь прожита, и в том, что не было в ней сына, - не его вина, и не этого Андрея. Так что посиди, "Пал Василич", отдохни, да и подымайся, иди в свой гараж, не мешай людям работать.
Но сегодня что-то случилось с Павлом Васильевичем. Мысли у него непривычно беспокойные, и пуще всего одна сверлит-копошится в глубине души: "Вот ведь и ребята хорошие, и парня этого как сына моего звать, а вчера мы 9 мая праздновали, - что же они, не знали разве? Ведь и я воевал. Это правда, что интендантом числился. Да разве на том перевале, где горстка нас была против зверюг откормленных, разве на том перевале война разбирала, кто солдат, воин, а кто интендант, по хозчасти? Какое они право имеют посмеиваться надо мной? Да, я знаю, посмеиваются, - упрямо и тяжело думается Павлу Васильевичу, - только я Лидуше не рассказываю».
- Э-эх! - вдруг вырывается у него вслух. - Эх, какие вы! - повторяет он нарочно громко, угрюмо.
Поднимается, с шумом отодвинув маленький модерновый стулик, и пробирается к двери, задевая плечами кульманы, раздавив с хрустом упавший карандаш. И пока он идет, странная, удивленная тишина воцаряется в комнате. "Что это со стариком? Какая муха его укусила?" - шепотом спрашивает маленькая Таня.
У двери Павел Васильевич неуклюже поворачивается, и слова его падают глухо и больно: "Вот вы смеетесь: интендант, мол, завхоз… Песню Витек поет под гитару про тур, сложенный из камней. А я тот перевал, где вы загорали, телом своим защищал. И тур, может, сложил я: друг мой там, Ванька... Праздник вчера был, День Победы. Открытку жене принес от вас, мол, поздравили. Вот открытка-то!",  - припечатывает к столу ладонью открытку, цветасто, неумело сочиненную, и выходит, плотно прикрыв за собой дверь, словно отрезав завороженные взгляды и нестойкую тишину комнаты, которую любил за смех, молодость и беззаботность.