По Волнам Моей Памяти

Лайнер “Гармония” превзошёл ожидания даже самых пресыщенных отдыхом богачей. И совершенно справедливо, потому что непревзойденная красота, симфония вкуса и гимн богатству, всё предлагалось вам наслаждаться вволю.

“Гармония” отплывала из Флориды в Мексику, маршрут был рассчитан на неделю, ровно столько нужно времени, чтобы не успеть пресытиться, и чтобы потом долго держать в памяти чудное путешествие и жалеть, что время пролетело быстро…

Моя каюта выглядела, как постановочная квартира из спектакля, где все комнаты были в разных залах, отделяемых друг от друга только половинками стен; стены золотые, остальное всё белое, красиво-это не то слово… вошла, встала и замерла от непередаваемого восторга, не хотелось двигаться, просто стоять и любоваться, обращая внимание на все мелочи, мой глаз всегда обращает внимание на как бы случайную мелочь-вот свеча белая, а на ней виньетка с моим именем, мелочь, а как приятно…, натуральная кожа цветом в топлёное молоко, ну что тут скажешь, элегантно, а как стены, словно в сговоре с солнцем бросают золотой блеск на слегка поднимающую тёмно- изумрудную волну, не соперничают, а дополняют друг друга…

Солнце ещё долго наслаждалось в обнятом небе, редкие облака застенчиво проплывали, стараясь на нарушить его сияние… Вот только ветерок, как ребёнок думал, что подгонял пароход, а тот его и не замечал вовсе, а мне он мешал, я не люблю ветер, он всегда неуместен… вот и сейчас, мешал наслаждаться и я открыла зонтик, держа его почти что на лопатках, таким образом защищаясь от него.

Зонтик был белый, ажурный, напоминающий прошлое столетие, мило создавал Чеховский антураж, хотя мы плыли не по Волге, но с зонтиком в руках было что-то во мне от того времени…, да и в лице моём не было следов егодняшнего дня, солнечные кудряшки и улыбчивое приветливое лицо, не было у меня модных восточных скул, специально очерченных пухлых губ, прелестное кремовое платье, ближе к песочному, длиннее обычного, с белым поплиновым воротником, от которого густой дорожкой до низу бежали пуговички, обтянутые тканью.

А он встал прямо за мной, высокий, в пандан мне, тоже в песочном чесучовом костюме, я увидела его отражение в проёме стеклянных дверей. Со стороны мы выглядели парой, специально одетых в одну гамму, приготовившихся к фотографической сессии...

А на самом деле мы ничего друг о друге не знали и увиделись впервые…, но это не совсем так.

Красивым мягким баритоном, на довольно близком расстоянии от меня он спросил:

- Не боитесь, что ветер унесёт Ваш зонтик за моря, за океаны…

- Боюсь, но больше боюсь за Вас…

- За меня…, почему…

И повернувшись к нему ей стало жаль, что с таким приятным голосом он разочаровал её своим возрастом, не то, что он был стар, нет, просто для той реплики, которую она хотела, улыбнувшись сказать, не подходил… И с секунду подумав всё же сказала:

- Жаль Вас потому, что зонтик унёс бы ветер, а волны унесли бы Вас… Вы же бросились бы за ним без промедления и волны унесли бы Вас, - с лукавой улыбкой повторила она...

Ему, наверное, лет шестьдесят, - подумала она, никуда бы он не прыгнул, интересно, а прыгнул бы лет в двадцать пять, - продолжала представлять его себе она… и тут какое-то смутное воспоминание пробежало, но настолько скоро и неотчетливо, что не запомнилось…

Он бросил долгий взгляд в её улыбающиеся глаза, прочёл в них сожаление и добавил:

- Вы правы, не прыгнул бы, не тот коленкор, - сказал он на забытом русском языке…

- Вы должно быть из Петербурга…

- Как Вы догадались…

- Моя бабушка так говорила…, не тот коленкор.

