Курортное приключение

(Все персонажи данного произведения и описанные в нём события являются исключительно продуктом авторского вымысла. Любые совпадения с реальными людьми и событиями случайны)

Её - совершенно голую - грубо вытолкнули в ночь из слегка притормозившего автомобиля. После чего новенький спортивный ягуар антрацитового цвета с золотыми деталями резко рванул с места, противно взвизгнув покрышками. Она осталась одна. Летняя средиземноморская ночь была тёплой но её била крупная дрожь. Не от холода, конечно, но от страха, унижения и  боли. Саднили синяки и следы укусов, которыми, казалось, было покрыто всё её тело. К тому же острая щебёнка немилосердно врезалась в нежные подошвы её босых ног... И что теперь делать? Куда бежать и где искать помощи, оказавшись в таком вот виде, в кромешной тьме на просёлочной дороге в Богом забытой турецкой глубинке?

Кстати, о Боге... Именно о нём она сейчас вспомнила, ибо ей нестерпимо захотелось, чтобы произошло какое-то чудо. Именно чудо, поскольку никаких рациональных выходов из сложившегося положения не просматривалось...

* * *

Тем летом Жанне Поройко исполнилось 48 лет. Возраст для дамы, что и говорить, - не маленький, так что наверное следовало бы сказать не Жанне, а Жанне Сергеевне Поройко. Однако Жанна очень не любила когда её называли по имени отчеству. Во-первых, - потому что она считала себя далеко ещё не старой женщиной, и у неё были к этому определённые основания: она следила за собой и выглядела значительно моложе своих лет, отличаясь при этом хорошей фигурой и вполне миловидным лицом. А во-вторых, - она не любила своего покойного отца.

Отец Жанны - Сергей Поройко служил вo Внешней Разведкe СССР и был там, кажется, чуть ли не полковником, но Жанна не любила отца не за это, а за крайне скверный его характер. Вышедший из крестьян Воронежской губернии «папа Серёжа» слишком быстро поднялся по служебной лестнице и очень скоро спился. Держа себя в руках на службе, где на его возлияния начальство смотрело сквозь пальцы (там почти все были такие), он стал часто скандалить дома и иногда даже бить и оскорблять жену в присутствии дочери.

Мать Жанны - Надежда Вяземская считала себя человеком «голубой крови». И не без основания. Хотя родилась она более десятка лет после большевистской революции 1917 года, но её отец (дед Жанны) Александр Вяземский был потомком известного княжеского рода, идущего чуть ли не от Рюриковичей. Под стать ему была и его супруга – урожденная Тамара Бегтабегова, происходившая из обрусевших кавказских князей. Иными словами, семья была более чем «благородной», да только в Советском Союзе в 1930-е годы это благородство, мягко говоря, не котировалось и было чревато серьезными проблемами. Отца Надежды арестовали и расстреляли в 1935 году, когда ей едва исполнилось пять лет. За что – сие тайна великая есть. Но в те годы и в той стране одного дворянского, а тем более княжеского происхождения было вполне достаточно для подобной расправы с человеком. Судьба жены и дочери «врага народа» также висела на волоске, и их скорее всего отправили бы в лагеря, но мать Надежды успела подсуетиться, в кратчайший срок заочно оформить развод с репрессированным мужем и выскочить замуж за некоего Ефима Рабиновича – высокопоставленного работника Внешторга. Их брак был, можно сказать, спокойным и стабильным. Однако и ему пришел конец: еще через двадцать лет арестовали и Рабиновича, также приговорив его к «высшей мере» за «хищение государственной собственности в особо крупных размерах и незаконные валютные операции». Был ли он на самом деле в  чем-то подобном виноват? Может быть да, а может его просто подставили, но так или иначе отчим Надежды сгинул так же, как и её отец. Тем не менее, пятидесятые годы в СССР  были уже относительно вегетарианские – так что жену и дочь «нагрешившего» не тронули. После этого мать Надежды вернула себе и дочке фамилию первого мужа и.. жизнь продолжилась. Повзрослевшая к тому времени Надежда выбрала профессию актрисы и вскоре стала законной супругой отца Жанны - уже известного нам Сергея Поройко – коммуниста из семьи добротных сельских пролетариев и к тому же ещё и чекиста. После замужества актёрская карьера Надежды Вяземской была прервана: она стала домохозяйкой, иногда, впрочем, выполняя определенные задания советских спецслужб деликатного характера...  Ну что тут скажешь? Многие люди служили своей суровый родине так, как умели и чем умели. А Надежда отличалась, между прочим, большой внешней привлекательностью и тонкой аристократической красотой...

