Гномы. Война пепла. Глава 2. Герцогиня и Печать

Гномланд. Двергия. Замок Ортрум. 2307г
Машина с запотевшими стёклами медленно спускалась по серпантину горной дороги, оставляя за собой клубы пыли. Агата прижалась лбом к холодному стеклу, наблюдая, как за окном мелькают картины мирной жизни, которой она была лишена все эти годы.
Зелёные поля, разделённые каменными оградами. Деревеньки с соломенными крышами, где дымок из труб вился в безветренном воздухе. Крестьяне, застывшие в согбенных позах среди пашни — издалека они казались всего лишь тёмными пятнами на золоте спелой пшеницы.
Но чем ниже они спускались, тем сильнее Агату мутило. Десять лет жизни в пещерах и лесах перестроили её организм — теперь ровный гул мотора, запах кожи салона и даже мягкие подушки сидений вызывали тошноту.
— Ещё немного, принцесса, — пробормотал дверг-охранник, бросая на неё беспокойный взгляд.
Агата стиснула зубы, чувствуя, как потные пальцы прилипают к дорогой обивке. Её одежда — грубая домотканая рубаха и поношенные штаны из волчьих шкур — выглядела гротескно на фоне роскошного интерьера. Волосы, подстриженные ножом няни, торчали неровными прядями, впиваясь в шею. Даже её кожа, покрытая слоем дорожной грязи и старых шрамов, казалась чужеродной в этом мире полированного дерева и латунных деталей.
За окном промелькнула деревня — дети в заплатанной одежде бросились вслед за машиной, крича что-то и смеясь. Агата вдруг осознала, что за все эти годы впервые видит других детей.
— Мы пересекли границу герцогства, — объявил дверг, когда машина въехала на мост через бурную реку.
Агата кивнула, чувствуя, как под грудью заходится тревожный комок. Последний раз, когда она видела замок Ортрум, ей было года три. Тогда он казался огромным, сказочным. Теперь же она ехала туда не принцессой — загнанным зверем, которого везут на поводке. Машина дёрнулась, съезжая на разбитую дорогу, и Агата вцепилась в подлокотники, чувствуя, как подкатывает очередная волна тошноты. Где-то впереди, на холме, уже виднелись зубчатые стены замка.
В глубине памяти всплывали обрывки детских воспоминаний - словно старые, выцветшие фотографии, едва различимые сквозь пелену времени.
Она вспомнила, как впервые села на пони - крошечного, специально для неё выведенного, с шелковистой гривой. Как дрожали её ручонки, сжимая поводья, а отец крепко держал её за плечи, не давая упасть. Мать шла рядом и смеясь рассказывала весёлые истории.
Всплыли в памяти военные парады - грохот сапог по брусчатке, сверкающие штыки, гул толпы. Она сидела на коленях у матери, в высокой ложe, а отец объяснял ей, какие полки проходят, какие знамёна несут.
Мелькнул образ открытого кабриолета, медленно движущегося по главной улице столицы. Тысячи лиц, руки, машущие ей, крики "Да здравствует принцесса!". Отец сжимал её маленькую руку в своей огромной ладони, а мать улыбалась, поправляя ей воротничок платья.
Эти воспоминания казались теперь чужими, будто принадлежали не ей, а какой-то другой девочке из другой жизни. Автомобиль резко затормозил, вырвав Агату из грёз.
Ваше высочество, мы прибыли, - раздался голос дверга-водителя.
За окном вырисовывались мрачные очертания замка Ортрум - не того сказочного дворца из детских воспоминаний, а суровой крепости военного времени. Агата глубоко вдохнула, ощущая, как в груди сжимается холодный комок.
Бронированный автомобиль остановился перед массивными коваными воротами замка Ортрум. Ворота с гербом герцогини медленно раздвинулись, пропуская их внутрь. И сразу за ними началась идеальная брусчатая дорога – ровная, как стрела, выложенная камнями, отполированными до зеркального блеска. Такой дороги Агата не видела никогда – или, по крайней мере, не помнила.
По обеим сторонам, словно стражники, стояли стройные дубы – абсолютно одинаковые, подстриженные с математической точностью. Их кроны смыкались наверху, образуя живую арку, уходящую вдаль, к замку. Солнечный свет пробивался сквозь листву, рисуя на дороге мерцающий узор из теней и золотых бликов. Казалось, стоит проехать под этой аркой – и попадёшь в другой мир. Так оно и есть, – подумала Агата, чувствуя, как сердце бешено колотится. Для неё это действительно был переход в иную реальность. Из диких гор, где каждый день – борьба за выживание, в этот упорядоченный, почти сказочный мир, где даже деревья подчинялись чьей-то железной воле.
