Визит Музы

  Писатель Виктор Людвигович Швецов, чей творческий кризис длился ровно столько, сколько его последний роман пролежал в ящике стола (три года, пять месяцев и семнадцать дней, но кто считал?), сидел за столом, уставившись в пустой экран ноутбука так, будто от него зависела судьба человечества. Он ждал. Не вдохновения — нет, это для дилетантов. Он ждал Музу.  (Она была зарезервирована, оплачена и ожидалась с минуты на минуту.) Ту самую, что спускается с Олимпа в шелках и лавровом венке, дышит эфиром архаичных глаголов и шепчет на ухо строки, от которых содрогаются звёзды. Или, на крайний случай, барышню в прозрачном хитоне с лирой в руках, как на открытках 19-го века. Вместо этого дверь в его кабинет  - комнатку с видом на мусорный бак - распахнулась с треском, достойным апокалипсиса, и ввалилась... Ну, предположим, "она"...

  Муза напоминала не богиню, а уставшего менеджера среднего звена, застрявшего между дедлайнами и ипотекой. На ней была поношенная толстовка с надписью "Ctrl+S себя", джинсы с потёртыми коленями и кроссовки, которые явно видели больше километров, чем сам Виктор - слов. В руке - стаканчик с кофе, в глазах - выражение человека, который уже три века не брал отпуск.

  - Привет, — хрипло бросила она, плюхнувшись на диван, от которого взметнулось облако пыли. - Ты тот, кто вечно ноет про "блок писателя"? Давай быстрее, у меня ещё Данте на видео-конференции в "Визоре" в двадцать ноль-ноль. Снова лезет с вопросами про обновлённую версию "Ада". Ну ты понял.

 Виктор поперхнулся воздухом. Его идеальная Муза, которая должна была парить в дымке ладана и декламировать сонеты, только что достала из кармана жвачку и принялась щёлкать ею так громко, будто это был саундтрек к его надгробной плите.

  - Вы... вы кто? — выдавил он, чувствуя, как рушится мироздание.

  - Муза, — ответила она, не отрываясь от телефона, где её пальцы лихорадочно стучали по экрану. - Версия 2.0. С обновлённым функционалом: вдохновляю на ходу, работаю в многозадачном режиме и не требую жертвоприношений в виде вина и стихов. Хотя кофе приветствуется. Кстати, у тебя есть зарядка? У меня 1%...

  Виктор, чей мозг уже наполовину сочинил некролог самому себе, машинально протянул провод. Муза воткнула его в себя - буквально, через разъём на запястье - и вздохнула с облегчением.

 - Ладно, по делу. Ты тут три года сидишь, строчишь про "экзистенциальную тоску героя в эпоху постмодерна". Ску-ко-ти-ща!! Миру нужен хит! Виральность! Мемы!.. Например: пишешь про то, как твой ГГ заказал доставку еды, а курьер оказался его бывшей, которая теперь одержима местью и искусственным интеллектом. Добавь дракона для масштаба. Или нет, драконы уже не в тренде. Пусть будет робот-алкотестер с ЧСВ.

 - Это же... попса! — застонал Виктор, представляя, как его нобелевский лауреатский фрак превращается в футболку с принтом "Я ;; иронию".

 - Попса? — Муза подняла бровь, и в этом жесте читались века презрения ко всем Шекспирам и Достоевским. - Дружище: Гомер писал фанфики про Трою, Шекспир крал сюжеты, как студент-первокурсник. Литература - это ремиксы, а ты тут тенью Пруста корчишься. Давай, включи мозг. Или придётся тебе прислать генератор мемов вместо меня?

 Она встала, потянулась, и Виктор мог поклястся, что услышал скрип шестерёнок в её спине.

 - Генератор мемов? — Виктор попытался вдохнуть с достоинством, но втянул вместо воздуха пыль от дивана и закашлялся. - Вы вообще понимаете, что искусство - это не про "виральность", а про вечность? Про поиск истины в… 
 - В грязных носках под столом и пятнах кофе на клавиатуре? — Муза жестом показала на его "рабочее пространство", где среди гор бумаг красовалась чашка с надписью "Не разговаривай со мной, пока я не допишу" (подарок бывшей жены, которая так и не дождалась). - Слушай, Толстой, когда "Войну и мир" писал, у него жена рукописи переписывала, дети орали, и я уверена, он хотя бы кактус на окне поливал. А ты что? Ты даже Wi-Fi смог назвать "Сетевая паутина отчаяния"! Это не метафора, это диагноз.

  Она вдруг подошла к полке с его "святыней" - собранием сочинений Камю, Сартра и Джойса, тщательно присыпанным пеплом от сигарет "как у экзистенциалистов". Взяла том "Улисса", полистала и фыркнула: 
 - О, смотри-ка, все страницы целы. То есть ты даже не читал, а просто ставил на "Визор"-фон для солидности? Класс. Знаешь, что сейчас в тренде? Краткость. Соцсети. Тысяча знаков, чтобы взорвать мозг. Вот, смотри. 
 
  Она швырнула в него стикером, который прилип к столу. Виктор, с трудом отклеив его, прочёл: 
"Герой просыпается. Голова болит. В зубах — перо феникса. В холодильнике — пусто. В душе — экзистенциальный вакуум. В дверь стучится "ИКЕЯ". Сборка мебели как метафора распада семьи. Хэштег: #Понедельник". 

 - Это… гениально? — выдавил он, чувствуя, как внутри умирает всё, чему он поклонялся. 
 - Нет, это база. А гениальность будет, если добавить, что сборщик "ИКЕЯ" — это его отец, который ушёл за молоком в 90-е, а теперь явился с шестигранником и кризисом среднего возраста. И да, отец — оборотень. Нет, лучше вампир. Нет, стоп: вампир-веган. Потому что ирония. 

  Муза выдержала паузу, достала из кармана леденец в форме черепа и раздражённо щёлкнула им по зубам: 
- Ты вообще в курсе, что твои читатели — это не студенты-философы с чёрными беретами, а люди в метро, которые за пять минут между рекламой казино и подкастом про детокс пытаются не заплакать от жизни? Дай им смех, дай им драму, дай им историю про то, как твой пьяный робот-алкотестер пытается завоевать любовь коллеги-кофемашины, пока ИИ не заменил их обоих на блокчейн. 

  Виктор хотел возразить, что кофемашина - это слишком, но Муза вдруг резко наклонилась к нему, и в её глазах мелькнули пиксели, как в старом телевизоре. 
 - И да, смени фон на "Визоре". Твоя "атмосфера мрачного гения" светится в темноте, как тыква на Хэллоуин. 

 - Ладно, я слиняю. Ещё у Оскара Уайльда горят сроки по сарказму на следующую неделю. Совет: выброси этот диван. И купи кофемашину. А то даже вдохновляться не на чем.

  Дверь захлопнулась. Виктор уставился на экран, где курсор мигал с издёвкой. Затем, скрипя зубами, начал печатать: "Глава 1. Робот-алкотестер по имени Бенедикт ненавидел свою работу..."

  На стене портрет Кафки тихонько заржал.