В силу вышесказанного неудивительно, что и мать, и бабушка Жанны были дамами хоть и благородного происхождения, но весьма нервными, если не сказать – озлобленными. А потому они нередко вымещали свои пережитые невзгоды и унижения на Жанне. Слишком часто ругали и наказывали её, в том числе и за мелкие прегрешения, а также иногда обзывали её «Поройковским отродьем»...

Понятно, что всё это не могло не наложить отпечатка как на характер, так и на судьбу Жанны, хотя, если поглядеть со стороны, то её детство и ранняя юность могли показаться более чем счастливыми. Раннее детство Жанна Поройко провела во Франции и Бельгии – по месту службы её отца, который вёл свою шпионскую работу под прикрытием журналиста ТАСС (Телеграфного Агентства Советского Союза). За эти годы Жанна насмотрелась на западноевропейский образ жизни, в совершенстве овладела французским и английским языками, а по возвращении в СССР стала считать себя истинной европейкой и чуть ли не француженкой. На родине – в Москве – Жанна окончила специальную школу для детей привилегированных советских работников, а по окончании школы поступила в МГИМО (Институт Международных Отношений МИД СССР), куда девушек брали крайне редко и только по исключительно мощным родительским связям. В институте Жанна не блистала прилежанием и знаниями, училась на тройки, да и образцовой дисциплиной и «моральной устойчивостью» не отличалась, но институт окончила и диплом получила, после чего поступила на службу в контору под названием УПДК (Управление по обслуживанию дипломатического корпуса МИД СССР). То есть, казалось бы, жизнь Жанны удалась. Хотя... в действительности это было не совсем так...

При том, что начало Жанниной карьеры развивалось вполне успешно, личная жизнь её как-то не особенно ладилась. В первый год работы в УПДК у Жанны начался бурный и страстный роман  с заведующим отделом, в котором она работала. Однако, на пути влюблённых стояло серьёзное препятствие: объект Жанниной страсти был... женат. И не просто женат, а женат на дочери заместителя начальника УПДК. Тем не менее, когда выяснилось, что Жанна беременна и аборт делать категорически отказывается, «объект» начал бракоразводный  процесс со своей «законной мегерой» и полгода спустя смог жениться на Жанне.

Первое время всё шло относительно хорошо. Конечно, Жанниного супруга понизили в должности, ибо в то время и в той системе разводы не поощрялись (особенно разводы с дочерьми больших начальников), но он всё же оставался более-менее перспективным и хорошо оплачиваемым номенклатурным работником. Тем не менее, вскоре на горизонте совершенно, казалось бы, неожиданно возникла другая проблема: супруг  оказался невыносимым ревнивцем и начинающим алкоголиком. Почти каждую неделю он вечером пятницы напивался до скотского состояния и, приходя домой, устраивал кромешный ад с дикими сценами ревности, матерными воплями и рукоприкладством. Правда, в воскресенье утром он падал перед побитой Жанной на колени, просил прощения, клялся, что подобное никогда не повторится и даже целовал её ноги, но проходила неделя, другая, и начиналось всё то же дежа-вю...