Машина с запотевшими стёклами, будто нехотя, въехала во внутренний двор замка Ортрум. Агата прижалась лбом к холодному стеклу, впитывая детали: зубчатые стены с бойницами, приспособленными под пулемётные гнёзда; солдат в потертых шинелях с гербом герцогини — перекрещённые кирка и молот, вышитые поверх горного силуэта; дымок из труб кузницы, где-то за вторым ярусом стен. Замок вставал перед ней гигантским каменным химерой — чёрные базальтовые колоннады с золотыми прожилками, рубленые грани арок, будто высеченные одним ударом молота. Шпили, пронзающие низкое небо, как копья. А потом она увидела витражи. Огромные, во всю стену, они изображали сцены, не совсем понятные Агате, и скорее даже загадочные: фигуры в одинаковых одеждах, поднимающие руки к башне-дворцу; дети, протягивающие венки механическим созданиям; стальной великан, держащий на ладони солнце… Главное — это не дворец отца. Тот, каким она его смутно помнила, был теплее: деревянные панели, ковры с оленями, запах воска и...
Машина дёрнулась, прервав поток воспоминаний, и затем прекратила движение. Дверца распахнулась, и на Агату обрушился шум иного мира — гудки машин, перекрывающие друг друга команды офицеров, гул десятков голосов, сливающихся в единый гул. Она инстинктивно прикрыла глаза ладонью — после тишины гор и пещер этот грохот бил по нервам, как молот по наковальне.
Но уже через мгновение её окружила живая стена — слуги в тёмно-синих ливреях с серебряными пуговицами выстроились плотным кольцом, отрезая её от чужих взглядов. Они двигались с холодной, почти механической точностью — ни лишнего слова, ни неверного шага. Казалось, даже дышали они в унисон. Между машиной и массивным дубовым входом вырос живой коридор — два ряда слуг, замерших по струнке, их лица непроницаемы. Ни один взгляд не поднялся на принцессу. Ни один рот не дрогнул в улыбке. Только пальцы, сжатые в замок за спиной, выдавали напряжение.
Агата успела заметить солдат в серо-стальных шинелях, расставленных вдоль стен — формально это были войска королевства Гномланд, но нашивки выдавали их истинную принадлежность: перекрещенные кирка и молот на лацканах — символ герцогства Двергенштадт и серебряный волк на погонах — знак личной гвардии герцогини.
"Двергия" — прошептала про себя Агата, вспоминая обрывки няниных рассказов.  Тайный приезд? Возможно. Но каждый камень здесь кричал об обратном — это была демонстрация силы. Герцогиня давала понять: "Здесь ты под защитой. Но и под присмотром".
— Следуйте за мной, Ваше Высочество, — прошептал Ансвард, склоняясь так низко, что его седая борода чуть не коснулась Агаты. Голос его звучал почтительно, но в глазах читалось что-то ещё — расчёт? Осторожность? — Герцогиня Двергов ждёт.
Агата кивнула, но её ноги нерешительно замерли на полированном полу. Она вошла в мир, который казался слишком большим, слишком чистым, слишком чужим. Холл замка дышал холодным величием. Мраморные колонны с прожилками, будто вены в каменной плоти. Винтовые лестницы, вьющиеся вверх, словно спирали гигантской раковины. Витражи, через которые лился свет, разбиваясь на сотни цветных бликов — алых, как кровь, синих, как лёд, и золотых, как корона, которую она никогда не носила. Агата сжала кулаки. Грязь под её ногтями, потрепанная волчья шкура вместо плаща, спутанные пепельные волосы — она была чужим зверем в этом отполированном мире. Няня Марта остро уловила её смущение. Она шагнула ближе, и её шёпот прозвучал как удар хлыста — жёстко, но с любовью:
— Не бойся. Ты была и остаёшься принцессой. Эти дворцы — не их милость. Это твой дар, который они когда-то получили от твоего рода. А дар можно и забрать.
Десяток коридоров промелькнул, как сон: Тени слуг, застывающие в поклонах; Шёпот за спиной, обрывающийся, как только она оборачивалась; запах воска и металла — замок жил, дышал, но был ли он на её стороне?
И вот — дубовая дверь, высокая, как ворота в иной мир. По бокам — два стража в мундирах, расшитых золотом. Их ружья блестели, но глаза были тусклыми — привыкшими ждать приказов, а не отдавать их. Один из них приложил руку к сердцу — жест верности. Но Агата поймала быстрый взгляд, брошенный Ансварду: "Это та самая девочка? Та самая наследница?"