- Да, я приехал к друзьям на месяц и вот решил немного продлить путешествие пароходом до Мексики, пробуду там пару дней и обратно домой. А Вы…, я услышал, как Вы с кем-то по телефону по-русски разговаривали, невольно прислушался и разом обрадовался…

- Мы несколько лет, как живём в Калифорнии, тут, в Майями, у меня только что прошла выставка, древняя иконопись, мужа пригласили на контракт с университетом на пару лет, он врач, - так неназойливо коротко, она о себе рассказала и закрыв зонтик протянула руку, - Наташа.

Он обрадовано сказал:

- Стало быть тут Вы Натали…

- Нет, я как была Наташа, так и осталась, а Натали, это скорее на французский манер…

- Очень приятно, а я тоже в каком-то смысле врач, детский, - смущенно улыбаясь сказал он, Олег Сергеевич Морж, для чего-то добавил он.

Я на всю жизнь запомнила эту смешную фамилию, его образ, конечно, мне не удавалось вспомнить. В памяти остался молодой, высокий, худощавый мужчина с добрым голосом, которого я встретила двадцать с лишним лет тому назад… Что-то, наверное, было у них общее, у того и у этого мужчины, раз какая-то тень пробежала, когда я повернулась на его голос…

Нет, память не возвращала меня к тому молодому человеку, не запомнила память его, вернее, смутно промелькнули светло-ореховые добрые глаза и мягкий голос, которому я когда-то поверила и с которым ушла…

Сейчас она смотрела в его глаза, но за очками не видно было цвета, а он, не зная, чем заполнить долгую паузу, чувствовал неловкость молчания, которую она, к счастью, прервала.

- Олег Сергеевич, а вы детский врач по каким болезням, - немного по-детски спросила она.

- По ушкам и горлышкам, - в той же манере ответил он.

Вот тут-то и всплыл в памяти этот голос и такое же обращение, всё сказанное им до мелочей вернула её память, полностью она вспомнила тот день, ту встречу, только лица его вспомнить так и не смогла. Сейчас перед ней стоял пожилой господин, старомодно общающийся с молодой женщиной, обречённо устаревший на ухаживания… А ей хотелось взять его под руку и вытащить из белого халата, из профессорской должности, из кабинета, в котором прошла его жизнь… и вдохнуть радости морского воздуха, лёгкого флирта перед заходом солнца…

- Я Вас вспомнила, вернее Ваш добрый, вкрадчивый голос. Вас, наверное, все дети обожают…

Он смущенно сказал:

- Да, дети мне доверяют…

— Это как раз то слово…, правильно, я доверилась Вам, когда с Вами за ручку ушла. Дорогой мой Олег Сергеевич, мы так давно с Вами знакомы, - сказала она, взяв его под руку и предлагая зайти в ресторанчик, выпить по бокалу запотевшего от холода Шабли, и послушать её душевный рассказ.

А Олег Сергеевич тем временем, любуясь ею, думал о том, как было бы замечательно встретить её сейчас, чтобы ей было не важно сколько лет, главное, чтобы ему было ближе к пятидесяти, а не шестьдесят два. Но, несмотря на это возрастное нарушение гармонии, ему было с ней душевно и естественно легко, он бы с радостью и в ресторан пошёл бы, и потом бы вдоль лунной дороги, шёл бы и слушал…, и неважно о чем она говорит, просто хотелось идти с ней рядом и слышать запах её тела, перехваченного морской волной…, и ощущать забытое тепло женщины, плечо которой соприкасается с его, и тёплая сторона её руки прижимает его послушную руку.

Они вошли в круглый, с приглушённым светом ресторан, словно в уютную каюту, спрятанную в бутылочном бархате, столики на двоих и мягкие кресла стояли в торжественном ожидании, золотые скатерти свисали до полу, почти касаясь экзотического паркета, сделанного из редких пород мербау и палисандры, с игрой от розоватого оттенка до насыщенного бордового. Этот зал тэт-а-тэт, как дорогая ювелирная табакерка с деревянными шпалерами, казался абсолютным совершенством и от этой красоты и предвкушения рассказа, внутри меня звучала и улыбалась шаловливая свирель. И чувствовала я, как раскрывается черёмуха в душе, и как хорошо, что в глазах его нет порока.