В конце концов Жанне это надоело и однажды зимним вечером, когда пьяный муж спал в одежде на их семейной постели, свинообразно храпя, она покидала в спортивную сумку вещи первой необходимости, схватила в охапку трехмесячную дочку и сбежала к матери, а на следующий день подала на развод...

Некоторое время Жанна одна воспитывала маленького ребёнка, зарабатывая переводами с французского и английского (из УПДК ей пришлось уволиться), но через год с лишним сошлась со своим сокурсником и одногруппником по институту, работавшим в Министерстве Иностранных Дел. После нескольких «конфетно-букетных» месяцев они поженились, и новый супруг почти сразу же после «окольцовывания» получил  назначение на хорошую должность сперва в посольстве СССР в Сенегале, а несколько лет спустя – во Франции. Жанна была очень рада снова оказаться в вожделенном Париже – городе, в котором она провела часть своего детства. В этом прекрасном месте она родила второго ребёнка -  сына, но вскоре и новый её брак, что называется, затрещал по швам. Нет, второй муж Жанны не был ни пьяницей, ни драчуном. Напротив, он был весёлым и лёгким в общении человеком,   прекрасно пел и играл на гитаре, был абсолютно не склонен к ревности и – что немаловажно – был заботливым отцом их детям ( в том числе и Жанниной дочке от первого брака). Но... при всём вышесказанном он отличался чрезвычайным «любвеобилием» или, говоря по-простому, был жутким бабником.

Ещё в Москве Жанна старательно делала вид, будто не знает, что её новый муж переспал почти со всеми её подругами. Она кое-как терпела и в Париже тот факт, что он не пропускает мимо себя ни одной доступной смазливой женщины. Пару раз, когда измены были уж совершенно явными, она пыталась завести с супругом серьезный разговор, но он либо отрицал очередную интрижку, либо со своей обычной легкостью оправдывался: «Ну, понимаешь, Жанночка, я просто немного увлёкся, но ты же всё равно самая лучшая женщина в мире!». Иногда даже отшучивался: «Смотри, самое вкусное блюдо – это ананас (а ты, Жанночка, и есть мой ананас), но хочется же иногда для разнообразия отведать селёдки!» - И Жанна злилась, ревновала, обижалась, но отступала, поскольку ей не хотелось отказываться от совместной с ним жизни во Франции.

Но не зря говорят в народе, что сколь верёвочке не виться... Однажды муж Жанны вступил в любовную связь с некоей француженкой, которая, как оказалось, была связана со спецслужбами и её, по всей вероятности, специально к нему приставили. Об этом  было доложено советскому послу, и неверного супруга в 24 часа отправили обратно в Москву вместе со всем его семейством. И вот тут уж терпение Жанны лопнуло или, как говорят украинцы, «тэрпэць урвався». Она инициировала развод и вскоре снова осталась одна - уже с двумя детьми на руках. А тут и Советский Союз распался, так что вся жизнь начала резко меняться.

Жанна со всей своей энергией ударилась в бизнес, открыв частное туристическое агентство, параллельно оставаясь в активном поиске нового спутника жизни. К этому времени она, что  называется, поставила крест на русских и вообще на всех пост-советских мужчинах, прийдя к выводу, что найти достойного её среди них не представляется возможным, и обратила внимание на работавших в российской столице иностранцев – дипломатов, журналистов и бизнесменов. Кроме того Жанна зарегистрировалась на нескольких сайтах международных знакомств. Один за другим стремительно начинались как реальные, так и виртуальные романы с французами, итальянцами, англичанами, испанцами, швейцарцами, поляками, чехами, американцами.... И так же стремительно заканчивались, ибо на территории России одни потенциальные кандидаты в новые мужья неизменно оказывалась женатыми, а другие – разведенными и отягощёнными алиментами и иными долгами. И то, и другое Жанну, разумеется, не устраивало, но она не сдавалась. На сайтах знакомств дело обстояло не лучше: там ей попадались либо явные лузеры, либо мужчины вполне состоявшиеся, но с её точки зрения малообразованные и не принадлежащие к  высшим слоям общества, а мезальянс также не входил в планы Жанны.