Дверь распахнулась беззвучно, словно её толкнула сама тишина. В конце залы, за исполинским дубовым столом, напоминающим скорее полковой командный пункт, чем мебель дворца, сидела женщина. Герцогиня Ортрум. Её синий мундир с серебряной оторочкой сидел безупречно — ни складки, ни намёка на слабость. Никаких излишеств: ни золотых аксельбантов, ни гирлянд орденов. Только один-единственный знак отличия на правой стороне груди — массивный орден «За верную службу Отечеству» I степени, сверкавший тусклым серебром, как старая сабля. Седые волосы, уложенные в строгую, почти мужскую причёску, не смягчали её черт. Но когда Агата сделала первый шаг вперёд, что-то изменилось. Мгновение назад — железная маска правительницы, привыкшей командовать. Теперь — трещина в этой маске. Уголки губ дрогнули. Глаза, холодные, как горные озёра, вдруг оттаяли.
Агата приближалась, и детали проявлялись: руки. Казалось бы, аристократические — длинные пальцы, ухоженные ногти. Но приглядись: шрамы от ожогов вдоль костяшек, мозоли на ладонях. Руки, знавшие не только перья приказов, но и вес кузнечного молота. Кольцо. Единственное украшение — тонкое обручальное, потемневшее от времени. Символ памяти о давно почившем супруге.
Герцогиня поднялась.
— Агата Дарнкров, — её голос звучал как удар меча о щит — громко, чётко, без возможности ослушаться. — Наконец-то.
Девочка замерла. Никто не называл её полным именем с той ночи, когда няня унесла её из дворца.
— Вы… знали моего отца? — выдохнула она.
— Мы сражались вместе против гремлинских рейдеров на Восточном рубеже, — герцогиня отодвинула карту и встала. — Он был честным правителем. Глупым, но честным.
Она обошла стол и внезапно опустилась на колени, чтобы быть с принцессой на одном уровне.
— Слушай внимательно, девочка. Гаррук силён, но у него нет легитимности. Ты — последняя из рода Дарнкров. Твой перстень… — она коснулась массивного кольца на руке принцессы, которое та носила, не снимая. — Это не просто украшение. Это печать твоего отца. Тот, у кого она есть, имеет право на трон.
Принцесса сжала пальцы. Она помнила, как отец вложил кольцо ей в ладонь перед тем, как няня унесла её в ночь.
— Что мне делать?
Герцогиня улыбнулась.
— Научиться быть королевой.


После разговора с герцогиней мир Агаты перевернулся в один миг. Их с няней проводили в покои, которые казались дворцом внутри дворца – с высокими потолками, украшенными фресками битв древности, с кроватями, утопающими в перинах, и настоящими зеркалами во весь рост. Агата невольно отшатнулась, впервые за годы увидев своё отражение не в лесном ручье.
Но главным чудом стала ванна.
Медная, блестящая, наполненная водой, которая была горячей безо всяких усилий – не нужно было топить снег, не нужно терпеть ледяные объятия горной реки. Агата погрузилась в неё, и первые минуты просто плакала, пока няня, сидящая в соседней ванне, бормотала сквозь слёзы:
— Вот видишь, дитя моё... вот видишь... мы ещё не забыли, каково это – быть знатью.
Той ночью Агата впервые за восемь лет спала на простынях, пахнущих не дымом, а лавандой. И под одеялом, которое не нужно было делить на двоих. А ещё без оружия под подушкой, хотя первые часы она всё равно просыпалась, хватая воздух там, где должен был быть нож.
А утром всё закончилось.
Герцогиня прислала эскорт – не пышную свиту, а троих безмолвных двергов в походной форме.
— Ваше Высочество отбывает в Хартвик, — доложил старший, даже не глядя ей в глаза. — Для обучения.
Губы Агаты задрожали, но она не заплакала. Не перед ними.
— Это предательство, — прошипела она няне, когда их уже вели к машине. — Она делает из меня тайную карту в своей игре!
Няня крепко сжала её плечо – так, что даже стало больно:
— Нет. Она делает из тебя оружие. А оружие... дитя моё... никогда не держат на виду.
* * *
Гномланд. Двергия. Деревня Хартвик. 2307г
Деревня Хартвик притаилась у подножия холмов, как тщательно спрятанная драгоценность. Первое, что поразило Агату — запахи. Тёплый аромат свежего хлеба из булочной смешивался с едким дымом кузницы, сладковатым духом кожевенной мастерской и пряными травами с огородов. После лет скитаний по горам эти обыденные ароматы казались ей волшебными.
Фахверковые дома с резными ставнями теснились вдоль единственной улицы, их тёмные балки контрастировали с белоснежной штукатуркой. Каждый домик окружали аккуратные каменные оградки, за которыми пестрели цветочные клумбы — яркие пятна на фоне зелени огородов. Через канавы были перекинуты деревянные мостки, по которым с гоготом носились деревенские дети, пугая уток.
