Энпэи...

     Он иногда сам себе удивляется: в голову приходят такие мысли, которые ему в голову вообще не должны приходить. Потому что он не является ни квалифицированным мыслителем, ни профессиональным философом.

     Профессиональные философы и квалифицированные мыслители, особенно мыслители по вопросам экономики, часто затыкают ему рот, когда он пытается "озвучить" пришедшие в его голову мысли.

      Недавно ему пришло в голову, и он записал на листе бумаги: энпэи. Наивное прочтение идеономики. "Какая ещё идеономика?", - спросили бы его очень умные люди, если бы он им назвал это пришедшее ему в голову слово.

      Но что-то вбивало ему в голову дальнейшие слова:

     "Идеономика - это обеспечение окупаемости и даже прибыльности затрат на производство идей.

      Идеи представляют собой то, что потом превращается в изобретения, открытия и в технологию, то есть в  то, что потом используется в своей деятельности обычными, обыкновенными, рядовыми представителями общества. Отдельных народов. Всего человечества.

     Таким образом, идеономика  неизбежно связана с памятью отдельных народов, обществ и всего человечества".

     Записав такое, он вспомнил, что не только отдельные народы-общества, но даде и человечество в целом не может помнить всё, что некогда людьми изобреталось, открывалось и использовалось. То, что некогда использовалось людьми, может и забываться, и разрушаться.

     И он стал опять записывать следующее:

     "К памяти отдельных народов-обществ и всего человечества есть два подхода.

     Первый подход. Люди должны помнить всё, что ими когда-то в прошлом  и в настоящее время изобреталось, открывалось и использовалось.

     Второй подход. Люди должны помнить только то, что изобретается, открывается и применяется ими в настоящее время, а к восстановлению (реконструкции) забытого или разрушенного нужно прилагать человеческое воображение, которое может быть как ограниченным, так и неограниченным".

     Ничего себе! Он сам поразился тому, что пришло ему в голову!

     Ему пришло в голову, что ограничение человеческого воображения, восстанавливающего (реконструирующего) в памяти людей действительно существовавшее некогда  забытое или разрушенное, можно называть правдивой археологией, а использование в восстановлении памяти о прошлом почти ничем не ограниченного человеческого воображения, - романтической археологией.

     У него даже немного закружилась голова от мысли, что идеономика, которая рано или поздно полностью заменит традиционную экономику, можно рассматривать и как осуществление затрат на запоминание и сохранение всего, что было изобретено, открыто и применялось всем человечеством, и как столкновение друг с другом, в общественном сознании, правдивой  и романтической археологии.

     Ему почему-то подумалось, что именно у так называемого "коллективного" Запада есть, в отличие от россиян, склонность именно к романтической, а не к правдивой археологии.

     У россиян к ограничению человеческого воображения,  применяемого в восстановлении забытого или разрушенного, есть другой подход, сильно отличающийся от подхода так называемого "коллективного" Запада, который не любит сильно ограничивать воображение своих "романтичных археологов".

     И он опять записал следующее:

     "Так называемый "коллективный" Запад перестал бы сильно искажать (фальсифицировать)  историю Великой Отечественной войны советского народа против германского, гитлеровского нацизма, если бы почувствовал, что польза себе, то есть Западу,  от данного искажения крайне незначительная, стремится к нолю.

     И пока так называемый "коллективный" Запад ощущает значительную пользу от искажения истории Великой Отечественной войны сорок первого - сорок пятого годов двадцатого века, он, Запад,  не может отказаться от такого искажения.

    В отличие от Запада, в России наличествует-существует другой подход к применению человеческого воображения к восстановлению забытого или разрушенного прошлого: если вред себе и другим от разгула воображения в восстановлении памяти о каких-то исторических событиях и явлениях превышает пользу и себе, и другим от восстановительного применения воображения, то от такого применения человеческого воображения нужно отказаться".

     Да, он убеждён, хотя многие с ним не согласятся, в том, что неонацизм и неофашизм, например, как-то связаны с разгулом человеческого восстановительного (реконструирующего)  воображения, ничем не ограниченного.

      Ему лично не нужно доказывать, что искажение на так называемом "коллективном" Западе истории Великой Отечественной войны советского народа и романтическая археология там же, на Западе, осуществляемая в отношении нацизма и фашизма, тесно между собой связаны.

     И он вдруг понял, что смог прийти к довольно понятным выводам, в том числе и потому, что использовал  некогда пришедшее ему голову определение:

     "Идеономика - это "хозяйствование" в области памяти народов и всего человечества, при котором затраты осуществляются, в основном, на использование и ограничение человеческого воображения".