Между тем туристический бизнес мадам Поройко хотя и не особо процветал, но давал ей возможность так или иначе сводить концы с концами и даже раз в год выезжать на отдых. Но, увы, не на Лазурный Берег (юго-восточное Средиземноморское побережье Франции), не в Тоскану и уж точно не во Флориду, а лишь в финансово доступные ей курорты Египта и Турции. Тут  надо заметить, что Жанна всегда была любительницей, так сказать, «чувственных удовольствий», и смуглые жгучие брюнеты Египта и Турции регулярно помогали ей расслабиться и почувствовать себя желанной и востребованной нимфой. Кстати, говоря о южных мужчинах, нельзя не отметить что при всём вышесказанном Жанна испытывала нескрываемую неприязнь и даже презрение  к грузинам, армянам и прочим кавказцам, поскольку по её мнению, они не были «настоящими иностранцами» в отличие от арабов и турок, и в этом вкусы Жанны принципиально отличались от вкусов её аристократических предков по материнской линии, которые никогда не опускались до связи с мусульманами Ближнего Востока, но хорошо относились к грузинам и охотно роднились с ними. Но с другой стороны... где Жанна и где её аристократические предки? Ну да ладно...

Так вот, во время одного из своих ежегодных отпусков Жанна отправилась в турецкую Анталью. Отдых, казалось бы, задался. На третий день она познакомилась в баре своего отеля с тридцатипятилетним турком по имени Орхан. Высокий и элегантный Орхан не особренно походил на турка и мог сойти за итальянца или южного француза, о чём Жанна ему и поведала в качестве комплимента. Улыбаясь прекрасными белыми зубами, Орхан ответил, что в его семью когда-то действительно затесался принявший Ислам француз, но сам он при всём этом, конечно же турок и более чем охотно.

В течение полутора недель Орхан довольно изящно ухаживал за Жанной, водил в рестораны и бары, катал по окрестностям на своём Ягуаре и даже устроил прекрасную морскую прогулку на арендованной белоснежной яхте, а по ночам они вместе предавались всевозможным постельным радостям. Жанна даже начала подумывать о том, что ей быть может и не стоит зацикливаться на сомнительных европейцах и американцах, а попробовать связать жизнь вот с таким относительно молодым и почти по-европейски галантным левантинцем. Ей даже пришла мысль, что, может быть не такой уж плохой идеей было бы ради этого принять Ислам. Чисто формально, конечно... При этом Жанна совсем забыла о том, что её новый возлюбленный намного моложе её, а также еще и о том, что культурные различия не всегда проявляются сразу. Поэтому к следующему сюрпризу со стороны Орхана она оказалась совершенно не подготовленной.

Когда отдых Жанны в Анталье уже подходил к концу, Орхан неожиданно предложил ей провести романтический вечер и не менее романтическую ночь на его загородной вилле в горах, на что она с энтузиазмом согласилась. Поездка в горы, в ходе которой Жанниному взору представали сценические пейзажи – крутые перевалы, водопады и редкие, идельно вписанные в альпийский ландшафт экзотического вида сёла - длилась больше часа, и уже начало темнеть, когда Орханов Ягуар подкатил к небольшой, одиноко стоящей вилле, построенной в стиле позднего кубизма в выдолбленном прямо в скале углублении.