Агата замерла, впитывая эту картину. После долгих лет скитаний и страха это место казалось ей целым миром — живым, тёплым и безопасным. У булочной толпились ребятишки, выпрашивающие тёплые калачи. Возле кузницы старики играли в кости, перебрасываясь грубоватыми шутками. На пороге кожевенной мастерской молодая женщина качала люльку, напевая что-то под нос. Всё это выглядело настолько мирным, что у Агаты защемило в груди.
"Здесь тебя будут звать просто Мария," — прошептала няня, положив свою руку Агате на плечо. Деревня не знала, что принимает принцессу крови. Для этих людей она была просто ещё одной сиротой, взятой под опеку герцогиней. И в этом была странная свобода — возможность наконец просто быть, а не выживать.
Но когда они проходили мимо кузницы, Агата заметила несоответствия. Слишком много клинков и ружейных стволов лежало на полках для обычной деревенской кузни. Слишком молодые и крепкие "крестьяне" с привычными к оружию руками перешёптывались у колодца. Слишком внимательный взгляд старика-сыродела следил за каждым её движением. Хартвик притворялся мирной деревушкой, но под этой маской скрывалось нечто большее.

Грубая шерстяная рубаха кусала кожу, а сажа на щеках пахла пеплом и ложью. Агата стояла перед потрескавшимся зеркалом в амбаре, не узнавая свое отражение - теперь она была никто. Просто Мария, племянница погибшего лесника, взятая на воспитание доброй герцогиней.
"Ты будешь учиться всему, что знают они," - говорила перед отъездом герцогиня, поправляя перчатки. Ее голос звучал как скрип заржавевших ворот. "Как драться. Как убивать. Как выживать. А потом..." Она наклонилась так близко, что Агата почувствовала запах её духов и чернил. "Ты научишься тому, чего они не знают. Как вести их на смерть."
Первые недели стали непрекращающимся кошмаром. Утренние тренировки со старыми солдатами, чьи шрамы рассказывали истории страшнее сказок няни. Они смеялись, когда она падала, выбивая из легких последний воздух. Перестали смеяться только тогда, когда ее деревянный нож оставил кровавую полосу на щеке сержанта Громака.
Дни проходили в лесу с охотниками. Капитан Вейс, человек с лицом учтивого камердинера, учил ее ставить капканы, которые ломали кости, а не просто удерживали добычу. Показывал, как перерезать горло оленю так, чтобы он не успел крикнуть. Как дышать через рот, когда разделываешь еще теплую тушу, чтобы не стошнило от запаха крови и кишок.
По вечерам в душной избе старосты дрожащие пальцы старого картографа водили по пожелтевшим картам, объясняя, как находить путь по звездам, как рассчитывать маршруты для отрядов, как отмечать места для засад.
Но настоящие уроки начинались ночью, когда приходили безликие курьеры с донесениями с фронтов. Они приносили шифровки, написанные невидимыми чернилами, которые проявлялись только под светом синей лампы. Агата училась читать между строк, находить ложь в правдивых отчетах и правду в лживых.
Перстень отца, единственная связь с прошлой жизнью, жгло кожу под перчаткой. Она научилась не поправлять его на людях, не выдавать себя лишним движением.
И все же здесь, среди детей лесников и фермеров, она нашла то, чего не знала никогда - простую, бесхитростную дружбу. Они дрались деревянными мечами, ловили рыбу в запретном пруду, делились украденными из дома пирогами. Никто не кланялся, не называл ее "Ваше высочество". И когда впервые за много лет она рассмеялась, забыв на мгновение кто она, Агата испугалась этого чувства больше, чем ночных кошмаров о том дне, когда погибли ее родители.
— Ты прогрессируешь, — как-то сказала няня, наблюдая, как принцесса отрабатывает удары штык-ножа на соломенном чучеле.
Девочка, уже покрытая синяками и мозолями, не ответила. Она думала о другом.
— Почему герцогиня не подняла восстание сразу? Зачем ждать меня?
Няня вздохнула.
— Потому что народу нужен символ. Не просто бунт — а возвращение законного порядка. Ты — этот символ.
Принцесса ударила чучело так, что оно разлетелось на куски.
— Я не хочу быть символом. Я хочу быть тем, кто разобьёт Гаррука.
В тени амбара кто-то зааплодировал.
— Хороший настрой, — сказал Ансвард, появляясь из темноты. — Но для этого тебе понадобится вот это.
Он бросил ей в руки саблю — настоящая, не тренировочная.
— Завтра начинается настоящее обучение.