Шабли в шафрановом пергаменте было холодное с фруктовым ароматом, к нему мы заказали блюдо с сырами; в ассорти входили дыня, груши и виноград, семь сортов сыра фантастически подобранных, ведь производитель лайнера “Гармония” Франция с её сырами и дифирамбы…

- Я представляю сколько раз Вам в жизни говорили, что Вы очаровательная, так не хочется повторяться, но как от правды удержать себя.

- А Вы Олег Сергеевич не сдерживайте себя, говорите, потому что я, слов не слыша, за Вашим голосом иду, как и тогда, мне было шесть или семь, точно не скажу, да это и не важно… Мы тогда жили на Бородинской улице в доме номер тринадцать, это был актёрский дом, многие актёры работали через мостик, что на Фонтанке, мне разрешалось гулять одной от Фонтанки до Загородного проспекта, я ходила и притаптывала снег, прислушиваясь к его скрипу, простужена я была всегда и две дорожки до самых губ всегда текли, иногда белые прозрачные, иногда они меняли цвет…

Я съела кусочек жёсткого пармезана с грецким орехом, пару кусочков дыни и сделав пару глотков вкусного холодного и совершенно не кислого вина, продолжила…

- Иду себе и иду, периодически слизываю часть дорожки, когда она начинает сползать дальше по губам… И вот этот тихий обезоруживающий голос, как давеча на палубе, спросил у меня:

- И давно ты так слизываешь эту водичку?

- Она солёная, - сказала я, словно объясняя Вам, — это не водичка, это…

- Знаю, знаю, как это называется. Так скажи мне, - опять этим же мягким голосом и уже на корточках, чтобы поближе посмотреть на мой распухший нос, спросили Вы меня.

- Мама говорит вечно…

- Что вечно…, - переспросили Вы.

- Мама говорит, что вечно ты простужена…

- Понятно... А знаешь, что будет, если ты не полечишь носик…

- Нет…

- Он у тебя будет всегда красный и большой, но если ты пойдёшь сейчас со мной, то через два часа мама привезёт тебе мороженное и больше никогда у тебя не будет простужаться носик… Идём со мной.

- И я доверчиво дала Вам ручку, и мы куда- то поехали, а потом и правда, мама принесла мороженное, только помню, что кричала на Вас, а Вы ей сказали:

- Пока я Вам не позвонил, Вы же не вспомнили, что девочка уже час, как гуляет.

Я допила вино и сказала:

— Вот и встретились мы с Вами снова, я, конечно, не помню Вашего лица, только рост высокий помню и тёмные волосы, и голос такой сердечный, такой добрый, я доверилась Вам, сразу дала свою маленькую ручку и мы, как старые проверенные друзья, зашагали в ногу…

Он сперва молчал, потом неожиданно я увидела блеск в его сердобольных глазах, а потом он сказал:

- Молодой был, всех беспризорных детей подбирал, брошенных родителями на произвол судьбы…, я и про тебя скорее всего так подумал, и пожалел замёрзшую, простуженную девочку…

Он с такой печалью прореагировал на мой рассказ, что свирель прижалась в груди и смолкла, и черёмуха его души, не успевшая распуститься, склонила головки…

Он продолжал вспоминать свои молодые годы и бесконечную жалось к детям, и моя свирель замолчала, потому что таких как я, у него было много, и я ничем ему не запомнилась, и потом он добавил, что за мороженное, любой ребёнок шёл, у нас тогда страна непуганая была…

Как-то незаметно тихо спустился вечер, как новогодняя ёлка волшебно зажёгся лайнер, только скрылась куда-то душевная гармония и не осталось кристальной безмятежности.

P.S.

Я планировал остаться на пару дней в Мексике, но по прибытию расхотелось…, хотелось держать в памяти и ничем не разбавлять это чудное путешествие, и жалеть о том, что время скоротечно, и думать о том что земля круглая…

И первый раз встреча со мной ей дала шанс, а спустя тридцать лет мне… Воистину долг платежом красен… Жаль быстро время пролетело…


Наташа Петербужская.  @2025. Все права защищены.
Опубликовано в 2024 году в Сан Диего, Калифорния, США