Жанна удивилась тому, что дубовая входная дверь, через которую они вошли внутрь виллы, была не заперта, но еще более поразило её то, что в гостинной их ждали двое незнакомых мужчин. Она ведь была уверена, что романтический вечер они с Орханом проведут вдвоём. Орхан тем временем представил ей незнакомцев: «Это – мой старший брат Кязым, а это – наш друг Фатих». Жанну он почему-то присутствующим не представил, зато тут же предложил выпить шампанского за знакомство. Жанне уже давно хотелось выпить, так что она в несколько глотков осушила поднесенный ей хрустальный бокал, в то время как мужчины только пригубили сладкий шипучий напиток. Через несколько секунд она почувствовала, что почва неожиданно ушла у нее из-под ног, она потеряла равновесие и неловко плюхнулась на широкий кожаный диван. Мысль о том, что в её бокал могли что-то подсыпать, даже не пришла ей в голову, но в этот момент все три турка набросились на неё как стая шакалов, грубо срывая одежду и украшения...

В течение последующих нескольких часов Орхан и двое других жёстко отымели Жанну с элементами садизма всеми известными и малоизвестными способами, после чего её в «костюме Евы» и полубессознательном состоянии вывезли в какую-то глушь и выкинули на дорогу, как использованную и уже ненужную вещь...

* * *

И вот теперь, стоя на острой щебёнке, вспомнив о Боге и страстно желая немыслимого чуда, Жанна коснулась рукой груди и убедилась, что её золотой нательный крестик тонкой ювелирной работы исчез вместе с одеждой. Видимо, они сорвали его с её шеи, хотя она этого не помнила, поскольку в её сознании все произошедшее было покрыто густым, тёмным туманом...

Потерять золотой крестик конечно, жалко, но... Богу вообще-то не нужны ювелирные изделия. Ему нужна вера. А в тот момент Жанна уверовала более чем искренне и более чем искренне взмолилась о сотворении чуда...

Внезапно окружающую тьму и мрак пробил яркий свет автомобильных фар и прямо перед Жанной резко притормозил большой, покрытый пылью и грязью трак, бывший когда-то красного цвета, с вмятинами на дверях и крыльях.

В кабине трака сидели двое — по всей вероятности, отец и сын. Младший из них - мужчина средних лет, был за рулём, а старший — старик, которому на вид было как минимум 70 лет — занимал пассажирское сиденье. Оба, очевидно, были местными крестьянами. Об этом красноречиво говорила их внешность: опалённые жгучим солнцем загорелые лица, крупные мускулистые руки с чёрной каёмкой под ногтями, старая, выцветшая и многократно залатанная одежда...

Лицо старика заросло густой бородой серебристо-чёрного цвета. Его сын бороды не имел, но зато мог похвастаться густыми янычарскими усами и как минимум трёхдневной щетиной, покрывавшей его щёки и подбородок.

Старик высунулся в открытое окно и что-то строго спросил по-турецки. Голос у него был низкий, глухой и хрипловатый.

Жанна непонимающе покрутила головой.

— Говоришь по-английски? — Старик довольно неожиданно перешёл на язык международного общения.

— Д-да... — пролепетала еле слышно Жанна, тоже по-английски.

Старик что-то поискал между сидениями, приоткрыл дверцу кабины и кинул Жанне не то конскую попону, не то старое одеяло. Затем резко скомандовал:

— Прикрой себя!

Жанна моментально завернулась в кусок дырявой, грязной ткани, а старик тем временем продолжил допрос:

— Мусульманка?

Жанна отрицательно затрясла головой.

Старик на секунду возвёл глаза к небу, будто бы молча призывая в свидетели Аллаха, и задал следующий вопрос:

— Ты русская?

Жанна утвердительно кивнула.

Сидевший за рулём усач похабновато усмехнулся и покачал головой, но, поймав суровый взгляд старика, моментально подавил улыбку.

— Где ты живёшь? — Старый крестьянин говорил с сильным турецким акцентом, но просто и прямолинейно строил короткие фразы, так что его английский был легко понятен.

— Я ж-живу в М-москве, — пролепетала Жанна.

— Где ты ЗДЕСЬ живёшь?! — уточнил собеседник, слегка повысив голос.

— А... здесь... в Анталье... Отель Свандор... Топкапы Палас.

— Там имеешь одежду и документы?