     Для него несомненно, что затрачивать ресурсы нужно ещё и на ограничение человеческого воображения, а не только на его применение, например, в области восстановления памяти о забытых событиях и о разрушенных материальных  и нематериальных явлениях прошлого.

     А ещё ему пришло в голову:

     "Многие называют так называемый "коллективный" Запад недобрым, даже злым, а между тем данная его, Запада, злость есть следствие того, что в восстановлении (реконструкции)  своего прошлого Запад склонен применять не правдивую, а романтическую археологию, в которой человеческое воображение ничем не ограничивается.

     И, если говорить о том, как западная романтическая археология сочетается с семью существующими подходами к историографии, то искажающая (фальсифицирующая) прошлое романтическая археология Запада и есть западный археологический подход к историографии.

     В России же склонны говорить, а
главное, - думать, что марксистский и правовой (юридический) подходы к историографии - это не столько об общественном сознании, сколько о применении положений таких якобы  "строгих" западных наук, как экономика и юриспруденция.

     А вот культурологический или цивилизационный подход Запада к историографии - это чистейшей воды романтическая археология, особенно в отношении своего, то есть западного прошлого. В отношении прошлого так называемого "коллективного"  Запада.

     В отношении прошлого  культур или цивилизаций других народов, Запад, вполне возможно, склонен применять не правдивую, а романтическую археологию не со знаком "плюс", а со знаком "минус".

     А вот монархический подход к историографии не только на Западе, но и в России, и повсюду на земном шаре, не склонен ничем ограничивать человеческое воображение. Другими словами, монархический подход к историографии везде, во всех странах, у всех народов склонен ничем не ограничивать человеческое воображение".

    Так как он ничего не понимает в богословии, по-иностранному, - в теологии, он не хочет относить  богословский подход к историографии ни к правдивой, ни к романтической археологии, в которой человеческое воображение ничем не ограничивается. Но он также знает, что так называемые "атеисты" называют богословский (теологический) подход именно романтической археологией, в которой выдумки, вымысла гораздо больше, чем чего-либо другого.

     Лично он ничего не имеет против личностного подхода к историографии, но только если воображение, выдумка, вымысел при осуществлении этого подхода, например, в восстановлении (реконструкции) событий и явлений прошлого, будут сильно ограничиваться, если и себе, и другим вреда, от применения неограниченного воображения, будет гораздо больше, чем пользы.

     Также он подумал, о том, что в будущем, скорее всего, в очень далёком, и по неизвестным ему причинам, в идеономике, которая может полностью заменить собой традиционную экономику, востребованнее монархического и культурологического (цивилизационного)  подходов к историографии будет личностный подход, изучающий итоги деятельности, в том числе и в области производства идей изобретений, открытий и технологий, ЕИЛ и СИЛ,  единичных и сборных исторических личностей.

     Вполне возможно, что в далёком будущем в идеономике востребованнее других подходов к историографии будет именно личностный подход, если только  искусственный интеллект не отстранит полностью живого человека от производства идей.

     P.S. Автор данной записи итогов размышлений непрофессионального философа и малоквалифицированного мыслителя, считает своим долгом напомнить, что энпэи - это наивное прочтение идеономики. Несмотря на то, что даже сам персонаж считает себя недостаточно основательным мыслителем, автор подумал, что даже теперь, когда обо всём в народах-обществах, и в человечестве в целом,  квалифицированно рассуждают даже сугубые "айтишники", кроме господствующего в общественном сознании кибернетического подхода к информации, некоторым людям было бы полезно напомнить о выявленных этим странным персонажем подходах к памяти отдельных народов, обществ и всего человечества.  Один выявленный персонажем  подход требует осуществлять огромные затраты ресурсов на то, чтобы помнить всё, что изобретается и изобреталось,  открывалось и открывается, применялось и применяется людьми  всего человечества. Другой подход  предполагает, что всё помнить невозможно, и, если нужно что-то восстановить (реконструировать)  из забытого или разрушенного, то можно в данном восстановлении применять человеческое воображение. Но перед тем, как применять воображение, нужно решить, что выбрать: или ничем не ограничивать, как это делают на так называемом "коллективном" и дико, до экстремистского ЛГБТ, цивилизованном Западе, человеческое воображение, или, как в России, на глобальном Востоке и глобальном Юге ограничивать человеческое воображение установкой о том, что если вреда человечеству от разгула его воображения больше, чем пользы, то такой разгул человеческого воображения лучше не допускать. С точки зрения размышлявшего здесь персонажа, данный выбор и осуществление действий в соответстии с ним - это и есть, вполне возможно, заменяющая традиционную экономику идеономика. Тем читательницам и читателям, которые что-то не поймут в данном тексте, автор напоминает, что такое возможно и вполне допустимо при чтении текстов, размещённых в разделе философии.