— Д-да, — всё ещё дрожащим голосом ответила Жанна и мысленно похвалила себя за то, что на всякий случай оставила в сейфе отельного номера российский паспорт, билет на самолёт до Москвы и часть своих денег.

Старик вылез из машины, откинул вперёд своё сиденье и, кивнув вглубь кабины, коротко бросил:

— Залезай! Мы отвезём тебя в твой отель.

Жанна не стала дожидаться повторного приглашения и резво юркнула внутрь, примостившись на узкой, покрытой потрескавшейся кожей скамейке, расположенной за передними сиденьями. В кабине пахло смесью мужского пота, крепкого табака и конского  навоза.
Старик что-то резко сказал по-турецки водителю, и тот развернул трак и погнал в направлении, явно противоположном тому, куда двое крестьян изначально направлялись.

После получасовой тряски по разбитому просёлку машина вырулила на широкую ровную автотрассу. Вскоре фары вырвали из темноты большой зелёный указатель, на котором фосфоресцирующими белыми буквами было написано, что до Антальи осталось 92 километра. Водитель дал газу и резко увеличил скорость.

За всю дорогу водитель и старик не произнесли ни слова — да и Жанне было не до разговоров. Она тихо сидела, глядя в одну точку перед собой, и, казалось, ни о чём не думала.

Когда они, наконец, подъехали к ярко освещённому парадному входу отеля Топкапы Палас, на востоке уже забрезжил рассвет. Замызганный трак, въехавший на парковку, где рядами стояли блестящие дорогие автомобили, был похож на грубого деревенского мужика, каким-то нелепым чудом завалившегося на дворцовый бал.

У самой двери водитель затормозил. Старик вышел из кабины и откинул своё сиденье, выпуская Жанну наружу. Взглянув ей прямо в глаза, он сказал неожиданно потеплевшим голосом:
— Иди, дочка. И не думай, что все турки — плохие. Мы тоже бываем разные.
— Спасибо... спасибо вам большое... — забормотала Жанна. — Я сейчас... денег вам... вынесу...
Но старик уже не слушал её. Он молча залез в кабину, захлопнул дверь, и трак рванул с места.

В первый момент портье отеля хотел преградить путь вошедшей через крутящуюся дверь растрёпанной, босой бомжихе, завёрнутой в какую-то непонятную хламиду. Но в следующий, узнав в ней рoссийскую гостью, понимающе ухмыльнулся. За годы службы в отеле он насмотрелся на многие чудачества туристов из некоторых стран.

Стараясь говорить твёрдым голосом, Жанна попросила ключ от своего номера. Портье протянул ей яркую пластиковую карточку и сказал по-русски, с явными нотками сарказма в голосе: «Вы - очень красивая госпожа».

Ничего не ответив на непрошенный комплимент, «красивая госпожа» устремилась к лифтам и вскоре оказалась внутри своего комфортабельного номера. Сбросив с себя пахнущую навозом попону, Жанна долго стояла под душем, пытаясь смыть грязь, усталость и омерзение... В её распоряжении оставалось несколько часов, чтобы привести себя в порядок перед отъездом в аэропорт. Курортное приключение завершалось...

* * *

Полгода спустя Жанна рассказала мне эту историю, когда мы встретились с ней в Женеве. К моему удивлению она закончила рассказ странным признанием в том, что несмотря на всё произошедшее с ней на загородной вилле Орхана, этот инцидент оставил после себя «странное, но довольно приятное послевкусие»...

Ну что тут скажешь? Как известно, сколько людей - столько и вкусов. Кроме того, это признание Жанны еще более укрепило меня в осознании того факта, что несмотря на мой уже достаточно солидный опыт, я совершенно не понимаю женщин. Мне только еще было бы интересно узнать, какое «послевкусие» осталось у Жанны от её чудесного спасения двумя скромными сельскими трудягами, но об этом она мне почему-то не сказала, а я почему-то не спросил.

27 апреля / 2025